3
Грузноголового пожилого человека с яркими серыми глазами в зарослях его буйной, вольно растущей седой бороды все называли Волхвом. И для меня он тоже на всю жизнь остался Волхвом, хотя, конечно, никогда я к нем так не обращался.
Вот говорят: поколение романтиков, поколение циников, поколение прагматиков – я в это не верю. Поколение не бывает монолитно-единым. Просто из-за условий времени на виду бывает какой-то один человеческий тип, а изменится время, и глядишь, поколение делается другим. И никакого тут чуда. Это всплыл на поверхность совсем иной тип. И лишь. Мой отец и Волхв были людьми одного поколения, но ничего общего между ними не было. Ничего!
Крохотная его бедная комнатушка вмещала в свой коробо́к диван, несколько стульев, старый овальный стол, служивший ему и для еды, и для работы, подпотолочные стеллажи с книгами вдоль одной из стен – и это все.
Будто всего лишь вчера случилась, вижу я ту, первую встречу с ним нашего Вольтова братства.
Он многое тогда объяснил нам. Мы были настоящими слепыми щенками до его рассказа.
Оказывается, наше метро, еще не начавши строиться, уже имело целую историю!
– Сообщение об изыскательских работах – вот, – положил Волхв на стол перед нами изжелтившуюся, ломкую газетную вырезку. – Единственное сообщение в строительной многотиражке. Какой у нее тираж? Неудивительно, что никто не знает. А вот и свидетельство об имеющемся проекте, – подал он нам лист фотобумаги, и это оказалось фотокопией титульного листа документа, который имел название "Смета на строительно-монтажные работы по сооружению метрополитена в городе…", и в числе прочих – ясно и четко выведенную подпись нынешнего главы города. – Не было бы проекта, не было бы, разумеется, и сметы, – сказал Волхв. – Но есть и другие свидетельства. Вот такое, между прочим. – Он достал из папки захрустевший под его руками лист белейшей лощеной бумаги, развернул его – это был ответ городского отделения Стройбанка на обращение гражданина такого-то, то есть самого Волхва, в котором Стройбанк сообщал, что финансирование работ по строительству метрополитена прекращено в связи со специальным постановлением городских властей.
Он имел их целую кипу, таких вот официальных бумаг. И в большинстве сообщалось одно и то же: да, метро городу, безусловно, необходимо, но вопрос о нем находится пока на стадии обсуждения, – и так уже чуть ли не десять лет все минувшие годы. Они были похожи друг на друга, как дождевые капли, все эти ответы. Отправленные из разных мест, истинное свое рождение они все получали в каком-то одном месте.
И наверное, если бы не сумасшедшее упорство, с которым Волхв продолжал стучаться во все ответственные двери, напоминая о давнем сообщении не ведомой никому многотиражной газеты, так бы вся эта история со строительством метро и легла на дно Леты каменным грузом, исчезла навсегда под ее темными водами, будто ничего и не было. Но, видимо, его сумасшедшее упорство и впрямь показалось кому-то маниакальным, и после очередной его беседы в высоком кабинете было решено покончить с ним, наконец, раз и навсегда, опубликовав ту самую, десятилетней давности информацию о метро из многотиражки в газете большой. Должно быть, человеку из высокого кабинета помни́лось это очень удачным и полным иронии ходом: жаждете широкой информации? Вот она! А то, что она лишь повторяет ту, прежнюю, – что ж такого! Вы хотели – и получили! Чем владеем, то и даем!
Но это-то Волхву и было нужно. Эффект от публикации сообщения оказался именно таким, на какой он и надеялся. Единственно, чего он не знал: какова будет реальная форма действий? И уж тем более не знал, что за люди предпримут их.
– Но почему все-таки, – спросил я, – было принято постановление о прекращении работ?
В ярких серых глазах Волхва загорелся черный огонь.
– Я очень долго задавался этим вопросом, молодой человек. Пытался понять: может быть, какие-нибудь ошибки в проекте, нехватка средств… Но об этом никто никогда ни в одном ответе даже не помянул. Хотя, казалось бы, чего проще: вот причина, и вали на нее. А потом, наконец, до меня дошло: оно им просто не нужно, метро. Вот он, ответ: просто не нужно! Они ведь не ездят трамваем. Ни трамваем, ни троллейбусом, ни автобусом. Они персоналками ездят. На мягких сиденьях. Так зачем им метро? Такое строительство, такие заботы, такой хомут на шею… Зачем?!
– Логично, – сказал Магистр. – И убедительно. Я лично другого объяснения тоже не вижу.
Черный огонь в ярких глазах Волхва обжигал почти физическим жаром.
– Мы должны взять ситуацию в свои руки, – медленно, внушающее, по очереди оглядев нас всех, проговорил он. – Если мы не сделаем этого, не видать городу никакого метро. Ни через пять лет, ни через пятьдесят. Наша задача сейчас – раскачать народ. А люди к тому готовы. Каждый приходит в этот мир, чтобы совершить в нем что-то. Кому выпадает маленькое дело, кому большое. Нам выпало большое. Возможно, оно потребует от нас всей нашей жизни. И что ж?! Если это действительно Дело, оно стоит того, чтобы положить на него жизнь.
Такими были интонации его голоса, что, когда он произнес "Дело", не возникло никакой необходимости добавить сакраментальное: "С большой буквы". Он сказал: "Если это действительно Дело", и последнее слово так и возвысилось над другими.
– Сейчас самое важное, чтобы они признались: существует проект! – с яростью выкрикнул Рослый – тот самый парень, что опознал меня на улице в день митинга. Крепкий и рослый, отметило тогда мое сознание, лихорадочно решая, как быть, как вести себя, если он из тех, коротко стриженных, и второе из этих определений, которыми я подумал о будущем своем ближайшем друге, срослось с ним навсегда. – Сумеем вынудить их признаться – заставим их, значит, в конце концов и начать строительство.
– Ничего подобного, – сказал Волхв. – Раз они не хотят строить, они будут кормить нас одними обещаниями… и ничего, кроме обещаний! Вынудить признаться – что да, есть проект, – это сейчас, конечно, важнее всего. Но потом… получить его – и начать строить самим, без всякого их благословения. Разжечь в народе энтузиазм, увлечь за собой! Стать землекопами, проходчиками, бурильщиками… кем там еще? Люди пойдут на нами, уверен!
Увлечь за собой! Стать землекопами, проходчиками, бурильщиками… Как он умел говорить! Какой силой, какой мощью веяло от его слов!
– Но как сделать, чтобы они признались в существовании проекта? – возбужденно спросил Декан. Его лежащие на столе руки, казалось, дрожали от еле сдерживаемого желания действия.
– Заставить! – сжав кулак, выбросил его перед собой Волхв. И снова по очереди оглядел нас всех. – Другого способа нет. Только заставить!
Глава вторая
1
Утро занималось туманное, сизо-холодное, мозглое утро осеннего дня, – но ударило солнце, и туман засквозил охрой, и отжившая свой срок, умершая листва деревьев радостно засветилась желтым, влажно заиграла трепещущей своей ячеей, уже основательно прореженной ночными ветрами.
Я стоял на краю котлована, распахнутое земное нутро щерилось вблизи рыжими прутьями арматуры, лохматыми досками опалубки, уже отлитыми бетонными ребрами стенок и перемычек, а за пределами пятнадцати – двадцати метров все утопало в этом огненно-сизом тумане, будто котлован был беспределен, уходил в бесконечность; и не было видно его дна. Там, в глубине, куда не доставали солнечные лучи, клубилась одна сырая холодная хмарь, и казалось, что земное нутро и в самом деле вспорото до самого чрева.
Метро строилось! Несмотря ни на что. Метро выгрызало себе в земле необходимые пространства, оно уже ушло внутрь ее со дна котлована наклонной узкой шахтой до половины проектной глубины! Три полных года отделяли нас от той поры, когда началась битва за него. Глядя со стороны, может быть, мы сделали совсем немного. Но на самом-то деле фантастически много было сделано. Оно строилось! Строилось! Несмотря на то, что власти по-прежнему не хотели того, а уж как они не хотели тогда! Но когда вулкан разбужен, сколько ни заливай ему жерло глиной, лаву не удержишь.
Меня окликнули.
Это был Декан.
– Вот ты где, – сказал он подходя. – Проверяешь с утра пораньше, на месте ли котлован?
Это у нас была такая подначивающая манера разговора. С той еще поры, когда мы волею обстоятельств слепились в наше Вольтово братство.
– Любуюсь, сэр – отозвался я в тон ему. – Красавец какой – гляжу не нагляжусь.
– Сходил бы лучше, брат, на охоту, подстрелил пожевать чего-нибудь, – потянулся, зевнул Декан. Вчера, как и всегда, легли мы поздно, ему наших обычных шести часов для сна не хватало, и с утра он ходил вялый. – Батя там к тебе приехал. На машине на своей, на дороге там у крайнего вагончика ждет.
– А ты чаечек поставь, если еще не поставлен, – обрадовано хлопнул я его по плечу. – Горяченький сейчас с домашней печенушкой попьем!
Отец ходил по обочине дороги около машины туда-сюда и, увидев меня, кинулся было в расчавканную грязь, но он был в ботинках и, дернувшись, остановился.
– Привет! – замахал он мне рукой.
Он очень изменился в своем поведении со мной. Первые признаки этого изменения появились тогда, когда наши имена стали известны всему городу, каждому человеку, разве что исключая младенцев, а уж потом, когда мы принудили власти считаться с нами, он сделался со мной вообще другим. Разговаривая со мной, он теперь постоянно жестикулировал, и движения его рук при этом были как-то неприятно суетливы и дерганы. Будто он чувствовал себя со мной неловко и старался скрыть свою неловкость от самого себя этой жестикуляцией.
Как и предполагал Декан, отец привез мне домашней стряпни. Мать испекла пирог с мясом, пирог с луком, пирог с яблоками и еще всякие сладкие булочки и печенье.
– Что-то совсем уже давно не появлялся, – сказал он, впрочем, не особо укоряющим тоном. – В самом деле, что ли, так некогда?
– Отец, спать времени нет – с казал я, вспоминая зевающего Декана.
Мы все – и Волхв, и Рослый, и наше Вольтово братство, и остальные два десятка человек, что составили в свою пору ядро дружины, бившейся за метро, – жили прямо здесь, на строительной площадке, не покидая ее практически уже несколько месяцев. Никто от нас не требовал этого, но это было делом принципа. Власти лишь дали согласие на строительство, но не более. Ни куба бетона не выделялось для стройки, ни грамма металла, ни единого метра леса. Все существовало на голом энтузиазме. Школьники собирали металлолом, металлурги ухитрялись дать лишнюю плавку, ремонтники в сверхурочную смену ремонтировали разливочные ковши – никто, естественно, не получая за свой труд ни копейки, – и так у нас появлялся металл для арматуры и тюбингов, чтобы крепить туннельные своды. И так у нас появлялся бетон, и так появлялся лес для опалубки; И катушки с кабелем, что ждали своего часа на краю котлована, появились здесь таким же образом. Нанимать рабочих у стройки не было права, да и нечем было бы платить им, и копать котлован, пробивать штольню, бетонировать, плотничать, таскать носилки, катать тачки с землей люди приходили в счет своих выходных, отгулов, отпусков… А жертвуя сами, они должны были видеть, что кто-то жертвует больше них. И кто, как не мы, обязаны были сделать это…Для нас не могло остаться в жизни за пределами стройки ничего. Ничего абсолютно. Все в стройке, вся жизнь. Метро придется строить долго, многие годы, энтузиазму, чтобы не выдохнуться, необходимо топливо, необходим постоянный пример еще большего энтузиазма, и тогда люди все сдюжат, все вынесут на своих плечах.
– В городе только и разговоров, что о вашем метро, – сказал отец.
– Ну, это понятно.
– За границей о вас пишут. Мне вот один наш врач, зная, что ты мой сын, газету тут на днях передал. Хочешь глянуть?
Он достал из кармана газету и развернул ее на нужной странице. В заголовке, крупно набранном чужими буквами, я сумел прочитать только одно слово: "метрополитен".
– Переведи, – попросил я.
Сам я так и не знал никакого языка, кроме родного. Некогда было выучить. Не успел.
Отец перевел заметку, и я спрятал газету за пазуху, под ватник. Товарищам моим будет приятно подержать ее в руках, найти свои фамилии в тексте. А Волхв, кстати, и переведет для них заметку заново.
– Ну, давай, сын, – потянулся обняться со мной на прощание отец. Обнял и, похлопывая по спине, сказал: – Вы молодцы, молодцы… Нужное дело делаете, вам это зачтется.
Чайник, когда я пришел в наш вагончик, уже вскипел, и у стола было полно. На пироги прибежали все, кто жил тут, на стройке. И от того, что я принес, во мгновение ока не осталось и крошки. Имевшиеся у нас деньги давно кончились, закупать продукты нам было не на что, мы перебивались тем, что приносили с собой для общего котла, приходя на стройку, все прочие люди, и были, в общем-то, постоянно полуголодны.
Волхв перевел вслух заметку из принесенной мною газеты, мы немного пообсуждали ее, и подошло время идти в котлован. Туман начал рассеиваться, воздух опрозрачнел, и из окна вагончика было видно, что на площадке на краю котлована уже толпилось человек сорок, прибывших сегодня на работу из города.
2
Днем, незадолго перед обеденной порой, когда я был в шахте, ставил, отбивая руки кувалдой, крепь в только что отвоеванном у земли куске туннеля, меня вызвали наверх.
На том же самом месте, где утром стояла подбористая машина отца, чернели сейчас три большие осадистые зверюги, в каких ездили руководители города. Около вагончиков, зорко простреливая глазами все свободное пространство вокруг них, бродило несколько молодых людей с военной выправкой.
Воды ни в одном из рукомойников не было. Ее всю израсходовали утром, а новую еще не подвезли, и мне с Магистром и Рослым, тоже работавшими под землей, побренчав сосками, пришлось пойти на встречу в том виде, в каком мы поднялись, – с грязными руками и перемазанными лицами.
Делегацию дома власти возглавлял сам глава города. Вместе с ним приехало еще четверо. С нашей стороны Волхв выставил тоже пятерых.
– Что? Все? – недовольно спросил глава города, когда мы с Магистром и Рослым вошли в вагончик.
Остальные руководители потянулись к нам было здороваться, но подать грязные руки мы им не могли и ответили лишь демонстрацией своих лапищ.
Мы сели к столу, и глава города, пристукнув крупными толстыми пальцами, сказал все тем же недовольным голосом:
– Давайте сразу к сути. У нас еще важных дел полно. Доложи, – кивнул он одному из приехавших.
Руководители города прибыли к нам с ультиматумом. Отныне, заявили они, пятьдесят процентов того, что производится из сэкономленного, выгаданного, сверхурочного, будет у нас изыматься. Металл, цемент, лес…
– Это будет по справедливости, – не давая никому возразить, сказал глава города, едва тот, что предъявлял ультиматум, умолк. – Оказывается, у нашей промышленности громадные резервы. Вы их вскрыли. За это вам спасибо. Но откуда у вас сырье за исключением металлолома? На чьем оборудовании тот же цемент производится? То-то и оно! Пятьдесят процентов – это еще по-божески.
Рослый не выдержал и ворвался в речь главы города, перекрыв его голос своим:
– Даете вы, а! Да совесть у вас есть? Мало того, что палец о палец для метро не ударили, на чужой хребтине едете, так вы еще и урвать хотите! Не сеяли, не жали, а ложку приготовили!
– Ну, это вы позвольте! Это вы позвольте! – все повторял, пытаясь остановить его, один из приехавших с главой города. И когда Рослый умолк, прокричал: – Это как это палец о палец не ударили? Это вы позвольте! А откуда вы электроэнергию берете? Из атмосферы? Ничего подобного, из городской сети!
Магистр, невозмутимо-спокойный обычно, словно бы даже замкнуто-высокомерный, сидел с иронической, веселой усмешкой на губах.
– То, что вы собираетесь сделать, – сказал он своим внятным, ясным голосом, – называется, на вашем же кабинетном языке, "перекрыть кислород". Попросту удушить. Забава, достойная палача. Не мытьем, решили, так катаньем?
– Слушайте! – обращаясь к главе города, преданно ища глазами его глаза, возмущенно воскликнул тот, что предъявлял ультиматум. – Ведь они нас оскорбляют! Забава палача, видите ли!
Глава города дал ему заглянуть себе в глаза и перевел взгляд на Магистра.
– А хоть и катаньем! – сказал он. – Именно катаньем, очень верно. Потому что никакое метро нашему городу не нужно. Во всяком случае, сейчас и в обозримом будущем. Хотите строить – ну стройте! А уж каким образом будете строить – полностью ваше дело. Наше – наше, а ваше – ваше. Пятьдесят процентов – это по-божески.
– Если вы считаете, что метро не нужно, зачем же давали тогда сообщение в газете? – спросил я.
– Вот и плохо, что дали, – бесстрастно отозвался глава города.
– Но почему-то же дали? – снова спросил я.
– Почему-то дали, – бесстрастным эхом откликнулся глава города.
– Так почему?
– Давайте без ненужных дискуссий – не удостаивая меня больше ответом, сказал глава города. – Вскрылись громадные производственные резервы, и мы не можем, чтобы они пропадали впустую. Решение окончательное и обсуждению не подлежит.
Волхв, сидевший всю эту пору молча, рассмеялся.
– Ай-я-яй! – сказал он. – Эк вы блефуете: на руках шестерка, а пытаетесь сдать за туза. Никакое ваше решение не окончательное, вы вынуждены считаться с нами, оттого и приехали. Оттого и таким вот обширным составом, – повел он руками вдоль их ряда напротив нас. – Тактика запугивания? Странно. Вы же знаете, что вам это не удастся, Впрочем, еще и прискорбно. Не хочется вам строить метро! Никак не хочется! Ладно, устранились. Нашлись люди, которые взвалили на себя это дело. Так отойдите в сторону, палки-то в колеса зачем же вставлять?
Волхв умолк, и глава города, не помешавший его речи ни единым словом, ни единым движением, сказал, морщась, будто от кислого:
– Дебаты снова навязываете. Не будет вам никаких дебатов. Не согласитесь на отчисления, мы найдем способы вас заставить.
– Ту же электроэнергию – возьмем и отключим, – вставился один из приехавших, до этого момента не произнесший ни звука.
– Да, ту же электроэнергию, – подтвердил глава города. – Много способов, о чем говорить.
Рослый изо всей силы ударил кулаком по столу:
– Монстры! Вы же монстры! Сосете кровь, и все вам мало: вот бы еще одну жилку перекусить!
– Ну, это вы позвольте! – закричал тот, что уже говорил эту фразу. – Это вы позвольте!
– Да ведь они же нас оскорбляют! – воскликнул и тот, что уже восклицал так, снова преданно ища глаза главы города.
– Они будут думать, – поднимаясь, проговорил глава города. – Такие дела с бухты-барахты не делаются. Подумайте, – поглядел он на Волхва. – Хорошенько подумайте.
Они ушли, профырчали моторами, бешено прокрутились колесами, трогаясь с места, их черные лакированные зверюги и укатили, а мы вернулись от оконец вагончика к столу, обменялись мнениями и решили безоговорочно: нет, никаких уступок, этого только не хватало!
И еще решили: об ультиматуме должны узнать все. Прямо сейчас. Чтобы разъярились. Пусть тогда попробуют свои способы… перед яростью все бессильно, пусть попробуют!