Как благодаря Жюльену никто в замке не стал рогоносцем
Вскоре и на кухне, и на скотном дворе, и на мостках для стирки, и в поле стали поговаривать, будто последний оставшийся в доме мужчина, скорее ангел, чем человек, умеет делать дамам детей через ухо, что уже давно казалось несбыточной мечтой!
Мадам Лакруа была на седьмом небе. Каждый вечер она увлекала Жюльена в свою комнату и достигала экстаза, отдаваясь противоречивым движениям души. Анжель ежедневно стирала белье и развешивала его с помощью Жюльена. Даже Жюстина с готовностью простила молодому человеку его первую неудачу и пускалась бродить с ним по окольным тропинкам, вкушая невинные радости на свежем воздухе. Таким образом, благодаря Жюльену, который довольствовался малым, ни Антуан, ни Матье, ни даже месье Лакруа не стали рогоносцами в полном смысле слова.
Отзвук этой славы достиг ушей Лизелотты. Она пожелала, чтобы Жюльен по утрам намыливал ей спину в ванне.
Для удобства Жюльен тоже залезал в ванну. Они намыливали друг друга - никогда еще оба не блистали такой чистотой. Лизелотта напевала песню Шуберта, когда надо было заглушить возгласы Жюльена. А Жюльен напевал песню Шарля Трене, когда белокурость Лизелотты расцветала под его рукой. Никто, по-видимому, не обращал особого внимания на доносившиеся из ванной голоса, распевавшие то в одиночку, то каноном, а часто в унисон. Лизелотта с легкой грустью смотрела, как вспененная вода, булькая, утекает в отверстие ванны. Одевались они неохотно.
Глава пятьдесят третья
Пуна печально уходит со сцены
Пуне пришлось вернуться в пансион. В отличие от святых отцов монахини на войну не собирались. Жюльен и тетя Адель проводили ее на станцию. Они стояли на платформе, вокруг ее маленького чемоданчика, и ждали поезда. Пуна держалась очень прямо и смотрела на убегающие вдаль рельсы. Ей бы хотелось, чтобы поезд уже стоял у платформы, тогда бы она сразу села и уехала. Адель, разумеется, давала ей наставления! Когда детей бросают, им обязательно дают наставления, с горечью думала Пуна.
- Мы с тобой будем писать друг другу каждую неделю, - сказал Жюльен.
- Да нет, не стоит! Тебе будет некогда!
Поезд подползал издалека, медленно-медленно. Пуне хотелось побежать ему навстречу. И сразу оказаться далеко отсюда! Далеко от дома, от Жюльена, - ведь Жюльену с ней давно уже не по пути! Она это знала! Она поняла все!
- Я все-таки тебе напишу, - настаивал мальчик. - Расскажу, как у меня дела.
Пуна взглянула на него, как ему показалось, с внезапной яростью.
- Я сказала: не стоит! Мне неинтересно, как у тебя дела!
И она залилась слезами. Жюльен и тетя Адель переглянулись. Адель ничего не понимала. А Жюльен понимал!
- Раньше ты не была такой плаксой! - заметила тетя Адель.
Поезд пронзительно свистнул и остановился. Пуна вырвалась из материнских объятий, схватила чемоданчик и, не поцеловав Жюльена, вскочила в поезд. Тетя Адель ожидала, что она выглянет в окно и попрощается с ними. Но Пуна больше не показалась, и поезд со стуком и лязгом тронулся.
- Мне грустно, что она уезжает в таком настроении, - задумчиво произнесла тетя Адель.
- Мне тоже! - признался Жюльен.
Что он еще мог сказать?
Глава пятьдесят четвертая
Жюльен и профессор философствуют
В скором времени профессор отладил свой доильный аппарат. Это было его последнее изобретение перед долгим перерывом. Однообразная и простая работа на ферме успокаивала его. Дни были заполнены, и некогда было думать о том, как придут немцы и заберут его и Лизелотту. И профессор охотно доил коров, стараясь не перепутать ведра с молоком и ведра с навозом.
Жюльен дал ему резиновые сапоги, чтобы он не пачкал лакированные ботинки. Если бы не бородка клинышком и пенсне, профессор прекрасно смотрелся бы на фоне крупного рогатого скота. Со своим причудливым доильным аппаратом и кухонным фартуком поверх жилета он был похож на ветеринара, производящего сложную операцию.
Постепенно коровы привыкли к велосипедному насосу.
Но профессор говорил, что скоро покинет Европу. Быть может, он окончит свои дни среди тибетских лам, живущих так близко к небу и к его животворной энергии. Жюльен говорил, что было бы большой ошибкой увозить белокурую красавицу Лизелотту к людям, которые моют лицо жиром яка, и профессор соглашался, что строгие обычаи этих восточных мудрецов не придутся по душе молодой здоровой девушке.
А еще он говорил, что если бы люди раньше узнали о его открытиях, связанных с оргиастической энергией Вселенной, войны, возможно, удалось бы избежать. Надо было работать больше, упорнее! Теперь уже было слишком поздно. Целые народы ополчились друг против друга, наиболее несчастные выказывали наибольшую решимость, а это, в свою очередь, давало им большие шансы на победу! Война, честолюбие, невежество окружающих, говорил он, представляют собой альтернативу жизни! С каждым днем Жюльен все больше вникал в науку профессора. С помощью Жюстины, Анжель, мадам Лакруа, Лизелотты он постигал тайну этой науки. И теперь он радовался, что его по молодости лет не отправили вместе с другими глумиться над Природой и здравым смыслом.
Он жалел, что не может поделиться этими истинами с Жюлиа, которую он любил по-прежнему, но которая оставалась холодной и неприступной. Как-то утром, увидев кузена, крадущегося на цыпочках из комнат прислуги, она презрительно бросила: "Вот чем ты занимаешься, пока мужчины воюют!", и с тех пор они почти не разговаривали.
Как объяснить ей, что он, Жюстина, Анжель, мадам Лакруа искупают грехи рода людского, те грехи, что несчастные герои поневоле совершают на войне?
"Вчера утром, - писал Эдуар, - наша разведка захватила двух немцев на велосипедах (вот и вся кавалерия, какой располагают эти бедняги!). При них не было оружия, что подозрительно, и они утверждали, будто заблудились, возвращаясь из отхожего места. Хитрость, шитая белыми нитками: в этом секторе есть только французские отхожие места. Я велел доставить этих шпионов в штаб полка, чтобы их допросили, расстреляли и т. д.".
Каждое утро Аньес перед всеми домашними читала вслух письма Эдуара с описанием его подвигов. Клер в это время вязала Шарлю варежки на зиму. Закончив чтение, Аньес с головой уходила в счета и неприятные хлопоты с ипотекой. Дела обстояли неважно, кредиторы становились все наглее. Аньес пожаловалась на них своему нотариусу, который ответил ей, что упомянутые кредиторы - евреи, а стало быть, франкмасоны, и что не следует доверять этим людям, особенно если не можешь вернуть им долги.
Клементина больше не пекла пироги с ежевикой - ягода сошла. Красавица-актриса располнела от всех этих сладостей и теперь сидела на диете: она хотела опять сниматься в кино, когда кончится война. Поздно ночью в комнате забытой звезды граммофон играл танго. Клементина засыпала, мечтая о будущей славе, о будущей молодости, а старенький фонограф с хрипением и урчанием завершал свою серенаду.
Глава пятьдесят пятая
Жюлиа падает в воду
Целомудренная Жюлиа возмущалась тем, что происходило в замке, однако возмущение не помогало ей заполнить образовавшуюся в сердце пустоту. Она могла сколько угодно изображать оскорбленную добродетель, встречаясь с Жюльеном, но от этого ей не становилось веселее. Горько было вспоминать, чем кончилась ее безумная любовь к Шарлю, горько было видеть, как ведет себя кузен! А главное, ей было до смерти скучно.
Она оказалась не у дел. Заготовка консервов закончилась. Она начала было вязать носки дяде Эдуару, но Клер отобрала у нее шерсть и спицы, чтобы связать варежки для жениха.
Правду говоря, Жюлиа не заставила бы себя долго просить, если бы Жюльен предложил ей поучаствовать в сельскохозяйственных работах. Она могла бы поменять подстилки коровам, которых предстояло перевести на зиму в коровник. Могла бы помогать в курятнике собирать яйца, насыпать в кормушки зерно, это ведь нетрудно! Но Жюльен ни о чем ее не просил. Может быть, именно поэтому она испепеляла его взглядом и в душе поносила за непристойное поведение.
Однажды она не выдержала. Она чувствовала себя слишком одинокой, слишком бесполезной, слишком далекой от жизни, которая кипела вокруг.
Женщины стирали в реке белье. Там были Жюстина, Анжель, мадам Лакруа и толстая старуха, которую звали матушка Дени. Они стояли на коленях у воды и, склонившись над доской, изо всех сил намыливали белье простым черным мылом. Жюльен тоже был у реки. Он наблюдал за стиркой, он болтал и смеялся с женщинами, охотно и непринужденно играя здесь главную роль.
И вот однажды Жюлиа спустилась к реке с корзиной белья. Она прошла мимо Жюльена, не взглянув на него, встала на колени у воды рядом с Анжель и достала из корзины кружевные платочки.
- Не надо, мадемуазель Жюлиа! Не ваше это дело!
- Нет, мое! Мое! Я тоже хочу работать!
- У вас даже доски нет, - заметила матушка Дени.
- А что, нужна доска? - удивилась Жюлиа.
Женщины расхохотались. Жюльен с улыбкой следил за этой сценой.
- Я дам вам свою, мадемуазель Жюлиа, - предложила Анжель.
Матушка Дени показала, как надо раскладывать белье на доске, как надо намыливать его размашистым движением руки и всей верхней половины туловища.
- Сильнее, мадемуазель Жюлиа! Трите сильнее!
Жюлиа старалась, как могла. Хотелось бы знать, хорошо ли она смотрится. Конечно, ее движениям недоставало гибкости, они должны были выглядеть неуклюжими. И зачем только она сюда пришла? Жюльен не сводил с нее глаз. Женщины тоже смотрели на нее. Казалось, все издеваются над ней. Что ж, пускай! Пускай издеваются! Она будет тереть изо всех сил, и белье у нее будет чище, чем у самой матушки Дени!
И тут она упала в реку.
Жюльен проводил ее домой. Ее хорошенькое платьице в бело-розовую полоску совсем промокло, юбка закручивалась и липла к ногам. Жюлиа всю трясло от унижения. Разумеется, они нарочно подстроили, чтобы она упала в воду.
- Да нет же! - возразил Жюльен. - Ты упала в воду потому, что ты девушка из хорошей семьи.
Пока она приводила себя в порядок, он ждал за дверью. И зачем это случилось? Теперь она его никогда не простит. Конечно, она была смешна! Маленькая задавака, которой только и нужно, что обратить на себя внимание, которая думает только о себе! Но разве это имеет значение? Он любил ее и такой.
- Можешь войти! - сказала она из-за двери.
Он сел на кровать рядом с ней. Она надела шерстяной халатик и закатала рукава, чтобы удобнее было вытирать волосы.
- Послушай, Жюлиа… Давай помиримся…
Она взглянула на него из-под руки. И улыбнулась.
- А мы и не ссорились!
Жюльен тоже улыбнулся.
- Верно! Мы не ссорились!
Жюлиа отложила полотенце и стала расчесывать волосы щеткой. При этом она склонила голову набок. Открылась ее белая нежная шея.
- Ты все еще думаешь о Шарле? - спросил он немного погодя.
Жюлиа замерла со щеткой в руке. Потом с силой дернула за волосы, чтобы расчесать спутавшуюся прядь. Ее лицо скривилось от боли.
- Можешь не отвечать, - сказал Жюльен.
Жюлиа отложила щетку и взяла гребенку. Она наклонилась и перебросила волосы вперед. И за этой шелковистой завесой тихо, как будто говоря сама с собой, произнесла:
- Я тоже иногда с грустью вспоминаю прошлый год.
Глава пятьдесят шестая
Как Клементина была похищена, а затем изнасилована пиратами
Дни шли за днями. Осень увенчала деревья остатками листвы.
Аньес получила письмо из коллежа, где учился Жюльен: там наняли новых учителей, и в конце октября должны были начаться занятия. Жюльен стал трудиться на полях и в комнатах с удвоенной силой. Вот так и вышло, что в день, назначенный для отъезда, он лежал в постели с высокой температурой.
- Все-таки он еще очень молод, - размышляла вслух мадам Лакруа, которая каждый вечер не обманывала мужа с этим молодым человеком. - Рано или поздно это должно было случиться, - мрачно заключила она.
- Он из-за нас перенапрягся, - подхватила Жюстина, потерявшая счет украшениям из жемчуга.
- Побыстрее бы он выздоравливал, - заметила Анжель, складывая простыню вдвое.
Жюльен трясся от озноба под толстой периной. Глаза у него лихорадочно блестели.
Сидевшая у изголовья Аньес проверяла у него пульс. Жюльен стучал зубами и тихо стонал.
Вошла Клементина с подносом, на котором дребезжали медицинские банки.
- Как он? - шепотом спросила она.
- Температура держится.
Аньес погладила пылающую щеку Жюльена тыльной стороной ладони.
- Жюльен, деточка, наша Клементина сейчас поставит тебе банки.
- Банки? - слабым голосом повторил Жюльен.
- Это очистит тебе бронхи.
Аньес и Клементина помогли ему приподняться и сняли с него пижамную куртку. Клементина села на кровать и поставила поднос себе на колени.
- Повернись на живот, малыш! - сказала она.
Жюльен с трудом повернулся. Клементина подожгла кусок ваты и засунула его в банку.
- Давай! Только расслабься!
И она ловко поставила банку ему на спину.
- Ох!
Аньес вдруг вся побелела.
- Ах! Как вы можете?..
- Я играла сестер милосердия в нескольких фильмах.
И поставила вторую банку.
- Ох!
- Ах! - опять вскрикнула Аньес и вышла из комнаты за секунду до того, как упасть в обморок.
- Не волнуйтесь, все будет хорошо!
И она поставила третью банку.
- Ох!
- Ну-ну! Это не больно!
Жюльен приподнялся на локтях и пристально взглянул на Клементину.
- Неправда! Это больно! - произнес он с мрачной убежденностью.
Клементина поставила четвертую банку.
- Мужчина ты…
- Ох!
- … или нет?
Когда она ставила пятую и шестую, Жюльен не проронил ни звука.
- Ну, вот и все!
- Не все! - сказал Жюльен.
- Как это - не все?
- Вы хотели знать, мужчина я или нет, верно?
Глаза Клементины широко раскрылись от изумления. Под юбкой! Да! У бедра! Эта рука! Она хотела встать, но другая рука схватила ее за талию. Как ей вырваться? Пощечина! Негодный шалопай заслуживает пощечины!
Жюльен и не подумал увернуться, он схватил и прижал к горячей щеке ладонь Клементины, которая уже злилась на себя за то, что ударила больного мальчика. Ведь у него жар! Болезнь повлияла на мозг, он сам не знает, что делает!
А Жюльен нежно лизал ладонь Клементины: он как больной зверек, подумала она, и глаза ее увлажнились слезами.
- Клементина! - стонал больной зверек. - Я хочу лизать вас!
- Ну конечно, бедный малыш! (Он это и делал!)
Свободной рукой она коснулась влажных от пота завитков на лбу Жюльена.
- Говорят, у меня получается очень хорошо, - продолжал он в бреду.
- Что получается, малыш?
- Каждый вечер я делаю это с Анжель, с Жюстиной и с мадам Лакруа, а утром - с Лизелоттой, в ванне!
И тут его рука проникла под трусики Клементины, до которой наконец дошел смысл сказанного. Она вскочила так порывисто, что разорванные трусики остались в руке дерзкого больного. Она хотела спастись бегством от юного безумца, позвать на помощь, если он будет гнаться за ней, но трусики! Не могла же она оставить у него в руке свое белье, даже разорванное! Что подумают люди? Пока она пыталась осознать тот факт, что ее репутация, розовый лепесток ее чести, нежный друг ее стыдливости теперь находится во власти похотливого юнца (Боже! Что он намерен с этим делать?), Жюльен прыгнул с кровати и встал перед ней. От резкого движения пижамные штаны упали, обнаружив явные признаки выздоровления!
- Будет вам, Жюльен! Успокойтесь!
Она отступила на два шага назад, но Жюльен сделал три шага вперед, и банки у него на спине застучали друг о друга.
- Жюльен! Милый Жюльен! Ты нас поранишь!
"Нас!" Она сказала: "нас"! С ужасом она поняла, что сказала "нас"! Что происходит? Жюльен взял ее за талию, притянул к себе. Она почувствовала, как колени ее подгибаются. Но пират не выпустил ее из объятий и железной рукой втащил на борт.
Она была почти без чувств, когда корабль поднял якорь. Словно сквозь пелену она услышала, как тяжелая цепь со скрежетом поползла вверх, а затем обрушилась на палубу. В это же время банки отделились от спины Жюльена и с громким стуком раскатились по полу. Клементина догадалась, что ее будут насиловать всей командой, и не стала сопротивляться. Чьи-то горячие руки (сколько их было, этих рук? Сколько всего было флибустьеров?) срывали с нее одежду, затем коснулись ее тела. Она была обнажена. Теплый, расслабляющий бриз южных морей овевал ее бедра, ее живот.