Чарльз выдернул лук – порей, по которому туда – сюда бегали какие‑то крошечные букашки, и сказал:
– Но мы ведь сотворили здесь свой собственный рай, правда?
Камилла подумала о мире за стеной и представила, что гуляет по лесу, по берегу реки. Вообразила колонны солнечного света, спускающиеся через прорехи в облаках. И расплакалась. Она изо всех сил старалась удержаться, понимая, что искаженное лицо и слезы отнюдь не красят женщину средних лет.
Чарльз бросил лук в корзину и опустился на колено рядом с женой.
– Милая, не надо, – попросил он. – Не плачь, прошу тебя. Я не в силах этого вынести.
– Прости, милый, но я тоже не в силах выносить это место.
Раздался звонок в дверь. Камилла высморкалась и вытерла глаза краешком цветастой юбки.
– Это наш полисмен, – сказала она. – Я выгляжу как чучело?
– Нет, – ответил Чарльз. – Для меня ты всегда будешь красавицей.
Его оговорка "для меня" не прошла незамеченной.
Камилла с Дуэйном сидели за кухонным столом. Чарльз мыл посуду. Камилла сдерживала зевоту. Чарльз с Дуэйном практически не смолкая трындели о какой‑то паршивой книге, которую Камилла не читала и с автором которой никогда не встречалась.
Чарльз рассказывал Дуэйну:
– Когда мы с Лоренсом были в Калахари, то драили котлы, тарелки и столовые приборы песком.
– Песком! – уважительно отозвался Дуэйн.
– Да, – подтвердил Чарльз. – "Фэйри" от матушки – природы.
– И никогда не кончается, – вставила Камилла. – Песок, я имею в виду. В пустыне его колоссальный запас.
Калахари начала утомлять даже Дуэйна. Ему уже казалось, что он бредет через нее под палящим солнцем с непокрытой головой. Чарльзова настойчивость иссушила его. Дуэйну понравился обед из сардин и странных на вид овощей, но теперь ему хотелось уйти. Он поднялся, поскреб спинку стула и сказал:
– Что ж, большое спасибо вам за все, но служба есть служба.
– Да, вам надо идти. Я понимаю, долг, – согласился Чарльз.
– Скажите, вас не затруднит отправить одно письмо? – прошептала Дуэйну Камилла, подавая конверт с руислипским адресом.
Дуэйн сунул конверт в карман, решив, что ответ "нет" не слишком уместен.
Камилла проводила Дуэйна до калитки, по дороге она спросила:
– А жетон ужасно трудно снять? В смысле, кто‑нибудь снимал?
– О да, – сказал Дуэйн. – Бывает, кто– нибудь устраивает себе каникулы.
– Интересно, они пользовались какими– нибудь особыми инструментами?
– Миссис Виндзор, – ответил Дуэйн, – вам спокойнее будет здесь, в Зипце.
Он помялся. Как выложить ей, что она не столь уж популярна во внешнем мире?
– Ваше лицо всем знакомо, и вас скоро заметят, – слукавил он.
Вернувшись в лилипутскую однокомнатную квартирку, которую снимал в городе, Дуэйн над паром распечатал конверт и прочел письмо.
Переулок Адеборо, 16
Зона изоляции поселок Цветов
Ист? Мидлендс
EZ951
Дорогой Грэм,
Непонятно, как отвечать давно потерянному сыну, – сыну, о существовании которого не знал до вчерашнего дня, когда мы получили твое письмо. Твоя мать подтвердила, что вправду родила тебя в Цюрихе 21 июля 1965.
Мы оба посылаем тебе соболезнования по поводу твоей недавней двойной утраты. Лишиться одного из родителей – горе, лишиться обоих – бедствие.
Конечно, нам обоим совершенно не терпится тебя увидеть. В то же время мы сейчас заточены в зоне изоляции, и, как ни печально, нам не разрешено принимать гостей из внешнего мира. И хотя, насколько я знаю, временный пропуск могут получить определенные государственные служащие, наша встреча в ближайшее время невозможна, но мы должны поддерживать связь.
Довольно удивительно было обнаружить, что у нас с твоей матерью есть сорокаоднолетний сын. Интересно, похож ли ты на кого? нибудь из нас хоть в чем? то внешне? Когда будешь писать в следующий раз, не мог бы ты вложить фотографию?
Я пишу это и чувствую на своем плече длань истории.
Adieu, сын мой.
Шлю тебе самые теплые пожелания.
Твой отец Чарльз.
P. S. Мы с мамой будем ужасно благодарны тебе, если ты пока сохранишь наши отношения в тайне.
Отвечай, пожалуйста, на адрес
Дуэйна Локхарта
(Лестер,
старая бойня,
квартира 31).
Первой мыслью Дуэйна было: какое нахальство! Могли хотя бы сначала спросить его. Своей второй мысли он устыдился: в его руках исторический документ – интересно, сколько он будет стоить на интернет – аукционе?
Отправляясь в библиотеку, Дуэйн прихватил письмо с собой и отксерокопировал на допотопном копире, которым не пользовался никто, кроме сумасшедших, что размножали собственные эпические поэмы. Опуская оригинал письма в почтовый ящик по дороге домой, Дуэйн несколько секунд не мог разжать пальцы и расстаться с конвертом.
На кухне Фредди подрезали отросшие когти. Только объединенными усилиями Чарльза и Камиллы удалось удержать на месте маленькую собачку. Во время процедуры Фредди отчаянно лаял:
– На помощь! На помощь!
Он не забыл тот раз, когда Камилла поранила ему подушечку лапы и потекла кровь.
– Ой, Фредди, давай‑ка не упирайся, – сказал Чарльз. – Когти у тебя такие длинные отросли, самому должно быть страшно неудобно.
А Камилла сказала:
– Фредди, если бы ты был человеком, ты звался бы Эдвард Руки – ножницы.
Наверху, на тесной лестничной площадке, Лео и Тоска беззастенчиво пользовались отсутствием Фредди. Лео рассказывал Тоске о бедствиях, которые претерпевал щенком, пока его не подобрал Спигги и не отдал принцу Чарльзу.
– Нас было девять в помете, и я был заморыш. Я почти не пробивался к маминым титькам. Я мог бы помереть с голоду.
– А кто твои родители? – протявкала Тоска. Свою родословную она могла проследить до девятнадцатого колена.
– Кто мой папаша, не знаю, – горестно проскулил Лео. – А маманя, когда приходила в охоту, становилась полнейшая сука, за ней, блин, половина поселка бегала. Она принимала любого, кто на четырех лапах и с хвостом.
– Она еще жива? – гавкнула Тоска.
– Не, фургоном задавило. Похоронили в саду Ли Баттеруорт. Свинья она, а не мать. Не успевала ощениться, а уже чуть вечер – и за порог. Я, блин, все глаза выплакал, пока ждал ее.
– А что сталось с твоими братьями и сестрами? – спросила Тоска.
– Я знаю только, что Ли Баттеруорт побросала их всех в мешок, а девчонкам своим сказала, будто щенята поедут жить в Уэльс на ферму. Ага, типа.
– Может, так и было, – сказала Тоска.
– Нет! – взлаял Лео. – Баттеруортиха через полчаса вернулась. Я не знаю, где этот Уэльс, но точно не за углом, правда?
– А почему тебя не сунули в мешок? – гавкнула Тоска.
– Я был наверху, кто‑то из девочек мамаши Баттеруорт наряжал меня в кукольные одежки. В том доме у меня не жизнь была, а кромешный ад, – проскулил Лео.
Тоску это нытье начало утомлять.
– Понятно, что ты спасся не случайно, Лео, – сказала она. – Это рука судьбы.
которая вмешалась, чтобы привести тебя в этот дом, чтобы ты жил у будущего короля Англии.
Лео посмотрел на Тоску новыми глазами. Она очень даже ничего, и у нее такая симпатичная блестящая шерстка. А на короткие лапы он может закрыть глаза, велика ли важность, что она его в два раза меньше? Лежа они вообще равны. Лео придвинулся к Тоске поближе и понюхал у нее под хвостом. Вместо того чтобы, как прежде, огрызнуться, Тоска позволила ему нанюхаться вволю.
Когда Фредди прыжками взбежал на лестницу, его совсем не порадовал вид Лео, уткнувшегося носом в Тоскину задницу.
– А ну отвали от моей суки, ты, подлая дворняга! – зарычал Фредди.
Он бросился на Лео, рассчитывая, что крупный пес, как всегда, отскочит и убежит. Но Лео, рыкнув в ответ: "Не лезь, недомерок", оскалил желтые клыки.
– Ты кто такой выискался? – тявкнул опешивший Фредди.
– А вот такой! – гордо прогавкал Лео. – Я лучший друг будущего короля Англии.
Когда настала очередь Тоски идти на педикюр, она покорилась с небывалым смирением.
– Тоску совсем не узнать, – сказала Камилла. – Тебе не кажется, что она нездорова?
– Может, надо ей выгнать глистов? – предположил Чарльз.
– У меня нет глистов, – возмутилась Тоска. – Люди просто помешаны на глистах. Если бы у меня были глисты, я бы елозила задницей по земле, так?
– Вечером раскрошу таблетку противоглистного в еду, – сказал Чарльз. – Лучше перестраховаться, чем потом жалеть, верно?
– Нет, – огрызнулась Тоска. – Лучите потом жалеть, чем перестраховываться. Со мной все в порядке. Я никогда не была так счастлива, как теперь.
Пытаясь отвлечь Чарльза и Камиллу от дальнейших разговоров о глистах. Тоска сама подала лапу, чтобы подрезали когти.
– Она душка, – умилилась Камилла. – Правда же, она душка, дорогой?
22
С жетоном Камилле долго возиться не пришлось: несколько минут манипуляций с садовым секатором – и она вышла из ванной свободным человеком. Камилла выбрала момент, когда муж был на кружке ремесел, – Чарльз конструировал многоярусный стол– кормушку для птиц. Собаки ждали ее под дверью ванной в полном составе.
Камилла сказала им:
– Сладенькие, я собираюсь вляпаться в ужасные неприятности. Но мне наплевать.
Собаки стояли вокруг, наблюдая, как хозяйка облачается в куртку из вощеного хлопка и мотает на голову шарф. Но Камилла выскочила из дома, захлопнув дверь перед их носами, и собаки подняли возмущенный лай.
Камилла не спеша шла по поселку, наслаждаясь теплым осенним солнцем и мыслью, что при ней нет ни жетона, ни удостоверения. "Я могу быть кем угодно и никем", – думала она. Подойдя к пропускному пункту, Камилла ускорила шаг и, не оглядываясь по сторонам, вышла прямо за ворота. Сирены не заревели, никто не окликнул ее, а Дуэйн Локхарт, еще издалека заметивший Камиллу в окно, отпросился у инспектора Лэнсера в туалет и вернулся, лишь когда решил, что Камилла успела скрыться из виду.
Она зашагала в сторону городского центра, дивясь на товары в витринах и жалея, что покупать ей не на что. Но больше всего Камилле хотелось вырваться на природу. На автобусной остановке она спросила старушку с ходунками, как выбраться на природу.
– Природу? – переспросила та. – Что ли, поля, кустики и все прочее?
– Да, – подтвердила Камилла. – Тут ходит какой‑нибудь автобус, на котором туда можно добраться?
– Вам нужен сорок седьмой, – сказала старушка.
Она уставилась на Камиллу, будто давно с ней зналась, разглядывала вощеную куртку, туфли без каблука и разрисованный подковами шарф.
– Что‑то не так? – спросила Камилла.
– Да нет, – ответила старушка с ходунками, – просто вы мне кого‑то напоминаете, я и смотрю. Жену принца Чарльза.
– Камиллу? – подсказала Камилла.
– Да, ее, – мрачно подтвердила старушка. – Эту стерву, что вываляла королевскую семью в грязи. Знаете, она живет там, в зоне изоляции.
Камилла кивнула и двинулась было прочь. Бабулька не унималась:
– По всему выходит, алкашка она. По бутыли водки выпивает за столом. Цельными днями валяется в грязной постели, встает только собак покормить. Пятнадцать собак держит, к туалету не приучены. Неудивительно, что принц Чарльз нет – нет да и огреет ее, правда?
– Откуда вы все это знаете? – спросила Камилла.
– Да кто ж этого не знает, – ответила старушка. – У меня подруга есть, так она по мужу родня их соседке.
– Беверли Тредголд, – подсказала Камилла.
– Точно. Бедняжке Беверли приходится терпеть их вопли, когда принц Чарльз и Камилла орут друг на друга ночи напролет. Мебель рушится, собаки надрываются. А если они не лупят друг друга, так жгут в саду листья, а соседи – дым глотай.
Камилла перевела дух, когда бабулька вскарабкалась в подошедший автобус. Правда, водители машин бросали на нее любопытные взгляды. Камилла пожалела, что оделась так приметно. Застиранный спортивный костюм и белые кроссовки были бы уместнее – в таком виде разгуливало большинство ее сверстниц.
На противоположной стороне улицы рабочий, забравшись на последнюю ступеньку стремянки, наклеивал на рекламный щит огромный плакат. Сначала за фигурой рабочего и перекладиной стремянки было не разо – брать, что там изображено, но, когда расклейщик ретировался, на Камиллу уставилась гигантская морда черного лабрадора. Глаза злобные, пасть открыта, клыки оскалены. Никаким текстом эта картинка не сопровождалась. Камилла удивилась: ведь лабрадоры – любимцы Англии, настоящее национальное достояние, Аланы Беннеты собачьего мира. Кому и зачем понадобилось вывешивать столь зловещий плакат?
Водитель автобуса не сразу понял вопрос Камиллы о том, сколько стоит доехать на природу.
– Вся природа, до которой я доезжаю, – это пригородный рынок, – буркнул он. – Называется "Сады".
Камилла влезла по лесенке на верхний ярус и села впереди, держась за поручень, как ее научили в детстве, когда приходилось постоянно ездить лондонским автобусом домой.
С братом и сестрой они, бывало, спорили, что лучше – город или деревня. Фокус был в том, что, живя в деревне, Камилла больше любила деревню, но, оказавшись в городе, тут же уступала соблазнам суеты и блеска. Детство Камиллы было сплошным солнечным днем, где пони ходили в паддоке, в городском театре показывали спектакль и всегда были мама и папа и Марк с Сарой. Только смех, лакомства и каникулы, когда никто не заставляет причесываться и можно бегать босиком.
Автобус выехал на мост. Внизу Камилла увидела реку и гривку деревьев. Она поспешно спустилась к водителю и попросила остановить.
– Я вам не такси, мать его за ногу, – ответил тот, так что выйти Камилле удалось лишь на ближайшей остановке.
Она бегом вернулась к мосту и обнаружила глухую тропинку, ведущую вниз к воде. Тропинка заросла ежевичными кустами, на ветках еще висели редкие подгнившие ягоды, но, неуязвимая в своей вощеной куртке, Камилла продралась сквозь заросли и вскоре стояла на речном берегу. Несколько минут ходьбы – и вот уже стих шум дороги. Когда заросли стали совсем уж непролазными, Камилла села в высокой траве и закурила.
Очарование птичьих голосов захватило ее. В птицах Камилла не разбиралась, могла бы отличить разве что воробья и дрозда, ну и, конечно, легко узнавала малиновку. Только теперь она поняла, о чем толкуют люди типа Чарльза, волнующиеся, что певчие птицы в Англии постепенно вымирают. И еще она купалась в блаженстве, оттого что никто, даже Чарльз, не знает, где она. Камилла легла навзничь и смотрела, как облака плывут по непостижимо синему небу.
На обратном пути автобус был заполнен рыночным людом, и ее любимое место на верхнем ярусе оказалось занято. Камилла быстро окинула взглядом салон: свободных мест оставалось только три. Она решила сесть рядом с немолодой женщиной безобидного вида, утопавшей в море пакетов из "Маркса и Спенсера".
– Можно? – спросила Камилла.
Тетка передвинула несколько пакетов, освобождая сиденье.
– А пошла ведь за хлебом, – вздохнула она.
Камилла рассмеялась:
– У меня муж так. Пойдет за хлебом – вернется с тазиком для посуды.
Женщина с любопытством глянула на Камиллу. Они помолчали несколько секунд, оценивая класс, статус и привлекательность друг друга. Решив, что продолжение разговора возможно, соседка с пакетами сказала:
– Приятно ехать наверху, правда?
– Да, – согласилась Камилла. – Видно, что у людей во дворах, в садах.
– В автобусах стало культурно, как все это хулиганье да капюшонников собрали да подковали. На выборах обязательно проголосую за это правительство.
– О, если бы я могла голосовать, проголосовала бы за Сынка Инглиша. Он такой милый, – сказала Камилла.
– Вы не можете голосовать? – удивилась женщина.
Камилла не умела врать. Она неуверенно промямлила:
– Муж запрещает.
У женщины округлились глаза. Она перевела взгляд на шарф, покрывавший голову Камиллы.
– А ваш муж… он чего, исламский фанатик?
– Нет, хотя интересуется восточными религиями, – ответила Камилла и договорила полушепотом: – Помните принца Чарльза?
– Конечно, – кивнула женщина. – Еще одна причина, почему я голосую за правительство. Как‑то неохота, чтобы новые притащили обратно этих ужасных Виндзоров. Думаю, в крайнем случае я бы еще согласилась на королеву, но как представлю, что мной будут править принц Чарльз с этой его кошмарной бабой, Камиллой, так просто кровь в жилах стынет.
С лесенки донесся топот и призыв контролера:
– Билеты и удостоверения личности, пожалуйста. Приготовьте для проверки.
По салону пронесся общий стон, и поднялась возня с пакетами и сумками. Пассажиры хлопали себя по карманам, вытягивали бумажники, расстегивали поясные сумки.
Контролер начал с задних рядов. Камилла слышала, как он бормочет: "Спасибо, сэр. Спасибо, мэм", неумолимо приближаясь к ней.
Женщина с пакетами хранила удостоверение личности в бумажнике из бордовой кожи. Она протянула бумажник инспектору, и Камилла заметила фотографию лысеющего мужчины в обнимку с большой, радостно оскалившейся собакой. Проверив документы соседки, контролер завис над Камиллой, выжидательно глядя на нее. Камилла подала билет. Контролер глянул на него и попросил:
– Удостоверение, пожалуйста.
– Извините, я, кажется, забыла его дома, – смутилась Камилла.
Инспектор вздохнул и сказал:
– Придется оштрафовать вас на месте.
– У меня нет денег, – призналась Камилла.
Инспектор вынул книжку квитанций.
– Имя? – потребовал он.
Все пассажиры в салоне разом примолкли.
– Я бы не хотела называть свое имя, – сказала Камилла.
– А я бы хотел, чтобы назвали, – напирал контролер.
– Может, я просто выйду из автобуса? – предложила Камилла. – Пойду дальше пешком.
Она поднялась. Соседка пристально смотрела в окно, демонстрируя, что она тут ни при чем.
– Вы никуда не пойдете, мадам, пока не назовете мне свое имя! – заявил контролер.
– Простите, но я не могу, – не сдавалась Камилла.
Служака вынул небольшую рацию.
– Водитель, остановите автобус. У меня тут проблема.
Автобус резко затормозил.
С задних сидений раздались голоса:
– И надолго эта канитель?
– Мне детей надо из школы забирать.
– А мне собаку выгулять, – всполошилась женщина с пакетами. – Бедняжка с девяти утра дома заперт. У него мочевой пузырь лопнет.