Ефиму не было жалко Велесова. Он считал, что жульничество в делах не есть хороший бизнес. И если человек из-за денег готов поставить на кон совесть, репутацию, а то и жизнь, то это его личное дело. Сам он так никогда бы не поступил, но у нас же свободная страна…
Береславский быстро дошел до машины, включил дизель и на всю мощь кондиционер: жара постепенно становилась нестерпимой. А еще через полтора часа к "патрулю" подошли увешанные пакетами женщины. Видно, скидки действительно были хорошими, так как пакеты заняли половину огромного багажника.
– Ну что, вперед, к морю? – спросил босс.
– А там есть магазины? – вопросом ответила дочка.
– Магазины есть везде, – с грустью ответил рекламный профессор, ставя селектор трансмиссии на "drive". Дизель подал свой басовитый голос, и "патруль" неспешно тронулся с места.
А еще через минуту так же неспешно снялся с "якоря" серебристый "Ситроен Берлинго": самая, пожалуй, неприметная машиненка во Франции – таких работяг здесь даже не тысячи, а, наверное, миллионы. И тоже подался на юг.
Глава 22
Глеб Петрович и его схемка
Место: Москва.
Время: три года после точки отсчета.
Хороший зеленый чай, правильно выращенный и правильно заваренный, Глеб Петрович полюбил давно, еще с тех времен, когда работал на государство. Правда, пить его тогда приходилось не из фарфоровых невесомых чашек, а из пиалок, простых, керамических, покрытых грубой глазурью. Да и слух Глеба Петровича во время тех чаепитий услаждался не классической музыкой, как сейчас, а лексически разнообразной речью коллег, а то и посвистом пуль да осколков эрпэгэшных гранат.
Всякий раз, как Глеб Петрович хоть мельком вспоминает былое, он благодарит судьбу за свое нынешнее положение. И благодарить есть за что.
Глеб Петрович окинул взглядом просторный кабинет. Не роскошный, конечно, но обжитой, наполненный целым рядом приятных, удобных и недешевых штучек. Последнее приобретение – огромное кожаное кресло, стоящее отдельно, у дальней стены кабинета. Под черной, хорошей выделки кожей прятался хитроумный механизм из сотен, даже тысяч механических деталей, управляемый компьютерными мозгами. Стоило Глебу Петровичу сесть в его обширное чрево и выбрать на пульте желаемый режим, как его не раз простуженное, переломанное и простреленное тело немедленно услаждалось одной из многочисленных массажных программ.
Конечно, он мог бы и к живому человеку обратиться. Или вообще нанять кого-то для постоянного физического релакса и ублажения – денег хватило бы на целый взвод массажисток. Но, к сожалению, не все решают деньги. Специфика нынешней деятельности Глеба Петровича такова, что он предпочитает даже секретаршу не нанимать. Чем меньше народа в курсе его манипуляций, тем больше шансов встретить спокойную старость. В этом обстоятельстве его нынешняя работенка очень схожа с прежней.
Ну да ладно.
Глеб Петрович отвлекся от мыслей и взглянул на бумажку с не очень аккуратно набросанной схемкой. Квадратики и кружочки соединялись разнонаправленными стрелками. Подписи к квадратикам и кружочкам были лаконичными, явно сокращенными или зашифрованными, а может, и то, и другое вместе. Один кружочек с надписью "Р-в" был грубо зачеркнут черным фломастером. Еще три кружочка – "В.О." "Л.О." и "Б-й" – сопровождались большими красными вопросительными знаками. К большинству кружочков тянулись стрелки от квадратика с надписью "В-в". Для тех, кто в курсе, все просто. "Румянцев" вычеркнут. Вадим Оглоблин и его гражданская жена – не Оглоблина соответственно, а Овалова – находятся в розыске. Вопросительный же знак рядом с Береславским означал сразу два момента: во-первых, этого господина надо срочно найти, а во-вторых – решить, что с ним делать.
Глеб Петрович задумался.
Бизнес его был чудовищно высокорентабелен, но неспокоен. Глеб Петрович курировал не более десятка тем, управляясь с хозяйством с помощью четырех помощников и многочисленных старых связей. Ну и денег, разумеется. С каждой темы ему текли деньги. За что? Ответ на этот вопрос понятен всякому, кто хоть недолго пожил в постсоветской России. За "крышу", покровительство, хорошее отношение – называйте это как угодно, но в постсоветской России оно реально стоит денег. Особенно тогда, когда тема, выражаясь корректно, не вполне отвечает действующему законодательству.
А что, Глеб Петрович давно уже не мальчик в розовых очках, мечтавший бороться с врагами любимой Родины. К тому же изготовление высокохудожественных фальшаков (не высокохудожественные не покупали бы) или поставка в столицу браконьерской черной икры – это все-таки не организация наркотрафика и тем более не агентство по приему заказов на убийства. Так что Глеб Петрович вовсе не самый ужасный из всех ужасных.
Хотя и его бизнес детским не назовешь – он мельком взглянул на перечеркнутый кружочек с буквами "Р-в". Но что поделать – такова жизнь. Терять из-за какого-то слюнтяйства все, что налажено таким трудом, Глеб Петрович не собирался.
Он снова пригубил чай. Только ничего не понимающие люди портят его сахаром или заваривают в кипятке. А Глеб Петрович понимает, потому напиток и столь чудесен.
И снова – быстрый взгляд на схему. Что-то много проколов у Велесова. Подозрительно много. Стареет, что ли? Вроде только на крупные дела вышел – и на тебе. Это следует не спеша обдумать. Деньги – дело хорошее, но лишних приключений искать не следует.
В этот момент зазвонил телефон. Глеб Петрович безразлично посмотрел на стоявший на столе аппарат – ему никогда не звонили через коммутатор – и безошибочно достал из кармана один из трех своих мобильников.
– Оглоблина подружка нашлась, – донеслось из мембраны.
– Где она?
– Уже у нас. На третьей точке.
– Хорошо, – безразлично произнес Глеб Петрович и дал отбой. Даже по надежному каналу не следует болтать лишнего.
Новость была не просто хорошей, а очень хорошей. Он снова подтянул к себе схемку и зачеркнул вопросительный знак напротив кружочка с надписью "Л.О.". Потом, подумав, сделал то же самое с оглоблинским вопросительным знаком: в том, что подружка его сдаст, Глеб Петрович не сомневался.
Что ж, небольшой отдых казался теперь вполне заслуженным. Глеб Петрович удобно пристроился в массажном кресле и включил свою любимую – релаксирующую – программу. Упрятанные под идеально выделанную кожу многочисленные механизмы утробно заурчали, зашевелились и задвигались. Это, конечно, не руки умелой массажистки, зато безъязыкое кресло, случись что-то непредвиденное, точно не сдаст своего хозяина за небольшую мзду или от страха. Так что уж лучше кресло, чем массажистка.
Глеб Петрович закрыл глаза, расслабился… телефон зазвонил снова. Он чертыхнулся, поставил массажный механизм на паузу и ловко выудил из нагрудного кармана уже другой аппарат.
– Да, – не называя себя, вошел в беседу.
– Мы нашли рекламиста.
– Где?
– Франция, Монпелье.
"Ушлый этот парень", – почему-то подумалось Глебу Петровичу. Но уж точно не более ушлый, чем его ребята.
– Что с ним делать? – спросила трубка.
– Он мне уже не нужен, – принял решение Глеб Петрович.
– Понятно, – ответил невидимый голос, слегка озадаченный. Вторая подряд ликвидация в чужой стране действительно была неожиданной. Но Глеб Петрович не собирался миндальничать, когда на кону такие деньги.
Он выключил телефон, встал с кресла, подошел к столу. Черным фломастером перечеркнул кружочек с буквами "Б-й". Затем еще немного подумал и тем же черным фломастером поставил три жирных вопросительных знака рядом с квадратиком "В-в".
Что-то деньги с этой темы понемногу становятся слишком геморройными. Ну да ничего, все пока идет в рамках. Глеб Петрович одним глотком допил из чашки чай, вновь сел в кресло и снял механизм с паузы. Следующие пятнадцать минут он намеревался провести в заслуженном покое.
Глава 23
"Болдинская осень" Вадика Оглоблина
Место: Прионежье, деревня Вяльма.
Время: три года после точки отсчета.
Я отодвинулся от планшета с закрепленным на нем листом бумаги. Всё. Точка. Акварель тем и хороша, что ее нельзя доделывать и переделывать. Либо получилось, либо нет!
Здесь же определенно получилось.
И хотя прямо передо мной, через пологий поросший травой откос, виднелся чудный пейзаж – вилась замысловатыми петлями неширокая, с валунами, торчащими из потока, речка и тянулся на заднем плане светлый березовый лес – на лист пролилось совершенно иное изображение. Две девчонки, две красотки, заняли всю площадь рисунка, красивые вовсе не правильными чертами лиц, а чем-то таким, что только в глазах и отображается. Девчонки не были похожи друг на друга, но обе неуловимо напоминали Ленку.
Потому и красотки.
– А почему у них руки синие? – спросила меня незаметно подошедшая Надюшка, дочь наших хозяев.
– Сам не знаю, – честно ответил я. – Так вышло. Но ведь красивые, правда?
– Очень, – согласилась моя юная зрительница. – Шеи, как у Модильяни. А колористика, как у немецких экспрессионистов.
…Опять она застала меня врасплох. Я так и не смог привыкнуть к малолетней крохе с высшим художественным образованием. Да и не привыкну, наверное, – уж слишком не согласуется ее мелкодевчачий внешний вид с глубинными познаниями. Кстати, это глубокая тайна наших хозяев. Мы с Ленкой поклялись, что никогда ее не нарушим. Правда, держать слово необыкновенно легко: я ж ни с кем, кроме них и Ленки, не общаюсь. Но все равно, когда я впервые столкнулся с внутренним миром Надюхи, у меня мурашки по коже пробежали. А она только смеется и бантиками потряхивает.
Надюшка побежала к дому, а я задумался о своей совершившей столь крутой вираж жизни.
…Уже вторая неделя прошла, как мы поселились в большой "служебной" избе Бакенщика. Так он сам себя называет, так и мы его между собой именуем. Служебная изба ничем не отличается от других изб деревни, разве что принадлежит не частному лицу, а озерной гидрографической службе – там трудится наш хозяин.
Дом, впрочем, как и все местные строения, огромный. Мы впятером – у Бакенщика есть жена Галина и, как уже было сказано, дочурка Надежда – буквально теряемся в его просторах и встречаемся обычно к вечеру, когда наши приветливые хозяева зовут к ужину. Это не означает, что остальное время мы ходим голодными – еду здесь не прячут. Просто все вместе мы собираемся только к вечеру.
А вот день проходит у всех по-разному.
Хозяин с утра отправляется на большой моторной лодке – которую, впрочем, чаще предпочитает двигать веслами (говорит, чтобы не разучиться) – на Онегу, что-то там осматривать и контролировать. Приплывает днем и сразу занимается хозяйством: дом даже сейчас выглядит слегка заброшенным, несмотря на то что Бакенщик уже многое привел в порядок.
Ленка помогает Галине в огороде и по дому. А также уже дважды ходила в поселок – в отличие от меня, она с первого сентября перестанет быть безработной, заняв место учительницы рисования в поселковой школе. При этом наш режим маскировки не нарушится: она замещает местную учительницу, которая по каким-то причинам взяла отпуск как минимум на полгода. Вот они между собой и договорились: деньги – Ленке, а непрерывный стаж – той женщине.
Единственное условие со стороны директора – предъявить диплом об окончании вуза. Именно поэтому Ленки сейчас нет рядом; она, уговорив меня после долгих дебатов, поехала за дипломом в Москву.
Уговорить – уговорила: с точки зрения чистой логики маловероятно, что в огромном городе ее встретят люди Велесова (домой заходить Ленке я категорически запретил). Но вот сосет меня чувство тревоги. И пока Ленкина легкая фигурка не появится на вяльминском мосту – а я хожу туда, начиная с третьего дня, к каждому автобусу, – буду чувствовать себя неспокойно.
Ну, а сам я, безработный, пашу так, как ни одному работающему не снилось: начинаю с раннего утра, заканчиваю при последних лучах солнца. При искусственном освещении не тружусь. И дело не только в том, что можно ошибиться с цветом. Просто здесь все настолько настоящее, настолько естественное, что ничего искусственного не хочется.
В отличие от Ленки, иную работу я даже не искал. И не потому, что боюсь оставлять документальные следы. Просто я лишь сейчас понял, насколько соскучился по главной деятельности своей жизни.
Пишу как сумасшедший. Привезенные холсты уже кончились. Я переключился на акварель, благо бумаги и красок мы захватили с собой немало. И если честно, отсутствие холстов было одной из главных причин, по которым я отпустил Ленку в Москву за дипломом. Мне стыдно об этом даже думать, но это так. Когда речь заходит о живописи, я теряю нормальные человеческие качества.
Как ни странно, Бакенщик меня, бездельника в общечеловеческом понимании, поддержал. В первый же совместный вечер посмотрел на мои творения и веско так заявил: "Это твой путь. Не сворачивай с него". Я и не собираюсь сворачивать. Зачем, если в моей жизни на сегодня только два светлых пятна – Ленка и живопись?
Галина, жена Бакенщика, – женщина гораздо менее романтическая. Она смотрит на Ленку с нескрываемой жалостью, понимая, что все тяготы предстоящей семейной жизни лягут именно на ее плечи. Мне тоже жалко Ленку, но я отдаю себе отчет, что при любой возможности выбора между общественно полезной деятельностью и живописью я всегда выберу живопись.
Я лишь сейчас понял, что и в криминальные свои истории влез только из желания усидеть на двух стульях сразу: чтоб и искусством заниматься, и денег заработать. Поскольку знаю по своему опыту и опыту многих коллег, что деньги на одном искусстве заработать крайне сложно.
Да, конечно, всем известно про бешеные гонорары отдельных живописцев. Но сколь ничтожно их количество по сравнению с сонмами ищущих и страждущих! К тому же слава и деньги при жизни зачастую приходят не к лучшим. Это потом столетия все расставляют по местам. Но я-то хотел быть лучшим и богатым одновременно! Сейчас, похоже, я стал мудрее и готов быть просто лучшим.
Подумал и сам себя похвалил: до чего здорово сформулировал! Жаль, Ленки нет рядом, поделиться не с кем.
– А почему ты смотришь на реку, а рисуешь девчонок?
Это Надюха вернулась. С огромным, разрезанным вдоль бубликом, сверху густо обсыпанным маком и смазанным по разрезу сливочным маслом с вареньем. Впрочем, в данном случае – не в коня корм. Девчонка как была худющая, так, видно, и останется, судя по мамашиной конституции.
– А ты разве всегда думаешь только о том, что видишь?
Эх, это мне надо работать педагогом! Сейчас я разовью ее и без того недюжинные таланты.
– Не всегда, – через мгновение отреагировала та. – Вот я ем бублик, а думаю о мороженом. Твоя Ленка мне обещала.
– Вот видишь, – одобрил я ход ее мыслей. – Оказывается, можно смотреть на одно, а думать о другом. А еще, разные вещи могут иметь одну и ту же форму.
– Это как? – заинтересовалась Надюха, даже жевать перестала.
– Ну, вот твой бублик – это еда. А спасательный круг на лодке твоего папы – той же формы, но совсем несъедобный.
– А-а, поняла, – обрадовалась Надюха.
– Ну, если поняла, то сама придумай что-нибудь еще, той же формы, но не бублик и не спасательный круг. – Нет, я точно смог бы работать учителем!
Надюха, сосредоточенно жуя, думала секунд пять, после чего четко произнесла:
– Адронный коллайдер. Той же формы, тороидальное тело вращения – но не бублик.
…Нет, я все же не готов быть учителем этой девочки. Она каждый раз застает меня врасплох – уж слишком у нее обычный вид, типичная девчушка-веселушка. И только расслабишься – бабах по башке адронным коллайдером!
– Пошли Ленку встречать, она мороженое везет, – перевела разговор в практическую плоскость моя собеседница.
Господи, как же я мог забыть! Сначала с акварелью увлекся, потом эта ходячая википедия прибежала!
– Во сколько автобус? – на всякий случай спросил я.
– Ожидаемое время прибытия – семнадцать тридцать восемь, – ответил ребенок.
– Среднестатистическое? – уточнил я.
– Если считать статистикой среднее из пяти значений, – недовольно нахмурилась девчонка.
Понятное дело, статистика – это когда тысячи или, на худой конец, сотни тестовых значений, но нам и так сойдет. Я бросил свой планшет с подсохшей акварелью – тут, на берегу, его точно никто без спроса не возьмет, а дождя не ожидается, – взял Надюху на руки и пошел к остановке встречать супругу. Однако вскоре пересадил детеныша на шею – так было гораздо удобнее.
В итоге не опоздали: шел я довольно резво, понукаемый оседлавшей меня и громко поющей наездницей.
Вон и автобус показался на горизонте, маленький "пазик". А большие здесь не нужны по причине отсутствия народонаселения. Впрочем, мне не нужно народонаселение. Мне нужен только один пассажир этого транспортного средства. Всего один. И он наверняка внутри пыхтящего автобуса, потому что сегодня – последний день моего ожидания, а Ленка – девушка очень точная.
Автобус подкатил к остановке, с него – непривычно для нашей пустыни – сошли сразу несколько человек. Среди них выделялся один мужчина, одетый во все черное, даже шляпа черная. Явно не местный. Местные вообще шляп не носят, не то что черных.
Все сошедшие сразу двинулись в сторону поселка, к деревне не пошел ни один.
Вскоре на остановке остались только мы с Надюшкой. А я все смотрел на пустой автобус, еще на что-то надеясь – может, пошутить решила, пригнулась, спряталась в автобусе?
Нет, шутки кончились. "Пазик" с пневматическим всхлипом закрыл дверь и неспешно тронулся к развороту.
Ленка не приехала. И не позвонила.
А Надюха перестала вспоминать про свое мороженое.
Что-то случилось. Ленка – точный человек. Это значит – что-то случилось.
– Может, просто задержалась? – попытался я найти успокоения у Надюхи.
– Ты сам знаешь, что нет, – грустно сказала она.
Мы развернулись и уже без песен побрели к деревне.