Трое семиклассников решают объединиться в индейское племя. Действие происходит в маленьком городке, построенном на вечной мерзлоте. "Племя" постепенно разрастается. А новые люди приносят новые проблемы. Во время одной из игр дети находят спрятанные ворованные вещи и неосторожно рассказывают родителям и знакомым об этом. Владельцы вещей начинают преследование, и им удаётся перетянуть на свою, взрослую сторону одного из мальчиков. Потрясённый предательством и распадом племени "вождь" Алёшка понимает: детство закончилось.
Андрей Юрич
Ржа
1
- Это джунгли!
Алешка посмотрел вокруг.
Вершины сопок тихо розовели в стеклянном небе. Над ними, как жук на нитке, закладывал длинный вираж гулко жужжащий "кукурузник". Ягель и мохнатые веточки "зассыхи" у Алешкиных ног исходили прелым ароматом. Тонко звенело комарье.
- Да ну, на фиг, джунгли! - сказал Алешка. - Тут прерия! Индейцы в прерии живут! Я в книжке читал.
Он взглянул на своего друга большими черными глазами в пушистых ресницах.
- Дурак! - снова сказал ему друг Пашка, такой же черноглазый и круглолицый. - Если в прерии, то лошади нужны! Ты где лошадь возьмешь? У тебя есть? А в джунглях только лук нужен!
- Я не умею делать лук, - смущенно сказал Алешка и посмотрел на поцарапанные носки своих резиновых сапожек зеленого цвета.
Он сидел на сухой травяной кочке, вытянув ноги, и рвал зассыховые ягодки. Они блестели и катались в ладони, как дробь.
- Это проще, чем лошадь! - съязвил Пашка.
Он сидел напротив на кочке поменьше. Она была сыровата, и сквозь штаны к Пашкиному заду постепенно подбирался холод.
- А может, пусть будут лошади? - робко спросил Алешка.
- Ты чо, как маленький… - Пашка вздохнул. - Ты пойми - так неинтересно. Должно быть только то, что есть.
- Ладно, я папу попрошу, - сказал Алешка. - Он умеет делать лук.
- Попроси, - кивнул Пашка.
Они встали. Пашка отлепил от задницы промокшие штаны. Алешка кинул в рот горсть ягод, пожевал, проглотил пахучий сок, остальное выплюнул. Потом еще раз плюнул. Слюна была фиолетовой.
- Губы черные? - спросил он.
- Черные, - сказал Пашка. - Не отмоешь.
Они засмеялись и пошли сквозь кусты карликовой березы в сторону розовых от солнца пятиэтажек, которые издалека выглядели набором детских кубиков.
На следующий день мальчишки встретились под собственным домом. Они были соседями. Пашка жил в первом подъезде двухэтажного двенадцатиквартирного дома, Алешка - в третьем, последнем. Длинный деревянный дом стоял на сваях и был обшит по цоколю досками. Там внизу, между ошкуренными стволами свай, на обмотанных толстой алюминиевой фольгой трубах канализации и отопления, был один из их "домиков".
Они поздоровались и помолчали, глядя на улицу сквозь щели в досках. От свай пахло опилками.
- Чтобы сделать лук, нужно хорошее дерево, - начал Пашка. - Верба не пойдет. Лиственница слишком твердая…
- Я спрашивал у папы, - продолжил Алешка. - Он обещал сделать…
Алешка врал. Ему было привычно врать о своем папе. Впрочем, так же привычна была для него и правда об отце. И, спроси Пашка сейчас, он бы рассказал, что папа опять напился пьяный. И он, Алешка, понял это, как только переступил порог квартиры вчера вечером. Его рот еще был полон фиолетовой слюны и свежего ягодного вкуса. А квартира была полна оглушающей вони пьяного немытого тела. Ощутив этот запах, Алешка вздрогнул. Он, как всегда в таких случаях, быстро прошмыгнул в ванную, потер там фиолетовые ладони куском белого мыла и умыл лицо. Потом так же быстро, стараясь оставаться незаметным, перебежал в зал, где ему уже было постелено на раскладном диване. Поверх одеяла сидела Алешкина мама. Она посмотрела на Алешку делано веселыми глазами и спросила, почему он решил улечься не поужинав. Алешка знал, что, прикидываясь веселой, она надеется обмануть его - чтобы он не ощущал всей серьезности и болезненности происходящего. И, жалея свою маму, Алешка обманывал ее - тоже прикидывался веселым…
Все это подумалось в его голове, когда Пашка заговорил о луке.
- А из чего твой папа обещал сделать? - спросил Пашка.
- Не знаю, - Алешка пожал плечами. - Он нигде тут хорошего дерева не достанет. Здесь только лиственницы и кусты.
- Может, он поедет на рыбалку, - снова соврал Алешка (его папа никогда не ездил на рыбалку). - Там, внизу, ведь растут нормальные деревья.
- Мой тоже может поехать на рыбалку, - Пашка знал, что Алешкин папа никуда никогда не ездит, но понимал и прощал такую ложь.
Они помолчали. Сидеть под домом было приятно. Нагретые солнцем доски отдавали внутрь мягкое тепло. Комары сюда не залетали. Иногда приходили какие-нибудь собаки или кошки, которых можно было гладить или, наоборот, пугать криком и страшными рожами.
- Пусть будут луки из вербы, - предложил Алешка. - А если твой папа или мой поедут на рыбалку, то наши луки станут просто лучше.
- Ну, да, - Пашка задумчиво потер подбородок. - А мы пока поучимся стрелять.
Они улыбнулись друг другу лицами, рябыми от солнечных капель, брызжущих сквозь щели досок.
- А как мы будем называться? - спросил Пашка. - Ирокезы или сиу? Чероки! Навахо!
- Да ну, на фиг… - поморщился Алешка. - Все эти племена постоянно с кем-то воюют и ненавидят других индейцев. И вообще, какая разница, как называться, если, кроме нас, тут индейцев нет. Мы будем просто индейцы. Настоящие индейцы.
- Ну, тогда надо что-нибудь сделать, чтобы начать, - сказал Пашка.
- Мы уже начали, - сказал Алешка. - Пойдем делать луки. Резинка для трусов сойдет на тетиву?
Стрелы летали плохо. Даже пущенные под углом вверх, они тыкались в землю метрах в трех от стрелка. Да при этом еще кувыркались в полете. Луки из ивовых и березовых прутьев были сырые, мягкие, не упругие. Через несколько выстрелов они сгибались и больше не пружинили. Алешка сделал тетиву, как и собирался, из бельевой резинки, Пашка - из тонко отрезанной полоски медицинского жгута. Алешкина тетива к концу дня растянулась и болталась так, что он, стыдясь этого болтания, выбросил свой лук. Пашкин жгут лопнул и больно прижег левое запястье.
Они экспериментировали с оружием на самом краю поселка, там, где тундра лежала сырым ковром под сваями последних домов. Но даже здесь шлялись какие-то малолетние карапузы в болоньевых курточках, и полузнакомые девчонки хихикали над лучниками самым подлым образом.
В конце дня было решено нарезать прутьев разной толщины и уложить их на просушку в укромном месте. Таким местом сочли крышу недостроенной и брошенной пятиэтажки там же, на краю поселка. Охапки прутьев они затаскивали на крышу через чердачный люк по шаткой лестнице, сваренной из арматурных стержней неизвестными строителями. Прутья раскладывали в тени, за выходами вентиляционных коробов. Потом лестницу долго прятали в куче строительного мусора внизу.
Через несколько дней, тоже вечером, они вернулись за прутьями. Раскопали лестницу. Кряхтя и звонко матерясь, минут тридцать втаскивали ее на площадку пятого этажа. Там их ожидал неприятный сюрприз: несколько окурков с желтыми оплавленными фильтрами, втоптанных в цементную пыль.
- Тут кто-то был, - тревожно сказал Алешка.
- Лестницу не нашли, - уверенно ответил Пашка. - Без лестницы на крышу не залезть.
Когда они, оттянув железной лестницей руки и кое-как установив ее в проем люка, поднялись на крышу, ветер взъерошил их волосы и вздул пузырями старые спортивные куртки. На крыше было пусто. Прутья были рассыпаны по бетонным плитам.
- Здесь были, - удивленно сказал Алешка.
- Хм… - ответил Пашка. - Непонятно… Ладно, все равно просохли.
Он подобрал прут и попробовал согнуть. Прут треснул. Пашка походил по крыше и выбрал другой, потолще и подлиннее, и тоже попробовал согнуть. Прут лопнул со звуком новогодней хлопушки. Алешка притащил еще несколько прутьев. Пашка проверил каждый. Один прут хорошо пружинил и не ломался. Тогда Пашка достал перочинный ножик, принялся ошкуривать и подравнивать концы прута. Алешка смотрел, тараща от усиленного внимания глазища.
Пашка прорезал на концах прута круговые бороздки и вынул из кармана тетиву - капроновый шнурок с петельками на концах.
- Помоги, - сказал он Алешке, сел на колени, упер конец прута себе в грудь и, взявшись за другой конец, согнул обеими руками.
Алешка неловко и торопливо, путаясь в собственных пальцах, натянул капроновые петельки на сблизившиеся заостренные концы. Пашка положил перед собой готовый лук. Лук вышел кривым и вовсе не красивым.
Пашка взял его в левую руку, тронул пальцем тетиву - та расплылась и тихо загудела на ветру. Он, не отрывая взгляда от своего оружия, пошарил рукой по бетону и подобрал тонкий прутик. Осторожным движением поставил прутик на тетиву, вложил другой конец в криво прорезанное ложе. Поднял лук над головой, натянул тетиву и отпустил. Капроновый шнур звякнул, как ненастроенная струна, и прутик взлетел по высокой крутой дуге. Потом упал, кувыркаясь в воздухе. Индейцы засмеялись.
2
На дне распадка тихо журчал ручей, почти невидимый под черными камнями и салатно-зелеными подушками ягеля. Вдоль ручья густо кустилась береза. В ее зарослях молчаливыми парочками паслись куропатки, оставляя на камнях и ветках маленькие серые и коричневые перышки. Солнце висело над сопочной грядой, прогревая гудящий комарами влажный воздух.
- Нашел! - крикнул Пашка. - Уже четыре!
И поднял над головой серое длинное маховое перо. К нему, шлепая по сырым кочкам, подбежал Алешка:
- Это еще красивее, - выдохнул он, разглядывая изящный изгиб и блестящую поверхность пера.
- Пошли, куда посуше, - предложил Пашка, - подумаем, как их приделывать.
Они отошли от ручья и стали подниматься вверх по солнечному склону распадка. Минут через тридцать, на гребне сопки, они огляделись. Склон, по которому они пришли, был залит желтым медовым светом, противоположный склон тонул в синей тени, и даже отсюда можно было видеть, как вдоль него перемещаются призрачные комариные облака. Здесь, наверху, всегда дул ветер, и комаров сносило вниз.
- Смотри, там кто-то есть, - Алешка указал рукой.
В их направлении по северному склону гребня шагала маленькая человеческая фигурка. Человечек остановился, поднял голову и явно заметил их. Снова пошел, теперь уже точно к ним.
- Блин, - сказал Пашка, - куда ни пойди, везде кто-то бродит! Вроде малой какой-то… Чего он к нам прется?!!
- Не знаю… - сказал Алешка. - Он мешать не будет. Если что - прогоним.
Пашка кивнул. Они уселись на теплые плоские камни и разложили перед собой лук, тонкие ровные прутья, перочинные ножики, катушки ниток и перья. Перья, чтобы не улетали, придавили камешком.
- Ну, и чо? - спросил Алешка.
- Надо как-то крепить перья, - объяснил Пашка, - чтобы они ровными были и торчали одинаково с двух сторон стрелы. Ты крепи, как сам придумаешь, и я - тоже. Сравним, у кого лучше получилось.
Они взяли ножики и засопели от напряженных раздумий. Потом каждый начал резать прутик. Пашка расщепил конец прута и пытался закрепить перо в расщепе. Алешка старался процарапать кончиком ножа углубления в прутике, вложить в них перья и примотать нитками. Ни у одного из них толком ничего не получалось. Два пера уже были безнадежно испорчены, когда над камнями замаячила чужая черноволосая голова с узкими темными глазками.
Маленький бледнокожий мальчишка в пыльных брючках и синей спортивной кофточке подошел к ним на несколько шагов и остановился.
- Зайцев видели? - спросил он, отрывисто и нечетко проговаривая слова.
- А ты их чо, ловишь? - спросил Пашка.
- Нет, я зайцевое говно ем, - объяснил мальчишка.
- Зачем? - удивился Пашка и пристально поглядел в невозмутимое лицо незнакомца. - Ты вообще кто?
- Я - эвен. Вкусно, - ответил мальчишка сразу на оба вопроса.
- Вкусно? - снова спросил Пашка.
- Да, сладкое, - покивал головой пришелец. - Меня зовут Спиря. А вы кто?
- Индейцы, - сказал Алешка.
- А-а… - спокойно сказал Спиря. - А вы видели здесь зайцев?
- А у тебя глисты не заводятся? - спросил Алешка.
- Заводятся, - охотно подтвердил Спиря. - Мне их бабушка выводит. Она в больнице работает, медсестрой.
Он поморщился, вспомнив бабушку, глистов и больницу.
- Спиря, - спросил Пашка, - а ты умеешь перья к стрелам прикреплять?
- Да, - просто сказал Спиря. - Давай, покажу.
Он подсел к индейцам и взял в руки Пашкин ножик и прутик.
- Мне дед показывал, - пыхтя от усердия, гундосил Спиря.
Он аккуратно расщепил конец прута и вставил туда два подрезанных пера косым крестом. Потом подумал и для надежности обмотал голубенькими нитками с Алешкиной катушки. Подстругал острый конец стрелы.
- Все, - сказал он.
- А стрелять умеешь? - спросил Пашка.
- Да, пойдем покажу, - кивнул Спиря в строну кустов на дне распадка.
Возле ручья Спиря вложил стрелу в лук и пошел сквозь кусты, пригнувшись, шагая широко и плавно. За ним, подражая ему, сгорбатившись и раскорячивая ноги, шли Пашка и Алешка. Спиря недовольно морщился, слушая, как хлюпают их сапоги. Он делал вид, что раздражен, хотя его нисколько не раздражало присутствие этих русских. Ему нравилась их затея с луком и стрелами. Он хотел похвастаться, как умеет стрелять. Тем более что стрелять он не умел.
Дед-оленевод, низенький и толстый, приезжая в гости к детям и маясь бездельем в благоустроенной квартире, иногда одаривал Спирю крохами от наследия предков - пел ему, глядя в люстру, тягучие тундровые песни, учил делать стрелы при помощи кухонного ножа или бороться с волком. Волка, стоя на четвереньках, изображал сам дед.
- Уууу, кээре! За глотку хватай! За глотку! Выше! - кричал он Спире по-эвенски.
Показывал сам на себе, как именно нужно хватать, и тут же пытался укусить внука за воротник рубашки. Спиря валился на ковер и хватал деда за глотку. Скоро дед начинал кашлять. Потом долго сидел на ковре, смеялся и смотрел на внука радостными глазами-щелочками. Потом они шли на кухню, дед пил кирпичный чай и лениво курил старую, потертую трубку, давая иногда внуку затяжку-другую горького дыма.
- Кури! - говорил дед. - Комары кусать не будут.
Сейчас, в кустах, с чужим луком в руках, Спиря гордился тем, что он эвен.
- Вы волков не бойтесь, пока я с вами, - объяснял он русским. - Волки эвенов боятся. Мы их душим. Вот так!
Он показывал, как именно эвены душат волков. Потом спохватывался, снова пригибался и шел дальше. Алешка и Пашка знали, что волки тут не ходят никогда, но из чувства глубокого уважения к Спире даже немножко боялись волков.
Заметив куропатку на берегу ручья, шагах в десяти, Спиря присел. Алешка с Пашкой рухнули животами в ледяную воду между кочками. Куропатка недоуменно посмотрела на Спирю, моргая черными глазками на маленькой коричнево-серой головке, и стала аккуратно, боком, спускаться к воде, чтобы пощипать багульника.
Спиря поднял лук к груди, держа его горизонтально, натянул тетиву и показал кончиком стрелы на цель. Куропатка снова тупо уставилась на Спирю. Он отпустил тетиву, и стрела, мелькнув между ветками березы, воткнулась в куропатковую грудь. Птица свалилась в ручей и поплыла, барахтаясь вниз головой. Спиря обернулся:
- Я попал, - сказал он недоуменно и тут же поправился: - Я всегда попадаю!
Они вскочили и побежали вдоль ручья, догоняя быстро уплывающую добычу. Когда птицу достали из воды, она уже не дышала. Стрела вошла ей в грудь всего на пару сантиметров.
- Красивая, - сказал Алешка, разглядывая вблизи рябой узор перьев.
- А у кого дома мы ее жарить будем?
- Надо здесь, в джунглях, жарить, - сказал Пашка. - Щас костер разведем…
- А спички есть? - спросил Спиря. - Нет? Значит, так съедим.
Он посмотрел на закатившиеся куропачьи глаза, подумал, что никогда не ел сырого мяса, и вспомнил рассказы деда о том, что сырое мясо очень полезно.
- Мы, эвены, едим сырое мясо, - заявил он, подумал и добавил: - Поэтому мы сильные и можем душить волков.
Перемазавшись кровью и порезав палец, он Пашкиным перочинным ножиком кое-как освежевал тушку, снял с нее шкурку вместе с перьями. Внутренности выпустил на землю и спихнул ногой в ручей. Потом отрезал кровяно-розовый окорочок и укусил его. Укусил еще раз.
Пашка с Алешкой переглянулись.
- Леш, индейцы едят сырое мясо? - спросил Пашка.
Алешка поднял с камней тушку, отряхнул ее, повертел в руках, чувствуя на пальцах теплый жир и кровь. Зажмурился и укусил.
- Едят, - сказал он Пашке, открыв глаза. - Ничего так, вкусно.
Они с аккуратностью воспитанных мальчиков пообгрызли самые мясистые части куропаткового тельца и бросили остатки в ручей. Все трое ощущали победное удовольствие. Пашка с Алешкой были рады, что их затея с луком не провалилась, а Спиря млел, размышляя о том, какой же он все-таки настоящий эвен - стрелу изготовил, дикого зверя убил, сырое мясо ел.
Губы мальчишек блестели от птичьего жира.
- Спиря, - спросил Пашка, - а ты где живешь?
- У бабушки, - ответил Спиря и показал рукой куда-то в сторону.
- А ты, Спиря, хочешь быть индейцем? - спросил Пашка.
Спиря немного подумал, вспоминая мускулистых ирокезов в бабушкином черно-белом телевизоре, и уверенно сказал:
- Да.
- Классно! - сказал Алешка. - Только, знаешь, тебе надо будет делать для нас стрелы.
Спиря кивнул с холодной невозмутимостью последнего из могикан.
- И еще, знаешь… - помялся Алешка. - Индейцы ведь не едят заячье говно.
- Ладно, - с готовностью согласился Спиря. - Я и сам хотел уже перестать. Глисты. И зайцев здесь мало. Вы вообще видели тут зайцев?
Пашка с Алешкой переглянулись и пожали плечами. Конечно, это было не очень прилично для индейца - не видеть каких-то там зайцев.