- Не смогу, совсем руки не слушаются, похоже, отвязалась я. Попробуй сам! Это не сложно. Вот смотри! - И тетя раскрыла мне секрет своей вязки.
- В рукоделии, как и во всем, есть люди способные и есть талантливые, - назидательно говорила тетя, пока я неумело перебирал спицами. - Между этими людьми огромный водораздел, вернее, между ними огненная черта. Не всем способным удается перейти эту черту. Но надо пытаться… Кажется, у тебя есть кое-какие способности.
Как-то незаметно я втянулся в рукоделие, и вскоре в совершенстве освоил вязальное ремесло. Даже стал вязать быстрее тети. Конечно, во дворе я скрывал, что вяжу - ведь все-таки был мужчиной.
Через неделю у нашего крыльца меня подкараулила рыжая, вечно улыбающаяся девчонка, с сумкой шерсти.
- Ты уже поговорил с тетей? Не забыл?
- Все в порядке, - кивнул я, забирая шерсть.
Девчонка особенно широко улыбнулась.
- Огромное тебе спасибо!
Несколько дней я вязал ей кофту; полностью самостоятельно (ни тетя к нам не заходила, ни я к ней), но именно когда за кофтой пришла девчонка, заявилась и тетя. Я протянул девчонке свое изделие и она засияла так, что в коридоре стало светлее. Я уже собирался закрыть за ней дверь, как вдруг она заметила тетю и бросилась ее благодарить.
- Да что ты! - отмахнулась тетя. - Не меня благодари, а вон его! Это он связал!..
Девчонка на минуту онемела, улыбка с ее лица исчезла, покраснев, она опустила глаза и пробормотала:
- Какой ты молодец! Огромное тебе спасибо!..
Когда об этом узнали во дворе, ребята перестали меня ублажать подношениями, просить: "уговори тетю" - они просто требовали, чтобы я немедленно вязал. А тут еще пронесся слух, что я давно вяжу, и что моя тетя никогда и не умела вязать, и что у меня вообще нет никакой тети… Но в пик моей славы, встречаю улыбающуюся девчонку, а на ней кофта вроде бы моя, а вроде бы и не моя - вся подшита какими-то нитками.
- Что ты с ней сделала? - спрашиваю.
Улыбка девчонки перешла в кислую гримасу.
- Понимаешь, все время приходится подшивать твою кофту. Как надену, то тут то там расползается. У тебя какая-то странная вязка.
В это время мимо нас проходила моя тетя - каждый раз она возникала в самый неподходящий момент. Остановившись, тетя профессионально осмотрела кофту на девчонке и, обращаясь ко мне, сказала:
- Да, погрешности налицо. Видимо, ты не смог перейти огненную черту, - потом повернулась к девчонке: - Заходи вечером, перевяжу. Заодно поучишься сама. Каждая барышня должна уметь вязать. Вязание действует благотворно: успокаивает, дает время поразмышлять (почему-то тетю вязание совсем не успокаивало. Впрочем, может и успокаивало, трудно представить, какой бы она была, если бы не вязала).
За два вечера тетя перевязала мое неудачное творение. Неожиданно ее пальцы обрели прежнюю подвижность, во всяком случае с того дня она вязала ничуть не меньше, чем раньше. А рыжая девчонка стала ее постоянной ученицей. По словам тети, она перешла огненную черту легко, играючи, не получив ни малейшего ожога.
Зависть
Многие мои родственники были завистниками, можно сказать я жил в атмосфере всеразъедающей зависти. Так мать завидовала тете, которая блестяще вязала, лучше всех в нашем городке, а может быть и во всем мире. Тетя не оставалась в долгу и сильно нервничала от зависти, глядя как мать печатает на машинке. Отец, хотя и насмехался над дядей-холостяком, но втайне завидовал его здоровому образу жизни - самому отцу не хватало силы воли, чтобы избавиться от привычки курить и выпивать. Дядя-холостяк в свою очередь не на шутку завидовал славе своего брата-пожарного.
Видимо по наследству, и на меня однажды нахлынула эта проклятая зависть. Вначале это странное чувство не очень мучило меня, вселяло лишь беспокойство и раздражение. Я завидовал Генке, у которого были длинные руки. "Эх, мне бы такие руки, как у Генки, - думал я. - Уж я бы знал чем заняться. Длинными руками можно до всего достать. Свисают, например, из какого-нибудь сада яблоки, другим надо палку, чтобы их сбить, а длинной рукой - раз! Только протянул, и яблоко твое. Да что там яблоки! Все можно достать. С такими руками не пропадешь. Только Генка, дуралей, не догадывается об этом. Он увлечен волейболом - с утра до вечера знай себе по мячу лупит".
А ноги я хотел иметь Венькины. Он бегал как ветер, от всех мог убежать. "Нарву яблок и дам тягу. Попробуй догони!" - мечтал я и посмеивался над Венькой, который ходил на стадион, носился там как угорелый по дорожке. Я называл его "чемпионом мира по бегу среди старушек".
Еще я хотел иметь такие уши, как у Филиппа - большие, музыкальные. Будь у меня такие уши, я уж, конечно, первым заслышал бы сторожа в саду и дал бы драпака. Но Филипп и не подозревал о своих возможностях. Он занимался музыкой - без конца пиликал на скрипке.
"А голову неплохо иметь бы Петькину, - рассуждал я. - Петька, чудак, делает разные самокаты, а ведь с его смекалистой головой ничего не стоит смастерить какую-нибудь заводную машинку для сбора ягод. Пустил ее в малинник; она раз-раз, пособирала все ягоды, подъехала к тебе и ссыпала в карман".
Целыми днями я ходил взад-вперед по улице и всем завидовал. Все представлял, что сделал бы на месте своих приятелей. Обычно меня сопровождало штук пять дворовых собак; они по утрам поджидали меня у дома. Известное дело - дворняги любят тех, у кого полно свободного времени - всегда можно затеять какую-нибудь игру, осмотреть разные закутки, просто повозиться, что я и делал со своими лохматыми приятелями. Собакам же я доверял и свои сокровенные мысли о зависти. И они меня понимали. По-моему даже ухмылялись, когда мы встречали Генку, Веньку, Филиппа или Петьку.
Как-то прогуливаюсь с собаками, вдруг подходит весь взъерошенный Петька.
- Ты чего это все ходишь надутый? - спрашивает. - И все у заборов?
- Так, - говорю. - Смотрю. Думаю.
- Чего смотришь? Над чем думаешь?
- Да так…
- Завидую тебе! - вздохнул Петька. - Мне бы твое свободное время! Я бы многоместный самокат построил! Всем двором отправились бы в путешествие!..
- Все тебя в даль тянет, - хмыкнул я. - А между прочим, и здесь полно интересного. Совсем рядом, - я широко обвел рукой наши дома, сады и палисадники. Этим жестом я приглашал Петьку заняться конкретными делами, как подобает настоящему мужчине, а не какому-то мечтателю, который болтается в облаках. Но Петька не понял моего жеста, обиделся и отошел.
Осенью меня вдруг стала мучить зависть другого рода. Более серьезная, что ли. Эта зависть, словно яд, разъедала всю мою душу. Я завидовал Кольке, у которого была кожаная полевая сумка со множеством отделений. Завидовал Косте - его отец имел мотоцикл. По воскресеньям Костя с отцом отправлялись на рыбалку, и когда они мчали на сверкающей никелем машине, я прямо стонал от зависти.
В школе я завидовал отличнику Вадьке - ему все давалось так легко! Я корпел над учебниками, зубрил, делал шпаргалки, а он - только откроет страницу - уже все знает. Пятерка ему обеспечена!
Но совершенно особую зависть я испытывал, когда встречался с Надькой, той рыжей девчонкой, которой неудачно связал кофту. Эта зависть просто сжигала меня. Надька постоянно улыбалась; улыбка никогда не сходила с ее лица; по-моему, она улыбалась даже во сне. Обычно идет по улице, пританцовывая, что-то напевает, всем приветливо улыбается, со всеми здоровается по три раза на дню. От нее только и слышалось:
- Гена замечательно играет в волейбол. Я так люблю эту игру, - и расплывается в улыбке.
Или:
- Филипп - настоящий талант! Я так люблю музыку, - и пропоет что-нибудь и засмеется, да так, что зазвенит в ушах.
А уж Петьку она вообще считала гением; говорила, что на его самокате готова ехать хоть куда, и что вообще больше всего на свете любит путешествовать. И так постоянно: "это люблю и то люблю". И как не разрывалось ее сердце от такой огромной любви?! Меня прямо бесило ее любвеобилие и веселость.
Взрослые называли Надьку "девочкой с золотым характером"; ребята к ней так и липли - все хотели дружить с ней. От этого внутри меня прямо-таки бушевал завистливый пожар.
У меня с Надькой были сложные отношения. Как не встречу ее - хохочет мне прямо в лицо:
- Это твои телохранители? - кивнет на собак, которые плетутся за мной. - Вот просто интересно, от кого они тебя охраняют? - Потом посмотрит на меня как-то таинственно и добавит:
- Я так люблю собак, но почему они за мной не ходят? Только за тобой. Чем ты их заманиваешь?
- Ничем! - как я мог ей объяснить, что у меня с собаками много общего и что мы вообще понимаем друг друга с полуслова и с полулая. Именно с полулая - ведь я изучил и собачий язык.
Каждый раз после разговора с Надькой, я чувствовал - моя зависть переходит в злость. Из-за этой хохотушки Надьки я нервничал не на шутку.
Однажды при встрече Надька посмотрела на меня особенно таинственно и сказала без всякого хохота, только с легкой улыбкой:
- Завидую тебе! Все собаки к тебе тянутся. Наверно, ты хороший… Животные чувствуют людей…
Я хмыкнул - мне-то это было давно ясно.
- Завтра мама купит собаку, - продолжала Надька. - Поможешь мне ее воспитывать?
Надьке купили маленькую полупородистую собачонку пепельного цвета; ее назвали Ютой. Я, как специалист, подробно объяснил Надьке, чем кормить собаку, когда выгуливать, какие отдавать команды. Надька слушала предельно внимательно, при этом смотрела мне прямо в глаза и улыбалась.
Теперь мы с Надькой гуляли вместе: она с Ютой, а я со своими дворнягами. Как-то незаметно моя злость к Надьке уступила место совершенно другому чувству, еще более жгучему. От этого непонятного чувства я потерял сон, и только и ждал, когда мы отправимся на прогулку. Я по-прежнему завидовал жизнерадостности Надьки, но это уже была совсем другая зависть. Я завидовал ей как-то по-хорошему. Скорее, это даже была не зависть, а желание стать таким, как она.
Все чаще рядом с Надькой я тоже улыбался. Непроизвольно. Да и как было не улыбаться, если она то и дело восклицала:
- Смотри, как воробьишки купаются в пыли! Я их так люблю! Такие отважные птички - не улетают на юг, остаются с нами зимовать! Ну скажи, разве их можно не любить?!
Гуляя с Надькой, я начисто забыл все достоинства Генки, Веньки, Филиппа и Петьки; выбросил из головы полевую сумку Кольки, Вадькины пятерки и даже мотоцикл Костиного отца. Больше того, теперь я был уверен - все достоинства ребят, их способности и богатства - чепуха в сравнении с моими немыслимыми достоинствами. Какими - я не знал, но не зря же Надька проводила со мной все дни напролет?!
Теперь, когда мы с Надькой гуляли в компании собак, ребята кусали губы от зависти. Надька это не замечала, но я-то видел прекрасно. Чтобы ребят заело еще больше, я нарочно широко улыбался, а иногда и насвистывал что-нибудь веселое.
Чудеса, да и только!
В комнате у моей бабушки висела икона. По вечерам бабушка молилась и просила Бога послать здоровье всем родственникам, особенно мне, который, по ее мнению, был самым слабым.
- Бог все может, - говорила бабушка.
- Если он может все, почему ты не попросишь, чтобы он прислал нам денег? - спрашивал я, озабоченный тем, что наша семья жила в постоянной нужде.
Бабушка уклонялась от ответа или начинала туманно объяснять. Очень туманно. Потому я и не верил в Бога. Но однажды шел по берегу реки, рассматривал следы птиц на песке, разные спиральки, галочки, точки и лесенки. "Эх, - думаю, - послал бы сейчас Бог двадцать копеек. Сходил бы в кино или купил бы мороженое". И только об этом подумал, смотрю - передо мной лежит монета.
- Чудеса, да и только! - сказал я домашним, показывая монету.
Мать неопределенно хмыкнула. Отец съязвил:
- Беги туда, ищи еще, монеты обычно валяются кучно.
А бабушка сказала:
- Ничего удивительного. Бог выполняет многие просьбы, но не все. Естественно, не все. Иначе некоторые обленились бы вконец.
В другой раз мне надоела осенняя слякоть и я попросил Бога сделать зиму. Просто так произнес эту просьбу вслух, не очень-то надеясь на волшебство. И вдруг - к вечеру ударил морозец, грязь на дороге закостенела и в воздухе закружили крупные снежинки.
- Чудеса, да и только! - сказал я домашним. - Это я попросил Бога сделать зиму.
- Знаю! - бросил отец. - Он мне уже сообщил.
Мать посмотрела на меня, как на закоренелого вруна и хмыкнула вполне определенно. А бабушка сказала:
- Возможно.
В тот же день в моей голове родилась необычная мысль: "А что если Бог летает над домами и мучительно разгадывает наши желания и мечты?!". Чтобы Всевышний не тратил время на разгадки, я решил написать свои желания на клочке бумаги и прикрепить его где-нибудь перед домом на видном месте.
В то время я хотел завести собаку - это было моей заветной мечтой, которую отец постоянно разбивал.
- Плохо учишься! - говорил. - Не купим!
"Ну и не покупайте, - подумал я, когда в моей голове родилась необычная мысль. - Не покупайте! Бог пошлет". Я написал записку: "Бог! Мне нужен щенок" и прикрепил ее на калитке. На следующее утро чуть свет выбежал из дома и не поверил своим глазам - около забора сидел щенок. Это уже были далеко не простые чудеса - Бог явно прочитал мою записку.
К сожалению, в тот же день щенок сбежал от меня, но этот случай настроил меня на серьезный лад. Я составил большой список необходимых мне вещей: подзорная труба, граммофон, перочинный нож с десятью предметами… Целую неделю список висел на калитке, то и дело к нам заходили всякие любопытные и спрашивали:
- Эти, написанные вещи, продаются? Какова их цена?
Мне приходилось объяснять, для кого висит список. Некоторые относились к моим словам с пониманием, но некоторые недоверчиво улыбались, едко хмыкали и тем самым только злили меня.
Целую неделю висел список, но Бог так и не выполнил ни одной из моих просьб. Разумеется, я на него обиделся и перестал писать записки.
К этому времени я уже нахватал столько троек, что отец со мной не разговаривал, а мать запретила гулять на улице. И все из-за Бога! Ведь я только и думал о подарках с неба, а не о каких-то там уроках! В конце концов засел я за учебники, стал исправлять одну тройку за другой. Чем больше в дневнике появлялось четверок, тем чаще отец похлопывал меня по плечу и обещал подарить одну "штуку", а мать все настойчивее повторяла:
- Иди погуляй! Совсем без воздуха сидишь! Весь зеленый стал!
Когда я исправил все тройки, отец подарил мне - не подзорную трубу, конечно, но пенал - тоже достаточно ценную вещь. Мать сшила мне шорты, чтобы я не просто гулял по улице, но еще и бегал, "закалялся на свежем воздухе", - как она выразилась.
Я закалился хоть куда - никакие простуды меня не брали. И вот в этот самый момент я понял - всего можно добиться, если очень сильно захотеть и потрудиться. Мне даже стало немного стыдно за прежнее безделье и ожиданье "божьих подношений". Закаленный и ловкий, я почувствовал, что все могу! Могу побороть свирепого хищника, справиться с вооруженным бандитом. Сила придала мне уверенность: я ходил по улице расправив плечи, сжав кулаки - этакий добрый молодец, готовый в любую минуту прийти на помощь попавшим в беду. Мне постоянно хотелось кого-то спасти, кому-то сделать что-то доброе. Я вообразил себя - не Богом, конечно, но уж волшебником точно.
Только мне почему-то не везло в моих волшебных делах. Как-то заметил - в стакан киселя упала пчела. "Освобожу ее, - подумал, - покажет мне пчелиное гнездо с медом". Приподнял сластену за крылышко, а она внезапно ужалила меня. Потом решил избавить от привязи Юту, собаку соседки Надьки. "У собак хорошая память, будет меня защищать", - подумал и потянул Юту за ошейник, но она не поняла моего благородного порыва, вцепилась в мою рубашку и чуть не порвала.
- И почему так получается? - поделился я своим невезением с бабушкой.
Она усмехнулась:
- Ты делаешь добро, но прикидываешь, что за это получишь. Так нельзя! Это не добро! Добро должно быть бескорыстным. Вот если бы ты помогал людям, и при этом еще оставался невидимкой! Тогда было бы совсем другое дело. Святое дело. Ты стал бы настоящим волшебником!
После этого разговора я вышел на улицу и, стараясь быть невидимым, направился вдоль забора. "Чего бы такое сделать доброе? - думаю. - Какое-нибудь святое дело. Сделаю, и быстро исчезну".
Как назло, на улице никаких дел не было, и никаких записок не заборах не висело. "Хоть какая-нибудь старушка появилась бы, что ли, - подумал я. - И в руках несла бы две тяжелые сумки. Одну внесла бы в дом, а другую оставила бы у крыльца. Я незаметно внес бы в дом вторую сумку и исчез… Чудеса, да и только! - воскликнула бы старушка".
До вечера ходил по улице, но так и вернулся домой, не сделав святого дела.
А на следующий день у Надьки пропала Юта. Ребята обежали все дворы, облазили все закутки, но собаки нигде не было.
Я подождал, пока ребята и зареванная Надька разбрелись по домам, и вышел на улицу. Легкой, пружинящей походкой, совершенно невидимый, я прокрался мимо домов, словно тень скользнул на соседнюю улицу и очутился около магазина. "Там подвал, и Юта вполне могла в него провалиться, - размышлял я. - Во дворах ее нет, значит там, в подвале".
Чутье волшебника-невидимки меня не подвело. Я только заглянул в проем фундамента и сразу увидел ее, Надькину Юту. Она тревожно смотрела на меня и жалобно скулила. Спустившись в подвал, я увидел - лапы собаки зажаты ящиками из-под фруктов. Раскидать тяжелые ящики в полутемном подвале оказалось не так-то просто, но я все же справился с ними и освободил бедолагу. Юта сразу бросилась лизать мне руки. "Понимаешь, - как бы говорила, - за кошкой погналась и вот… угодила в этот сырой и страшный подвал".
Задворками, незаметно для всех прохожих, я провел Юту к дому Надьки и привязал за перила крыльца; сам спрятался за водосточной трубой, как и подобает волшебнику-невидимке.
Некоторое время Юта нетерпеливо топталась на крыльце, потом начала лаять, царапать дверь. Надька выбежала из дома, расплылась в улыбке, обняла собаку, поцеловала в нос.
- Юта, дорогая! Где же ты была?! - бормотала Надька, вне себя от радости, и вдруг выпрямилась. - Но кто же тебя привел и привязал?! Чудеса, да и только! - Надька задумалась, потом выдохнула:
- А-а, волшебники, точно! Ведь я же их просила!..