Теперь у мистера Пирса возникло на лице подозрительное выражение - выражение человека, которого хотят одурачить.
- Мою маму… звали Глэдис Мортенсен. Неужели в-вы и ее не помните?
- Глэдис?..
- И вы были любовниками, так мне кажется. П-просто я хотела с-сказать, вы любили мою маму. Она была такая к - красавица и…
Седовласый джентльмен улыбнулся Норме Джин, едва ли не подмигнул ей игриво. Вашу мать? Какую-то женщину? Нет.
- Моя дорогая, вы точно спутали меня с кем-то другим. Все британцы на одно лицо в этом городе мишурного блеска.
- Мы жили в одном доме, мистер Пирс. Под номером восемьсот двадцать восемь, на Хайленд-авеню, в Голливуде. В пяти минутах ходьбы от Голливуд-Боул.
- Голливуд-Боул! Да-да, припоминаю этот дом. Совершенно чудовищная развалюха, кишащая тараканами. Слава Богу, я прожил там совсем недолго.
- А потом моей маме стало плохо. Приехали врачи и забрали ее в больницу, помните? А вы были моим дядей Клайвом. Вы с тетей Джесс отвезли меня в сиротский п-приют.
Тут мистер Пирс насторожился. Нахмурился, помрачнел.
- Тетя Джесс? Это что же, очередная дамочка, претендующая на роль моей жены?
- О, нет-нет. Это просто я вас так называла. Вернее, это вы захотели, чтобы я вас так называла. Вас и ее. Но я почему - то не м-могла. Неужели не помните? - Теперь в голосе Нормы Джин звучала откровенная мольба. И она подошла совсем уже близко к этому пожилому господину, который был на несколько дюймов ниже ростом, чем ей помнилось, чтобы любопытные не смогли их расслышать. - Вы учили меня музыке, на таком маленьком пианино цвета слоновой кости. Мама получила его в подарок от Фредерика Марча…
Тут вдруг Клайв Пирс прищелкнул пальцами.
- Мое пианино! Ах, ну да, конечно! Оно до сих пор у меня, дорогая!
- У вас м-мамино пианино?!
- Это мое пианино, дорогая.
- Но… каким образом вы его заполучили?
- Каким образом заполучил? Так, дайте-ка вспомнить… - Клайв Пирс нахмурился и затеребил пальцами губы. Глаза сузились, брови сошлись к переносице - так напряженно он пытался вспомнить. - Полагаю, что домовладелец забрал себе кое-какие вещи вашей мамы в качестве компенсации за неуплату. Она ему сильно задолжала. Да, теперь я точно помню, именно так оно и было. Пианино немного пострадало во время пожара… да, помню, и пожар там точно был. Ну, и я купил его. Привел в порядок, и вот с тех пор оно у меня. Очаровательное маленькое пианино, никогда и ни за что с ним не расстанусь.
- Даже… за очень большие деньги?
Поджав губы, Клайв Пирс раздумывал над предложением. А потом вдруг улыбнулся, и Норма Джин узнала эту его улыбку. Он вновь превратился в ее строгого проказника и плута дядюшку Клайва, которому не следовало слишком доверять.
- Моя дорогая и прелестная Мэрилин, для вас я готов сделать маленькую скидку.
Неким непостижимым образом Клайва Пирса удалось пристроить на эпизодическую роль в картине "Джентльмены предпочитают блондинок". Он играет на пианино на заднем плане в сцене на роскошном трансатлантическом лайнере. А маленькое белое пианино "Стейнвей", некогда принадлежавшее Фредерику Марчу, было приобретено Нормой Джин за тысячу шестьсот долларов, которые она позаимствовала у Бывшего Спортсмена.
Крик. Песня
Вы должны представить, что в том же пространстве, которое занимает ваше собственное, реальное тело, существует еще одно тело - воображаемое тело вашего персонажа, которое вы мысленно создали.
Михаил Чехов "К актеру"
Не черный лоснящийся лимузин для королевских особ, но безобразный горбатенький "нэш" унылого цвета грязной воды для мытья посуды, в которой успели полопаться все мыльные пузырьки. А вместо шофера в униформе и фуражке с козырьком - непонятное создание с сероватой кожей, не человек, не лягушка, с огромными выпуклыми, как будто стеклянными глазами. Она так и отпрянула от этого взгляда. "О, не смотрите на меня! Это не я". Она наглоталась песку, во рту было сухо. Или они засунули ей в рот кляп из ваты, чтобы заглушить крики?.. Она пыталась объяснить все это женщине с улыбкой на накрашенных губах и в черных сетчатых перчатках, которая подталкивала ее к заднему сиденью "нэша". Пыталась объяснить, что передумала, но женщина не слушала. А руки у этой женщины такие сильные, проворные и опытные.
- Нет! Пожалуйста! Я х-хочу вернуться. Это же… - Девичий, испуганный бездыханный голосок. Мисс Золотые Мечты? Шофер Лягушонок с достойной всяческих похвал ловкостью и быстротой гнал горбатенький автомобиль по сверкающим улицам города из песка. Вроде бы не ночь, и солнечный свет просто слепит глаза, а самого солнца не видно, точно дело происходит ночью.
- Эй, погодите, послушайте… я передумала, ясно вам? Для того мне и г-голова, чтобы думать ею, и если понадобится, передумать!
Песчинки были не только во рту, они попали в глаза. Женщина в перчатках скроила странную физиономию, улыбалась и хмурилась одновременно. Машина дернулась и резко остановилась. Норме Джин давали понять, что они путешествуют во Времени. Любая ром для актера есть не что иное, как путешествие во Времени. Во время которого ты навсегда расстаешься со своим прежним "я". Резкий удар о бордюрный камень! Пролет из бетонных ступеней! Коридор - и в ноздри врывается едкий химический и медицинский запах, так пахло от крупных рук ее мальчика-мужа Баки Глейзера. А вот и сюрприз или неожиданность (как в кино, когда вдруг открывается дверь и все это сопровождается накатом тревожной музыки): элегантно обставленная комната. Приемная для ожидания. Стены отделаны отполированными деревянными панелями, на них висят репродукции картин Нормана Рокуэлла, вырезанные из "Сэтердей ивнинг пост". Стоят "модерновые" кресла на тоненьких металлических ножках. Огромный полированный стол и на нем… человеческий череп? Пожелтевший, весь в мелких трещинках, и еще, что очень неприятно, у него срезана верхняя часть (результат вскрытия? Неужели они выпилили целый круг кости из твоего черепа?). И набита эта впадина карандашами, ручками и дорогими трубками, которые, видно, курит врач.
Но сегодня у Доктора официальный выходной. Сегодня во второй половине утра Доктор играет в гольф в Уилширском загородном клубе вместе со своим другом Бингом Кросби. И все вокруг залито ослепительным светом. На рассвете она выползла из постели с насквозь пропотевшими простынями, чтобы принять одну, две, три таблетки кодеина.
- Пожалуйста, прошу, послушайте! Ну почему вы меня не слушаете? Я передумала! - Но изменить что-либо было уже невозможно. И она сказала себе, чтобы хоть немного приободриться: Этот свет для стерилизации. Опасность заражения, инфекции будет сведена к минимуму. (Такие странные и смешные мысли часто мелькали у нее в голове во время репетиций и съемок. Наверное, действовали этот слепящий свет прожекторов, интенсивность, с которой всматривался в нее стеклянный глазок камеры, знание того, что, как только начнется съемка, начнет появляться и сам фильм - без всяких усилий с твоей стороны, стоит только мигнуть. Знание того, что на протяжении всего этого времени ты и твой Волшебный Друг сольетесь в единое целое в некоем чудесном и утешительном озарении.) И все же она пыталась еще и еще раз объяснить, что произошла ошибка, что она вовсе не хотела этой Операции.
Да, все это так, но сейчас она в "надежных руках", об этом позаботился сам мистер Зет. Кто же станет рисковать вкладом на миллион долларов?.. Это определенно, ничего страшного ей не грозит. Пока она "Мэрилин Монро", ей ничего не грозит. Никакого риска, пока все под контролем Студии. Чтобы развеселить и успокоить ее, Ивет напевала: Добрые руки прогонят все печали, начистят твои туфли, чтоб они сияли. Добрые руки сутра до поздней ночи… Поняв, что все ее мольбы и уверения им безразличны, что они все равно не послушаются, она произнесла тоненьким сексуально-комичным голоском Лорелей Ли:
- Эй, вы, все!.. Знаете что? Сдается мне, сейчас самое время начать петь и танцевать!
Доктор, услышав эту ремарку, даже не улыбнулся. Хотя вообще улыбался все время. У него была странная грибообразная физиономия с широким и толстым носом, из ноздрей торчали волоски. Называл он ее "моя дорогая" - возможно, пытаясь таким образом убедить, что не знает ее имени и никогда не произнесет его вслух. И она почувствовала облегчение: Доктор не узнал свою знаменитую пациентку. Никто из них не узнавал ее. Она вся дрожала под накинутым на голое тело скользким халатиком. Баки не разрешал ей смотреть на трупы, не хотел, чтобы она видела. Но она видела, и °на знала. Сероватая кожа, глаза, ввалившиеся в глазницы. Ткнешь пальцем в губчатую кожу, и остается вмятина, кожа не пружинит, не выпрямляется. Она кривила и покусывала нижнюю губку, чтобы сдержать истерический хохот, а ее тем временем приподняли и уложили на стол. Зашуршали и сморщились подложенные под нее бумажные салфетки, и она тут же описалась от страха, и они вытерли и убрали все, не сказав ей ни слова, а потом вздернули вверх ее ноги и закрепили в стременах. Ее босые, совершенно голые ноги! Подошвы ее ног так уязвимы!
- О, пожалуйста, только не смотрите на меня! Вы не будете меня фотографировать, обещаете? - Правильно советовала тогда тетя Элси: Все очень просто. Главное держаться от них подальше. Примерно так же по большей части Норма Джин занималась любовью. Лежала недвижимо, счастливо улыбаясь в предвкушении, нежная, неуверенная в себе и надеющаяся, и открывала себя своему любовнику. Дарила себя своему любовнику - разве не этого и только этого хотят по-настоящему все мужчины? К ее удивлению, Бывший Спортсмен оказался очень нежным, хоть и неутомимым любовником". Мужчина постарше, типа В., потел, задыхался и был благодарен. И никогда бы Бывший Спортсмен, джентльмен с головы до пят, не стал бы над ней смеяться или дразнить ее, как Близнецы. Никогда им не прощу, ни за что!
Вот подходящий заголовок для "Сплетника": "СЕНСАЦИОННОЕ ПУБЛИЧНОЕ РАЗОБЛАЧЕНИЕ: СЕКС-СИМВОЛ МЭРИЛИН СПРАШИВАЕТ: "А ТРАХАТЬСЯ - ЭТО ГЛАГОЛ???" Смейтесь, смейтесь.
И она тоже смеялась. Потому что Доктор щекотал ее резиновыми пальцами. Вездесущие пальцы, они проникали буквально повсюду, вонзались в нее. Оглаживали, как пальцы дяди Пирса, ее бока, заползали в щелочку ее маленькой круглой попки, точно расшалившаяся мышка. И тут же выскакивали обратно - так быстро, что ты и заметить не успевала, что Мышка побывала там. Кодеин притупил ее ощущения, она пребывала в том состоянии, когда чувствуешь боль словно на расстоянии. Похоже на крики, доносящиеся из соседней комнаты. Доктор говорил: пожалуйста, не сопротивляйтесь. Лежите смирно. Боль будет минимальна. Всего один укол - и вы погрузитесь в легкий приятный сон. Нам бы не хотелось удерживать вас силой. "Погодите! Нет. Это какая-то ошибка. Я…" Она отталкивала его руки. Резиновые руки. Она не видела их лиц. Слепил свет над головой. Возможно, она попала в слишком отдаленное будущее, и солнце расширилось и заполнило собой все небо. "Нет! Это не я!"
Слава Богу, ей все-таки удалось соскочить с этого стола. Они кричали что-то ей вслед, но она убежала.
Бежала босая, задыхаясь. О, она может убежать! Пока еще не поздно! Она мчалась по коридору. В нем висел запах дыма. И все равно еще не поздно. Теперь наверх, по ступенькам, дверь была не заперта, и она толчком распахнула ее. Ну, вот, снова знакомые лица! Мэри Пикфорд, Лью Эарс, Чарли Чаплин. О, Маленький Бродяга!.. Чарли - вот кто был ее настоящим отцом. Эти глаза! В соседней комнате послышался приглушенный звук. Да, там находилась спальня Глэдис. Входить туда ей запрещено, но ведь теперь Глэдис там нет. И она вбежала, и увидела бюро. А в нем - ящик, и она должна его открыть. Она дергала, дергала, дергала за ручку этого ящика. Что-то заело? Хватит ли ей сил открыть его? Наконец она все же открыла, и там лежал младенец, дрыгал крошечными ручками и ножками, ловил открытым ротиком воздух. Норма Джин и сама задыхалась, ей хотелось плакать. Крик! Холодный стальной расширитель вошел в ее тело между ног. И они принялись потрошить ее, как потрошат рыбу. Ее внутренности стекали по этому расширителю. Голова ее металась из стороны в сторону, она кричала, пока надувшиеся на горле сухожилия не перехватило.
Младенец крикнул. Всего один раз.
- Мисс Монро? Пожалуйста. Пора.
Надо сказать, уже давно пора. Сколько они звали ее? Деликатно стучали в дверь гримерной. Минут сорок просидела она перед зеркалом, безупречно причесанная, с безупречно наложенным макияжем. Сидела в трансе в роскошном ярко - розовом шелковом халате, в перчатках до локтя, и верхняя часть ее великолепных грудей была обнажена, и сверкающие фальшивые драгоценности дрожали и переливались в ушах, обвивали ее прелестную шейку. И эти словно лакированные губы, они же причинное место, были самим совершенством. Пора. Пора исполнить песню: "Бриллианты - лучшие друзья девушки".
Монро была безупречна. Настоящая профессионалка. Она запоминала каждое слово, каждый слог, каждую нотку, каждый такт и работала с точностью часового механизма. Она не была "персонажем", "ролью". Очевидно, она обладала способностью уже видеть себя в фильме, как мультипликатор. И эту мультипликацию она могла контролировать как бы изнутри. Она контролировала и учитывала все: в том числе и как воспримут мультипликацию люди посторонние, когда в зале погаснет свет.
В этом была вся Монро. Вся она была в фильме, была образом, который однажды увидят и полюбят зрители.
Однажды меня послали за ней. Я постучал в дверь, потом приложил к двери ухо и, готов поклясться, услышал там крик младенца. Не громкий, и вообще маловероятно, чтобы в той комнате был младенец. Но я точно слышал его крик. Всего один.
Бывший Спортсмен и Блондинка Актриса: Предложение
1
Непременно найдутся наблюдатели, которые будут рассматривать этот обреченный с самого начала брак в ретроспективе, словно анатомируя труп. И они непременно станут задаваться вопросом, было ли предложение таковым, каким ему положено быть, а не вынужденным признанием свершившегося факта.
Бывший Спортсмен тихо говорил Блондинке Актрисе: Мы любим друг друга, нам пора пожениться.
В воздухе повисала пауза. И в этой мертвенной тишине Блондинка Актриса шептала: О да! Да, дорогой! А потом смущенно и с нервным писклявым смешком добавляла: Н-наверное!..
(Слышал ли Бывший Спортсмен это последнее слово? Все свидетельствует в пользу того, что нет. Слышал ли Бывший Спортсмен какие-либо другие слова, исходящие из уст Блондинки Актрисы и оскорбляющие его гордость и достоинство? По всей видимости, нет.)
А потом они принимались целоваться. И приканчивали бутылку шампанского. И занимались любовью (или то было в другой раз?) - нежно и с какой-то почти детской надеждой. (И место для этого было выбрано соответствующее - апартаменты в гостинице "Беверли Уилшир" под названием "королевские". Студия поместила Мэрилин Монро в эту гостиницу на одну ночь, после гала-приема на пятьсот гостей по случаю премьеры нового фильма, "Джентльмены предпочитают блондинок". О, что за волшебная то была ночь!) И вдруг Актриса Блондинка неожиданно разрыдалась. И Бывший Спортсмен был глубоко тронут, и сделал то, что делают теперь только любовники в сопливых мыльных операх или герои фильмов сороковых, - сцеловал со щечки любимой каждую слезку.
Говорил при этом: Я так тебя люблю.
Говорил при этом: Я хочу защитить тебя от всех этих шакалов.
Говорил с мальчишеской агрессивностью, приподнявшись над ней на локтях и оглядывая ее всю, как оглядывают путешественники опасную горную или болотистую местность в благодушном заблуждении, что ее не только можно пересечь, но и извлечь из этого море удовольствия и приключений: Хочу увезти тебя отсюда. Хочу, чтобы ты была счастлива.
2
В критические моменты изображение на экране становится как бы вне фокуса. Все остальное предоставляется воображению. И разумеется, запись звука из рук вон плохая. Те из нас, кто умеет читать по губам (очень полезный навык, особенно для фанатов всех разновидностей), имеют очевидное преимущество. И в то же время преимущество это весьма относительное, поскольку Бывший Спортсмен был не только молчуном по природе, но, когда говорил, очень странно двигал губами, словно речь для него была затруднительна. Как будто он не вполне владел ею, как и своими непредсказуемыми и неуправляемыми эмоциями. А Блондинка Актриса, когда не находилась перед камерой (с которой умела "общаться" как ни с одним живым существом), имела раздражающую привычку заикаться, мямлить и глотать слова.
Мэрилин, хотелось нам крикнуть ей. Взгляни на нас. Улыбнись. Настоящей улыбкой. Будь счастлива. Ведь ты - это ты!
Когда Бывший Спортсмен говорил о "шакалах" и о том, что "хочет увезти отсюда" Блондинку Актрису, он имел в виду Студию. (Он знал, как исполнительные продюсеры безжалостно эксплуатируют ее, как мало ей платят в сравнении с теми миллионами долларов, которые она для них зарабатывала.) И не только Студию - весь Голливуд. А возможно даже, и весь этот огромный мир, который, как подсказывал ему инстинкт, несмотря на давно обретенную собственную славу, вовсе не желал ей добра. (Или же им обоим. Ибо кто, как не бейсбольные фанаты, поднимал визг и вой, как смеялись они над Бывшим Спортсменом, когда он, прихрамывая из-за растяжения связок, не мог оправдать их ожиданий?) И вполне понятно, что он испытал чисто мужское презрение при виде всего этого сброда, этой кучки жалких людишек, собравшихся на промытой дождем улице напротив входа в отель (ибо привратник отогнал их от главного входа). Они размахивали дешевыми альбомами для автографов в пластиковых обложках и дешевыми фотоаппаратами "Кодак" и неустанно готовы были Ждать появления "звездной" пары. А если б та не появилась, обожатели утешились бы одним осознанием того, что, хоть и невидные, и недоступные им, смуглый красавец Бывший Спортсмен и его прелестная Блондинка Актриса могут в этот самый момент заниматься здесь, совсем рядом, любовью, спариваться, как Шива и Шакти, уничтожая и вновь создавая Вселенную.