А всё вокруг продолжало катиться своим чередом, наряды, караулы (как известно, в соответствии с Петровским Регламентом - наипочетнейшая служба, кою солдат исполняет), окопы, перловка, псевдокомпот, и все то, что когда-то было придумано злым прапорщиком, для того, чтобы солдату жить было сложнее. А то зажрется. Принцип "Чем бы солдат не занимался - лишь бы он за…ся" в действии. А потом был грандиозный базар. Шум-гам на всю округу. Неприятная история, а дело было в следующем. Привезли к нам шифер, здоровенные листы, а во первых, раз шифер есть, так его часть кто-нибудь обязательно скоммуниздит (догадались, кто? Умники вы мои, головы светлые), а оставшуюся часть надо донести до того места, где ей, оставшейся части, быть и полагается. А злыдня Годжаев взял, и меня к этому дело привлек, невзирая на мои вопли протеста (если не ты, то кто же, кто же если не ты?), что являлось небольшой местью и исполнением обещания, данного когда-то (как - то раз, я начал было ворчать, мол, вот, опять, грузить, мне ж на пост завтра, а Годжаев прямо так меня и спросил, ты, мол, чего добиваешься? А ему так и ответил, достать вас хочу, товарищ прапорщик, чтоб в следующий раз когда ребят отбирать на погрузку, или там разгрузку станете, меня завидев, замахали б руками, и сказали, что Алиев пусть из строя выйдет, видеть его не могу. На что Годжаев улыбнулся, ну прям как тот кот Чеширский, и сказал: "Хе, сынок, я сам мозго…б, и мозго…бов люблю, так что - не отвертишься", так оно и вышло, понимаете ли). Таскали мы, значиться, шифер, листы здоровенные, и появился, прям как в той присказке, откуда ни возьмись, тот самый, братцы, врот…сь. Не совсем правда, зампотыл явился, солнце красное, оглядел нас оком соколиным, (погоны то, погоны, аки у генерала Саддамовского!) и высказался, в смысле, мол, осторожней таскайте, сиздян бахадыр. Меня как плетью ожгло, вот ведь сука, и пока я раздумывал о том, что ж ему, борову, возразить, и стоит ли, а если и стоит, то на х… нужно это, раздался голос Ганиева, того самого, просвещенного французской революцией, растленного ветрами информации о правах человека: "Джанаб полковник, хаиш эдярдим, аскерляри тяггир этмиясиниз". Жлобяра аж поперхнулся, глаза вытаращил, все, как водиться, заржали, все, кроме меня, у меня на душе почему-то так х…во стало, в предчувствии чего-то очень и очень нехорошего, как будто вот-вот должно случиться нечто такое, чего я до конца жизни не забуду. И это самое нехорошее не заставило себя долго ждать. Зампотыл взорвался, казалось, подпрыгнул на месте, сжал кулаки, заревел на Ганиева, мол, сгною, сопляк, а Ганиев ему коротко так, как удар снизу поддых: "Рапорт. Я рапорт подам, товарищ полковник". Полковник замолчал, приоткрыл рот, глаза выкатил еще больше (я уж думал все, сейчас лопнут, и грязная, вонючая жидкость брызнет прям нам на рожи) и сказал: "Рядовой Ганиев, ко мне!". Ганиев подошел к полковнику (а куда деваться, а?), и встал напротив него. Зампотыл отрывисто бросил: "Гял далымча", и направился к штабу. Все молчали, тишина была гнетущей, ситуация очень напоминала… ну, ничего хорошего ситуация не напоминала, препаскудная была ситуация, ну все, звездец, накрылся Ганиев лобком небритым, будет ему сейчас Совет Европы напополам с гауптвахтой в лучшем случае. Правило есть правило, если Ганиев напишет рапорт, и сей рапорт дойдет до МО, то там просто обязаны это дело рассмотреть (и вовсе не потому, что им так Ганиев, или, скажем, Велиев важен, а просто зампотылы, сами понимаете, люди не бедные вот и им перепадет, детишкам на "мерседесишко"). А с другой стороны… ну, тоже, небось, понимаете, Ганиев и зампотыл, нет, не так, ганиев и ЗАМПОТЫЛ, во оно как, Аллах Гоголи ряхмят элясин, девяносто рублей и нуль! Быть Ганиеву биту и ободрану! Но… Ни фига. Не выгорело у зампотыла. Волок он, значить, Ганиева, аки агнца на заклание, на наваляние, да в коридоре на Ахадова нарвался, который осведомился, в чем, мол, дело, а как узнал… Ну, не обрадовался зампотыл, не сладко ему пришлось, лапе мохнатой. Вывел Ганиева майор, вывел из под гнева зампотыльева, отправил в казарму обратно, хотел было даже леща ему на прощание дать, но видимо раздумал. Явился тот в казарму, завалился с ботинками на койку, уставился вверх, на ту койку, что выше была, и пялился в неё остекленевшими глазами. А я… Я подошел к Ганиеву, и тихо сказал: "Извини меня. Это я виноват". "В чем?" - оторопело спросил Ганиев. "В правах человека. Ну его на х… говорю, Робеспьера с Дантоном". "А кто это?" - вопросил тот. "Ну, блин, уё…к, недоделыш, убью, гниду!" возвопил я, и выкинул его с койки, хотел было задушить тупицу неграмотную, а потом здраво поразмыслил, и решил, черт с ним, меньше проблем будет (а то ляпнет еще про гильотину, а мне отдуваться, картошку чистить). Мехир оттащил меня от верещавшего Ганиева, угостил сигареткой, успокоил, отвел в каптерку, вынул из загашника пол-бутылки загодя припрятанного коньяка (в то время я пил как… лошадь? Нет, не лошадь, пони, но очень большой пони), и спросил: "Но олуб, дялисян? Аз галыб богдун бядбахты. Нейняди сяня?". "Анадан олуб, ахмаг гядя". "Ааааа" - протянул Мехир, и вполне удовлетворенный моим ответом пошел поискать закусить. Я остался в каптерке, сидел на табуретке, с полубутылкой коньяка, отхлебывал потихоньку, и у меня в голове почему-то вертелся самый популярный за последние 200 лет на территории Евразии вопрос: "А кто ж виноват-то? Французы? Ганиев? Я? Или зампотыл? Аааа, Робеспьер, поганец".
А потом. А чего потом? Потом был дембель, и мы вернулись домой, закатив на прощанье пьяный дебош, весело нажрались до визгу, да повалились спать прям в столовой. Да да. Кто на столы, кто на скамейки, а кто прямо так, на пол. Пьяные и счастливые от того, что больше нас не будет будить предрассветный вопль, и закончилась шагистика, и прощай, Калашников, до свидания, мой полк, мой окончился срок и дому теперь марш бросок…
Но все равно, все равно, пусть прошло уже целых пять лет, и пусть пройдет десять, двадцать, тридцать, но все так же, точно так же, мы, я, Мехир и Сашка будем встречаться раз в год, в годовщину дембеля, а именно, 30 октября, и мы выйдем в город, мы посидим где-нибудь, попьем чаю, пошляемся по улицам, и вспомним все, что было, и подумаем о том, что будет, мы ведь помним друг друга, мы всегда вместе, как и там, мы всегда, каждый день на расстоянии телефонного звонка, стоит только позвонить, и они, армейские друзья, обязательно, обязательно появятся, придут, в любое время суток, сквозь ночь и дождь, придут. Обязательно. И если завтра будет нужно, мы обязательно, мы обязательно туда вернемся. На то мы и армейские друзья. А такие вещи просто так из памяти не выветриваются, не забываются, не исчезают бесследно, и пусть только прикажет… Нет, не тот, о ком вы подумали, он тут не при чем, совсем не при чем, я про него, про другого, про майора Ахадова, мы готовы, слышите, товарищ майор, мы готовы. Мы ждем.
* * *
Все события описаны на основе реальных фактов. Все совпадения не случайны, почти все имена подлинные, все претензии отметаются на фиг.