– Я, что, уже надоела тебе?! – крепко схватила его за руку Соня и даже привстала со своего сиденья, отчего их люлька закачалась. Они находились на самой большой высоте, по центру колеса.
– Пожалуйста, сядь, – попросил Эскин, у которого уже стала кружиться голова.
– А ты даешь мне слово, что никогда не бросишь меня, и будешь со мной столько, сколько я захочу?! – спросила его Соня, еще громче повысив свой голос.
– Даю! Даю! – простонал Эскин и она села с улыбкой на свое место.
"Боже, она как ребенок, – удивился про себя Эскин, – она на самом деле какая-то ненормальная!"
Когда они сошли с чертова колеса, у Эскина еще хуже испортилось настроение от встречи с Иваном Ивановичем Секиным, которого они встретили возле тира с двумя молодыми девицами.
– Здравствуй, дорогой, – пожал ему с улыбкой руку Секин, – ты, почему занятия пропускаешь?! Я слышал, тебя уже хотят завалить на экзаменах!
– А ты от кого это слышал?! – беспокойно взглянул на него Эскин.
– Кеша из третьей группы сказал, он же замдекана за свою хорошую успеваемость трахает, – ухмыльнулся Секин, обнимая сразу двух девиц, и с лукавой улыбкой поглядывая то на Эскина, то на Соню.
– И что же мне теперь делать?! – растерялся Эскин.
– Ходить на занятия, – простодушно засмеялся Секин, – может ты еще за две недели сумеешь выправить свое положение. А это твоя старшая сестра, – взглянул Секин на Соню.
– Нет, это моя подруга, – смутился Эскин.
Возмущенная Соня сразу же отпустила его руку и быстрым шагом направилась по дорожке парка к выходу.
– Извини! Я побежал, – пожал Эскин Секину руку и кинулся следом за Соней.
– Ты просто сволочь! – с ожесточением прошептала Соня, когда он ее догнал.
– Что такое случилось?! – удивился Эскин.
– Почему ты назвал меня своей подругой? – спросила в ответ Соня. – Тебе, что, стыдно было признаваться, что я твоя жена?!
– Да, нет, – огорченно вздохнул Эскин, – просто мы с тобой еще не расписались, да и с Глебом ты пока еще не развелась!
– А разве для этого обязательно надо быть расписанными, – усмехнулась сквозь слезы Соня.
– Пожалуйста, не плачь, на нас же люди смотрят, – взмолился Эскин.
– Иди ты на хрен вместе со своими людьми, – Соня шла гордо вскинув голову и не глядя на него.
– Тебе же нельзя нервничать!
– Ишь, ты, какой заботливый! – с сарказмом усмехнулась Соня. – Наверняка из-за таких заботливых, как ты, некоторые женщины и кидаются под поезд!
– Ты куда хоть идешь-то?! – с тревогой спросил Эскин.
– На железную дорогу! Бросаться под поезд!
– Мы с тобой еще не навестили Глеба, – напомнил Эскин.
– Вот ты и навестишь!
– Да ладно, прости меня, в самом-то деле, – Эскин печально взглянул ей в глаза, и она рассмеялась. Было в этом смехе какое-то безумие или нет, Эскин так и не понял, но после этого она поцеловала его.
Они быстро свернули в густой кустарник и легли на траву. Трава была еще теплой, и там укрывшись ее плащом, Эскин в каком-то страстном умопомрачении вошел в нее.
Когда он излил в ее лоно свое семя и приподнялся, то увидел над кустарником сразу несколько любопытных школьниц седьмого, а может восьмого класса, подглядывающих за ними.
– Так вот как все это происходит, – разочарованно вздохнула одна из них, причем она была такой же ярко рыжей, как и Соня.
– А ну, брысь, малявки! – прикрикнула на них Соня, и девочки с визгом разбежались. Они быстро оделись, со стыдливой улыбкой поглядывая друг на друга.
– А ведь признайся, если ребенок будет от Глеба, то ты меня бросишь?! – спросила его Соня, когда они уже вышли из кустов.
– Да, ну, – вздохнул Эскин, хотя где-то в глубине души он все еще сомневался, сохранится ли чувство к Соне, если она родит от Глеба.
– Да, что я, по твоей роже что ли не вижу?! – фыркнула Соня. – Наверное, спишь и видишь, как бы меня бросить?!
Эскин вместо слов поцеловал ее, и она успокоилась.
– Как все-таки хорошо, что ты есть у меня, – прошептала счастливая Соня.
Эскин молча кивнул головой, он больше не хотел ей говорить о своих сомнениях.
– Вот так любовницы и становятся женами, – торжествующе воскликнула Соня, повиснув на нем при выходе из парка.
– Конечно, – согласился с ней Эскин, чувствуя, как тяжелеет у него голова.
Глава 11. Полиандрия в интересах лживого эгоизма
Последнее время Соня очень нервничала. Она боялась, что Эскин узнает, что ждет она ребенка не от него, а от Глеба, и бросит ее. Она ощутила, как Эскин беспокойно и ревностно отнесся к ее сообщению о своей беременности.
Также она тревожилась и от отношения к своему положению Глеба. Соня чувствовала, что Глеб все еще продолжает ее любить и даже какая-то незнакомая медсестра из больницы, которая хочет забрать Глеба к себе, казалась ей очередной мистификацией.
Еще когда они жили вдвоем, Глеб любил ее часто разыгрывать, придумывая невероятные истории о своем знакомстве с несуществующими женщинами, или существующими, но отдельно от него. Как ему казалось, чем больше Соня узнает о его любовных победах, тем больше будет ревновать и любить.
Так оно и было, пока Соня не встретила Эскина, и пока не возникла эта безумная полиандрия!
Внезапно Соня почувствовала необходимость сохранить свое многомужество.
Уж больно странно, если не сказать паршиво вел себя Эскин, хотя она не знала или боялась, как сказать Эскину о том, что она желает сохранить свое многомужество, пусть даже до рождения своего ребенка.
Она долго ломала голову над этим, пока случай сам нее представился. По утрам Эскин уходил теперь на учебу.
После беседы с Иваном Ивановичем Секиным он резко изменился и готовился к семинарам и сдаче экзаменов даже по вечерам. А Соня, когда Эскин убегал на учебу, ходила в больницу проведать Глеба.
Глебу стало уже немного лучше, и он мог теперь спокойно прогуливаться по больничному корпусу.
Обычно они вдвоем спускались вниз, на первый этаж, в темный коридор со стороны черного входа, и там Глеб за пыльным шкафом, прячась под лестницей вместе с Соней, неожиданно овладевал ей стоя.
Соня чтобы не закричать, кусала до крови его руки.
Почти ни о чем они не говорили и также молча поднимались наверх, на третий этаж, где лежал Глеб.
Тогда он целовал ее на прощание и ни слова не говорил о своей медсестре, из чего Соня сделала окончательный вывод о том, что никакой медсестры у него нет, а просто это была красивая выдумка, которая, главным образом, предназначалась Эскину.
– Ты знаешь, мне очень тяжело лгать Эскину, – призналась как-то Соня под лестницей Глебу.
– А ты не лги! – улыбнулся Глеб.
– Нам тогда придется искать квартиру, – жалко улыбнулась Соня.
Вообще-то, она так запуталась в собственной лжи, что уже забывала, когда лжет, а когда говорит правду, а уж тем более, кого любит.
– Наверное, ты права, – лукаво поглядел на нее Глеб.
Ее воспоминание об Эскине вызвало в нем взрыв ревности и он, снова стоя и сзади, овладел ею. Почему-то Соня не почувствовала никакого удовольствия и расплакалась.
– Выходит, ты его любишь, – огорченно вздохнул Глеб.
– Я вас обоих люблю, – прошептала Соня, – просто мне было больно, может из-за беременности!
– Так ты беременна! – удивился Глеб. – И от кого?!
– Не скажу, – Соня все еще плакала, обиженная на Глеба.
– Ну, что ж, родишь, увидим! – самодовольно усмехнулся Глеб и прижался к ней своей небритой щекой.
От него необычно пахло лекарствами и больницей. Соне даже стало жалко его, и она поцеловала Глеба в губы.
Поцелуй был какой-то жалкий и неестественный. По-видимому, новость о ее беременности тоже явилась для Глеба непредвиденным испытанием.
– Как же у нас все запутано-то! – простонал Глеб. – А я еще как дурак, здесь в больнице лежу!
– Ну, а если бы ты вышел, то, что тогда?! – Соня с пронзительным любопытством глядела ему в глаза, будто ища в них собственного наказания.
– Тогда бы я послал всех вас к черту, а сам укатил на юг к морю!
– Так я тебе и поверила, – засмеялась Соня, и быстро чмокнув его в щеку и натянув юбку с плащом, побежала по лестнице, а затем по коридору из больницы.
Глеб хотел ее догнать, но почувствовал слабость в ногах и махнул ей рукой. Соня оглянулась и тоже помахала ему ручкой.
– Вот так и проходит вся жизнь, – вздохнула сзади Глеба медсестра Вера, вылезшая из шкафа, как только Соня убежала.
– Только давай обойдемся без комментариев! – поморщился Глеб.
– Так с кем ты теперь останешься, с ней или со мной?! – спросила его Вера.
– Не знаю, – вздохнул Глеб, – теперь я точно ничего не знаю!
– И охота тебе быть седьмым подползающим?! – усмехнулась Вера.
– Замолчи! – Глеб сдавил ей на мгновенье горло, а затем отпустил.
– Дурак! – обиделась Вера и попыталась уже уйти, но Глеб обхватил ее сзади, за живот, и быстро приподняв халат, вошел в нее.
Вскоре они ласково улыбались, как два помирившихся зверька.
Соня, окрыленная разговором с Глебом, решила сообщить Эскину о своей связи с Глебом, а также и о своем желании снова жить втроем, хотя бы до рождения ребенка или до того момента, когда можно будет узнать, от кого он рожден. Однако, по большому счету это была всего только уловка, прикрывающая истинное ее желание сохранить свое многомужество.
Эскин вечером как обычно сидел за письменным столом и писал на компьютере реферат о проблемах развитии гостиничного и туристического бизнеса в России. Соня обняла его сзади.
– Соня, сейчас не до секса, – вздохнул Эскин.
– А я и не собираюсь заниматься с тобой сексом, – улыбнулась Соня.
– Тогда в чем дело?! – Эскин перестал бить по клавиатуре и повернулся к ней.
– Дело в том, милый, что сегодня я была у Глеба, и он настаивает, чтобы мы жили втроем, хотя бы до рождения ребенка!
– Но ты же не хотела говорить ему о своей беременности, – удивился Эскин.
– Шила в мешке не утаишь, – покраснела Соня, – когда я была у него в палате, то меня стало неожиданно тошнить, и я еле добежала до умывальника!
– И чего ты к нему ходишь-то? – возмутился Эскин. – Мы же вроде и так ходим к нему по выходным?!
– Нехорошо больного человека бросать на произвол судьбы, – Соня едва сдерживалась, чтобы не закричать на Эскина.
– Признайся честно, что ты с ним была? – стал весь красным Эскин.
– Нет, не была, – тихо ответила Соня, опуская виновато глаза.
– А я говорю, что была! – выкрикнул с гневом Эскин.
– Я не хотела, он сам спустился в коридор, где черный вход и сзади обнял меня, – заплакала Соня.
– Я не собираюсь жить втроем, не собираюсь! – Эскин вскочил и опрокинул кресло, на котором сидел.
– Какого черта ты мучаешь меня? – он обхватил ее за плечи и теперь сотрясал все ее тело.
– Отпусти, дурак! – закричала она, и Эскин отпустил.
Они шумно дышали, с ненавистью глядя друг на друга.
– Не думала я, Эскин, что ты такая сволочь! – попыталась сквозь слезы улыбнуться Соня.
– Да, я сволочь, но я страдающая сволочь, – патетически вздымая над собой руки, воскликнул Эскин, – просто я много страдал, и поэтому стал сволочью! И скажи спасибо, что я еще не выгоняю тебя!
– Меня?! – возмутилась Соня. – Беременную, и от кого, от тебя беременную?!
– Это еще неизвестно, – смутился Эскин.
– Зато мне теперь все известно, – Соня с плачем опустилась на пол и легла возле его ног, закрывая лицо руками. В этот миг она была похожа на дикую лесную лань, попавшую охотнику в лапы. Эскин молча опустился к ней и погладил ее огненно-рыжие волосы.
От жалости к ней и к самому себе он тоже расплакался. Соня повернулась к нему, отнимая ладони от глаз, и увидев его тоже плачущим, обняла.
За одно мгновение они порвали на себе всю одежду, пока страстно и нежно не совокупились. Это было не совокупление, а какой-то волшебный сон. Как необъятно-нежная Вселенная, Соня приняла в себя Эскина всем своим существом.
– Ну, вот, мы и помирились, – обрадовано взглянула Соня на Эскина, и шутя укусила его за ухо.
– И все же мне очень нелегко будет жить втроем, – грустно вздохнул Эскин, ему было тяжело терять ощущение светлой влюбленности.
– Но пойми, что я не могу прогонять Глеба, пока не узнаю от кого ребенок, – Соня улыбалась измученной улыбкой, хотя вся ее измученность была лишь способом самозащиты.
Она уже ощутила в Эскине самое слабое место, его жалость, из-за которой он делался послушным как ребенок.
– Какая же ты у меня беззащитная! – с жалостью обнял ее Эскин и опять почувствовал, как во всем его теле стремительно и бурно зарождается новое желание, и как его уд снова безумной стрелой вторгается в ее упругое лоно, и как на ее грешных бедрах снова покоится мужская сила.
Мужская сила, женская власть, и земное могущество! Эскин любил заключать любые слова в красивые формы. Он ощущал от этого в себе какой-то волшебный прилив сил. Слова имели магическую силу. Даже клятвы и обещания могли круто изменить жизнь любого человека.
– А помнишь, как ты обещал мне, что мы будем жить втроем, – напомнила ему Соня его давно уже забытое им обещание.
– Помню, но с трудом, – прошептал Эскин, все еще продолжая обнимать Соню, – люди меняются, Соня, а их обещания быстро теряют свою силу!
– Но это обещание силу не потеряло, – Соня сжала пальцы его рук, и на какую-то минуту Эскин почувствовал себя пойманным зверьком.
– А ты мне обещала с ним развестись, – напомнил ей Эскин.
– А я и разведусь, и выйду замуж за тебя, но жить мы будем все же втроем, пока не родится ребенок, – в словах Сони чувствовалась такая несгибаемая воля, что Эскин сразу сник.
– Пусть будет так, – вздохнул он.
– Я знала, что ты меня любишь, – улыбнулась Соня, целуя его.
– А при чем здесь это, – грустно улыбнулся Эскин.
– Потому что только любящий человек может простить что угодно, – Соня в душе ликовала, а Эскин, видя это, еще больше опечалился. Он и не думал скрывать от Сони своей печали, но Соню его печаль нисколько не беспокоила, она была рада жить снова втроем, пусть даже с искривленным какой-то очередной ложью сознанием. Она с упрямым эгоизмом строила свое счастье только для себя.
Глава 12. Жизнь проходит как чувство
Ранним утром невыспавшийся Эскин уже сидел на занятиях в Академии. Семинар проводился на тему: "Проблемы инвестиционной деятельности в России".
Все студенты весело обсуждали эту тему, один Эскин угрюмо молчал.
Он думал о том, что добиться жизни с Соней вдвоем, можно только физически избавившись от Глеба.
Однако, и убивать Глеба из-за Сони Эскин не мог.
Было в Глебе что-то жалкое и тщедушно-покорное как в собаке. "У него и фамилия Собакин, – с удивлением подумал Эскин, – надо же, как иногда фамилии соответствуют человеческому облику".
Вот и профессор Кашкин, ведущий их семинар.
Достаточно минуты две послушать, чтобы понять какая у него каша в голове. Впрочем, Эскин утрировал, он и сам это прекрасно осознавал. Именно так он расправлялся с самой мыслью об убийстве Глеба. Глеб не заслуживал смерти, и это было очевидно.
Также очевидно было и то, что смерть Глеба нисколько бы не изменила саму Соню, и что вместо Глеба она бы нашла кого-то еще. Было в ней что-то магическое-необъяснимое, что притягивало к ней мужчин.
Иногда от одного прикосновения ее нежных губ, от самого простого невинного поцелуя, у Эскина случалась поллюция, а ведь Эскин никогда не был таким чувственным и темпераментным мужчиной.
Впрочем, до встречи с Соней Эскин вообще не чувствовал себя мужчиной. Это ей он обязан своим таинственным проникновением в мир секса, в глубь живой желанной плоти. И все же Эскин никак не мог понять, как он дал Соне уговорить себя вернуться к этому идиотскому матриархату, и как он вообще мог жить втроем и делить свою любимую Соню с таким идиотом, как Глеб.
Он вспомнил, как Глеб в ярости рубил его мебель топором, а потом со смехом убегал из квартиры, как он устраивал пьяные дебоши и разрисовывал стены и потолки обнаженной Соней, в том числе и Соней сидящей у него, у Эскина на голове, а самого Эскина изобразил с раскрытым ртом, куда залетает муха. И разве это не насмешка над Эскиным?!
А эти беспокойные поросячьи повизгивания за стенкой, когда он трахал Соню, а бедный Эскин мучился, не спал, зарывшись головой в подушку?!
О, как же в эти минуты он ненавидел Глеба, и как желал его смерти?!
И с каким содроганием после дотрагивался он до Сони, болезненно соображая, что внутри нее все еще продолжает оставаться семя Глеба, и пусть оно уже неживое, но на нем стоит печать его жизни, его ощущений!
А тут еще оказывается, что она беременна, да к тому же и сама не знает от кого?! И хочет, во что бы то ни стало, продолжить опять этот кошмар.
Углубленный самоанализ призывал Эскина кому-нибудь высказаться, именно по этой причине он попросил Ивана Ивановича Секина после занятий уделить ему несколько минут. Секин охотно согласился и предложил Эскину зайти в пивбар.
В пивбаре было полно народу и все были такие пьяные и так громко говорили, что Эскину даже расхотелось открываться Ивану Секину, но после двух кружек пива с четвертинкой водки он осмелел и рассказал Секину о своих проблемах.
– Ну, ты, парень и влип, – присвистнул от удивления Секин.
– Ничего, я не влип, – обиделся Эскин, – и вообще я могу их в любой момент выгнать из своей квартиры!
– Но ты же не выгоняешь, – возразил ему Секин, закуривая.
– Черт его знает! – вздохнул Эскин. – Есть в ней что-то такое необъяснимо-мистическое, что притягивает как магнит! Сколько уж раз говорил себе, – все завтра я с ней расстанусь навсегда, но как вечером попью с ней чаю с тортом, как только прикоснусь к ее телу, тут же про все позабываю!
– А может она тебе что-нибудь подмешивает в чай, – предположил Секин.
– Ага, значит, ты думаешь, что она колдунья, – усмехнулся Эскин.
– Да, причем здесь колдунья-то, – вспыхнул Секин, – просто кидает тебе в чай какое-то возбудительное средство.
– Да причем здесь какое-то средство, если я ее люблю, – рассердился Эскин.
– Ну и люби на здоровье, а я-то здесь причем?! – пожал плечами Секин.
– Ты ни причем, – вздохнул Эскин, – просто ума не приложу, как избавиться от ее мужа?!
– Ну, если она хочет иметь двух мужей сразу, то тут ничего уже не попишешь, – с сочувствием взглянул на Эскина Секин, – наверное, очень темпераментная тебе женщина попалась!
– Наверное, – с отчаянием прошептал Эскин и снова заказал пива себе и Секину.
Он уже сожалел о том, что обо всем рассказал Секину. Зная характер Ивана Ивановича Секина, можно было предположить, что скоро об этом будет знать весь факультет.
– А ты никому об этом не расскажешь? – спросил Эскин Секина.
– Да, ну, что ты?! – Секин даже изобразил на своем лице обиду.
– Все же она – женщина с большим характером, она – смелая, благородная и неравнодушная к тому, что происходит вокруг, – задумался Эскин, – просто она жалеет Глеба и не знает, от кого будет ребенок!
– А я тебе все-таки посоветовал бы с ней расстаться, когда она родит ребенка и приведет его тебе домой, ты уже не сможешь ее выгнать!