Этот камень, запоздало и беспомощно брошенный в чужой огород, был направлен мимо цели, и не мог задеть. Но рассуждения бывшего любовника невольно повернули мысли Георгия в сторону Игоря, из-за которого он успел наделать множество глупостей, получив взамен рога и досадную ссору с компаньоном.
– А мне кажется, в Европе то же, что у нас, – проговорил Севочка. – Есть нормальные люди, а есть мудаки.
– В Европе нет такого быдлячества, как у нас, – возразил Рослик в запале. – Там в гей-клуб люди приходят, чтобы пообщаться, поиграть в бильярд, обсудить какие-то вопросы, а не чтобы снять партнера для случки на одну ночь!
– Ну да, там еще у всех геев крылья вместо хуев, – не без яда предположил Севочка.
– Интересно, ты о чем-нибудь думаешь в жизни, кроме хуев? – вспылил Рослик. Он захмелел; тонкая кожа у него на лбу и на крыльях носа загорелась малиновыми пятнами. Черты Минервы, смягченные алкоголем, опустились вниз и словно раскисли.
Георгий поймал себя на том, что поглаживает его по спине, ощупывая пальцами твердые позвонки, вспоминая, как волновала его раньше эта аскетическая худоба, казавшаяся изысканной и немного старомодной, как у женщин эпохи ар-нуво.
– Я много о чем думаю, – ответил Сева. – Одно другому не мешает. Просто я считаю, что надо пользоваться тем, что нам дала природа, а не рассуждать о несбыточных мечтах.
И он снова подмигнул Георгию, словно обещая раскрыть бог весть какие тайны.
– Так ты пойдешь в душ? – напомнил Рослик с ноткой ревности. – Дать тебе чистое полотенце?
Тот встал, слегка покачнувшись.
– Да я и грязным вытрусь. Ой, я уже такая пьяная… Только вы не начинайте без меня!
Рослик тоже поднялся, начал убирать вещи с кровати.
Взгляд Георгия застрял на мушиной липучке, свисавшей с люстры. Он сообразил – патологический чистюля Рослик повесил ее, чтоб уловить двух осенних мух, которые теперь трепетали рядышком в агонии, сцепив поломанные лапки и крылья.
Ромео, что лежит здесь мертвый, был с покойною Джульеттою обвенчан…
– Приятно тебя видеть, – проговорил он, обращаясь к Рослику, прикуривая новую сигарету. – Отлично выглядишь.
Тот молчал, нервно лязгая вешалками в шкафу. Его спина с выступающими лопатками двигалась очень выразительно.
Георгий подошел, обнял его сзади и хотел поцеловать, но Рослик отстранился довольно резко.
– Почему? – спросил Георгий Максимович, вспомнив тираду про "полноценные отношения" геев в Европе. – Нашел мне замену?
– Ты меня спрашиваешь? А ничего, что ты пропал на три месяца без звонка и объяснений?! Я уже на вашем сайте корпоративном смотрел – может, застрелили генерального директора? Или наконец посадили за хищения? Нет, жив, здоров, дает комментарии.
– Ладно, хватит критики! Я отсутствовал по уважительной причине.
– По какой же, интересно знать?
– Я влюбился. И хочу найти в тебе сочувствие.
Рослик издал сухой язвительный смешок.
– Неужели же тебе наконец кто-то не дал?!
– Мимо.
– Очень жаль. И кто он? Мальчик-модель, у которого хватило мозгов поломаться чуть дольше других?
– Да нет, он не ломался, – Георгий хрустнул кусочком льда, оказавшимся во рту вместе с глотком виски. – Ничто не предвещало роковой развязки. Просто секс без обязательств.
– Ну и?.. Тебе же, кажется, больше ничего и не нужно?
Ростислав повернулся, опершись спиной о шкаф, сложив руки на груди.
– Ты как всегда меня переоцениваешь. Не такое уж я животное. Хотя временами чувствую себя, как эта муха в сладком клее. – Георгий кивнул на липучку. – Ему семнадцать лет.
– И где тут роковая развязка? – поинтересовался Рослик. – Он подал заявление в милицию и хочет денег?
– Нет, он спит с моим компаньоном. Может, и не только с ним.
Рослик снова хмыкнул.
– Странно, а чего ты ждал? Как будто бывает по-другому?
– Да, я понимаю, – кивнул Георгий. – Но злит ужасно. Увидел его вчера, случайно, первая мысль была – подойти и отхлестать по щекам.
Рослик вылил в свой стакан остатки виски, разбавил кока-колой.
– Мы что, уже прикончили литр? – удивился Георгий.
– Долго ли… Сам глотаешь чистый, как чай. Если хочешь, в холодильнике бутылка вина. Мне с Сицилии подарок привезли. Или можно покурить. Есть трава хорошая.
– Давай вино, давай траву, – решил Георгий, стягивая галстук. – Откуда, кстати? Из Амстердама?
– Я не больной через таможню везти. Правда, трубку там купил.
Рослик принес вино и какую-то особую трубку, напоминающую реторту для химических опытов. Заодно постучал в дверь ванной застрявшему там Севочке. Тот появился в комнате в одних полурасстегнутых джинсах, надетых, судя по всему, на голое тело, сразу прыгнул на кровать.
– Я думал, Звягинцев, тебя тут уже в третий раз девственности лишают, а они пыхают… э, мне-то дайте!
Пить крепленое вино после виски было крайне неразумно, но Георгий разлил марсалу по стаканам. Рослик раскурил трубку и передал по кругу.
– Я один раз так накурился, что идти не мог, – задумчиво сообщил Севочка. – Когда выпускной был в училище. Меня до автобуса Клочкевич тащил. Мы с ним даже целовались.
– Не стошнило? – покривился Рослик.
Тот хмыкнул.
– Георгий Максимович, а вы верите в любовь с первого взгляда?
– Это к чему? – спросил Георгий, наконец чувствуя, как виски, вино и конопля закружили хоровод в его черепной коробке.
– Так, интересно. Мне тут сказал один, что любовь – это просто слово из шести букв, излишне нагруженное значениями. А я вот верю, – после паузы добавил Сева. – Вы не смотрите, что я некрасивый. Зато талантливый. Особенно в сексе.
– Он, главное, приезжает ко мне и говорит – я влюбился! – воскликнул Рослик, который тоже вдруг оказался изрядно пьян. – Да пошел ты, Измайлов! Как будто ты знаешь, что такое любовь.
Пересиливая головокружение, Георгий взял в свои его холодные руки.
– Хорошо, детка, только не кричи.
– Любовь – это очень больно, вот здесь, внутри, как будто тебя ест злая крыса! – Рослик вырвал руку и толкнул его в грудь кулаком. – А ты – самодовольная скотина с толстой шкурой. Ты даже ни разу не пробовал покончить с собой!..
Немного обескураженный этой филиппикой, Георгий Максимович попытался погладить его по голове, но тот уткнулся лицом в диванную подушку и заплакал, сотрясаясь всем своим худым узким телом.
– Почему ты такая скотина? Ты хоть знаешь, Измайлов, что сломал мне жизнь?!
Севочка уже дремал, вытянувшись на кровати, с погасшей трубкой в руке. Глядя на него, Георгий пережил приступ дежавю – угнетающей уверенности в том, что сидел уже когда-то на этом ковре, смотрел на плачущего Рослика и чувствовал только равнодушие и легкую дурноту. Дальнейшее развитие событий представлялось достаточно ясно: что бы он ни сделал сейчас, наутро будет муторно и стыдно, и значит, можно делать почти все.
Поднявшись, Георгий отыскал среди одежды, аккуратно развешанной в шкафу, свой пиджак. Включил телефон и набрал номер.
Игорь сразу снял трубку, словно ждал звонка.
– Это я. Ты спишь?
– Нет, – ответил мальчик.
– Я сейчас заеду за тобой.
Тот заторопился.
– Подожди, я не дома, я у Дениса. Я поругался с теткой…
– Ты с Марковым? – приставив к холодной стене кулак, спросил Георгий Максимович.
– Нет, – пробормотал тот упрямо и обиженно. – Можешь не верить… Он правда меня просто подвез тогда… Ничего не было.
Его голос звучал так чувственно и близко, словно они оказались рядом в постели.
– Ты, конечно, врешь, но пусть. Бери машину и приезжай на Мытнинскую. Я там буду через полчаса.
Рослик умывался над раковиной. Георгий обнял его сзади и поцеловал волосы, пахнущие цветочным одеколоном.
– Собирайся, поедем ко мне.
Глаза у него были пьяные, мутные, словно студень.
– А Севка? – пробормотал он. – Я его не оставлю. Он встанет и подожжет мне квартиру.
Собственное лицо в зеркале – бледное и обрюзгшее – показалось Георгию чрезвычайно неприятным. Он умылся ледяной водой, сильно забрызгав рубашку на груди.
Одеваясь, Рослик напомнил:
– А Севка?
Георгий вернулся в комнату, завернул безжизненного Севочку в плед, взвалил на спину. Рослик еще сообразил сунуть в пакет вещи приятеля – свитер, куртку и ботинки. И словно опомнился, уже стоя в дверях.
– Как ты сядешь за руль? Ты же на ногах не стоишь!
– Я вызвал такси, – успокоил его Георгий. – Лучше помоги загрузить его в лифт.
На улице накрапывал дождь, но машина уже подъезжала к подъезду.
– У вас там что, труп? – спросил таксист.
– Труп, – подтвердил Георгий, укладывая Севочку на заднее сиденье. – Нам нужно на Мытнинскую набережную, это сразу напротив Петропавловки, я покажу.
Рослик сел рядом с Севой, придерживая его голову.
– Господи, Измайлов, как я устал от всего этого, если бы ты знал! Я уже твердо решил – хочу уехать отсюда. Найду себе какого-нибудь спокойного немца лет пятидесяти. А что? Буду там преподавать, у них наши специалисты ценятся. Разведу цветы… Зачем мне этот гнилой мертвый город? Тут нельзя жить, хорошо только сдохнуть!
Игорь стоял у въезда в арку – продрогший, с голой шеей, в безобразной вязаной шапке. Георгий подошел к нему, ощущая в груди какой-то клокочущий кипяток – ненависть и одновременно жгучее желание.
– Замерз?.. Ничего, сейчас согреешься. Познакомься, это Рослик… Ростислав Евгеньевич, мой давний и очень близкий друг. А это еще один наш приятель… и пойдем.
Таксист помог внести Севочку в подъезд, где тело принял невозмутимый консьерж.
Оказавшись в квартире, Георгий сразу прошел в кухню, открыл бутылку коньяка, налил и выпил. Он действовал машинально, не зная, что сделает в следующую минуту.
– Я тоже хочу выпить, – заявил Рослик, отбирая у него бутылку. – И кофе. И нужно поесть.
– Конечно, детка, всё для тебя.
Распахнув холодильник, Георгий начал выкладывать на стол сыр, ветчину, помидоры.
– Да, нужно поесть… Это просто необходимо. Только подожди минуту…
Он взял Игоря, так и не снявшего своей шапки, за руку и повел в хозяйственную уборную, где хранились чистящие средства и необходимый домашний инвентарь – гладильная доска, пылесосы, стиральная машина.
– Ну, что ты мне скажешь, малыш?
Мальчик смотрел на него испуганно и пристально, словно не узнавая.
– Давай скажи, как ты скучал. Как ты меня любишь и хочешь.
Он отпрянул было, но Георгий обхватил руками его голову, прижался лбом к его лбу и зашептал:
– Какой ягненок, сейчас заблеет… Ну, обнимай глупого дядьку. Он же верит всем твоим сказкам.
Опрокидывая какие-то коробки и бутылки с моющими жидкостями, Георгий повалил его на пол на четвереньки.
– Ну, давай – бе-бе-бе… Ты овечка, я баран. Как тебе игра?
– Не надо, – выдохнул он.
– Смешно? И мне смешно.
Он не сопротивлялся, и Георгий сделал все грубо и быстро. В последний момент сомкнул пальцы на его горле и успел подумать: "Сейчас убью его", – и что вот так, наверное, умирают от инсульта.
Затем, постепенно приходя в себя, услышал, как Игорь судорожно кашляет под ним. Запоздало сообразил, что чуть не придушил мальчишку и сильно напугал.
– Жив?..
Тот торопился натянуть джинсы, отползая, громко клацая зубами.
– Ну ничего. Извини.
Георгий встал, повернул кран и подставил голову под холодную воду. Это прояснило сознание, но не рассеяло туман, в котором спуталось происходящее.
Рослик в прихожей надевал пальто.
– Куда ты? – спросил Георгий.
– Какая тебе разница? Домой.
– Подожди. Пойдем выпьем.
Рослик покривился.
– А потом? Спать вместе? Чтобы твой мальчик посмеялся надо мной, тебе этого хочется? Ему семнадцать лет, а мне двадцать девять, у меня вот такие вены на ногах и изуродованные пальцы! Нет уж, развлекайтесь без меня! Старую куклу надо выбросить, когда купили новую!
Игорь тоже вышел в прихожую, бледный как покойник.
– Я не буду над вами смеяться, – проговорил он, не сводя с Рослика глаз.
Тот резко обернулся.
– Только вот не надо меня жалеть, зайка моя! Пожалей себя, вернее будет!
– Ты можешь меня послушать? – с нажимом потребовал Георгий. – Я хочу, чтобы ты остался, и ты останешься. Я ничего подобного не имел в виду.
– Вот ему рассказывай, что ты имел в виду, – Рослик ткнул в Игоря пальцем. – А я тебя не первый год знаю!
В этот момент Севочка, вероятно, разбуженный шумом, появился в конце коридора, хватаясь за стены, раскачиваясь с угрожающей амплитудой. Увидев их, он негромко изумленно воскликнул:
– Твою мать, люди! А где я?
В ответ на это Игорь громко икнул, и Георгий Максимович вдруг почувствовал себя балаганщиком, которого взбунтовавшиеся куклы втягивают в хоровод своей жестокой буффонады. Икающий Пьеро, полуодетый Арлекин и разъяренная Коломбина сговорились повеселиться на его счет.
– Так! – возвысил он голос. – Никто никуда не уходит. Ты раздевайся, ты надень мой халат в ванной за дверью. А ты прекрати икать! Все – марш на кухню, я варю кофе.
Рослик не сразу, очень медленно, стащил пальто. Игорь пытался сдержать икоту – в кухне Георгий налил ему воды.
– Это тебя кто-то вспоминает, – пояснил Севочка, впопыхах или же с умыслом натянувший на себя неизвестно где добытый халат Нины Ивановны, цветастый, отделанный тесьмой. – Кстати, ты кто? И что мы тут делаем?
– Меряемся, у кого член длиннее, – зло прокомментировал Рослик.
– А если у кого-то самый маленький?
– Тот и будет дежурить по кухне, – попытался пошутить Георгий, но никто не улыбнулся.
Единственный трезвый из них, Игорь, видимо, решил исправить упущение и налил себе сразу полстакана коньяка.
– Да, а почему мы не пьем? – спохватился Севочка.
– Пей, кто тебе не дает, – покривился Ростислав. – Здесь будут только рады. Может, трахнут тебя наконец красивые мужчины, а не Клочкевич с Кондрашовым, как всегда. – Затем он вдруг переключился на Игоря: – А ты что моргаешь, зайчик-одуванчик? Думаешь, кусок счастья урвал? Дядька богатый, не жадный, с горячей морковкой между ног? Только запомни мои слова, дорогуша! Сейчас он тебе сигаретки прикуривает, вино дает пить изо рта. А когда наиграется – подотрется тобой, бросит в унитаз и спустит воду. И тебе будет хуже, чем мне! Потому что я-то знал это с самого начала, а ты до сих пор думаешь, что в сказку попал.
– Ладно, – оборвал его Георгий. – Это все чрезвычайно познавательно – послушать, каков я негодяй, но достаточно на сегодня. Ты все еще хочешь уехать? Тогда я вызову такси. И забери своего приятеля.
Рослик уставился на него розовыми глазами сиамской кошки.
– Нет уж, разбирайся тут сам. И такси не надо, сам поймаю. Где мой коньяк? Я хочу провозгласить тост за нашего гостеприимного хозяина.
– Я сказал – достаточно, – стряхнул гипноз Георгий.
Но того уже нельзя было остановить.
– Хочу выпить за тебя, дорогой. Это, безусловно, наше последнее свидание. А на прощанье хочу тебе пожелать – от всей души, – чтобы в самое ближайшее время кто-нибудь сделал тебе так же херово, как ты умеешь делать другим!
Пустой бокал он с силой бросил об стену, и осколки со звоном разлетелись по кухне.
– Я и так уйду, – пробормотал Сева, когда за Росликом захлопнулась дверь. Он даже собрался встать босыми ногами на осколки, но Георгий толкнул его обратно на диван.
Игорь, измученный, больной, почти некрасивый в эту минуту, сидел, ссутулившись, в углу. За окном светало.
– Иди спать, Игорь, – проговорил Георгий, умывая над раковиной лицо. – Всеволод ляжет здесь. Я сейчас принесу белье и подушку.
– Я не Всеволод, я по паспорту Сева, в честь Севы Новгородцева, – пробормотал рыжий парнишка. – А по-еврейски – Шмуэль. Это значит "почитайте Бога".
– Помолчи и делай, что тебе говорят. И ты тоже, Игорь. Отправляйся спать.
Они уже не спорили. Только перед тем как уйти, Игорь взял веник и смел осколки в угол, за кадки с бамбуком.
Когда Георгий вышел из ванной, на часах было почти шесть утра.
Мальчик спал одетый – в футболке и в трусах. Георгий начал раздевать его. Проснувшись, тот стал сворачиваться на боку в креветку, в человеческого зародыша, подтягивая колени к подбородку, скрещивая руки на груди, как будто этой позой рассчитывал защититься.
Георгий все-таки разогнул его и подмял, уже даже не испытывая желания – только глухую ненависть к нему и к самому себе. Ромео, что лежит здесь мертвый, был… Но когда тот тихо расплакался от усталости, Георгий не смог продолжать, отпустил его и обнял, отер ладонью мокрое лицо.
Нежность была такой пронзительной, что самому хоть плачь.
– Ну, ну, малыш, прости… всё, всё, не буду, не трону.
Погладил по голове, укачивая.
– Глупый маленький мышонок… отвечает ей спросонок…
Тот прижался, затих.
Сам постепенно погружаясь в сон, Георгий Максимович все нашептывал:
– Прибежала мышка-мать, посмотрела на кровать…
И сквозь дремоту ужаснулся: "Что я делаю? Нельзя сдаваться! Маленькая лживая дрянь, и Марков, и всем на посмешище…" Но вместо того чтобы отпустить, только крепче прижал его к себе.
– Ищет глупого мышонка… А мышонка не видать.
Пробудился Георгий Максимович в начале первого, с тяжелой головой и отвратительным вкусом во рту. Вспоминать события вчерашней ночи было неприятно, но после двух растворенных в воде таблеток от похмелья он почувствовал себя бодрее и подумал, что ничего особенно страшного не произошло. Взглянув на крепко спящего в кухне гостя, он принял душ, побрился и, освеженный, вполне освоился с мыслью, что все случившееся ведет к лучшему, как своевременное хирургическое вмешательство.
К обеду его ждали в Озерном – тесть хотел обсудить отчеты и новые заявки. Из кабинета он позвонил Марьяне и передал, что подъедет к четырем, вызвал шофера. Затем вернулся в спальню и тронул мальчика за плечо.
– Мне нужно ехать, Игорь. Давай-ка вставай.
Тот сел на постели, сонный и растерянный.
– Прямо сейчас? – спросил он.
– Да, – кивнул Георгий. – Собирайся, подвезу тебя по дороге.
На его лице отразилось минутное замешательство.
– А когда ты вернешься?
– Скорее всего, поздно. Ты что-то хотел?
– Нет, просто… Можно мне остаться? – произнес он дрогнувшим голосом.
Выбирая галстук, Георгий взглянул на него в зеркало – он сидел, до пояса прикрытый простыней, расставив коленки, опустив плечи, с напряженным и измученным лицом. На секунду чувство томительной нежности снова сдавило сердце Георгия. Он вдруг подумал, что должен именно сейчас что-то сделать, чтобы очистить их обоих от грязного осадка этой ночи. Он сел к Игорю на кровать.
– Что, совсем плохо?
– Я не хочу возвращаться домой, – ответил тот. – Хочу снять квартиру…
– То есть ты хочешь, чтобы я снял тебе квартиру? – уточнил Георгий, чувствуя, как расхолаживает его эта несвоевременная просьба.
Игорь покраснел.
– Нет, я не… Я думал, ты просто знаешь, как лучше… Я сам могу платить. Денис снимает в Озерках, и Рябов, и другие ребята…
Георгий оборвал его, взглянув на часы: