Роджер посмотрел на меня искоса; глаза его казались сейчас необыкновенно ясными, почти прозрачными.
- Предположил, - согласился он легко. - Но Эллис разбил его теории в пух и прах. Не нашлось ни единого доказательства, зато медальон затем обнаружился у скупщика краденого. В Управлении сочли, что этого достаточно - мертвец не мог бы ничего продать, - нервно улыбнулся Роджер.
- О, действительно, оспорить трудно, - заметила я, приметив про себя ещё одну несуразицу.
Эллис рассказывал, что именно в двадцать лет он стал опекать Лайзо. И не исключено, что молодой детектив знал уже семейство Маноле, когда случилась кража у Шелли. Но вот помогли бы гипси, у которых лживость и недоверчивость в крови, отыскать медальон? И тем более - передать в руки "гусей" своего знакомого из Смоки Халоу, ведь за скупку краденого тоже полагалось весьма суровое наказание…
Впрочем, Зельда вполне способна таким образом отомстить кому-нибудь, так что ни одну версию отбрасывать не стоит. А с другой стороны… Что, если я сейчас выдумываю лишнего? Познания в сыске у меня крайне скудные, особенно что касается теневой стороны Бромли. Но откуда тогда неприятный привкус лжи, который пропитал и розы, и воздух, и сам дом?
- Мы были очень благодарны, - продолжил тем временем Роджер. - И отец настаивал на том, чтобы оказывать Эллису покровительство. Приглашал его настойчиво, позволил мне подарить ему свои перчатки и каррик виконта Клиффорда, который тот позабыл у нас однажды… Я уже воображал, что стану другом Эллиса и буду вместе с ним ловить преступников. Но после одного случая он перестал к нам приходить и сделал исключение лишь через шесть лет, когда умер отец.
И вновь затянулась пауза. В стеклянную крышу розария застучал дождь - тяжёлые, крупные капли, похожие на растаявший снег. Паола замерла у куста дикой горной розы, пока ещё не расцветшей. Но среди колючих лоз виднелись уже блеклые, маленькие бутоны.
Когда они распустятся, здешний воздух будет пахнуть свободой.
- Случая? - повторила я негромко, когда молчание затянулось. И Роджер точно очнулся:
- Да. Точнее, разговора. Эллис пришёл к моему отцу и задал ему четыре вопроса. Я подслушивал у замочной скважины, и потому прекрасно их слышал. Жаль, что отец отвечал слишком тихо…. Догадываюсь, однако, что он говорил. Интересно, догадаетесь ли вы? - Роджер беззвучно рассмеялся, глядя на меня. В смятении я обхватила пальцами розовый бутон, словно могла за него удержаться, когда мир станет раскачиваться. - Первый вопрос был: "Знала ваша супруга человека, который украл медальон?". Второй: "Сколько точно лет не выходила Миранда Клиффорд из дома?". Третий: "Когда родился Роджер?"
Голова у меня кружилась всё сильнее. Кажется, я механически сжала руку, и резкая боль отрезвила; перчатка стала горячей и мокрой. Роджер встревоженно нахмурился.
- Продолжайте, - попросила я твёрдо, отпуская наконец розу и поворачиваясь к нему.
- Четвёртый вопрос был: "В медальоне детские волосы?", - произнёс Роджер с запинкой, и внезапно зрачки у него расширились. - Леди Виржиния, - пролепетал он слабым, как у девицы, голосом. - Что у вас с рукой?
Я в недоумении уставилась на собственную ладонь. Она слегка пульсировала; на перчатке расплывалось красное пятно. Роджер глядел на него, не отрываясь, и дышал поверхностно и часто.
- Укололась о шип. Не стоит беспокойства, мистер Шелли, с недавних пор подобные мелочи меня не пугают. Я даже перестала носить с собой нюхательные соли, - шутливо добавила я.
У Роджера закатились глаза, и он рухнул как подкошенный.
Паола возникла у меня за плечом, словно мудрый призрак:
- Досадная оплошность, леди Виржиния. Нюхательные соли нам бы сейчас не помешали.
Я опустилась рядом с Роджером и коснулась его щеки. Удивительно, однако он вправду лишился сознания - либо притворялся много искуснее любой светской жеманницы, а их мне довелось увидеть немало.
- Что ж, выхода у нас два. Либо позвать строптивую мисс Грунинг, либо привести мистера Шелли в чувство самостоятельно, - заметила Паола, заглянув Роджеру в лицо. - С вашего позволения, я бы рекомендовала второе. Мисс Грунинг и так готова подсыпать яду в чай любой особе, которая имела смелость приблизиться к её возлюбленному господину.
Меня, признаться, посещали подобные мысли, но услышать подтверждение из уст самой спокойной и уравновешенной женщины во всём Бромли - пожалуй, немного слишком.
- Вы полагаете, что горничная ослеплена ревностью? - Я не удержалась и передёрнула плечами. Очень хотелось вымыть руки, и вовсе не из-за глупой царапины. - Какая распущенная девица!
Паола ответила улыбкой мудрой химеры, повидавшей и не такое с крыши старинного собора:
- О женщине благородного происхождения вы сказали бы "страстная", леди Виржиния. Даже вам приходится иногда напоминать о том, что слуги - тоже люди. Своим протеже вы не отказываете ни в праве на ошибку, ни в праве на сильное чувство.
- Если вы говорите о Мадлен, то…
- Я говорю лишь о себе самой, - мягко прервала меня Паола и снова повернулась к Роджеру. - Я приведу его в чувство, не стоит утруждаться. А вам пока стоило бы избавиться от перчатки: этикет, конечно, предписывает леди прятать руки от нескромных взоров и прикосновений, но всё это, по моему мнению, не относится к грязным перчаткам и пораненным рукам.
- Пораненным? - удивилась я и рассеянно посмотрела на собственную ладонь. - Ах, да, шип… Досадно. Я успела уже позабыть. Боюсь, нам всё же придётся воспользоваться помощью мисс Грунинг.
- Разумеется, - кивнула Паола, заняв моё место рядом с Роджером. - Но советую вам снять перчатки до того, как очнётся мистер Шелли, иначе, боюсь, он лишится чувств ещё раз. Не думаю, что это пойдёт на пользу его хрупкому душевному здоровью.
Не знаю, отчего, но последние слова показались мне дурным предзнаменованием. Я поспешила стянуть испачканную перчатку, хотя расстегнуть мелкие пуговицы без крючка было весьма непросто. Шип вошёл очень глубоко; ранка выглядела небольшой, но чем дальше, тем болезненней она ощущалась. Место прокола неприятно пульсировало, словно кровь продолжала толчками выливаться - незримая, но столь же горячая, как в первую секунду.
Голову повело.
- Я вдруг вспомнила одну забавную историю. - Мой голос ничуть не изменился, но в то же время звучал как чужой. - Примерно столетней давности. Некий джентльмен по фамилии Арчер решил проучить своих суеверных друзей. Он подговорил конюха завернуться в простыню и в назначенный час войти в гостиную. - Перед лицом повис сизый дым; я слабо махнула рукой, пытаясь его отогнать, и ощутила лишь привкус вишнёвого табака. - После ужина, когда джентльмен с друзьями отдыхал у камина, бесшумно отворилась дверь, и на пороге появилась таинственная фигура, укутанная в белую ткань. Приятели бросились врассыпную. Джентльмен подошёл к привидению и похлопал его по плечу со словами: "Славная вышла шутка, Том, а теперь сними-ка эти тряпки". И тут дверь снова открылась, и показался конюх с накинутой на плечи простынёй. "Звали, сэр?" - спросил он.
Я умолкла. Голову вело уже невыносимо. Паола тревожно обернулась ко мне, позабыв о несчастном Роджере:
- Не совсем понимаю, к чему вы клоните, леди Виржиния.
- Тот джентльмен посмеялся над приятелями, но тут же сам лишился чувств, - через силу улыбнулась я. И заключила: - Поучительно, неправда ли? - а затем потеряла сознание.
…Ветер перебирает сухие розовые лепестки с азартным шелестом, точно карты тасует. Мёртвый сад замер в вечном ожидании; он пахнет гербарием из альбома провинциальной девицы - сухие листья и цветы, пожелтевшая бумага, растрескавшаяся обложка из кожи, капля вульгарных духов.
Я облачена в старинное платье невесты, но подол у него измазан застарелой кровью. Он шелестит, как бумажный; каждый шаг даётся с трудом. В глубине помертвелого розового сада видна ажурная беседка. Над ней поднимается дымок.
Мне нужно туда.
Движение отнимает столько сил, что невозможно глядеть по сторонам. Но всё же я замечаю кое-что: корсет с разорванной шнуровкой на пожелтевшей лужайке, висельную петлю на ветке старой ивы, пустую колыбель под кустом шиповника… Они жаждут рассказать свою историю, но ещё не время.
Беседка действительно не пустует: леди в изысканном трауре курит трубку, разглядывая письмо. Она шагает вбок, становится вполоборота, и я вздрагиваю: вместо лица у неё сгусток тьмы.
К этому привыкнуть нельзя.
- Леди Милдред! Я… я так скучала.
Она улыбается, не оглядываясь на меня.
- В том, чтобы скучать о ком-то, есть особое удовольствие, милая Гинни. Не все люди должны возвращаться; не все тайны должны быть раскрыты.
Под ногами у меня что-то шуршит. Я опускаю взгляд: у босых ступней в сухих розовых лепестках ползают пустые змеиные шкуры. Яда у них нет…
Но если есть шкура - значит, была где-то и змея?
- Не понимаю… Это предупреждение?
- Это всего лишь опыт. - Она без улыбки бросает письмо наземь, и оно тут же исчезает - под ворохом розовых лепестков и змеиных шкур. - Некоторым тайнам лучше позволить умереть.
Поднимается ветер - и вздымает тучи пыли. За грязным облаком почти не видно сада; но сквозь шелест и вой начинает постепенно пробиваться странный размеренный звук.
…Он мне хорошо знаком - так падает земля на крышку гроба.
Очнулась я в глубоком кресле. Вокруг царил полумрак, из которого книжные шкафы выглядывали робко, точно запуганные приютские дети… Впрочем, глупость несусветная: уж скорее, мальчики и девочки из приюта имени святого Кира Эйвонского могли кого угодно запугать.
Я слабо рассмеялась; звук этот слишком напоминал стон, и вселил страх в меня саму.
- В последнее время, леди Виржиния, остроумие вам не изменяет, - послышался усталый голос Паолы. - Но, с прискорбием признаюсь, не все ваши шутки мне нравятся.
- Скажу откровенно, мне тоже, - ответила я и попыталась привстать. Голова всё ещё кружилась, но совсем немного. - Давно я здесь?
- Около получаса, - откликнулась Паола, помогая мне встать. Её смуглое романское лицо выглядело бледным - неужели волновалась из-за моего глупого обморока? - Недолгий срок, но многое изменилось, - и она вдруг приложила палец к губам, делая знак помолчать, а затем указала на дверь.
Я прислушалась.
Где-то в глубине дома бранились двое. Мужские голоса, и причём хорошо знакомые. Один, разумеется, принадлежал Роджеру, а другой… неужели Эллису?!
- Ни слова не разобрать, - досадливо прошептала я и тут же устыдилась: подслушивать чужой разговор - занятие, недостойное леди. - Не то чтобы это меня беспокоило, разумеется…
- А меня беспокоит, - безмятежно ответила Паола, слегка сдвинув брови. - Когда два непредсказуемых джентльмена столь страстно бранятся, лучше знать причину, дабы случайно не попасть под горячую руку.
- Ах, ну разве что так, - невозмутимо согласилась я и шагнула к двери. Уже прикоснувшись к ручке, остановилась и обернулась: - Скажите, Паола, у меня достаточно бледный вид?
Взгляд у неё стал придирчивый, подозрительный, как у старика-ювелира, который заполучил особенно редкий драгоценный камень - увы, от ненадёжного поставщика.
- За леди Смерть вас примут вряд ли, а вот за призрак аскетичной монахини, что девяносто лет питалась одними кореньями и света солнечного не видела, вы сойдёте, без сомнений.
Удовлетворившись этим весьма суровым вердиктом, я кивнула:
- Что ж, тогда можно надеяться, что Эллис не станет усердствовать с нотациями, - и храбро толкнула дверь.
Звуки голосов стали громче.
Похоже, детектив и хозяин дома бранились не столь далеко, как можно было подумать - самое большое, этажом ниже, в открытой комнате. Тем лучше: не придётся стучать и, таким образом, предупреждать о себе. А внезапное появление нового действующего лица делает пьесу более интересной, запутывает детективную историю - и, что важнее, остужает горячие головы спорщиков.
Мы с Паолой спустились на два пролёта, прошли по коротенькой и очень холодной галерее - и очутились в так бедно обставленной гостиной, что она казалась заброшенной. Здесь имелось два выхода; у второго застыла, стиснув в кулаке помятую перьевую метёлку, мисс Грунинг. На столике у окна, наполовину завешенного выцветшей портьерой, красовалась обстриженная роза в белом фарфоровом горшке - если бы я захотела, то могла бы протянуть руку и прикоснуться к влажной, рыхлой земле или искривлённому колючему стеблю…
Впрочем, довольно шипов на сегодня.
Стоило нам переступить порог комнаты, как спор тут же прекратился. Напряжение, однако, никуда не делось. Роджер улыбнулся несколько неестественно и шагнул навстречу, разводя руки в стороны, точно распахивая объятия:
- Леди Виржиния, как же я рад, что вам стало лучше! Вы всех нас так напугали! Счастье ещё, что Эллис явился по служебным делам и уверил меня, что прежде вы часто лишались чувств, и беспокоиться не о чем.
Надо признаться, его слова меня немного смутили. Конечно, хрупкое здоровье аристократок - притча во языцех, но утвердилось это мнение во времена корсетов и тугих шнуровок, когда женщина знатного происхождения могла глубоко вдохнуть только поздним вечером, в собственной спальне, и то не всегда.
- О, тому есть причины. Родители погибли рано, и воспитанием моим занималась леди Милдред. И, увы, тогда она уже была серьёзно больна и вскоре покинула меня. За несколько лет я потеряла всех своих близких…
- …а ещё вы взвалили на себя уйму дел, которые любая великосветская лентяйка с радостью передала бы управляющему, - пугающе ласково прервал меня Эллис, напомнив на мгновение дядю Клэра. - Но я-то думал, что те годы тяжёлой работы повредили вашему здоровью, а не уму. Ошибся, видимо.
Будь мы наедине, я бы даже не заметила ядовитого укола, потому что тревога в глазах детектива ясно говорила: он беспокоится обо мне. Но чтобы кто-то отчитывал меня, словно нерадивую служанку, в присутствии посторонних! Кровь Валтеров, ледяная, как гнев, ударила в голову и затуманила взор:
- Объяснитесь, пожалуйста - если вы способны говорить ясно, а не только язвить протянутую руку, как… как… как обезумевший скорпион!
- О, в ход пошла высокая поэзия, - скептически откликнулся Эллис. - Хотя вы правы, не мне упрекать вас - ведь я был тем, кто разбудил ваше любопытство пару лет назад, с меня и спрос. Правда, я никак не мог знать заранее, что в вас дремлет такой неукротимый дух. И что найдутся люди, способные этим воспользоваться в корыстных целях… Я о тебе говорю! - обернулся он к Роджеру, и взгляд его стал сердитым по-настоящему.
На смуглом лице Паолы застыло выражение сдержанного интереса - так, словно она разговаривала с почтенным, но не слишком приятным собеседником, к которому все её душевные качества призывали относиться с уважением. А вот мисс Грунинг совершенно не держала себя в руках: она дико озиралась, переводя взгляд с Эллиса на Роджера, с искорёженной розы - на меня, и лицо у неё сделалось такое, точно она с удовольствием разбила бы злосчастный горшок о мою голову.
А утихший было спор разгорелся с новой силой; надежды не оправдались - я оказалась, увы, тем ветром, который раздул уже поостывшие угли.
- Я пригласил гостью к матери, что такого?
- Ты прекрасно знаешь, что заманил её ради себя. Зачем? Святой Кир свидетель, я уже жалею, что вообще когда-то упомянул твоё имя!
- Леди Виржиния достаточно умна, чтобы самостоятельно разобраться в моих мотивах, и не стоит…
- О, да - умна, прекрасна и вообще просто кладезь добродетелей, но я не припомню, чтобы…
- И она бы не стала меня перебивать, потому что воспитание…
- Куда приютскому выкормышу с приютским же воспитанием лезть в жизнь порядочных горожан! А вот теперь я жалею, что занялся этим делом!
Достойные джентльмены кричали всё громче и размахивали руками всё сильнее - так, что даже роза зашаталась на хлипком столике. Глаза мисс Грунинг потемнели то ли от ужаса, то ли от гнева.
- Когда я упомянул леди Виржинию, то вовсе не собирался укорять тебя…
- Леди Виржиния в этом сумасшедшем доме - единственная достойная упоминания особа, кроме миссис Мариани, разумеется, и поэтому я настаиваю…
Слушать перебранку стало невыносимо, и я решила вмешаться - благо, трость была при мне. Трёх сильных ударов по полу хватило, чтобы паркет треснул - а Эллис с Роджером умолкли и наконец-то посмотрели на меня.
- Господа, - улыбнулась я, стараясь выглядеть кротко и невинно - насколько возможно для наследницы Валтеров. - Умерьте пыл, прошу. И перестаньте упоминать моё имя как аргумент: боюсь, для некоторых из присутствующих это может оказаться слишком серьёзным ударом. Из-за ваших похвал и недостойной ревности некая в высшей степени легкомысленная особа уже мысленно примеряет вон тот красивый белый горшок к моей голове, - и я указала на розу.
Едкая, на грани допустимого шутка произвела неожиданный эффект.
Во-первых, мисс Грунинг вскрикнула и выбежала, уронив метёлку.
Во-вторых, Роджер уставился на трещину в паркетной доске с восхищением, которое доставалось только героям древности - или, вернее, их деяниям.
В-третьих, Эллис вдруг будто бы засиял изнутри и схватил хозяина дома за плечи, выкрикивая сущую бессмыслицу:
- Оно там! То, что потерялось! Точно, там! Наверняка!
Роджер обернулся ко мне, улыбаясь восторженно и светло:
- Леди Виржиния, вы точно провидица!
А Эллис наконец отпустил его, подскочил к цветочному горшку - и с размаху швырнул его об пол. Рыхлая, сырая земля рассыпалась.
Гладкий золотой ободок сверкнул ярко, точно искра в золе.
- Действительно, то самое! - восхитился детектив, подбирая его и обтирая краем шарфа - того, что подарила Мэдди. Хорошо, что она этого не видела! - Поразительно. Нет, я догадывался, разумеется, что из дома его не выносили, но вряд ли бы отыскал без подсказки. Всё же маленькие вещи слишком удобно прятать! - заключил он и вложил кольцо в ладонь… нет, не Роджеру, а мне.
- Что это? - высокомерно и холодно осведомилась я.
И не потому, что действительно испытывала нечто подобное - просто не всегда удаётся скрыть удивление безобидным образом. Смею надеяться, что мои манеры ещё не худший вариант: большую часть неприглядных поступков люди совершают, дабы сокрыть свои слабости, действительные или мнимые. И лишь безупречно страшные создания Небес, вроде маркиза Рокпорта, не стесняются показывать себя такими, какие они есть… вопрос, впрочем - благо ли это, а если благо, то для кого? Не для невольных свидетелей - уж точно.
- Обручальное кольцо! - торжественно объявил Эллис. - Ну же, Роджер, излагай свою безумную теорию, не видишь - леди интересно? - и расхохотался.