Конечно, есть люди, сведущие в финансовых операциях, которые с успехом достигают подобных результатов. Но они имеют подготовку, которой недоставало мистеру Томлинсону. Помещал ли он деньги в самые безнадежные предприятия, какие только ему предлагали, в дела, грозившие полным банкротством, в самые мошеннические затеи - все равно деньги возвращались к нему. Когда он выкидывал горсть, на ее место прибывали две. И при всяком подобном трюке с его стороны толпа аплодировала неслыханному дерзновению, небывалому предвидению кудесника.
Подобно Мидасу, он обращал в золото все, до чего дотрагивались его руки.
- Мать, - сказал он, - все бесполезно. Это - рок, как говорится в книгах.
Грандиозное состояние, которое финансовый маг и волшебник стремился потерять всеми силами, досталось ему совершенно неожиданно. И возникло оно совсем недавно, всего лишь шесть месяцев тому назад, несмотря на все небылицы, которые распространяла об этом пресса.
Происхождение богатства Томлинсона - самое простое. Рецепт его доступен каждому. Нужно только владеть фермой на склоне холма возле озера Эри, в том месте, где поросшие кустарником и запущенные поля спускаются к озеру; нужно, чтобы через них, пробиваясь меж камней, пробегал ручей, названный Томлинсоновским, и чтобы на дне ручья были найдены золотые россыпи.
Вот и все.
И нет никакой необходимости в наши благословенные дни самому добывать золото. Можно всю жизнь прожить на ферме, как это было с отцом Томлинсона, и не видеть золота. Ибо в наше время самым лучшим орудием судьбы является геолог; в данном случае таковым оказался почтенный профессор геологии Плутория-университета.
Вот как это случилось.
Почтенный профессор проводил каникулы недалеко от озера Эри и большую часть своего времени тратил на обследование наружных слоев скал девонской формации. С этой целью он носил в кармане молоток и время от времени или делал заметки в своей записной книжечке, или наполнял свои карманы осколками обрушившихся скал.
Однажды, подойдя к Томлинсоновскому ручью, он случайно остановился на том месте, где громадная глыба девонского утеса пробивалась сквозь глинистую почву берега. Когда почтенный профессор рассмотрел ее и заметил полосу, подобную полосам на спине тигра, которая проходила через глыбу, он принялся немедленно отбивать от нее осколки своим молоточком.
Томлинсон работал со своим сыном Фредом неподалеку в лесу, но геолог был так взволнован, что не замечал их присутствия, пока они не подошли к нему вплотную, привлеченные стуком его молоточка. Они привели его к себе на ферму, где "владелица замка" в мужской шляпе окапывала картофель, и угостили его молоком и кексом на соде. Но руки геолога так тряслись, что он с трудом мог есть. В тот же день он помчался в город, взбудораженный своим открытием.
Слухи о новой золотой россыпи быстро распространились повсюду. Остальное понятно. Очень скоро нашлись благородные, сердечные люди, которые заинтересовались геологией. Задержки в деньгах не было. Громадный утес был сдвинут со своего места в сторону, и истолоченный блестящий песок, ослепительно сверкавший на солнце, был отправлен в маленьких ящиках в аналитическую лабораторию Плутория-университета. Здесь почтенный профессор геологии, заперев дверь на замок, просидел далеко за полночь в темной каморке, освещенной лишь голубоватым пламенем, игравшим над тиглями, словно чародей в своей пещере. Каждую пробу, которую он испытал, он укладывал в особую коробку, бережно привязывал ее делал надпись: "aur - рг. 75"; при этом перо дрожало в его руке. Ибо для профессоров геологии эта надпись означала: "здесь 75 % чистого золота". Неудивительно, что почтенный профессор трепетал от возбуждения - конечно, не из-за золота, как драгоценности (ему некогда было думать об этом), а потому, что в случае благоприятных результатов этого испытания можно было считать доказанным нахождение золотоносных жил в породах девонской формации. Таким образом, его открытие обещало опровергнуть твердо установленные в науке положения и перевернуть вверх ногами всю геологию. Профессор уже мечтал о том, как он прочтет доклад на всемирном съезде геологов и как все собрание превратится в сумасшедший дом.
Очень порадовало его и то, что люди, с которыми ему пришлось иметь дело, оказались очень благородными. Они предложили ему самому определить плату за анализы проб и сейчас же согласились на гонорар в два доллара. Профессор не был, кажется, корыстолюбивым человеком, но всё же ему приятно было сознавать, что в один вечер он мог заработать в своей лаборатории шестнадцать долларов. Этот случай, во всяком случае, ясно показал, что коммерческие люди отдают должное науке.
Так начали свою работу гидравлические драги, которые беспрерывно стали терзать дно Томлинсоновского ручья.
Акции "Объединенного общества Эри-золото" были пущены по волнам финансового моря. На бирже, в конторах маклеров Нижнего города и под пальмами Мавзолей-клуба только что и говорили о них. И такова была сила этих волн, что на своем гребне они подняли Томлинсона с женой на высоту пятидесяти футов и выбросили их в апартаменты Гран-Палавера. И в результате "мать" носила жакет, вышитый золотом, Томлинсон получал по сто телеграмм в день, а Фред бросил школу и ел шоколад.
Но в деловом мире больше говорили о проницательности и ловкости мистера Томлинсона.
Главный признак его проницательности усмотрели в том, что он решительно отказался уступить "Объединенному обществу Эри-золото" (так прозвали себя друзья геологии) северную половину своей фермы. Южную часть он отдал им, получив взамен половину всех привилегированных акций общества, а они в свою очередь обязались доставить необходимый для работ капитал. Это было их собственным предложением, причем они рассчитывали, затратив на оборудование около двухсот тысяч долларов, выручить примерно десять миллионов чистоганом. Согласие Томлинсона на это невыгодное для него предложение смутило остальных предпринимателей, а когда он им сказал, что простыми акциями они могут располагать по своему усмотрению, так как они ему совершенно не нужны, акционеры не на шутку испугались. Они настояли на том, чтобы он взял себе "пакет" этих акций, опасаясь, что в противном случае на рынке сразу возникло бы недоверие к затеянному ими предприятию. Отказ от передачи акционерам северной половины фермы Томлинсон мотивировал тем, что отец его похоронен возле ручья и что он ни за что не разрешит устроить там запруду.
Его заявление рассматривалось в деловых кругах как образец поразительной ловкости. "Говорит, что там похоронен его отец? А? Чертовски ловко придумано!"
Для его соседей по ферме в этом заявлении не было ничего странного, так как его отец действительно был похоронен на самой ферме, как и многие другие фермеры этой округи.
Но для членов Плутория-клуба это было "чертовски ловко придуманной штукой".
Вскоре о ловкости и проницательности Томлинсона создалась целая легенда, которая разрасталась по мере того, как все, к чему он только ни прикасался, обращалось в золото. Вот чем объясняется, что Томлинсон получил прозвище финансового чародея.
А между тем Томлинсон и его жена, посовещавшись в своих апартаментах в Гран-Палавере, уже давно приняли определенное решение. И в этом, только в этом он, Томлинсон действительно обнаружил проницательность, достойную мага и волшебника. Он ясно видел, что так неожиданно свалившееся на них богатство было для них совершенно бесполезным. В самом деле, что принесло оно им? Шум и грохот города взамен тиши и покоя фермы, гвалт громадного отеля, который невольно вызывал в памяти журчание вод их ручья.
Поэтому-то Томлинсон давно решил избавиться от своего богатства, оставив себе лишь столько, сколько необходимо было для того, чтобы сделать сына другим человеком, чем был он сам.
- Но для нас, мать, - говорил чародей, - оно лишнее, и нам необходимо избавиться от него. Закапывать деньги назад в землю не следует; нужно придумать способ передать их тем, кто в них нуждается больше нас. Но как это сделать?
Им пришло в голову, что хорошо бы подарить их колледжу.
- Видишь, мать, - говорил маг и волшебник, - нас здесь никто не знает. Мы чужие. Хорошенькая это будет картина, если я приду в колледж и скажу: "Я хочу подарить вам миллион долларов". Они поднимут меня на смех.
- Но разве ты не читал в газетах, - возражала его жена, - что Карнеги постоянно жертвует в пользу колледжей огромные суммы?
- Это другое дело, - отвечал чародей. - Он свой человек. Его все знают. Но представь себе меня: как пойду я к какому-нибудь известному профессору и скажу ему: "Я желаю дать вам пожизненную пенсию"? Вообрази себе меня в этом положении! Подумай только, что он ответит!
Поэтому они придумали особую систему. "Мать", которая лучше мужа знала арифметику, была вдохновительницей И руководительницей всего дела. Она выуживала на первой странице "Финансового подголоска" акции и облигации, а чародей скупал их по ее указаниям.
- Я купила бы на твоем месте партию "Р. О. П.", - говорила "мать", - они упали за два дня со ста двадцати семи до ста семи, и я рассчитываю, что дней через десять они совсем сойдут на нет.
- А не лучше ли "Г. Г."? Они падают быстрее.
- Верно, они падают быстрее, - соглашалась жена, - Но не так постоянно. Ты не можешь быть уверенным в них. Купи лучше что-нибудь вроде "Р. О. П." или "Т. Р. Р.-Норд": они падают неуклонно, и ты знаешь, на что идешь.
В результате Томлинсон посылал свои приказания маклерам, имена которых сообщал ему телеграфист Пала-вера и которых он никогда не видел в глаза. И в конце концов неповоротливые "Р. О. П." и "Т. Р. Р." делали такой внезапный прыжок вверх, как мул, через хвост которого пропустили гальванический ток. Сейчас же шепотом начинали передавать, что Томлинсон заинтересован в "Р. О. П." и хочет реорганизовать данное предприятие, и все на бирже бросались покупать эти акции.
Таким образом, после месяца или двух таких биржевых операций финансовый маг и волшебник должен был признать себя побежденным.
- Ничего не поделаешь, мать, - твердил он, - это судьба.
Но сидя в своих апартаментах, чародей не знал, что судьба готовила ему еще более странные вещи. Ибо однажды из Плутория-университета вышли и направились в Гран-Палавер две внушительные фигуры, и одной из них был доктор Бумер.
Томлинсон, финансовый маг и волшебник, не мог решиться зайти в университет. И вот университет сам пришел к нему… за его миллионами.
Но если это решение судьба несла открыто, на ладони, навстречу Томлинсону, то еще более необыкновенные вещи скрывала она в складках своей тоги.
Ибо в то время как президент Плутория-университета все ближе и ближе подходил к зданию Гран-Пала-вера, почтенный профессор геологии снова работал при свете голубого пламени в своей затемненной лаборатории. Но на этот раз возбуждение не охватывало его. И надписи, которые он делал каждый раз на пробах после испытания, были совеем не похожи на прежние. Совсем не похожи, И его серьезное лицо, по мере того как его молчаливая работа подвигалась вперед, становилось все более неподвижным, как камни девонской формации.
Глава третья
НЕУДАВШАЯСЯ ФИЛАНТРОПИЯ МИСТЕРА ТОМЛИНСОНА
- Вот наш campus [Поле - лат.],- сказал президент Бумер, когда они через желтые ворота вступили на территорию Плутерия-университета.
- Для игры в мяч? - спросил маг и волшебник.
- Не совсем так, - ответил президент, - хотя, конечно, он мог бы служить и для этого. Humani nihil alienum.
Президент Бумер и доктор Бойстер вели финансового чародея в университет. Они вели его, как арестанта, который дал обещание идти спокойно; поэтому они не держали его за руки, а только следили за ним сбоку через очки. При малейшем признаке беспокойства с его стороны они пичкали его латынью.
Финансового мага и волшебника доктор Бумер и доктор Бойстер намечали в качестве жертвы благотворительности; поэтому они усердно угощали его латынью, чтобы довести, таким образом, до состояния необходимой пластичности.
Они уже провели его через первую стадию. Три дня тому назад они нанесли ему визит в Гран-Пала-вере и вручили брошюру "Раскопки Митилен". Томлинсон и его жена долго рассматривали снимки развалин и, думая, что Митилены находятся в Мексике, заявили, что стыдно видеть их в таком состоянии и что Соединенные Штаты должны непременно вмешаться в это дело.
Теперь Томлинсон проходил вторую стадию: его повели смотреть университет, так как доктор Бумер знал по опыту, что ни один богатый человек не может взглянуть на университет, не почувствовав желания сделать какое-либо пожертвование.
Кроме того, президент Бумер пришел к заключению, что лучший способ добиться нужных результатов в разговоре с деловыми людьми - это действовать на них латынью. В других случаях президент прибегал к иным средствам, например ударялся в археологию во время дружеского обеда в Мавзолей-клубе или вспоминал об итальянской живописи эпохи Возрождения за ленчем в дамском обществе. Но это годилось только для женщин. Деловые люди слишком проницательны для подобного рода вещей, и президент Бумер давно уже убедился, что ничто так не действует на финансистов, как спокойное и твердое предположение, что они знакомы с латынью. Вот почему доктор Бумер приветствовал при встрече всякого знакомого ему дельца громовым "Terque quaterque beatus".
Этим способом он всегда ловил финансистов в свои сети.
- Вы здесь, надеюсь, ничего не собираетесь строить? - спросил неуверенно Томлинсон, глядя на нежную траву, покрывавшую campus.
- О, нет! Это место предназначено для спорта, - ответил президент. - "Sunt quos curriculo"…
А доктор Бойстер тотчас же подхватил: "Pulverem Olympicum".
Это была его любимая цитата, дававшая возможность президенту Бумеру углубляться в тонкости латинского стихосложения.
На все это Томлинсон не отвечал ни слова и только пристально смотрел то на одного, то на другого.
Университет, как известно, находился на Плутория-авеню, вдоль которой тянутся громадные здания индустриально-механического факультета.
Эти здания исключительно красивы: они подымаются ввысь на пятнадцать этажей и вполне могут соперничать с лучшими фабриками в городе. Действительно, когда во время вечерних занятий они ярко освещены и когда испытательные машины на полном ходу, а студенты в необычных костюмах расхаживают взад и вперед, публика часто по ошибке принимает университет или, вернее, эту новую часть его за фабрику. Один из иностранцев, посетивший университет, сказал однажды, что здешние студенты похожи на паяльщиков, и президент Бумер пришел в такой восторг от этого замечания, что целиком процитировал его в своей торжественной речи в день годичного акта. Пресса подхватила эти слова и разнесла их по всей Америке. И этот день был для руководителей факультета настоящим праздником.
Но старая часть университета, скрытая густой листвой, скромно и незаметно приютилась в глубине вязовой аллеи, и никто не примет ее по ошибке за фабрику. Некогда она составляла весь университет, который возник еще в период колонизации страны и назывался "Конкордией". В нем работали поколения президентов и профессоров старого типа, с длинными белыми бородами, в потертых черных сюртуках, довольствовавшихся жалованьем в полторы тысячи долларов в год.
Все перемены и в названии этого учреждения - "Плутория-университет" вместо "Колледж Конкордия", - и в его характере были делом рук президента Бумера.
Когда мистер Томлинсон и его провожатые шли по вязовой аллее, навстречу им попадались студенты, студентки и профессора. Одни проходили с улыбкой, другие заметно робея.
- Вот профессор Уизерс, - мягким голосом сказал президент, когда мимо него прошла какая-то съежившаяся фигура, - Бедный Уизерс, - И Бумер глубоко вздохнул.
- А что с ним? - спросил Томлинсон, - Он болен?
- Нет, не болен, - ответил спокойно, но с горечью президент, - а просто не годится.
- К несчастью, да. Но не подумайте, что он вообще негоден. Ни в коем случае. Если бы кто-нибудь пришел ко мне и сказал: "Бумер, можете ли вы мне порекомендовать первоклассного ботаника?" - я бы сказал: "Возьмите Уизерса".
- Но в таком случае почему же он не годится?
- Он не может справиться с большой аудиторией. При малом числе слушателей он вполне на своем месте, но перед многолюдной аудиторией теряется. Он не может держать ее в руках.
- Не может? - спросил чародей.
- Да, не может… Но что я могу поделать?! Я не в состоянии уволить его. У меня нет средств, чтобы платить ему пенсию. У меня нет денег.
Другая профессорская фигура промелькнула на противоположной стороне аллеи.
- Вот еще один неподходящий для нас профессор: Шотат, наш почтенный преподаватель английского языка.
- А он почему не подходит? - спросил Томлинсон.
- Он не годится для малой аудитории, - ответил президент, - При большой аудитории он великолепен, но при малолюдной безнадежен.
Пока собеседники проходили аллею, доктор Бумер успел перебрать таким же образом всех профессоров, и финансовый чародей получил полную возможность узнать о вопиющем недостатке средств у Плутория-университета и о затруднительном положении его президента.
Но вскоре выяснилось, что необходимость замены одних профессоров другими, новыми, составляет только часть затруднений президента.
Другая часть касалась университетских зданий.
- Вот этот дом, мне стыдно сознаться в этом, - заявил доктор Бумер, указав на фасад старого здания колледжа "Конкордия", построенного в древнегреческом стиле, - наша первоначальная обитель, fons et origo нашего университета: факультет изящных искусств.
Здание действительно обнаруживало признаки разрушения, но все же не было лишено известного величия; этому впечатлению особенно способствовало воспоминание о том, что такой именно вид оно имело в те времена, когда студенты, надев на свои головы треуголки и вооружившись курковыми ружьями, толпами покидали аудитории, чтобы записаться солдатами в армию Вашингтона.
Но доктор Бумер мечтал возможно скорее снести это здание до основания и воздвигнуть на его месте громаду в десять этажей с подъемными машинами.
Томлинсон с чувством робости осматривал вестибюль, куда его повели провожатые. Атмосфера, царившая здесь, вызывала в нем благоговение. На стенах висели бюллетени, расписания лекций и объявления. На одном из последних значилось: "Проф. Смизерс сегодня не будет читать"; на другом: "Проф. Уизерс не будет читать всю ближайшую неделю"; третье гласило: "Проф. Шотот, по случаю болезни, не будет в состоянии посещать университет весь нынешний месяц" и т. д.