- Помогу. Но предупреждаю сразу - месяц, от силы полтора - не больше. Просто уже договорился с серьезными людьми, помогаю им открыть армянский ресторан. Но за это время постараюсь наладить тебе дело. Понятно, насколько смогу… Скажу сразу: перво-наперво найди директора и кладовщика. Без них - никуда. Я вообще удивляюсь, как ты открылся-то без этих людей. Все остальное в рабочем порядке. Директора ищи сам, кладовщицу могу порекомендовать, девочка хорошая, даже небольшой опыт есть, - и спросил без паузы: - Сколько платить будешь?
О зарплате мы договорились. Прощаясь и конфузливо улыбаясь, Юра спросил:
- Если можно, у меня еще есть просьба. Я же кофеман. Нельзя ли мне за счет заведения в день выпивать две чашечки кофе?
- Да что ты, Юра! Какие две чашечки, пей сколько угодно, воскликнул я, вдохновленный тем, что у меня отныне появился такой волшебник, - и, улыбаясь, добавил: - Будет тебе кофе, будет и шоколад.
То, что Юра кофеман, я знал, но кофе для него - потребность. А была у Рыбакова еще и слабость - он обожал шоколад, обожал, как ребенок, и ничего не мог с собой поделать.
- Никогда и никому не позволяй такого, - строго заметил Рыбаков. - Это ресторан, хозяйство. А в хозяйстве все должно быть учтено. До единого куска хлеба. Сегодня ты мне кофе без ограничений позволишь, завтра у тебя официанты жрать будут от вольного. Здесь что, ресторан или благотворительная столовая? - Ну, то-то же, - удовлетворенно хмыкнул он, увидев кислую физиономию незадачливого ресторатора.
* * *
С появлением Рыбакова я вздохнул с облегчением. Повара, официанты и все остальные, кого называют персоналом, враз почувствовали твердую руку профессионала. На третий день он предъявил мне целый список. Надо было срочно вызывать электриков - проводка никуда не годилась, купить для кухни ножи, разделочные доски, контейнеры для продуктов и кучу еще каких-то вещей, о каких я и понятия не имел.
- Да и к зиме пора готовиться, - сказал Юра со вздохом и подвел меня к батареям отопления, задекорированным узорчатой чугунной решеткой.
- Это что?
- Батареи, что же еще?
- Нет, - покачал головой Рыбаков. - Это муляж. - Он просунул руку сквозь решетку и легко отодвинул батарею от стены. Она не была приварена к трубам, а просто прислонена. Гады-строители и тут умудрились свинью подложить.
- И вот еще что, - добавил Юра. - Боюсь, с Сан Санычем придется расставаться. Пьет. И с этим уже ничего не поделаешь.
- Да с чего ты взял? - возмутился я, подавленный лавиной обрушившихся на меня проблем.
- Увидишь, - только и ответил Рыбаков.
И накаркал. Сан Саныч заболел. Позвонил по телефону, сказал, что сердце прихватило. После третьей "болезни" его действительно пришлось уволить: Сан Саныч оказался не просто алкоголиком. Он был запойным. Юра взялся за телефон, обзвонил кучу знакомых. К вечеру появился сушист Жора. Здоровенный молодой парень с трубным голосом, голова повязана банданкой с японскими иероглифами. Без лишних слов переоделся в куртку-кимоно, пошел на кухню, взял в руки нож, стал разделывать рыбу. "Хоть бы руки вымыл после улицы", - лениво подумал я, наблюдая за его ловкими манипуляциями с семгой. Но Юра был уже тут как тут. Ткнул Жору в спину, глазами кивнул на раковину и пошел себе дальше, не сомневаясь, что его молчаливое указание будет выполнено. Жора действительно повиновался беспрекословно. Так же беспрекословно слушались "академика" (так Юру прозвали в ресторане в первый же день) и все остальные, признавая за ним право приказывать.
Через пару часов услышал шум в зале. Какая-то толстая баба кричала, что такие отвратные суши даже в супермаркете не продают. Не уступающий ей в габаритах мужик согласно кивал головой, но продолжал поглощать суши с невероятной быстротой, словно боялся, что отнимут. Юра конфликт уладил.
- Поговорите с Жорой, - предложил он мне, а то поставщики приехали, надо их отпустить.
- В чем дело, Жора, почему люди были недовольны? - я постарался придать своим интонациям максимальную строгость.
- Все нормально, шеф, - достаточно развязно и как-то даже снисходительно ответил повар. - Японская кухня для людей пока еще новая, можно даже сказать, экзотическая. Им просто хочется попробовать этой экзотики, чтобы от моды не отставать. А как правильно есть эти блюда, они и понятия не имеют, вот и портят вкус сами себе. Поэтому не получают нужных вкусовых ощущений. Вот вы, например, умеете есть японские блюда?
- Люблю, - ответил я довольно неопределенно, неосмотрительно дав своему говорливому оппоненту возможность для продолжения дискуссии, от которой тот получал явное удовольствие, к тому же уводя суть проблемы в сторону, вроде как на меня ее перекладывал.
- Любить и уметь - понятия разные, - тут же воспользовался Жора моей оплошностью.
* * *
По вечерам у нас теперь живая музыка. По рекомендации моих знакомых в зале поет Ляля Удальцова. Она уже исполнила несколько песен в эфире радио "Наш шансон", о ней поговаривают как о будущей звезде эстрады. Худая почти до анорексии звезда не выпускает изо рта сигарету, умудряется курить даже во время пения. Кофе пьет литрами, в отличие от Юры не спрашивая разрешения и не ограничивая себя. С аппетитом у Ляли тоже все в порядке, я даже не понимаю, как при таком аппетите можно оставаться такой изможденной. На этой почве у них постоянный конфликт с Юрой, он запрещает Ляле ходить на кухню. А вот сушист Жора самый горячий поклонник ее таланта. Когда нет заказов, сидит неподалеку от эстрады, всем своим видом показывая, что получает неземное удовольствие. Рядом с Жорой теперь неизменно находится его девушка (он называет ее невестой), голубоглазая крашеная блондинка с вечно обнаженными и влажными розовыми деснами. Девушка музыкальные пристрастия своего жениха разделяет и когда он млеет, томно прислоняется к его плечу, прикрывая глаза, надо полагать, от удовольствия. Такая вполне семейная идиллия, что и говорить.
В воскресенье вечером, как мне нашептали, идиллия продолжается у Жоры дома - Ляля ходит к ним в гости. Она рассказывает официантам и поварам, не сдерживая восторгов, что дома Жора (непревзойденный мастер японской кухни, которого здесь просто не ценят и не дают развернуться соответственно его таланту) угощает ее какими-то невиданными блюдами и потчует икрой летучей рыбы, по-японски - тобико, от которой Ляля, по ее собственному выражению, просто балдеет. На самом деле эта мелкая рассыпчатая и разноцветная икра идет на обсыпку и украшения японских блюд, и она довольно-таки безвкусна. Но Ляле, натуре музыкальной, видимо, важен не столько вкус, сколько необычные название и цвет тобико. Когда выяснилось, что икру летучей рыбы певица употребляет в тех же объемах, что сигареты и кофе, "академик" провел с Жорой профилактическую работу. Самым весомым аргументом стал эдакий "отцовский" подзатыльник, небольный, но обидный, после чего Жора признал свои ошибки и внес в кассу недостающую там сумму.
* * *
- Приехала кладовщица, - сообщил Юра как-то утром. - Она немного напугана. В том заведении, где Снежана раньше работала, были какие-то необузданные хозяева. Склоняли ее чуть ли не к групповому сексу. В общем, она оттуда сбежала. Поговорите с ней сами.
- Хорошо, поговорю, - согласился я. - Кстати, Юра, все хочу тебя спросить. Мы с тобой сто лет знакомы, я по-прежнему к тебе на "ты", а ты мне что-то все выкаешь. Я понимаю, когда это при сотрудниках, но с глазу на глаз…
- Даже речи быть не может, - тоном, не терпящим возражений, перебил меня Рыбаков. - Пока я получаю у вас зарплату, буду обращаться к вам только на "вы" и по имени-отчеству. Так вы поговорите со Снежаной, Игорь Аркадьевич. Она на складе.
Снежане на вид лет двадцать восемь. Черноволосая и кареглазая, она меньше всего, как мне представляется, соответствует этому имени. Женщина рассказала, что опыт складской работы у нее есть, хотя призналась, что не вполне еще освоила компьютер. Достав пачку сигарет и тут же смущенно запихав ее обратно в сумочку, неуверенно произнесла:
- А сколько у вас учредителей?
- Послушайте, Снежана, я краем уха слышал от Юры о ваших, - я закашлялся, - ну, скажем так, проблемах. Так что вам совершенно не должно быть важно, сколько у нас учредителей. Мы пригласили вас работать на складе, и давайте будем исходить только из этого. Как женщина вы здесь никого не интересуете.
Утверждение получилось несколько обидным и достаточно двусмысленным и голословным. Впрочем, любое преувеличение - это, как известно, ложь честного человека. Так что я не стал поправляться. Да и Снежана явно не обратила внимания, что, как женщину, я ее так унизил. Она явно осталась довольна таким ответом. Я же рад, что есть теперь кому заниматься заказами продуктов, их поставкой и прочими премудростями складской работы, о которой я тоже ни малейшего понятия не имел. Можно подумать, что другие тонкости ресторанного дела мне уже стали ясны! - мелькнула у меня в тот момент довольно-таки обидная и горькая мысль. Но я не стал заниматься самобичеванием. Как уже было сказано, я достаточно ленив для этого.
* * *
А вот директора мне удалось найти самому, чем я чрезвычайно горжусь. Один мой давний приятель долгие годы работал в различных советских представительствах и посольствах за рубежом. Его жена, учительница английского языка, моталась вместе с ним по заграницам лет десять, а то и больше. Когда вернулась в Москву, работу найти так и не смогла, безработных учителей в стране к тому моменту и без нее хватало, а те, что работали, месяцами зарплату не получали - такие тогда времена были.
Так что долго уговаривать Наталью мне не пришлось. Она только с тревогой заметила, что в ресторанном деле ничего не понимает и высказала опасение, что тем самым подведет меня.
- Да я и сам ничего еще не смыслю, так что будем осваивать премудрую ресторанную науку вместе, - с неоправданным оптимизмом "успокоил" я ее. - К тому же у нас там такой академик сейчас работает, что он тебя живо всем премудростям обучит.
Следующий день Юра Рыбаков, оторвавшись от своих хлопотных дел, целиком посвятил новой директрисе и Наталья Николаевна Седова, как принято изъясняться на бюрократическом наречии, приступила к своим обязанностям.
Первому от нее досталось Жоре. Еще не искушенная в делах, она, рачительная женщина, ведущая домашнее хозяйство и кормившая двух сыновей и мужа, усомнилась, что при весьма скромных оборотах нашей японской кухне требуется такое количество продуктов. Поделилась своими сомнениями с "академиком". Юра произвел кое-какие расчеты, сделал неутешительный вывод: Жора ворует. На следующий день они с Натальей проводили тестирование нового сушиста.
- Вы, друзья, не слишком ли резко с Жорой обошлись? - спросил я их. - Както раз, два - и уволить.
- Игорь Аркадьевич, в ресторанах воровали и воровать будут. Пойманных воров выгоняли и выгонять будут, - наставительно и жестко произнес Рыбаков. - Других мер не существует. Перевоспитать вора не в состоянии даже тюрьма, а у нас - ресторан. И все, кто здесь работает, должны понимать - воровство безнаказанным не останется. Кстати, я видел, что Жора ходил сегодня в бухгалтерию. Не хватало еще, чтобы вы ему зарплату выплатили.
- Но он же работал…
- Он не работал, он воровал, - так же жестко перебил меня Юра. - Украденное надо возвращать. Еще неизвестно, хватит ли его зарплаты, чтобы покрыть его же недостачу.
Следующим вечером в ресторан ввалился пьяный Жора. Днем он побывал в бухгалтерии, потом у директора Натальи Николаевны, пытался что-то доказать, даже скандалил. Ничего не добившись, напился и, явившись в ресторан, устроил дебош. В пьяном угаре грозил мне какими-то карами, кричал, что знает, кому и что сообщить. Какой-то темпераментный гость уже, не выдержав этих пьяных Жориных воплей, выкрикнул со своего места: "Слюшай, дарагой, ты мине кушать мешаешь!" В общем, мы кое-как избавились от разбушевавшегося Жоры, применив методы, ну скажем так - далекие от дипломатических.
Пока мы разбирались с разбушевавшимся растратчиком, из ресторана ушли, не расплатившись, заказавшие обильный ужин гаишники. Или гибэдэдэшники? Хрен их разберет, так часто меняют они названия. Мы решили, что они воспользовались суматохой и попросту сбежали, но через пару дней эти же господа в красивых фуражках и белых перчатках с раструбами, как ни в чем не бывало, заявились снова. Когда официант принял у них заказ, к их столу подошел всевидящий Юра и молча положил на стол счет, пояснив, что нужно оплатить предыдущий ужин.
- Вообще-то мы здешние, пост наш рядом, - снисходительно пояснил старший из них по званию - капитан. - Открылся новый ресторан, вот мы и пришли. Вы что же, с нами дружить не хотите? - в голосе капитана прозвучали явно угрожающие интонации.
- А чего мне с вами дружить? - бесстрашно парировал Юра. - У меня машины нет, я на метро езжу. - А если хотите питаться у нас постоянно, то можем предоставить вам скидку.
"Гайцы" дружно расхохотались, так же дружно поднялись и вышли из ресторана.
- И что это все значит? - спросил я у "академика".
- А то, что гаишников никто и нигде бесплатно не кормит, - ответил он. - А тут они видят, новый ресторан открылся. Вот и пришли на авось - вдруг халява прокатит. Не прокатила. Так что вы не беспокойтесь, они больше не придут. Им здесь не светит. Да не о чем говорить. У вас и без них нахлебников будет хоть отбавляй, - многозначительно закончил он и пошагал по своим нескончаемым делам.
* * *
Прошло полтора месяца с того дня, как Юра Рыбаков появился в "Ручейке у камина". Его новые работодатели наконец построили свой ресторан и нам пришла пора прощаться. Каждое утро "академик" проводил пятиминутки с персоналом. Отдельно с официантами, отдельно с поварами. В то утро он собрал их всех вместе. Прощание было коротким.
- Каждому из вас я хочу еще раз сказать то, что говорил ежедневно. Запомните: в ресторане нет ни клиентов, ни посетителей. Клиенты в парикмахерской и в бане, посетители в учреждениях. В ресторане - гости. Когда о каждом человеке вы будете думать, как о своем госте и обслуживать его так, как вы бы принимали своих гостей дома, тогда здесь будет не просто заведение, а ресторан, - и Юра церемонно поклонился.
Мы остались вдвоем. Мне жалко, а скорее боязно, было с ним расставаться. Хотелось услышать еще хоть какие-то советы, ведь в суматохе дел нам так мало удавалось разговаривать наедине. Мне казалось, что чего-то самого главного я у него так и не узнал, а может, не услышал.
- Юра, давай сегодня поужинаем вместе, ты же теперь здесь больше не работаешь, так что можешь себе такую вольность позволить, - предложил я ему.
- Не могу, меня уже ждут на новом месте, - отказался он. - А вот еще чашечку кофе, чтобы вы не обижались, выпью. Третью, в порядке исключения, - он улыбнулся.
- Ну, и шоколадку на дорожку, - поддел я его.
- Ох, знаете вы мою слабость, - откликнулся Юра. - Ну что ж, присядем на дорожку…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Ученые и изобретатели в большом долгу перед человечеством. Позорно расписавшись в собственном бессилии, изобретатели отказались от попыток выдумать вечный двигатель. Да и машину времени они тоже до сих пор создать не сумели, лишив род людской столь соблазнительных перспектив и осложнив нашу жизнь. А может, наоборот. Может, жизнь наша временами течет так размеренно и спокойно именно потому, что мы не в силах заглянуть в день завтрашний. Кто знает?
Если бы я, студент престижнейшего в стране театрального училища, мог заглянуть в будущее, то увидел бы такую картину. Мы, трое, выходим из магазина, держа в руках по бутылке. На мне давно нуждающийся в утюжке костюм, не первой свежести сорочка, а галстук свился таким жгутом, что только дискредитирует свое благородное предназначение. Бритье я с утра тоже проигнорировал, так что являю собой классический вид опустившегося интеллигента. Мои собутыльники, впрочем, выглядят не лучше. Киномеханик Генка к своему внешнему виду вообще относится весьма снисходительно, утверждая, что все равно большую часть времени проводит в будке с аппаратурой, где его никто не видит. Выпускник Суриковского института Семен Ильич Гольдштейн, легко откликающийся на прозвище Сеня-алкаш, и вовсе вышел из клуба в синем рабочем халате, заляпанном красками, которыми он талантливо рисует теперь афиши кинофильмов.
Мы, все трое, работаем в клубе - наш директор Юрий Борисович Гершин злится, когда мы говорим "клуб" и поправляет с раздражением в голосе:
- Не клуб, а Дворец культуры трансформаторного завода.
Завод выпускает какие-то редкие трансформаторы, которые покупают даже за рубежом. Юрий Борисович, если речь заходит о продаже заводских трансформаторов, язвительно уточняет: "…в развивающихся странах, и не покупают, а в основном отдают в долг". Так или иначе, но завод числится, как принято говорить в газетных передовицах и телерепортажах, "флагманом отечественной промышленности". Поэтому работягам здесь начисляют вполне приличную зарплату, сносно обеспечивают жильем - в строгом соответствии с санитарными нормами, их детишки бегают в ведомственный детский садик, а по четвергам в заводской столовой "дают" продовольственные наборы: два кило мясных костей, гречку, пару банок каких-нибудь рыбных консервов, непременную сгущенку и в довесок что-нибудь абсолютно ненужное. При заводе есть даже небольшой стадион и Дворец культуры, где, благодаря стараниям и обширным связям общительного Юрия Борисовича, всегда крутят самые новые отечественные, а иногда даже и зарубежные фильмы. Так что на недостаток зрителей жаловаться не приходится, частенько не только вечером, но и на утренние и дневные сеансы в кинозале полно народу.
Я числюсь здесь художественным руководителем театральной студии, а также, когда надо, выступаю перед различными комиссиями в роли руководителей фотостудии, кружка художественного чтения, и даже дирижера заводского хора. В штатном расписании, понятно, значатся совсем другие фамилии, но этих людей никто и никогда не видел. Возможно, их знает Юрий Борисович, а возможно, он просто вписал в ведомость своих знакомых, а то и просто выдуманные фамилии. Не знаю, и знать не хочу, успокаивая этим незнанием свою гражданскую совесть. За мое молчаливое содействие своим махинациям директор клуба доплачивает мне раз в месяц червонец, а также расплачивается со мной моим совершенно вольным графиком посещения рабочего места. Плата, что и говорить, невысока, но дороже меня не ценят. Так что - спасибо и за это.
Наш директор словно сошел со страниц "Двенадцати стульев", где гениальные сатирики Илья Ильф и Евгений Петров изобразили "голубого воришку" Александра Яковлевича - Альхена. За глаза мы так и зовем нашего Юрия Борисовича. Крадет он из клуба все, что можно украсть. "Левые" билеты на киносеансы для Альхена - так, развлечение, просто ежедневные, живые, как он их называет, деньги на бензин и пиво.