- Неприятности у меня, Иван Николаевич. - Кирилл положил локти на спинку переднего сиденья. И принялся рассказывать. И о станке. И о Сопрееве. И о Юрке Синькове. И об отце. И о Грекове. Рассказал и об отбракованных деталях, что хотят подлатать и пустить в месячную программу. И весь рассказ у него получился складный, все события переплетались между собой. Кирилл рассказывал и удивлялся себе, как гладко все получается. Оттого, что существует связь между ним и тем, что окружает его. Только почему он делится с этим стариком? Что старик понимает в его делах? Но удержаться не мог…
Иван Николаевич слушал внимательно, немного повернув голову, чтобы лучше слышать. И Кирилл понял, почему он разоткровенничался - ему было приятно рассказывать старику. Просто приятно. Оказывается, как это много значит.
На площади перед ипподромом Иван Николаевич сбавил скорость, ловко сманеврировал, подал машину к тротуару и выключил зажигание. Но из кабины не выходил…
- Я вот что думаю, Кирилл, дружок… В войну меня ранило в ногу. И я очутился в плену. Знаете, в трудных условиях человеческий организм иной раз напрягается и такое выдает, что в любом санатории руками разведут. Словом, перевезли меня во Францию, на рудники. Отмытарил я там два года. Закончилась война. Явились союзники. Стали предлагать работу и в Мексике, и в Аргентине, и в Европе… А я хотел одного - вернуться в Россию. Это была главная цель. Я писал в различные организации, протестовал. И меня отпустили. Зачем держать человека, если он не хочет? Не гладко сложилась моя судьба в дальнейшем, но не об этом речь. По главному я вроде успокоился - я вернулся. В любых обстоятельствах существует главное, чтобы душа не ныла. И мне кажется, главное для тебя сейчас - остаться на заводе. Никуда не рыпаться, прости меня за грубость…
Они вошли в зал - Иван Николаевич и позади него Кирилл. Три бесшумных потолочных вентилятора неторопливо вращали крыльями, словно перемешивая серую многоликую массу людей, снующих в огромном душном помещении.
Кирилл так и не успел выяснить, зачем он понадобился старику, и решил положиться на ход событий. Они проталкивались к центральному выходу на манеж, когда на дороге лиловой башней выросла Розалия Федоровна, грозно оглядывая с ног до головы Ивана Николаевича.
Старик засуетился. Его величественная спина обмякла, он искоса взглянул на Кирилла и передернул плечами.
- Я подожду у выгона, - Кирилл прошел вперед, отодвинув плечом лиловую тетку.
У выгона, как обычно, народу было немного. В основном детвора, чьи родители сейчас на трибунах занимались сложным раскладом достоинств лошадей по книжечке-программке.
Кирилл спрятал руки в карманы и привалился плечом к забору. На лужайке паслось пять лошадей. Изредка перебирая длинными сухими ногами, они склоняли свои широкие шеи к траве. Иногда какая-нибудь из них поднимала голову, к чему-то прислушиваясь, и, тряхнув аккуратно расчесанной гривой, снова опускала морду к траве. Пригасающий дневной свет отражался от лоснящейся, словно покрытой маслом кожи, и от этого лошади казались воздушными, тихими.
Рядом с Кириллом остановился парень лет двадцати. Он ел сливы и швырял косточки лошадям. Дети смеялись. Лошадь, которая паслась поближе, накрыла мягкими губами косточку и отошла в сторону.
- А, не нравится? - радовался парень. - Боишься подавиться?!
Кирилл оттолкнулся плечом от забора, сделал два шага и приблизился вплотную к парню, не вытаскивая рук из карманов.
- Я могу тебя побить.
- Чего? - удивился парень.
- Побью я тебя, пожалуй, - задумчиво произнес Кирилл.
Странный деловой тон озадачил парня.
- За что же? - поинтересовался он.
- Так просто… Вначале я тебе дам в правое ухо, мне так сподручнее. А потом, пожалуй, дам и в левое, для равновесия.
- Ты что, чокнутый? - парень заволновался.
- Скажи еще чего-нибудь. Разозли меня, для разгона.
- Пьяный, да, пьяный? - парень быстро оглядывался по сторонам.
- Не то говоришь, - вздохнул Кирилл. - Обругай меня как-нибудь. Только негромко, тут дети… Или лучше так, стукни меня ты, для затравки.
Дети, притихшие было поначалу, вновь развеселились. Им показалось забавным то, о чем так серьезно беседовали эти двое. Но тут подошел Иван Николаевич.
- Вы это что, петухи? - Он взял Кирилла за локоть.
Появление Ивана Николаевича успокоило парня. Он заносчиво не сводил, как он полагал, грозных своих глаз с Кирилла, приговаривая сквозь зубы:
- Не мешало б тебе накостылять, не мешало б.
Но Кирилл уже не обращал на него внимания. Сэр Джон увлекал его в сторону.
- У меня к вам просьба, Кирилл. Так, пустячок. Любезность… Не смогли бы вы получить в кассе выигрыш по двум билетам?
2
К институту Кирилл подъехал в начале восьмого. Перерыв между лекциями кончается в семь: жди теперь целый час. У деканата висело расписание занятий, из которого было ясно, что Лариса сейчас находится в тридцать второй аудитории.
Кирилл разыскал аудиторию в конце длинного коридора. Дверь была плотно прикрыта. Если бы чуть приоткрыть и посмотреть: вдруг Лариса сегодня не пришла? Простоишь целый час впустую. Кирилл, мягко пружиня пальцами, слегка потянул дверь на себя. Никакого результата. Он отошел и сел на подоконник.
Если бы не старик, он наверняка бы успел к семи. За то, что Кирилл погасил два билета, сэр Джон вручил ему пять рублей - за услугу. Кирилл отказывался. Подумаешь, услуга - пройти к кассам и получить выигрыш, даже очереди не было. Но старик настаивал. Правда, и выигрыш был по этим двум билетам, слава богу, пятьдесят рублей. Интересно, когда старик успел провернуть все это?..
На лестнице раздались шаги, кто-то спускался в коридор. Кирилл загадал: если мужчина, то Ларисы в институте нет, если женщина - все в порядке. Кажется, все-таки идет мужчина. Конечно, мужчина. Четкий и короткий пришлеп подошвы, ошибиться тут невозможно.
В коридор вошел молодой человек, и Кирилл сразу же узнал в нем Юрия Синькова. Вот так встреча. И Юрий был явно озадачен.
- Ты, что ли? - спросил он.
- Вроде я. Жду тут одну. - Кирилл повел подбородком в сторону аудитории.
- А я листы сдавал по сопромату, - сказал Юрий. - Зачет.
- Понятно, - ответил Кирилл. - А я вот жду.
- Ну жди, жди, - проговорил Юрий. - Пойду. Надо лаборанта разыскать. Говорят, в буфете. То одного ловишь, то другого.
- Слушай, Юра, возьми меня к себе, а? - неожиданно для самого себя сказал Кирилл.
- Куда? - не понял Синьков.
- Ну, в бригаду.
Синьков молча посмотрел на припухлые губы Кирилла. Потом взглянул в глаза - темные, с небольшой косинкой. Кириллу стало неловко. Он уже сожалел о том, что вдруг высказал свою просьбу, но ничего не поделаешь.
- Я не против. Подавай заявление Ивану Кузьмичу. - Синьков направился в буфет искать лаборанта.
"Молодец, что ни о чем не спросил. - Кирилл порадовался. - Правильно сделал. Расспрашивать - это значит остерегаться, как бы не оказаться в дураках".
Через несколько минут Синьков прошел обратно в сопровождении лысого толстяка в длинном синем халате. Толстяк держал в руках пирожок, завернутый в салфетку.
- Весь день сидишь, и ничего. И никому ты не нужен. А как уйдешь на минуту, на тебе! - возмущался толстяк.
Юрий молчал и улыбался.
- Давай-давай, - негромко приободрил Кирилл. - Зачеты-перелеты. На ночь есть вредно.
Толстяк не ответил и спрятал пирожок в карман халата. Прозвенел звонок. Кирилл соскочил с подоконника и оглядел себя в мутном, угасающем стекле. Не мешало бы причесаться, но так Ларисе больше нравилось, он знал.
Дверь-аудитории распахнулась, и в коридор стали выходить студенты. Лариса вышла почти последней. При виде Кирилла она не удивилась и сразу же протянула ему портфель.
- Подержи. Что-то в туфлю попало. - Опершись рукой о плечо Кирилла, она сняла туфлю и принялась вытряхивать. - Зачем пришел?
- Соскучился.
- Ври больше! Три дня не звонил, а тут соскучился. - Она надела туфлю и пристукнула каблуком. - Забыла, как ты и выглядишь.
- Нормально, - со скрытым довольством произнес Кирилл. Он знал цену своей внешности и в обиду себя не давал. - Говорят, в "Буратино" сейчас эстрадники играют. Из "Меридиана".
- Я домой хочу. Телевизор лучше посмотрим. Пошли? - Она сказала это вскользь.
- Ну вот еще! С чего это я к тебе пойду?
- А что особенного? Познакомлю тебя со Степаном.
- Нужен мне твой Степан…
Они вышли на улицу. Прохладный осенний ветер тормошил голые ветви кустов, и одинокие уцелевшие листья зябко подрагивали. Вот уже неделя, как вечерами нагоняло дождь. И сегодня, наверное, будет дождь. Луна ныряла в тучи и вновь выныривала, блестя умытой физиономией.
В ярко освещенной прихожей стоял огромный сундук, а на сундуке сидела старушка с белым вязаным платком на плечах. Она водила коричневым пальцем по странице книги. Не отрывая пальца от страницы, старушка посмотрела на молодых людей поверх круглых очков в проволочной оправе.
- Ты чего, бабуля? - Лариса поцеловала старушку в лоб, похожий на запеченный баклажан.
- Светло тут, вот и сижу. - Продолжая смотреть на Кирилла, старушка спросила в упор: - А этот чего пришел?
- В гости. Телевизор смотреть. Его зовут Кириллом.
Старушка отложила книгу и проворно слезла с сундука.
- Поди-ка сюда. - Она поманила Кирилла в глубь квартиры.
После яркого света прихожей темнота комнаты показалась особенно густой. И старушка растворилась в этой темноте, лишь платок светлел зыбкими бликами.
- Выключатель в моей комнате испортился.
- Это мы сёйчас. Это мы в одну секунду! - Кирилл обрадовался тому, что можно будет умаслить старушенцию. - Отвертка нужна. И свет какой-нибудь.
- Я сейчас свечку принесу, - сказала старушка и ушла.
Вскоре Кирилл услышал голос Ларисы, укоряющий старушку за то, что она эксплуатирует гостя:
- Не успел человек в дом войти, как тут же работа нашлась. Лучше бы чай поставила. И пирог испекла, что ли.
Кирилл стоял и улыбался. Ему было приятно слышать голос Ларисы, и старушка казалась смешной и доброй.
В комнате на стене задвигались тени, становясь четче, контрастней. Вошла Лариса со свечой.
- Такая подойдет? - Она протянула Кириллу отвертку. - А ты и рад стараться. Отец вернется из командировки и починит.
- И чему вас там обучают, в политехническом? - весело приговаривал Кирилл. - Встань сюда. Повыше свет. Так, так…
В бледном скользящем свете лицо Ларисы представлялось ему особенно прекрасным. В ее темных зрачках мерцало отражение свечи. Кирилл никак не мог попасть отверткой в шлиц винта, тени колыхались, и шлиц казался живым и гибким.
- Держи крепче свечу! - Кирилл пытался унять дрожь в пальцах.
- Не поддается винт? - почему-то шепотом спросила Лариса.
Кирилл сунул отвертку в карман, резко обернулся, обхватил ладонями лицо Ларисы и прижался губами к ее губам.
- Огонь ведь, сумасшедший, - шептала Лариса, приникая к Кириллу. - Пусти. Свечка упадет…
Кирилл молча целовал ее губы, лоб, глаза, шею. Свеча наклонилась, и матовые капли стеарина упали на пол.
- Псих ненормальный! Бабка идет, не слышишь? - Лариса попыталась отпрянуть.
- Ремонтируете? - спросила старуха, входя в комнату.
Кирилл ошалело смотрел на белый пуховый платок.
- Винт не поддается, - пробормотал он.
- С чего бы ему поддаваться-то? - Старуха взяла у Ларисы свечу. - А эта-то, эта! Смешно ей…
Лариса, уже не в силах сдерживать хохот, бросилась на диван.
- Ты не женат? - Старуха пытливо взглянула Кириллу в лицо.
- Куда винтики складывать? - спросил он, чувствуя, что краснеет.
- Да вроде не женат. А повадки-то опытные. - Старуха протянула ладонь, и Кирилл положил в нее винтики.
Лариса поднялась с дивана. Если не вмешаться, бабка еще многое может наговорить. Но в это мгновение Кирилла кто-то сильно толкнул под колени и что-то повисло тяжестью на брюках.
- Эй! - крикнул он испуганно. - Хватит дурачиться!
Пружина, с таким трудом посаженная на место, скакнула в темноту. Кирилл глянул вниз и увидел зеленые кошачьи глаза.
- А это наш Степан, Степанушка… - Лариса принялась отдирать от Кирилловой штанины кота.
- Порвет ведь, черт! - Кирилл злился, отстраняя ногу от острых когтей.
- Вот зараза! - Лариса стукнула кота по голове. Это помогло. Кот прижал уши и расслабил когти. - Возьми своего бандюгу! - Лариса посадила кота на плечо старухи и взяла свечу.
Потом они ползали по полу, искали пружину. Кирилл понял, что главным его врагом в доме будет Степан. "Угроблю подлеца или увезу куда-нибудь", - решил он и успокоился.
- Бабка у нас больная. Целый день одна. Вот и завела этого охламона. Тигр, а не кот, - сокрушалась Лариса, ощупывая паркет.
- Кот как кот, - буркнул Кирилл. - Даже симпатичный. - Эти слова он адресовал скорей бабке, чем Ларисе.
- Конечно, конечно, - залопотала старуха. - И я говорю. Только нервный он. Мышей-то нет, а с каши какая жизнь? - Она унесла кота в кухню.
- Наконец-то, - облегченно произнесла Лариса, и Кирилл не понял: то ли она радуется тому, что бабка ушла, то ли тому, что нашла пружину.
- Слушай, а как у тебя с отцом? - поинтересовался Кирилл. - Какие у вас отношения?
- Нормальные. Любовь и дружба. Только он часто по командировкам разъезжает. Женить его хочу. Шесть лет прошло, как мама умерла. Что ему за веселье с бабкой? Да и со мной тоже не очень.
Затем они пили чай с пирогами и брусничным вареньем.
- А меня, между прочим, Галиной Егоровной зовут, - доверительно сообщила старуха.
- Ну, Кирилл, расположил ты ее, раз она свое имя назвала! - Лариса засмеялась. - Верный признак.
- Ты парень ничего, - согласилась Галина Егоровна. - Только бабник, видать.
- Пироги у вас превосходные, - произнес Кирилл. Не спорить же со старухой, доказывая, что он вовсе не бабник и любит ее внучку по-настоящему. Телевизор в этот вечер они так и не включали.
3
В вечерние часы, когда людей на улицах становится меньше и зажигаются витрины магазинов, Павел Алехин любит пройтись пешком. Обычно, возвращаясь с работы, он выходит к площади Коммунаров и сворачивает направо. А Сопрееву надо налево, к Верхнему рынку, там у него собственный дом. Каменный, с палисадником. Алехин знает, что у площади Сопреев примется уговаривать его пройти дорогой, ведущей к Верхнему рынку.
- Упрямишься, Паша. Тебе ж все равно, - говорит Сопреев.
- А тебе? - спрашивает Алехин.
- Нет. Мне в гору подыматься.
- А мне потом с горы спускаться. - Алехин усмехается. - Не привык я спускаться. К тому же менять маршрут не хочу.
- Был такой Зйхман, военный преступник, - начинает эрудит Сопреев. - И поймали его потому, что в одно и то же время ходил по одной и той же улице. Поняли, что это немец. Где-то в Южной Америке дело было.
- На все у тебя примеры есть!
- А как же? Сопоставляю, делаю выводы. Не одними же руками работать. - Сопреев взял за локоть Алехина. - А пивка? На разлуку.
Они встали в конце длинной очереди к пивному ларьку. Несколько минут стояли молча - маленький, как подросток, Сопреев и высокий, не по годам стройный Алехин. Вообще-то Алехину не хотелось пива, но так получилось, что заговорил его Сопреев. Весь путь до площади они обсуждали поступок этого сопляка, Юрки Синькова. И теперь каждый про себя думал об этом.
С того памятного разговора с главным инженером, когда Синьков отказался доводить до кондиции бракованные детали, прошло несколько дней. Желающих подработать было достаточно, но поступок Синькова взбаламутил цех. Некоторые даже предлагали устроить собрание и "дать Юрке по мозгам", но нашлись и такие, которые восхищались поступком Синькова. И Стародуб решил замять этот неприятный инцидент. Разговоры приутихли, да и не до пересудов стало: работы с каждым днем прибавлялось. Бригады, выделенные на доводку датчиков, вскоре должны были выполнить задание.
Алехин получил свою кружку пива и шагнул в сторону. Следом пристроился и Сопреев. Он приноравливался, с какого края начать пить - мало ли кто пользовался до него кружкой, еще подхватишь заразу, не рад будешь. Моют-то посуду так себе, хорошенько помыть не успевают.
- Спешат из рабочего класса выскочить. В институты ходят, на курсы всякие. - Сопреев имел в виду Синькова. - А если хочешь знать, Паша, быть рабочим сейчас самая выгодная политика для того, кто вперед смотрит. Потому как он является у нас основой всего. Как же быть без основы, ерунда получится. - Сопреев, наконец, выбрал местечко и приложил к кружке свои тонкие, словно парафиновые губы.
- Значит, мы политику делаем? - Павел немного отпил.
- Ну, а что же ты думаешь? Неспроста мы больше иного инженера получаем! - Сопреев любил подобные разговоры. Он их всегда заводил и искусно поддерживал. - Политика, она везде. Возьми Юрку Синькова. И он ее делает. Но его политика - это мертвое дело. Обстановка не та. Людям главное - заработать.
Павел промолчал, они допили пиво, поставили кружки и перешли площадь. На углу высилась районная Доска почета. Там во втором ряду был помещен и портрет Павла Алехина. Крайний справа. Рядом со смазливой закройщицей. Это соседство поначалу смущало Павла: слишком несерьезно. Но потом привык.
В первое время Павел со стороны наблюдал, как прохожие реагируют на портреты. Однако большинство просто проходили мимо, словно и не было никакой доски. Это портило настроение, но вскоре он подметил, что и у фотографий киноартистов в городском парке не особенно задерживаются. Немного успокоился. Вот и сейчас. Хоть бы кто-нибудь голову повернул, скользнул взглядом. Алехин сказал об этом Сопрееву.
- Людям не до того, - откликнулся Сопреев. - Чтобы человек остановился, ему надо рубль показать.
- Тогда для чего фотографы трудились? - Павел прикинулся наивным.
- Для чего? Это же форма агитации. Правда, не очень-то эта форма срабатывает. Я читал: один президент фотографировался в обнимку с обезьяной. На контраст рассчитывал: сразу остановишься на обезьяну взглянуть. А то, что тебя выставили на обозрение, для нас, для бригады, неплохо. Ты на виду у начальства, и нам от этого навар. Кирпотину квартиру дали. Мне горсовет горячую воду во флигелечек провел. Тоже, считай, рублей четыреста сэкономил.
- Все у тебя на рубли! - Павел легонько шлепнул Сопреева по плечу.
- Так, а как же, Паша? Даже государство теперь все на рубли считать начало. - Сопреев тонко улавливал настроение своего бригадира и сейчас понимал, что его болтовня раздражала Павла.
- Выходит, Мишка, меня нарисовали, чтобы ты себе кусок пожирней отхватил? А то что я микроны кончиками пальцев уловить могу, что отдал заводу четверть века и что в деле своем считаюсь не последним, - все это коту под хвост? - Алехин повысил голос. - Много ты на себя берешь, Сопреев. Смотри, грыжа выскочит. - Не прощаясь, он резко прибавил шагу.
- Маленькому Сопрееву за ним не угнаться, это точно. Да тот и не старался догонять Алехина. Никуда он не денется. Завтра опять увидятся на заводе.