В тесно заставленной прихожей было тепло. Аня помогла Грекову снять пальто. Она посмеялась над тем, что Греков не смог засунуть шарф в рукав, и сказала, что шапка его брызгается, как мокрый щенок. Грекову стало легко от смеха Ани. Он спросил, можно ли отсюда позвонить. Они прошли в комнату с низко опущенным парашютом абажура над круглым столом. Аня усадила Грекова в ревматически скрипящее кресло, принесла телефонный аппарат и, прикрыв дверь, ушла в кухню помогать тете. Греков разыскал в записной книжке телефон Шатунова.
- Это ты, Грек? - заорал Шатунов. - Молодец, что позвонил. Я искал тебя в гостинице, сижу названиваю. Ну, брат, вы и размахнулись! Всем отделом читали по листочкам, как детективный роман. Попутала тебя нелегкая с этим Тищенко. Он до добра не доведет.
- Вот-вот, я и хочу отказаться, пока не поздно, - сказал Греков. - Вернусь завтра домой.
- Ты это серьезно? - Шатунов захохотал.
- Серьезно.
- Не-е-ет, брат! Шалишь. Теперь тебе только вперед идти. Ты все мосты сжег.
- Как так? - Грекова раздражал хохот приятеля. - Чего гоготать-то?
- Старик не даст себя водить за нос. Он сейчас сила. Лучше тебе с нашим поругаться, чем с Тищенко. Я уверен, если завалится дело и не по твоей вине, Тищенко пихнет тебя на перспективное место, чтобы проводить свою политику, уверяю тебя… и потом наши ребята в министерстве тебя запрезирают. Завтра заходи, потолкуем с глазу на глаз.
В трубке послышались короткие гудки, и Греков отодвинул телефон. Все вновь стало неопределенным и тягостным.
Аня толкнула коленом дверь. В руках она держала тарелочку с нарезанной селедкой и блюдце маринованных грибов.
- По всей Москве продают грибы. - Греков спрятал растрепанную записную книжку в карман пиджака.
- Но не такие. Эти тетя сама мариновала.
Греков вспомнил, что у него в портфеле вино и торт. Аня достала штопор. Мария Кондратовна спросила Аню, не хочет ли Греков супа? У нее прекрасный суп с клецками. Греков ответил, что супа ему не хочется. И вообще есть расхотелось. Мария Кондратовна сказала, что это бывает, когда долго ждешь обеда. Все надо делать вовремя. Ее покойный муж, например, обедал минута в минуту. Он работал в банке. И когда наступал обеденный перерыв - ровно в пять минут третьего, - он садился за стол.
- Тетя, дайте человеку кусок проглотить, - вмешалась Аня и подмигнула Грекову.
- В каждом письме она вспоминает Грекова, - не останавливалась Мария Кондратовна. - Наконец-то я его увидела. Вообще вы мужчина ничего. Похожи на сына моей подруги. У той сложилась личная жизнь, прямо скажу, неудачно…
После обеда Мария Кондратовна собрала тарелки и ушла на кухню. Греков достал сигареты. Аня подставила бронзовую пепельницу с фигуркой Наполеона.
- Что ж, Анна Борисовна, придется нам с вами встречать Новый год в столице. Второго января я докладываю на коллегии.
- Вот и прекрасно! - Аня захлопала в ладоши.
- Завтра с утра отправляйтесь в Институт кибернетики. Работы там хватит. Возможно, и первого придется работать.
Греков мельком взглянул на часы. Нехорошо. Пообедал и собирается уходить.
- Если надо, идите, Геннадий Захарович. - Аня растерянно развела руками.
- Я еще буду чай пить. Торт принес, - попытался отшутиться Греков.
Несколько минут они молчали.
- Простите, Анна Борисовна, а что случилось с отцом вашего ребенка? - неожиданно спросил Греков и покраснел, осознав всю бестактность своего вопроса.
- С ним ничего не случилось. Это был никчемный, совершенно никудышный человек. - Аня словно обрадовалась столь неожиданному вопросу. - Обыкновенный враль. Мы с ним расстались еще до рождения Саши. Ведь много лет мне нравитесь вы, Геннадий Захарович. И вы это знаете! - Она говорила без пауз и переходов, будто продолжала историю обыкновенного враля.
Грекову даже подумалось, не ослышался ли он.
- Я должна была вам об этом сказать. Это не объяснение, нет. Просто я рассказываю о своем отношении к вам.
Греков не знал, что ответить. И шутки никакой в голове не рождалось.
- А как же иначе? - продолжала Аня. - Человек должен знать, кто его любит, а кто нет. За что я вас люблю? Ведь вы часто срываетесь, становитесь несносным и недобрым человеком. А я вас всегда оправдываю…
В дверях появилась Мария Кондратовна.
- Аня. Он хочет чай? - спросила она через голову Грекова.
- Да. Он хочет чай, - ответила Аня через голову Грекова. Тетка ушла, протяжно волоча шлепанцы. - Оправдываю, видя, что вы не правы. Просто я вас люблю. И, смешно, переживаю из-за того, что у вас в семье не все в порядке. Вы ведь не любите свою жену, верно?
Греков молчал, он все не мог освоиться с этой странной манерой вести разговор.
- Не любите, - ответила Аня. - Жаль, конечно. Но сердцу не прикажешь. Я специально ходила в больницу, чтобы посмотреть на вашу жену. Она мне тоже не понравилась. Вы, верно, любите другую женщину?
- Да.
Аня помолчала, потом заговорила чуть тише:
- А жену свою вы никогда и не любили? Потому что всегда любили ту женщину.
- Да.
- И она замужем?
- Да.
- Господи! Если бы вы меня любили и я была бы замужем, я бы все бросила, все оставила. Все, все…
Обычно бледное лицо Ани раскраснелось. Бронзовый Наполеон печально взирал на груду окурков, должно быть напоминающих ему поле битвы…
В прихожей Аня подала Грекову пальто.
- Да, - вспомнил вдруг Греков, - вы не в курсе дела: закончила работу на заводе комиссия народного контроля?
Аня не отвечала.
- Товарищ Греков, спросите ее, не собирается ли она вас провожать? На улице прохладно, - крикнула Мария Кондратовна из комнаты.
- Нет, она не собирается меня провожать, - ответил Греков. - Так как же? Закончила работу комиссия или нет?
- Не в курсе. По-моему, они еще работают.
Глава шестая
1
Павел Алехин заглянул в диспетчерскую. Никого, все разбрелись по цеху. Он направился к телефону и набрал номер. Трубку поднял Всесвятский. Павел изменил голос и попросил позвать к телефону Татьяну Григорьевну. Он слышал, как Всесвятский громко окликнул Татьяну, и лишь после этого осторожно опустил трубку на рычаг, и вышел из диспетчерской. Теперь он был уверен, что Татьяна на работе. "Слежу, как сыщик, - мрачно подумал Павел. - Что же она со мной делает? И Кирилка тоже…"
Он был убежден, что ничего дурного Кирилл себе не позволит. Ладно, все утрясется. И Татьяна перебесится.
Павел пытался успокоить себя. Неприятности - штука проходящая, правда, давно что-то они не наваливались все разом.
"Буря", пронесшаяся по цеху, когда подбивали годовой план, наконец утихла, оставив на верстаках сверкающие свежей краской готовые приборы. Девушки-контролеры просматривали комплектацию, вкладывали в ящики инструкции и паспорта. Щелкали пломбиры.
Рабочих в цехе было немного. Да и те уже собирались по домам. Подобревший по случаю удачного выполнения годового плана Стародуб ходил рядом с начальником АХО: надо сдать цех на два новогодних дня.
- Что, Иван Кузьмич, скинули годик? - спросил Павел. Неловко было молча проходить мимо.
- Скинули, Павел Егорович. Теперь два дня отсыпаться буду. А ты чего домой-то не идешь? Или место прибираешь? - Иван Кузьмич видел, как Сопреев и Кирпотин прибирали инструмент, аккуратно укладывая в шкаф.
Павел подошел к своему верстаку, достал наряды и принялся подбивать бригаде заработок.
- Есть такие острова, где люди переговариваются свистом. По радио рассказывали. - Сопреев произнес это, ни к кому не обращаясь, в пространство.
Никто не поддержал его затравку.
Врут, наверное. Это ж надо, свистом! Понимаю, если что-то простое передать, к примеру, поди сюда или есть хочу. А если какую историю, то как же? Тут и словами не всегда объяснишь… - Сопреев поднял остренькое лицо и хитро ухмыльнулся.
Кирпотин вытряхнул из чемоданчика мусор и принялся перекладывать в него из шкафа инструмент. Алехин обратил на это внимание, однако промолчал.
- Вот что, Паша, хочу уйти из бригады. - Кирпотин произнес это негромко, как бы между прочим.
Павел прицелился в него зелеными глазами.
- Объяснять тебе, Паша, ничего не буду и не хочу. Только вместе с тобой работать нет у меня желания. Понимай как знаешь. К Синькову перехожу с нового года.
- Что ж так, Саня? Поди, двадцать лет вместе отработали?
- Да так, Паша… Не хочу я тебя судить. Каждый себе хозяин. Точно душно у тебя в бригаде. А я человек в летах, мне воздухом под старость надышаться хочется. Не обессудь…
- Иди. Если приперло. - Павел отвернулся к нарядам. Он даже взглядом не проводил удаляющегося Кирпотина.
- Ладно! Найдем человека, - тихо сказал Сопреев, искоса присматриваясь к Павлу. - Правда, Санька хоть и дурак, да дело свое знал отлично.
- Ты больно умный, - прервал Павел.
- Конечно, я умный. И ты это знаешь. Иначе давно бы меня турнул из бригады за вздорный характер.
Павел недобро усмехнулся и отодвинул бумаги. Что-то путались цифры, уже три раза записывал одну и ту же сумму. Он знал, что Сопреев каким-то хитрым ходом повернет разговор с выгодой для себя. И даже если в чем-то признается, только лишь для того, чтобы в итоге оказаться в выигрыше.
- Бес ты, Мишка! Ну и бес. Каждый раз удивляюсь.
- А ты не удивляйся, Паша, учись. Не просто ведь я горло деру - науку тебе преподаю, а ты учись. При твоих данных можно шагнуть вперед, если учиться будешь у меня. К тому же ты человек партийный, не в пример мне.
- А по шее? Вдруг я тебе дам по шее, Мишка? Ведь не ждешь. И все твои карты перетасую.
- Не дашь, Паша. Если промолчал насчет тех писем, что я в народный контроль посылал, то промолчишь и впредь.
Павел всего мог ожидать в разговоре с Сопреевым, но это было уже слишком. Выходит, Сопреев знал, что ему, бригадиру, все известно.
- Из коридора-то все видно, - продолжал Сопреев. - Да и когда я вернулся, заметил, что вы оба словно в воду опущенные. Тут ума большого не надо, чтобы санализировать. Понервничал я на собрании, но ты, Паша, оказался человеком головастым, смекнул что к чему. Понял, что шум поднимать - вроде выгоды никакой… Действительно, чего шуметь-то? Разве я писал клевету? Нет. Подсказал людям, как вернее дело свое делать. Коллектив предал? Ерунда. Коллектив - это часть общества. А раз я старался услужить обществу в целом, то, выходит, и коллективу помог, только они этого сознавать не хотят. Мелкими своими выгодами занимаются. А если бы ты, Паша, вдруг и вякнул что-нибудь против меня, так ведь я бы тебя, Паша, в порошок стер. Как же так? При всех твоих заслугах в местничество ударился? Честь мундира блюдешь? Я ведь слова-то знаю… Я б тебе показал, Паша, кузькину мать. Все разом сбил бы. И куда писать - знаю. Так что ты, Паша, мудрость тогда проявил и дальновидность. - Сопреев все говорил ровно, однообразно. Но казалось, что в каждую новую фразу он вставлял стальной прутик для прочности. Голос его твердел. - А ведь мне, Паша, многого не надо, мне надо, чтобы я до конца дней своих работал потихоньку-полегоньку. Без всяких шурум-бурумов. Нам с тобой, Паша, переучиваться поздно. И другой завод искать поздно. Тут вроде мы в родном доме. Пусть уж Греков где-нибудь в другом месте свои эксперименты ставит. И не наивный я, Паша, все понимаю. Плетью обуха не перешибить. Однако время-то, глядишь и оттяну немного. А там пусть делают что хотят. Сколько мне еще осталось? Уже пятьдесят четыре. Годков несколько протяну в пересудах разных. И в мире сойду. Так-то, Паша. Ведь не только на себя работаю, на тебя тоже. Мы с тобой честно хлеб свой зарабатываем, без всяких там мудростей. Так нечего под старость позориться. Кому охота в свой гроб гвозди заколачивать?
Павел в смятении саданул кулаком по нарядам. Сопреев смотрел на него без улыбки, как бы сочувствуя.
2
Смердов и Старостин прибыли в горком ровно в час. Первый секретарь горкома Коростылев не любил нарушений в графике приема. День и так был расписан чуть ли не по минутам. Коростылев установил в кабинете новинку - "электрический секретарь". Когда исчерпывался регламент, срабатывал тоненький, настойчивый звонок.
- Что, подкрутили хвост вашему Грекову? - Коростылев не встал из-за стола, как в прошлый раз, а лишь приподнялся, упершись ладонями о подлокотники кресла. - Сижу, любуюсь протоколом комиссии. Ну и ну! Что же сообщат нам директор и парторг? Придется слушать на бюро горкома. - В голосе Коростылева звучали сожаление и досада. - Как у вас с планом?
- Порядок, - с готовностью ответил Старостин. - Все в ажуре. Сто два процента. Предварительно.
- Ну и то хорошо. - Коростылев поднялся, нахмуренный и недовольный, прошелся по кабинету. Остановился напротив Смердова. - А где именинник?
- В Москве, в командировке, - отозвался за директора Старостин.
- А вам что, нездоровится? - обратился к директору Коростылев.
- Нет, нет. Я абсолютно здоров. - Смердов выпрямился и замолчал. Под лопаткой тягуче ныло. Но не станет же он распространяться по этому поводу.
- Часа два назад тут сидела жена Грекова. - Коростылев провел рукой по спинке кожаного стула. - По-видимому, у них серьезный разлад. А к тебе в партком идти не решилась, чтобы слух не проник на завод. Репутацию бережет. Приструните, говорит, мужа моего. Приструните! - повторил Коростылев, прислушиваясь к звучанию слова.
- Кто бы мог подумать? Такой был семьянин, - произнес Смердов.
Коростылев обернулся. Рыжеватые брови его изогнулись.
- Действительно, кто бы мог подумать? Странно все, Рафаэль Поликарпович, - сказал Коростылев. - Такой уравновешенный человек, ваш Греков, здравомыслящий и вдруг ударяется в какую-то юношескую авантюру. Пытается перестроить завод. Проделывает огромную работу, налаживает контакты с социологами, экономистами-кибернетиками. Выдвигает оригинальные предложения по реорганизации. Расчеты, выкладки. И все на высоком экономическом уровне. Я ведь кандидат экономических наук, между прочим. И с превеликим любопытством ознакомился со всем этим вопросом. Чудак он, ваш Греков. Заявляет при всех, что завод-де похрамывает, что ряд изделий вынужден выпускать с отклонением от техусловий. И главное, - в кусты не прячется, ни на кого не валит. А ведь знал, что подобное заявление без внимания не оставят. Чудак, да и только! Действительно, Рафаэль Поликарпович, кто бы мог подумать.
Смердов сидел с непроницаемым лицом. Старостин уткнулся в свой блокнот и не смотрел на секретаря горкома.
- А тут еще эта история! Допустил, чтобы жена пришла в горком жаловаться. Ну куда это годится, Рафаэль Поликарпович? Кто бы мог подумать? Может, он и впрямь психически не уравновешенный? Вы в прошлый раз обратили на это внимание, Рафаэль Поликарпович, помните?
Смердов не ответил. Старостин встал, поискал что-то в карманах, захлопнул блокнот.
- Я полагаю, что произошло это не от хорошей жизни, - сказал он. - А что касается заводских дел, то Греков вел себя верно. Конечно, есть у него недостатки. Но прижимать его к этим бумажкам? Я лично напишу особое мнение. И думаю, что на заводе меня поддержат.
Старостин сел и искоса взглянул на директора.
- Ну вот, мнение парторга завода нам ясно. - Коростылев достал из ящика стола папку и положил перед Смердовым. Ту самую, которую оставлял секретарю горкома Греков. - Не откажите в любезности, передайте Геннадию Захаровичу. Кое-что я пометил на полях. Но это частные замечания экономиста. Их немного. В основном по вопросу поставок. - Коростылев взглянул на "секретаря". До звонка оставалось пять минут.
Старостин перехватил взгляд и забеспокоился. Но Коростылев опередил его вопрос:
- Хотелось бы думать, что за нарушения технических условий бюро горкома ограничится выговором главному инженеру. Однако полагаю, что комиссия народного контроля будет ходатайствовать перед министерством о применении и административных мер.
- С министерством мы как-нибудь бы договорились. - Старостин чувствовал, что секретарь горкома на стороне Грекова.
- Что же, я был бы рад. - Коростылев наклонился к "секретарю" и прислушался - Не пойму, работают, нет?
И Старостин наклонился к часам.
- Не слышно. Электричество.
Коростылев щелкнул пальцем по хромированному ободку, и часы зазвенели.
- А что, Сергей Сергеевич, как с заявлением жены Грекова? - спросил Старостин.
Коростылев промолчал.
- Ты Грекова хорошо знаешь?
- Вроде бы… - Старостин пожал плечами.
- И я, кажется, распознал. А вот жена его так и не поняла. Я ей об этом сказал. Обиделась. Обещала жаловаться выше…
И каждый из них подумал о том, как нелепо все это выглядело бы, если бы они предложили Грекову в кратчайший срок наладить свои семейные отношения и об исполнении доложить.
Глава седьмая
1
Греков взбил подушку и прильнул к ней щекой. Приподнялся. Сидя, стянул пиджак, швырнул его на спинку кресла и вновь повалился на постель.
В гостиничном коридоре приближались и удалялись чьи-то шаги. Монотонно подвывал пылесос.
В который раз Греков протягивал руку к телефону, даже набирал несколько цифр, но вновь опускал руку. Правда, в новогоднюю ночь не так-то легко дозвониться по междугородной, - оправдывался он сам перед собой. Несколько минут лежал неподвижно, потом опять сел, заложил за спину подушку и поставил телефон на колени.
С каждым оборотом диска его движения становились все медленнее. Еще теплилась надежда, что телефон занят. Нет, не занят.
Он сразу узнал голос дочери, хотя в последний год часто путал его с голосом жены.
- Папа?
Греков обрадованно кивнул и умолк, словно разговаривал не по телефону, а с глазу на глаз.
- Куда же ты подевался? - крикнула Оленька.
- Да, да! - спохватился Греков. - С Новым годом тебя!
Дочь поблагодарила. Но сдержанно и суховато. Греков спросил, где она встречает праздник. Оленька ответила, что с классом. А мамы сейчас нет дома. Она в парикмахерской.
Греков с облегчением потянулся к сигаретам и, прижимая трубку плечом, зажег спичку. Прикурив, спросил, где мама встречает Новый год. Оленька, помолчав, ответила, зачем же он спрашивает, если ему это все равно неинтересно.
- Как ты разговариваешь с отцом? - Греков поморщился, недовольный собой. Столько раз готовился поговорить с дочерью, а вот не получается.
Оленька демонстративно молчала.
Греков лихорадочно искал, как бы разрядить этот разговор.
- Что ты делаешь?
- Стою.
- А ела что?
- Борщ.
- Что ты наденешь на Новый год?
- Платье.
"Вся в меня, - с горечью подумал Греков. - Такая же упрямая".
- Все? - вдруг спросила Оленька.
- Если тебе нечего сказать отцу под Новый год…
Молчание.
- Что ты притихла?
Молчание.
- Что ж, желаю тебе в новом году хорошо учиться.
- Спасибо.
- А мне что ты желаешь?
Молчание.
- У нас родительское собрание. Третьего, - сказала дочь.
- Я приеду, если справлюсь с делами. У меня важное совещание. Ладно… Поздравь маму с Новым годом.
- До свидания, папа.