Его несвежее дыхание было таким неприятным, что это мешало Игорю понимать смысл слов. Он только отстранялся все дальше, а старик все ближе склонялся к нему, и они рисковали потерять равновесие на своих стульях, но тут возвратившийся Бяшка пронзительно свистнул и заорал своим звонким голосом:
– Оле-оле! А вот и наша Маролева Карго!
Под квакающий музыкальный проигрыш на сцену выскочил Филипп в сверкающем платье с глубоким вырезом, а за ним – трое парней в комбинезонах, надетых на голое тело.
За другими столами тоже засвистели, захлопали. Вокруг сцены и по залу вертелись слепящие лучи. У Игоря закружилась голова.
Равиль Маисович вернулся к столу, потирая восковые руки.
– Ну как вы, цветочки? Чем же вы там так долго занимались?
Август Петрович, обнадеженный молчанием Игоря, совсем близко придвинул к нему свой стул, стараясь незаметно коснуться то локтем, то коленом.
Хрустальный голос Филиппа лился из накрашенного рта.
– Это он сам поет? – спросил Игорь, наклоняясь к Бяшке.
– Ага! – крикнул тот. – И сам билеты продает!
Покрутив пальцами возле лба, рассмеялся счастливым смехом.
– Где ты видел, чтоб трансуха сама пела?
– Нигде, – пробормотал Игорь.
И вдруг явственно вспомнил, как Георгий Максимович надевал пальто в прихожей, торопясь уйти. Вспомнил лицо с равнодушными глазами, с выражением досадливой усталости в складке губ. И почувствовал острую боль в области сердца.
– Потанцуем, Манекенщица?! – заорал Бяшка и схватил Игоря за руку, но затем что-то произошло – словно выключили свет.
В черной мгле Игорь различал только фигуру беззвучно поющего Филиппа в султане из перьев, черного Арсена с желтыми белками глаз, сверкающую цепь фонарей в черном небе. На руке Георгия сверкал перстень, и зубы его светились жутковатым светом, озаряющим лицо.
Опомнился Игорь уже в машине.
Его голова лежала на плече у незнакомого парня. Лоб и щеки были влажными от мороси, летящей из открытого окна. Парень курил, выпуская дым через ноздри.
– Так, а куда мы едем?
– Едем мы, Бяша, смотреть квартиру, – отозвался с переднего сиденья чей-то сиплый голос, и Игорь тогда только вспомнил их имена и лица – Китаец, Бяшка, Филипп.
– Да, блин, у меня уже в памяти провалы… Я когда пьяная, такая дешевая… А квартира-то где? – продолжал спрашивать Бяшка, не слушая ответов, поглаживая Игоря за ухом, как кошку.
Ночной город, опрокинутый в лужи, сверкал, словно парчовое платье Филиппа. Стразы фонарей искрились на черном бархате неба.
"Может, я сплю? – подумал Игорь. – Может, все это сейчас исчезнет". Он подумал еще, что, возможно, уже умер и попал в этот бесконечный невыносимый сон, где мелкие бесы везли его куда-то по ночному городу, поили вином, пели и плясали, но никак не могли оставить одного, потому что в этом и заключалось его хождение по мукам.
– Почти приехали, – обернулся Китаец.
– Сигареты кончились, – объявил Бяшка. – Эй, купят тут сигарет двум красивым мальчикам? Не делаем резких движений, Гарик, всё по гороскопу. Богини ноги не бреют!
Потом они все вместе взбирались по скользкой лестнице подъезда, пахнущего мочой, и маленький Август Петрович поймал Игоря за руку, взглянул умоляюще. Но Игорь отдернулся с гадливостью, думая только о том, что сейчас должен лечь где-нибудь на диван или прямо на пол и уснуть, поджав ноги к животу.
Он не помнил, как оказался в квартире. Не помнил, куда исчезли два неприятных старика. Помнил только Бяшку, который раздевал его и укладывал в постель, а потом поцеловал в губы и спросил:
– Ну как, манекенщица, закроем скобки? Что-то мне говорит мой внутренний голос, что никто не поедет ни в какой Будапешт.
Игорь снова погрузился в обморок. Потом они занимались любовью. А затем молодой бес из черной тьмы прошептал ему в ухо осиплым от нежности голосом:
– Блядь, Гарик, я улетел в небесный рай…
Утром Бяшка дотащил дрожащего Игоря до ванной, усадил и начал поливать из душа.
– Ничего, сейчас схожу пива возьму… И пожрать чего-нибудь. Ладно, манекенщица, прорвемся! Знаешь, какая у меня мечта? В Америку сдернуть. Америка – страна непуганных идиотов. Можно блинную открыть, например. Мне только раньше не с кем было. Подрубим бабок, путевки купим. Или можно мужиков найти через Интернет. А, простокваша? Там хоть и кризис, а дураков не убавилось. Последний чмошник идет по триста баксов в час, а мы с тобой… Да на нас очередь будет стоять от Аляски до статуи Свободы.
Он помог Игорю вылезти из ванной, заботливо завернул в простыню.
– Давай, в общем, жди, я быстро.
Два смятых окурка в пепельнице у кровати были похожи на закрытые скобки.
Бяшка вернулся с полдороги в куртке, в ботинках и спросил:
– Это, Гарик… Давай сразу – на каких у нас принципах коммуна? Общак или каждый за себя? За квартиру надо проплатить до завтра. Я, конечно, с Голицына стрясу, но с тебя половина. Ты как?
– У меня есть деньги, надо с карточки снять. Я скажу тебе пин-код, – предложил ему Игорь.
– Ну нет, – отказался тот. – Сам оклемаешься – снимешь. Здесь метро недалеко, там банкоматы. Ладно, я пошел. Пиво с утра – не роскошь, а средство передвижения.
– А хочешь посмеяться? – спросил Игорь ему вдогонку. – Ты мой самый близкий человек сейчас во всем мире.
Он постоял, переминаясь, потом хмыкнул:
– Да, Гарик, действительно – ухохочешься.
Глава вторая Перемена участи
Едем! Поп уж в церкви ждет С дьяконом, дьячками; Хор венчальну песнь поет; Храм блестит свечами.
Василий Жуковский
Март выдался непростым в плане реализации проектов, которые требовали постоянной отдачи, почти не оставляя сил на личную жизнь. Марьяна никак не могла привыкнуть к тому, что в делах теперь ничего и никогда не идет как нужно, а чем больше вопросов решается, тем больше возникает новых. Она нервничала и все чаще срывалась из-за мелочей.
Георгий пытался внушить ей, что необязательность поставщиков, нерасторопность и непорядочность сотрудников, неразбериху и коррупцию в контролирующих органах нужно принимать как часть мирового порядка, продиктованного высшей логикой. Но эти доводы мало действовали на нее. Она повсюду натыкалась на лень, безынициативность и прямое вредительство со стороны подчиненных, и уже не была так уверена, что когда-нибудь сможет побороть их рабское мировоззрение и добиться хотя бы относительной эффективности труда.
К середине месяца всплыли и более серьезные проблемы. Так, вдруг выяснилось, что на месте пятна под застройку офисного комплекса раньше стояла церковь, и монолитный фундамент под ней уходил на шесть метров в глубину.
Нужно было бурить эту плиту, но подрядчик не решался брать на себя риски по аварийным зданиям вокруг, и надзорные органы требовали проведения новой экспертизы, а также разработки дополнительных мер безопасности. Проект, и без того очень затратный и взяткоемкий, теперь оказался под угрозой, и Георгий сомневался, что сможет убедить соинвесторов продолжать участие.
Но все же главной заботой Марьяны, неотвязной темой ее мыслей была предстоящая свадьба. По ночам, лежа без сна, она вела непрекращающийся диалог с незримо присутствующим рядом отцом. Она пыталась убедить строгую тень в том, что не совершает ошибки, что ее решение обдуманно и твердо, что поздно пробудившаяся страсть вовсе не застит ей глаза и что она имеет право быть счастливой как женщина рядом с мужчиной, которого она может и хочет уважать.
Отец же, вернее, ее внутренний прокурор, неизменно подтачивал эту стройную систему аргументов, как червь подтачивает плодоножку яблока. Он говорил: "Георгий женится не на тебе, а на твоем бизнесе, его ответная страсть – лишь искусная подделка, он никогда не оставит своих привычек, и окружающие, которые сейчас уже считают этот брак голой фикцией, вскоре будут открыто выказывать тебе свое фальшивое сочувствие, насмешничая за спиной".
Все эти мысли заставляли Марьяну с особой тщательностью заниматься укреплением зыбких грунтов под будущее строительство – внесением полной ясности в их с Георгием правовые и финансовые взаимоотношения.
Из двух брачных контрактов, подготовленных адвокатами отца и поверенными Георгия, был составлен компромиссный документ, который устанавливал порядок пользования их совместной, долевой и раздельной собственностью, способы участия в доходах и другие важные моменты. Был прописан и алгоритм раздела имущества при расторжения брака, и взаимные финансовые обязательства на случай наступления нетрудоспособности. Марьяна собиралась прописать в контракте и порядок действий при возможной супружеской измене, но юрист объяснил ей, что эти нормы в отечественном законодательстве не применяются. Брачный договор не мог содержать требований, ограничивающих личную свободу в проявлении желаний и чувств.
Свадебные торжества решили проводить в Озерном. Для этого в парке были выстроены специальные беседки, а в доме освобождены от мебели холл и нижняя гостиная, где планировалось накрыть столы для фуршета. Себе Марьяна заказала два наряда – кремовое платье с фатой для церемонии и белый костюм для свадебного обеда. Георгий шил себе темный фрак и светлую тройку для смены. Посуда, свечи, цветы, приглашения – всем этим занимались люди из специального агентства, и они доставляли Марьяне множество хлопот своим непониманием и нежеланием выполнять работу добросовестно.
Она уже жалела о том, что одновременно с этим затеяла ремонт в доме, решив обновить несколько жилых комнат наверху. Как всегда в таких случаях, работы затянулись и оказались вдвое дороже, чем в первоначальной смете. Но отступать было поздно, и в последние выходные марта она поехала в Москву на антикварный салон, чтобы купить кое-что из мебели и, возможно, подарок для Георгия, к выбору которого она решила подойти серьезно.
Как всегда в подобных случаях, организаторы устраивали предварительный показ самых интересных лотов для избранного круга. Раньше Марьяна не бывала в таких местах и совсем не интересовалась антиквариатом, но за последние несколько месяцев ей почти удалось освоиться с положением свободной и независимой ценительницы дорогих вещей. Пытаясь подражать разумному сибаритству Георгия, она постепенно вошла во вкус. Поиск антикварных сокровищ оказался весьма увлекательной игрой, родом кладоискательства. Ее волновала атмосфера этого закрытого мира и нравилось быть объектом лести и заискивания, на которые не скупились антиквары, питавшиеся со стола хозяев жизни. А главное, в такие моменты она острее ощущала свою принадлежность к кругу избранных, которые приобретают искусство – следовательно, могут приобрести и красоту, и здоровье, и даже любовь.
В галерею ее вызвался сопровождать Евгений Маркович Салов, давний друг отца, занимавший высокий пост в одном из министерств. Они поехали по московским пробкам с московским же размахом – Салов заказал милицейское сопровождение, и машина помчалась под вой сирены с огромной скоростью, пока они пили коньяк в салоне, закрывшись шторкой от водителя.
Салов вел себя по-отечески – покровительственно, но немного развязно. После двух рюмок он положил руку ей на колено и заявил:
– А тебя и не узнать, как похорошела. Люблю женщин в юбках, а то вечно влезут в эти штаны, никакого шарма. Помню, еще когда ты студенткой бегала… Ну, расскажи, что там у тебя за свадьба? Я в ваших питерских делах не силен.
– Я выхожу замуж за Георгия Измайлова, – сообщила Марьяна, осторожно отодвигаясь, чтобы не поощрять его, но и не обидеть – его внимание немного волновало ее и отчасти льстило.
– Это бывший зять Павла Сергеевича? Ну, я слышал что-то вроде. Говорят, толковый парень, но тот еще жук. Смотри, как бы не оттяпал у тебя и палец, и локоть. Да, мне тут Сирож жаловался… Мол, не хотите нормально работать, как при отце. Всё повернули по-своему, давите на них, отжимаете навар.
– Уже не может быть как при отце, – помолчав, произнесла Марьяна.
Салов широко перекрестился.
– Царствие небесное Пал Сергеичу, стоящий был мужик. За каждое слово свое отвечал и дело помнил. А что эти, нынешние? Никому ничего не надо, только бюджеты пилить. Куда ни ткнешься – везде гнилье. Дороги, канализация, людишки… Лишь бы дырочку найти и присосаться, как клопы. И в Швейцарию сложить. Мол, после нас хоть потоп. – Он поднял рюмку и снова погладил колено Марьяны широкой теплой рукой. – Давай за отца, не чокаясь. Так что жених твой? Чего не приехал? Я бы познакомился. Раз вы отцовский бизнес сами тянуть хотите, надо личные контакты закреплять.
– Да, – кивнула Марьяна. – Мы после свадьбы обязательно собираемся представиться всем. Я очень ценю связи папы и хочу развивать их, как и раньше. И у Георгия есть поддержка в Москве – вы, наверное, в курсе. Но сейчас нам нелегко. Идет реорганизация в компании, еще много неясностей с разделом собственности, часть вопросов будет решаться по суду. Но замораживать текущие проекты мы не хотим даже на время – потом долю рынка не вернуть… Мы много работаем вместе. Георгий очень мне помогает. Без него бы я не справилась, хоть и знаю все наши дела.
– А то смотри, мы тебе и здесь жениха подыщем, ты невеста хоть куда, – подмигнул ей Салов. – Я лично эту моду на ссыкух двадцатилетних не поддерживаю. Что с нее возьмешь – ни поговорить, ни людям показать… Сам над дураками смеюсь, которые на внучках женятся. А в женщинах за тридцать – самый сок. И молодая еще, и жизнь уже узнала. Как, пойдешь ко мне в любовницы, если позову? – Наблюдая ее минутную растерянность, Салов захохотал. – Да шучу, шучу! У меня уж одно теперь: досидеть на месте года три, и на персональную, клубнику сажать на даче. А ты что подумала, стрекоза?..
Во дворе галереи уже собралась внушительная выставка новинок мирового автопрома и актуальной классики – спортивный "мерседес", "макЛарен", "бентли", "мазератти". Евгений Маркович удовлетворенно крякнул, оглядываясь на свой "майбах".
– Во, где жизнь. У вас небось, в Ленинграде вашем, таких красавцев и поодиночке не увидишь. А у нас целый табун пасется. Москва.
Водитель и охранник проводили их до дверей галереи, Салов сделал обслуге знак остаться снаружи. В просторных залах собралось уже достаточно много посетителей. Составленные группами предметы мебели матово поблескивали благородной позолотой, стеклянные витрины с посудой и статуэтками притягивали взгляд. Стены были увешаны пейзажами в богатых рамах, среди которых попадались картины советских художников на производственную тему, портреты Ленина и Сталина, обнаженная натура. Некоторые вещи – полукруглую золоченую горку (середина XIX века, прекрасное состояние), шкафчик с росписью и две консоли (музейный уровень, требует реставрации), настенное зеркало в резной оправе – Марьяна уже видела на фотографиях. У каждой группки стоял работник галереи, готовый отвечать на вопросы.
Евгений Маркович взвесил в руках тяжелую золоченую фруктовницу с лебедями.
– Вот это мне по вкусу. Такой штукой дашь по голове, мало не покажется…
– Расскажите про этот диван, – попросила Марьяна девушку, которая выразительно смотрела на Салова, но не решалась отнять предмет.
– Диван из груши и розового дерева, конец эпохи ампир. Сохранность почти идеальная, обивка родная. С 1937 года он хранился в одной семье, продают в связи с разделом наследства. Вот этот ломберный столик и два стула – также из этой коллекции. Но диван – самый редкий предмет…
Марьяна подумала, что диван понравится Георгию. Он любил именно такие вещи – изящные и добротные одновременно, без кричащих деталей.
– Смотри, кто тут, – подтолкнул ее Салов, указывая на лысого человека с обрюзглым лицом, стоявшего перед одной из картин. – Серьезные люди. Хочешь, познакомлю?
Это был крупный предприниматель, чье имя неизменно значилось в первой десятке российского списка Forbs. Его держала под руку тощая девица с распущенными волосами.
– Мировой мужик, между прочим, – заметил Салов, поправляя галстук. – Поприветствую, а то еще примет как обиду.
Когда он отошел, Марьяна попросила показать сервиз, стоявший на полке в круглой горке. Сервиз оценивался довольно дорого, и девушка достала одну из чашек с такими предосторожностями, с какими, наверное, сапер разминирует снаряд. Марьяна взяла чашку, и в ту же минуту почувствовала затылком чей-то пристальный взгляд. Она обернулась и увидела Антона Сирожа. Тот весело улыбался, и она мельком подумала, что никогда не видела на его лице такого живого и радостного выражения.
– Это сервиз Батенинского завода, датируется 1830 годом, не полный комплект, – поясняла девушка-продавец. – Вот здесь можно видеть клеймо – буквы С.З.К.Б., это значит Санкт-Петербургский завод купца Батенина…
Марьяна отдала ей чашку.
– Вы сказали, неполный комплект?
– Нет одного блюдца, на сухарнице имеется незначительная реставрация и утрачена крышка малого заварочного чайника… Но в остальном сервиз в очень хорошей сохранности.
Марьяна не удержалась от резкости в адрес продавщицы.
– Вы или плохо понимаете, что такое предмет в хорошей сохранности, или считаете, что я не понимаю, что такое сохранный сервиз…
Та не успела возразить – Антон возник рядом с ними и без церемоний взял Марьяну под руку.
– Приветик, а ты чего тут забыла? Пойдем покажу картину Репина, которая стоит, как мой "Фантом". Но за десять лямов ихний Шишкин не уйдет, слово мастера…
Удивленная, Марьяна последовала за ним, хотя и высвободила руку. Они осмотрели картину, подошли к стойке, где седовласый бармен разливал коньяк.
– Слушай, ну ты в курсе, что ничего личного? – заявил Антон, доверительно наклоняясь к ней. – Я-то был не против чего-как, но эти же начали давить – женись да женись, как будто я им принц Уэльский. А чисто по жизни ты мне даже нравилась… по-своему. Кто это с тобой, такой пальцастый?
– Это давний друг отца, – ответила Марьяна. – Извини, мне пора.
Она заметила, что Сирож пьян, и не хотела продолжать эту странную беседу.
– Момент, – он снова улыбнулся весело и чуть смущенно. – Просто от души, информация к размышлению. Измайлов земной пацан, реальный перец. Я бы с ним вполне в общий карман работал. Но эти не дадут. Вынут кишки и намотают, как тридцать шесть ступеней Шаолиня.
– О ком ты говоришь? – спросила Марьяна, настораживаясь.
– Отцы-основатели. Только тсс, о драконах ни слова, – он приложил толстый палец к губам. – У них теперь на принцип – его умыть и утоптать.
– Я в курсе, что между нами много открытых вопросов, – строго возразила Марьяна. – Но мы все подробно обсуждали с Сергеем Сергеевичем. А для проблем, которые не получается решить за столом, есть юристы и суды. У нас полностью легальный бизнес.
Антон подмигнул заговорщицки.
– И мне папа рассказывал сказки на ночь. Как люди со своей доляны зеленую малину собирают… А чисто ради знания, ты сама-то в курсе, сколько у вас фонарей на космонавтов навешано? Вот то-то. Вся прибля-убля на Измайлова завязана, а у него хотелка тоже не вчера отросла.
– Я не понимаю, о чем идет речь, – твердо проговорила Марьяна, все же помимо воли ощущая растущую тревогу. – Если ты хочешь о чем-то предупредить, говори яснее.