- Не знаю, как вы, но я, когда "разбегаюсь" с женщиной, всегда задумываюсь о причинах - почему сначала мы были вместе и все же расстались. Знаете, иногда не мешает пораскинуть мозгами на эту тему. Были в моей жизни женщины, с которыми я расставался, когда понимал, что даже любовью с ними занимаюсь как-то вяло, неохотно и - могу вам в этом признаться - без особого удовольствия. Кроме них, нашлась, наверное, еще парочка девушек со странностями, которые всерьез влюбились в меня и были готовы выйти замуж. - Тут он неожиданно рассмеялся - тихо, но в то же время как-то озлобленно. - "Что? Жениться? - переспрашивал я их. - Кто? Я? По-моему, мы с самого начала прекрасно понимали, что у нас отношения совершенно иного рода, основанные на извечном законе "дал - взял"". - Скривив губы, Маклеод завыл, гротескно изображая стон оскорбленной невинности. - Нет, девочка, ты ошиблась номером. Я сразу четко дал понять, что воспринимаю наши отношения как союз людей современных, с самыми прогрессивными взглядами. - Тут он уже расхохотался не сдерживаясь. - Господи, ну и хорош же я был! - Затем, подмигнув мне, Маклеод сказал: - Похоже, перед вами еще один человек, который иногда охотно делал вид, что относится к типу людей, безвольно плывущих по течению.
- Ну знаете, - попытался возразить я. - Неужели вы думаете, что мужчина, завязав близкие отношения с женщиной, потом должен непременно на ней жениться?
- Вовсе нет. - Маклеод закурил, и по нему было видно, что мои слова его немало позабавили. - Видите ли, Ловетт, между нами большая разница, вы - человек явно честный, каким я, увы, никогда не был. Я знакомился с женщинами и при одной из первых же встреч подводил разговор к тому, чтобы мы милейшим образом не то признались, не то пообещали друг другу, что ни один из нас на данный момент не может себе позволить потерять свободу, а уж о том, чтобы связать себя узами брака, просто не может быть и речи. Ну вот, вроде бы поговорили, все всё поняли, остается только радоваться жизни, избежав каких бы то ни было обязательств перед другим человеком. Все замечательно, лучше, пожалуй, и быть не может. Вот только, видите ли, Ловетт, мне всегда было этого мало. Рано или поздно во мне просыпались и начинали действовать древние инстинкты, привязывающие мужчину к женщине и наоборот. Вот только проявлялось это достаточно странно и жестоко. Я переходил к активным действиям. Надеюсь, вы понимаете, к чему я клоню? Если нет, поясню: я делал все возможное, чтобы девушка влюбилась в меня по-настоящему. Начинал я, сами понимаете, с того, что старался произвести самое благоприятное впечатление в постели. Господи, что я только не вытворял, лишь бы доставить ей удовольствие и заставить поверить в то, что я это делаю совершенно искренне, как мужчина, который по-настоящему любит ту женщину, с которой ложится в постель. Действовал этот метод практически безотказно - я хочу сказать, что рано или поздно женщина проникалась ко мне самыми искренними и глубокими чувствами. Не побоюсь признаться: меня начинали любить по-настоящему И уж по крайней мере мои девушки к этому моменту были уверены в том, что ни один мужчина на свете не сравнится со мной в постели. - Маклеод прокашлялся и продолжил: - И вот, стоило очередной пташке признаться мне в том, что она меня любит и жить без меня просто не может, как… Finita la comedia. Мне просто становилось скучно, я вдруг отчетливо понимал, что настало время, как вы. Ловетт, выражаетесь, разбегаться или же расходиться как кораблям в море. - С этими словами он вновь рассмеялся, судя по всему, как надо мной, так и над собой. - Иногда я даже выжидал чуть дольше, чем было необходимо, и начинал действовать, когда девушка как бы невзначай заводила разговор о том, что, быть может, нам было бы неплохо пожениться. В подобной ситуации я мог себе позволить исполнить свой коронный номер. "Ты обманщица. Ты предательница, - заявлял ей я. - У нас был уговор, как ты могла так обидеть меня, это же подстава, западня". - Маклеод снова расхохотался. - Этот дьявольский прием срабатывал безотказно. Буквально несколько фраз - и уже не я виноват перед женщиной, а она передо мной, это она меня обманула, она заманила меня в западню и подставила. Сами понимаете, после такого можно смело расставаться - расходиться, как тем самым кораблям в море.
- Я так понимаю, что, по-вашему, этот способ и мне подойдет?
Маклеод выглянул из окна и посмотрел на дом, стоявший напротив. Можно было подумать, что он внимательно прислушивается к лязгу парового крана, без устали работавшего в доках даже ночью.
- Ну уж этого, Ловетт, я за вас решить не могу. Разберитесь сами, что вам подходит, а что нет. Покопаться в себе всегда полезно, узнаешь много нового.
- Я себя знаю достаточно хорошо, уверяю вас.
Безразлично посмотрев на меня, Маклеод совершенно нейтральным голосом заметил:
- Полагаю, что вы - особый случай.
Следующая его фраза прозвучала для меня совершенно неожиданно:
- Не расскажете, при каких обстоятельствах вы заработали себе эту заплатку на черепе?
Застигнутый врасплох, я не нашел ничего лучше, как заявить Маклеоду о том, что это, собственно говоря, не его дело. При этом я сам удивился тому, в какую ярость привел меня этот несколько бестактный, но в общем-то нисколько не обидный вопрос.
К моему удивлению, он лишь согласно кивнул и продолжил говорить все так же спокойно, как ни в чем не бывало. Ощущение было такое, что он какой-нибудь ученый, а я всего-навсего изучаемое им необычное насекомое.
- У меня есть подозрение, что у вас на теле есть и другие, скажем так, татуировки.
- Да катитесь вы со своими подозрениями.
- Вы зря на меня сердитесь, - негромко сказал Маклеод. - На самом деле, с моей стороны это лишь проявление дружеского любопытства.
- Всегда к вашим услугам, - буркнул я все так же недовольно.
Маклеод не стал со мной препираться, а просто поспешил продемонстрировать мне, что от его расспросов есть какая-то практическая польза.
- Я, между прочим, уже успел проанализировать озвученные нами обоими мотивы принятия решения о расставании с женщиной после романа, основанные на постулате о дрейфующих в разные стороны кораблях, и пришел к весьма любопытным выводам.
- Каким же?
- Видите ли, должен признаться, что, судя по всему, та легкость, с которой мы оба якобы расстаемся с нашими женщинами, на самом деле вовсе нам не свойственна. И вы, и я - мы просто-напросто зачем-то вообразили самих себя этакими циниками, мы почему-то, видимо, решили, что будет лучше прикинуться друг перед другом людьми простоватыми и неспособными к серьезным переживаниям. Ладно, готов признаться, что я, например, никогда не был особо озабочен доказательством кому бы то ни было своей сексуальной крутизны.
- Тогда на кой черт вы все это затеяли, я имею в виду наш разговор?
Маклеод пожал плечами.
- Мне просто стало интересно, почему вы говорите о таких тонких, требующих деликатного обращения моментах нашей жизни столь легко и вроде бы даже безразлично. По правде говоря, я не удивился бы, признайся вы мне в том, что те отношения с упомянутой молодой дамой, с которой, как вы изволили выразиться, вы разошлись как в море корабли, значили для вас несколько больше, чем вы сейчас утверждаете. Да и расставаться с этой особой вам, вполне возможно, было тяжело и больно.
Маклеод попал в точку. Если тот роман и был для кого-то ничего не значащей временной связью, то не для меня, а для той девушки, и расставание действительно далось мне гораздо тяжелее, чем ей.
- Может быть, вы и правы, - признался я собеседнику, чувствуя себя при этом очень неуютно.
- Видите ли, Ловетт, познакомившись с вами, я сразу же обратил внимание на то, что у вас есть довольно занятная привычка, если не сказать слабость, а то и страсть, - пытаться сойти в глазах окружающих за самого обыкновенного человека. Кстати, может быть, вы как-нибудь расскажете мне, почему вам вдруг пришло в голову снять комнату именно в этом доме. Здесь, как мы с вами оба видим, не слишком-то весело. Да что там, здесь с ума можно сойти от одиночества.
- Здесь я просто могу быть таким, какой я есть, и не пытаться сойти за другого человека.
Маклеод продолжал говорить, не обращая внимания на мои слова.
- В молодости решиться поселиться в этакой монашеской келье может лишь человек, который либо уже успел привыкнуть к одиночеству, либо по тем или иным причинам потерял все связи и контакты в окружающем мире. Впрочем, возможен и другой вариант. - Сделав паузу, Маклеод затянулся и выпустил дым изо рта. - Ну, например, вы или другой человек, подобный вам, живете здесь и ведете со мной долгие разговоры просто потому, что это ваша работа и вам за нее платят. - Он проникновенно заглянул мне в глаза, по всей видимости ожидая, что я вздрогну или хотя бы заморгаю от неожиданности.
- Я не понимаю, о чем вы говорите, - сказал я.
- Не понимаете, что ж, вполне возможно, мой юный друг, вполне возможно, что вы действительно этого не понимаете. Вы ведь вообще не такой человек, по крайней мере, я на это надеюсь, - загадочным тоном произнес Маклеод. - Вам ведь проще жить по-другому. Если что, разойдетесь как в море корабли. - После этого он надолго замолчал.
Такие беседы вряд ли можно было назвать душеспасительными или хотя бы успокаивающими. Распрощавшись в очередной раз с Маклеодом, я уходил к себе и потом часами раздумывал над теми вопросами, которые он задавал так легко и ответы на которые найти было ой как непросто. Время от времени я настолько уставал от этих разговоров и раздумий, что просто старался избегать встреч с Маклеодом.
Спустя довольно продолжительное время после переезда я вдруг поймал себя на том, что по-прежнему думаю о Гиневре. А ведь она очень даже ничего, повторял я про себя, вспоминая ее призывно покачивающиеся бедра. Эта женщина была рядом, в пределах досягаемости, казалась такой доступной. Вспоминая об этом позднее, я вдруг понял, что в первый раз заглянул к Маклеоду с намерением постараться построить разговор так, чтобы рано или поздно кто-нибудь из нас случайно произнес имя нашей домохозяйки. Увы, речь о ней так и не зашла, а потом я понял, что мне остается только ждать, пока Маклеод сам случайно или намеренно не вспомнит о Гиневре. Я прекрасно понимал, что, как бы искусно я ни маскировал свой интерес к ней, Маклеод без труда просчитает меня, вычислив истинные причины моего любопытства.
Долгие часы сидения за письменным столом я чередовал с не менее продолжительными прогулками по раскаленным улицам Бруклина, методично распределяя при этом имевшиеся в моем распоряжении шестнадцать долларов в неделю на обеды и ужины в ближайшей столовой, стараясь выгадать какие-то гроши на пару-другую рюмок и на поход в кино. Жизнь моя текла размеренно, тихо и одиноко. В последние дни я стал замечать, что, наблюдая за влюбленными парочками, прогуливающимися по садам в окрестностях Бруклин-Хейте, испытываю если не ревность, то, по крайней мере, какое-то щемящее беспокойство. Я уходил далеко по усыпанным попкорном улицам, порой добираясь до роскошного, никогда не унывающего и в то же время обшарпанного и грязного Кони-Айленда, путь к которому становился, впрочем, все труднее и труднее. Со временем летняя жара, не спадавшая даже по ночам, заставила меня изрядно сократить маршрут ежедневной прогулки.
Глава четвертая
Примерно через неделю после того, как я обосновался на новом месте, Гиневра заглянула ко мне в комнату, чтобы поменять белье. В тот раз она вновь была одета более чем странно. Дело было часов в девять вечера, а она при этом выглядела так, словно ее только что разбудили, причем с утра пораньше. На ней была ночная сорочка поверх еще какого-то белья. Целая сетка из всяческих бретелек, ленточек, ремешков и подвязок вырисовывалась у нее на плечах сквозь ткань короткого в цветочек халата, запахнутого не настолько плотно, чтобы полностью прикрыть ее впечатляющий бюст.
- А это… Здрасьте, - сказал я и на некоторое время замолчал, не зная, как продолжить разговор. Гиневра оторвала меня от работы, и я не без труда вновь возвращался к реальности. - Я так понимаю, что с меня четыре доллара, - выдавил я наконец из себя.
- Ну, вроде так, - сказала Гиневра таким тоном, словно деньги ее интересовали меньше всего.
Я покопался в ящике письменного стола, выудил из него бумажник и рассчитался с хозяйкой. Она тем временем сняла с моей кровати старое белье и бросила на угол моей лежанки свежую простыню и полотенце. Закончив эту тяжкую работу, она вздохнула - глубоко, громко и явно намеренно.
- Как дела? - только и оставалось спросить мне у нее.
- Да так себе.
Глядя на нее, я бы этого не подумал.
- Я смотрю, вы устали, - заботливо заметил я. - Присядьте, отдохните немного.
Гиневра посмотрела на пачку свернутых простыней, переброшенных через ее руку, и пожала плечами:
- Ах да, пожалуй, я так и поступлю. Учитывая, что дверь в комнату открыта, я, наверное, могу себе это позволить. - Эти слова Гиневры были насквозь пропитаны вульгарной благопристойностью, пошлой и фальшивой.
Подсев ко мне на краешек кровати, она вновь тяжело вздохнула. Я закурил сигарету и заметил при этом, что руки у меня дрожат, причем дрожат сильно. Этой женщине удалось не на шутку взволновать меня.
- Может быть, и мне сигаретку дадите? - попросила она.
Внутри меня все просто колотилось, и чтобы не рисковать тем, что она заметит мое волнение, я, к удивлению Гиневры, не помог ей прикурить, а просто положил пачку сигарет и спички ей на колени - и это при том, что сидели мы буквально в одном футе друг от друга. Она выразительно вскинула брови, удивленно посмотрела на меня и поднесла спичку к сигарете. Убей бог, в тот момент я не представлял, о чем с ней говорить дальше.
По крайней мере, эту проблему Гиневра решила за меня.
- Ну и денек сегодня выдался, - со вздохом сказала она. - Просто кошмар какой-то.
- Белье?
- Нет, - с театральной сокрушенностью произнесла она и, покачав головой, посмотрела мне в глаза. - Нервы… Нервы что-то шалят в последнее время.
На этот раз ее губы были подкрашены иначе, какая-то новая синевато-розовая помада была наложена так, что не меняла естественную форму губ Гиневры, а, наоборот, подчеркивала ее. По правде говоря, так она выглядела менее привлекательно.
- А что у вас с нервами-то? - спросил я.
Накручивая кудряшки волос на палец, Гиневра ответила:
- Да ничего, просто я слишком нервная. Нервная и впечатлительная.
Ее взгляд остановился на моей пишущей машинке, и у меня возникло ощущение, что, даже пробыв у меня в комнате некоторое время, она лишь в этот момент вспомнила, когда и где ей доводилось встречаться со мной раньше.
- Вы ведь у нас писатель, если не ошибаюсь?
Я кивнул, и в следующую секунду она произнесла те самые слова, которых я от нее, в общем-то, уже ждал.
- А ведь я, между прочим, тоже могла бы стать писательницей. Уверяю вас, у меня бы получилось, особенно если учесть, сколько жизненных драм я повидала на своем веку, - в ее голосе послышались интонации радиодиктора. - Да и самой мне жизненного опыта не занимать. Жизнь у меня была яркой и насыщенной событиями, хотя я прекрасно понимаю, что, глядя на меня сейчас, этого, наверное, не скажешь. Если честно, я могла бы заработать целое состояние, просто изложив на бумаге хотя бы часть своей жизни.
Контакт между нами все не устанавливался - мы не чувствовали, не понимали друг друга. Печальная и задумчивая, Гиневра говорила так, словно вещала по радио, обращаясь к невидимой и незнакомой аудитории. Я кашлянул и заметил:
- Ну, сели бы и написали все, что считаете нужным.
- Ой нет, что вы, я бы не смогла. Я просто не могу сосредоточиться на такой работе. - Гиневра нервно теребила стопку простыней. Поймав мой взгляд, она решила привести наглядный пример. - Вот сегодня у нас смена белья, а я за целый день так и не собралась взяться за дело. Сидела и смотрела на груду простыней и полотенец до тех пор, пока муж не вернулся домой с работы. Ему самому пришлось готовить ужин - для меня и для себя… Ах, что мне пришлось пережить вчера вечером, это просто ужас.
- Что же случилось?
- Ой нет, я даже говорить об этом не хочу.
- Нет-нет, что вы, обязательно расскажите!
Гиневра провела ладонями по животу, привычным движением поправила бюстгальтер, добившись того, что ложбинка на ее груди оказалась приоткрытой для посторонних взглядов едва ли не на целую четверть дюйма больше.
- Ну, вы ведь знаете, что наша с мужем квартира находится внизу, на первом этаже. В такую погоду окна у нас, сами понимаете, открыты. Так вот, вы представляете себе, что произошло. В окно с улицы запрыгнула какая-то кошка и легла на кровать у меня в ногах. Было это часа в четыре утра. Я проснулась и увидела, что кошка смотрит мне прямо в глаза. - Гиневра опять вздохнула, еще более тяжело и болезненно. - Странно еще, что я не раскричалась на весь дом. Вполне могла бы всех вас перебудить. Мужу пришлось успокаивать меня, наверное, целый час, если не дольше. Но это еще полбеды. Сегодня утром открываю я кухонный буфет, а кошка - та же самая, черная вся такая и здоровенная, - как прыгнет прямо на меня! Вот, даже лицо мне расцарапала. Смотрите. - Гиневра показала пальцем на едва заметную красную черточку на своей щеке.
- Ладно вам, что было, то было, но теперь-то это все в прошлом, - сказал я.
Гиневра поморгала, глядя прямо на не прикрытую абажуром голую лампочку, одиноко свисавшую с потолка прямо над моим письменным столом.
- Ничего подобного, - произнесла она театральным шепотом. - Надеюсь, вы понимаете, что это была не просто кошка. - Еще чуть понизив голос, она произнесла: - Это был сам Дьявол!
Я никак не мог решить, рассмеяться мне в полный голос над этой чушью или промолчать, и пошел на компромисс, ограничившись ироничной улыбкой и выражением недоверия на лице.
- А вы не смейтесь, не смейтесь, - с убежденностью в голосе продолжала Гиневра. - Вы, может быть, по молодости этого и не знаете, но черная кошка всегда считалась одним из земных воплощений дьявольского начала. Да-да, именно черная кошка. Даже в Священном Писании сказано, что Дьявол - падший брат Бога - появляется на земле в образе кота, черного кота. Между прочим, именно поэтому черные кошки приносят несчастье.
Я всерьез задумался, не шутит ли она. Последние слова Гиневра произнесла смиренно и с почтительным придыханием. Этот голос никак не связывался в моем сознании с голосом той женщины, которая, стоя руки в боки, вульгарно улыбалась Динсмору и говорила: "Ох уж мне эти писатели".
- Почему вы так в этом уверены? - поинтересовался я.
- Все дело в вере, - ответила Гиневра. - Я принадлежу к церкви Свидетелей Иеговы, то есть мы с мужем оба - Свидетели. И я точно знаю, что Дьявол приходил ко мне, чтобы еще раз попытаться заполучить мою душу. Как видите, я хорошо в этом подкована. А чем больше человек знает, тем меньше у Дьявола шансов завладеть его душой. Вот он и подбрасывает нам искушения на каждом шагу.
На этот раз я не выдержал, и моя физиономия расплылась в улыбке.