Снова и снова бродил он по трем недлинным вяльминским улицам, ловя на себе любопытные взгляды. Чтобы они не переросли в нечто большее, распаковал заранее припасенные удочки, просидел у пристани три часа, отдавая выловленную мелочь жирным ленивым котам.
Нет, явно не вытанцовывалась его, казалось бы, нехитрая работенка.
Вернувшись в убогий номер местной гостинички, еще раз открыл ноутбук. Шестнадцать детей на полусотне цифровых снимков – и ни одной мало-мальски стоящей зацепки.
Оставаться в поселке дальше становилось уже опасно. Чего доброго, учитывая интерес к детям, сочтут педофилом. Вот уж чего не надо!
Человек в черном тяжело вздохнул и закрыл компьютер.
Придется, невзирая на риск, прошерстить подрастающее поколение Вяльмы еще раз. Перспектива вернуться ни с чем к пославшему его сюда пугала исполнителя гораздо больше любой другой.
Он вновь вышел на улицу.
Утро уже переходило в полдень, было солнечно и ясно, разве что немного холодновато – с Онеги тянул влажный прохладный ветерок. Поросшие травой поселковые улицы пустовали: взрослые ушли на работу, а детей было слишком мало, чтобы заполнить свободное пространство.
Приезжий решил рискнуть и зашел в небольшой домик, основное отличие которого от прочих заключалось в бело-сине-красном государственном флаге, вывешенном перед единственным входом.
Там обратился к женщине средних лет, по виду секретарше или делопроизволителю.
– Я из областного спорткомитета, – бодро начал человек в черном. – Хотим создавать детские футбольные команды в карельских городках. Где можно найти списки детей до десяти лет?
– Футбольные команды? – искренне удивилась дама. – А сколько малышей надо в команду?
– Одиннадцать, – удивился ответно гость.
– Значит, у нас и на две команды не наберется, – засмеялась местная жительница. – Вместе с девчонками. И в обеих Вяльмах.
– Как "в обеих"? – ошарашенно спросил незнакомец. – Есть еще одна Вяльма?
– Конечно, – улыбнулась собеседница. – И лет на четыреста постарше поселка будет. Отсюда в трех километрах, тоже на берегу. Она было обезлюдела совсем, а сейчас опять отстраивается. Люди собираются понемногу. Мы ведь тоже старовяльминские, даст бог, вернемся на родину.
А гость в черном уже не слушал словоохотливую даму. Вот это фокус! Его о двух населенных пунктах с одним и тем же названием никто не предупредил. И что он не посмотрел на карту? Теперь он был почти уверен, что в поселке цель его поисков отсутствует. А присутствует – в еще не осмотренной им одноименной деревушке.
Наскоро закончив беседу и поблагодарив словоохотливую представительницу местной власти, человек в черном покинул поселковый совет и, не спрашивая дороги (заблудиться было сложно), направился к деревне.
Перейдя вяльминский мост, сошел с малоезженой грунтовки и пошел в обход деревеньки, краем леса, внимательно осматривая пространство перед собой.
Еще через пятнадцать минут он уже занял удобный наблюдательный пост на поросшей кустами вершинке, с которой просматривались практически все старовяльминские дома. Просматривались через небольшую, но очень мощную подзорную трубу. Она была изготовлена не менее двухсот лет назад, однако до сих пор работала исправно. С ее помощью неторопливый незнакомец до вечера обнаружил троих детей нужного возраста: двух мальчиков и девчонку.
Один мальчик сразу перестал его интересовать: мощная оптика приблизила его круглые, добрые, но характерно тускловатые глаза, по которым любой человек легко определяет хромосомный дефект, названный по имени его первого исследователя – англичанина Дауна.
Девчонка требовательного незнакомца тоже не впечатлила: все те долгие часы, что он лежал в засаде, она носилась взад-вперед по деревне, что-то напевая и весело подпрыгивая на бегу так, что короткие косички с белыми бантами взмахивали, подобно крыльям бабочки.
А вот третий ребенок, пацан лет девяти, очень и очень привлекал внимание. Все то время, что мальчик с синдромом Дауна пронежился на солнышке, а девчонка с бантами проскакала и пропела, он провел за книгой, медленно перелистывая страницы. Очень, очень хорошо!
Человек в черном был почти уверен, что нашел главную цель своей поездки. А может быть, и главную цель своей жизни, которая очень ему нравилась. Жизни сытой, достаточно спокойной и благополучной, обремененной лишь одним или двумя поручениями за все сорок предпенсионных лет – поди плохо по нынешним временам! Тем более что всякие катаклизмы и экономические кризисы никак не влияют на его могущественного работодателя.
Нет, все складывается очень хорошо.
Работодатель не мог ошибиться с Вяльмой – кто ж знал, что их на маленьком пятачке прионежской земли окажется целых две? А исполнитель не мог ошибиться с ребенком. Этот маленький книжник – именно то, что он ищет.
Наблюдатель так увлекся своими приятными рассуждениями, что почти прозевал прибытие еще одного действующего лица. По реке со стороны озера приплыла лодка, а в ней – крепкий бородатый мужик с двуствольным ружьем за могучими плечами.
– Папа, папа! – закричала никчемная девчонка с бантами, бросившись ему навстречу.
В принципе, эта картинка мало волновала наблюдателя, разве что появление на сцене огнестрельного оружия следовало внести в "оперативную память". На всякий случай – скорее потому, что так учили, а не потому, что необходимо, – он включил прибор, усиливающий звуки, навел его мембрану на место действия, а наушник вставил в ухо. И даже громкость убавил, потому что девчонка действительно была шумная.
– Папа, ты мне привез? – требовала ответа девчонка.
"Сейчас достанет конфет, а то и мороженого", – подумал с недовольством человек в черном. Мужик прибыл со стороны озера, а там, на круизных судах можно разжиться подарками куда более цивильными, чем в крошечном поселковом магазине.
И точно, мужик подхватил свое чадо на руки и довольным голосом ответил:
– Привез, дочка.
Он сунул могучую руку под зеленую непромокаемую плащ-палатку и достал оттуда не очень толстую черную книжку с какой-то серебристой надписью. Значит, будет девчонке сегодня приятный вечерок с новыми сказками.
Впрочем, человек в черном не радовался мелкому детскому счастью. Он вообще не был способен радоваться какой бы то ни было чужой радости.
– А сказки привез, папуль? – звонко поинтересовалась девчонка, радостно тряхнув бантами.
– Конечно, – заулыбался счастливый папаша. – Со сказками, знаешь, как-то проще было.
– Знаю, – ответила кроха, забирая вторую книжку, потолще.
Увиденное почему-то насторожило наблюдателя, и он принялся быстро вертеть винты настройки своей подзорной трубы. Успел буквально в последнее мгновение, первая книжка уже исчезала из поля зрения его оптического агрегата, но и этого мгновения было достаточно. По черному ледерину книжной обложки шла контрастная серебристая – так часто оформляют учебную литературу – надпись: "Неэвклидова геометрия".
Все встало на свои места. Точнее, перевернулось. Но затем все-таки встало на свои места.
Все поселковые дети – в отход. Деревенский улыбающийся даун – в отход. Читающий мальчик – в отход. А вот крошка с бантами, изучающая науку, в которой даже параллельные прямые сходятся, – то, что надо. То, за чем его послали. И то, что он обязан увезти с собой.
Невзирая ни на каких бородатых папаш с двуствольными ружьями.
Ну, что ж. Главная цель достигнута, точнее, найдена. А значит, и главное задание того, кто послал сюда человека в черном, тоже будет выполнено.
Глава 26
Мойша и Глеб Петрович
Место: Москва.
Время: три года после точки отсчета.
Чем дольше Семен Евсеевич Мильштейн, бессменный глава службы безопасности ФПГ "Четверка" и ближайший друг ее единственного оставшегося в живых основателя Агуреева, рассуждал о перипетиях своего старого знакомого Ефима Аркадьевича Береславского, тем больше ощущал удивление и даже легкое раздражение.
Нет, Семен Евсеевич вовсе не возражал против того, что неуклюжий и, мягко говоря, не бесстрашный Ефим Аркадьевич вновь без потерь выбрался из весьма чреватых приключений. Чего тут возражать? Мильштейн очень тепло относился к Береславскому, хотя бы потому, что "друг моего друга – мой друг". А Ефим был другом и Дашки Лесной – жены Агуреева и в некотором роде воспитанницы Мильштейна.
Раздражало Семена Евсеевича совсем другое.
Он сам лишь чудом остался в живых после буйных девяностых, а особенно после памятного для всех членов "Четверки" круиза вокруг Европы на борту их собственного лайнера. Конечно, благодаря не чуду, а точному расчету, смелости и многочисленным навыкам, по большей части полученным еще в Афгане, где боец-десантник по кличке Мойша проходил службу под командованием своего лучшего друга Сашки Болховитинова, или Князя, в будущем – основателя ФПГ "Четверка".
Ефим же Аркадьевич ни в каком Афгане не служил и никакими спецнавыками – кроме разве что в области химии взрывчатых материалов – не обладал. Тем не менее, несмотря на свою негеройскую внешность и "внутренность", раз за разом выходил целым и здоровым из вполне взрослых приключений.
Определенно, в этом была какая-то загадка. И Мойша, как честный и вдумчивый человек, уже был готов признать, что в постоянном везении Ефима Аркадьевича кроется нечто ему, Мойше, непонятное, но от этого не менее реальное.
Впрочем, главное, что толстяк опять остался жив-здоров – и это, безусловно, замечательно. А его, Мильштейна, ближайшая задача – понять, кого на этот раз задел улыбчивый рекламист, и сделать так, чтобы у этого "задетого" более не возникало желания обижать специалиста, нанятого "Четверкой". Не говоря уж о том, что нанятым специалистом был Береславский, немало сделавший и для Агуреева, и для Мойши.
Исходных данных имелось немного, но достаточно для инициирования следственных действий.
Береславский был командирован во Францию поковыряться в следах аукциона, на котором господин Велесов приобрел картины якобы Шишкина. Теперь уже понятно, что именно якобы. И понимание это возникло как раз вследствие командировки Береславского. Значит, первая – и основная – версия: Ефиму пытались помешать разобраться в авторстве картин. Версия настолько основная, что для экономии сил и времени с прочими Мильштейн решил пока не связываться. Очень маловероятно, чтоб профессиональные убийцы ни с того ни с сего напали на российского туриста.
Итак, на подозрении – господин Велесов. Его связи отслежены, насколько позволяли время и возможности. Связи не ахти какие. В "загашнике" у Георгия Ивановича имелись всего три дуболома, опасные при встрече в какой-нибудь подворотне, но явно неспособные к активной и эффективной работе за рубежом, плюс осторожная бабушка Евгения Николаевна Шипилова, любительница и исследовательница творчества западноевропейских экспрессионистов. С помощью их творческого наследия она, конечно, вполне могла свести с ума воспитанного на соцреализме гражданина, но не более того: открыть пальбу из пистолета или метнуть десантный нож в неприятеля бабуля, безусловно, была бы не в состоянии.
Вывод из этого краткого исследования – один-единственный: Георгий Иванович, не обойдясь собственными силами, обратился к кому-то за помощью. И, сдается Мильштейну, что обратился тот не в случайную артель, специализирующуюся на зарубежных убийствах, а, скорее всего, к собственному хозяину. Потому как предположить, что недавно "откинувшийся" господин Велесов – хозяин собственного "дела", многоопытный Мойша никак не мог, интуиция не позволяла.
Целых три дня потратил Мильштейн на поиски потенциального велесовского хозяина и двенадцать тысяч американских долларов, изъятых из казны ФПГ "Четверка" (надо сказать, по личному распоряжению Агуреева, подобные просьбы Мойши удовлетворялись немедленно, а деньги списывались по графе "непредвиденные расходы"). В итоге получил имя, отчество и фамилию:
Глеб Петрович Саранцев. А также – краткую биографию владельца данных и его "творческие" возможности.
Да, этот – годился. И придумает, и реализует. Несмотря на полное отсутствие официальной "крыши", вполне способен к ведению боевых действий на суше, на море, в городе Мухосранске и городе Париже. Не зря их там всему этому в советское время учили.
Короче, волк-одиночка с большими материальными ресурсами, старыми связями и высокопрофессиональными навыками.
Несомненно, Семен Евсеевич Мильштейн испытывал определенное уважение к своему внезапно объявившемуся противнику. Но не более того.
Раз Глеб Петрович работает против его друзей – и работает по максимальной степени ущерба, – то и ответ он получит аналогичный. В таких случаях у Мойши никогда тормозов не было, и сейчас нет.
С учетом опасности противника и его полной "автономности" Семен Евсеевич тоже решил действовать сам, благо навыки не утратил.
Что же касается Велесова, то Мильштейн оставил его на потом, справедливо признав гламурного "искусствоведа" практически безвредным в случае нейтрализации его высокопрофессионального хозяина.
Приняв решение, Семен Евсеевич, как обычно, не стал ничего откладывать и передоверять. Лично, слегка загримировавшись на случай последующих "фотороботов", отследил стандартные маршруты бывшего чекиста. И сам же вышел на окончательное решение.
Дело не в снизившейся квалификации старого волка Саранцева, а в высочайшей квалификации старого волка Мильштейна. Ну и, конечно, в том, что Мойша уже нападал, а Глеб Петрович о своем новом враге еще даже не догадывался: он же работал не против "Четверки", а всего-навсего – действительно по просьбе своего вассала Велесова – против наглого и навязчивого рекламиста Береславского.
Последняя, она же первая очная, встреча бывших коллег произошла рано утром, когда привыкший к порядку и физической культуре Саранцев вышел из своей скромной квартирки на пробежку.
Пожилой субтильный человечек, сгорбленный временем и остеохондрозом, ничем не мог привлечь его внимания. На ногах старичка – суконные боты "прощай, молодость", на плечах – пальтишко, модное в советские семидесятые.
Место встречи Мойша выбрал по-умному: широкий тротуар вдоль набережной Москвы-реки. В такое время и в такую погоду по нему никто не ходит, разве что редкие бегуны пробегают, типа Глеба Петровича. А то, что мимо едет множество машин, Семена Евсеевича не смущало. Никто не остановится, даже если поймет, что происходит.
Вот и бегун наш показался. В дорогих спортивных штанах и свитере. На шее – шерстяной шарфик. Не спеша, пробежал мимо. Но что-то кольнуло старого волка. Интуиция, отработанная десятилетиями, и на этот раз не подвела. Оглянулся-таки на старичка Саранцев.
Поэтому пулю из замечательного (а может, и лучшего в мире) пистолета "зиг-зауэр" Глеб Петрович получил не в затылок, а в лоб.
Контрольного выстрела, когда стрелял Мойша, не требовалось. Кстати, он и руки при выстреле не поднимал, и вроде бы даже не целился, буквально физически ощущая прямую, связывающую срез его ствола с центром мишени – неважно, бумажной или живой.
В итоге Глеб Петрович, подброшенный мощной пулей, упал не на живот, а почти на спину. Если бы не кровинки на лбу, ни дать ни взять – обширный инфаркт. Впрочем, кровь заметна только при близком рассмотрении.
В отличие от практически отсутствующего затылка. Но это обнаружат, лишь когда тело перевернут.
А старичок, не спеша, продолжил движение. Вот он на мгновение прислонился к гранитному парапету – в воду полетел быстро свинченный самодельный, но добротно выполненный глушитель.
Вот перешел широкую дорогу и скрылся в арке большого "сталинского" дома. Арка тоже широкая: в ней даже контейнер мусорный уместился – туда полетело аккуратно свернутое пальтишко. И старичок оказался довольно спортивным, только маленьким, мужчиной лет пятидесяти. В линялых спортивных штанах, в вязаной шапочке и со стареньким велосипедом, прикованным тросиком с замком к металлическому пруту решетки. Хотя кому такое старье, кроме его хозяина, нужно?
Так и укатил мужичок, даже ствол не сбросив.
Потому что жалко. Трофей еще с Афгана остался, с памятной охоты на самолет, регулярно пересекавший пакистанскую границу с американскими инспекторами.
Вон как все запуталось, теперь в Афганистане дети тех американцев воюют с детьми тех, им же подведомственных, моджахедов. А чекисты продолжают свои войнушки уже в России и между собой.
Но такие сложности и условности сейчас мало волновали мерно крутившего педали Мильштейна.
Дело сделано, очередная угроза интересам "Четверки" отведена, жизнь продолжается.
Глава 27
Ефим Аркадьевич находит Роджера и едет в Вяльму
Место: Москва.
Время: три года после точки отсчета.
Никак не изменился за прошедшие месяцы Измайловский вернисаж. Те же деревянные ряды, те же лица, в общем, приятные сердцу и глазу Ефима Аркадьевича Береславского, тоже в недавнем прошлом обитателя этих мест. Хотя больше и не собирается рекламист и галерист Береславский сюда в качестве торговца живописью возвращаться. В одну воду дважды не войдешь. Тактика его в продаже объектов искусства теперь сильно поменялась. А стратегия изменилась вообще радикально.
Оно и понятно. Если в картине как субъекте рынка 99 процентов стоимости сосредоточено в ее "имидже", – то есть в том, что зрители об этом произведении искусства и его авторе думают, – то, значит, рекламисту Береславскому и следует сосредоточиться на том, чтобы в правильном направлении управлять этими самыми мыслями.
Что он и пытается делать.
Создает своим художникам "оправу" – многочисленный принт-арсенал: листовки, буклеты, проспекты, каталоги. Ведь, как известно, короля играет свита. Люди, перелистывающие хорошо изданный каталог Мухи, уже не удивятся приличному ценнику на ее произведения. А это и значит правильно задать направление мыслей зрителям и потенциальным приобретателям объектов искусства.
Но, конечно, единым принтом сыт не будешь. У Береславского в запасе немало и иных средств возвеличивания своих авторов. Та же Муха, улыбаясь, смотрит теперь не только с листовок, но и с мобильного стенда, развернутого перед небольшой экспозицией ее работ в галерее Ефима Аркадьевича. А еще – поскольку цены на Мухины картины уже не всем ценителям по зубам – хитрый рекламист наклепал по 20 принт-копий лучших ее работ.
Копии сделаны мастерски: на настоящем льняном холсте, с применением самых современных технологий печати. Все вживую Мухой подписанные, каждая – с сертификатом соответствия и со своим порядковым, от 1 до 20, номером. Выглядят как настоящие – сами печатники порой путаются, а стоят в двадцать раз меньше. Убивает Ефим Аркадьевич при этом, как всегда, сразу двух зайцев: зарабатывает на продаже копий и промотирует художницу. Есть еще и третий заяц в запасе расчетливого рекламиста: художники тоже потихоньку потянулись к нему, печатать рекламные материалы и промокопии. И тоже не без прибыли для "Беора".
Много на этих самоотверженных тружениках кисти не заработать, но Береславский точно знает: лучше немного, чем ничего.