Отец и мать все время меня недооценивали; чуть ли не до десяти лет рассказывали мне сказки про аиста и капусту. Я делал вид, что верил, и посмеивался про себя. Из взрослых я восхищался только одним человеком - своим дядей (здесь я припоминаю общение с ним в послевоенное время, а в войну его призвали в армию, но вскоре комиссовали из-за ранения и контузии). "Вот дядя - это да! - думал я. - Это человек что надо!". Мать называла дядю "горе луковое", а отец - "бестолковый". Дядя, в свою очередь, называл отца "шляпой", а мать - "вафлей".
Дядя был непризнанным художником и жил на чердаке в доме напротив, жил разбросанно, неаккуратно (где снял одежду, там и бросил), зато свободно. Днем он рисовал, а с наступлением темноты отправлялся на другую половину чердака - в гости к друзьям, тоже художникам. Они много курили, пили портвейн и до хрипоты болтали о политике, что было далеко не безопасно в те годы - даже в нашем патриархальном городке. Когда-то дядя учился в строительном институте, но на втором курсе бросил учебу, сказал, что каждый дом должен быть произведением искусства, а у нас строят "типовые бараки - не дома, а горшки".
Каждую пятницу прямо на улице дядя устраивал выставку картин. Разложит работы, и всех уговаривает купить их, и говорит, что он "самобытный талант, которого, к сожалению, никто не знает".
Дядя писал вычурные картины - в них была масса экспрессии, но еле прослеживался сюжет - одни сверхяркие пятна. Интеллигентных, но неподготовленных зрителей это обескураживало, ярых приверженцев соцреализма выводило из себя. Странно, но и Домовладелец, ценитель "настоящей" живописи, непримиримый противник всего социалистического, ругал дядины картины за "бездушие, наплевательское отношение к натуре" и прочее, но все же заканчивал брань приободряющими словами:
- …Но, конечно, это лучше, чем на официальных выставках. Там вообще черт-те что, сплошная макулатура.
Мне тоже не нравились дядины картины - в них было много непонятного, а я любил все конкретное и ясное.
Во время дядиных выставок-продаж, кто-либо из прохожих непременно бросал:
- Не картины, а мазня.
Дядя хмурился:
- Невежды! Лопухи! Где им оценить мои творения! У них пустые души, нет духовного пространства.
Он собирал работы и, если в эти минуты я оказывался поблизости, срывал на мне раздражительность и злость, я был для него настоящим громоотводом, точнее, - подручной мишенью.
- И ты хорош гусь! - набрасывался он на меня. - Стоишь рядом, ушами хлопаешь. Нет чтобы разъяснить невеждам, кто твой дядя. Ты знаешь, кто самый лучший художник в нашем Отечестве?
- Кто?
- Я! Ты должен гордиться, что у тебя такой дядя.
Мы приходили на чердак и, развешивая картины среди балок, перекрытий и художнических атрибутов, дядя продолжал, уже несколько умеренным тоном:
- Да, я неизвестный, непризнанный, но запомни - скоро мои картины будут стоить целое состояние. За них будут драться лучшие музеи мира, - дядя взволнованно открывал портсигар и закуривал папиросу.
Каждую субботу дядя седлал велосипед и катил на речку; там рисовал "обнаженные модели, положительное и отрицательное изумление", а потом ходил по берегу и бодро покрикивал:
- Кого научить плавать? - и тихо добавлял: - За кружку пива.
По воскресеньям дядя направлялся к нам. Как только он заходил, отец брал газету и уходил на крыльцо, а мы садились пить чай: мать, дядя и я. После чаепития, убирая посуду, мать начинала говорить, что если бы дядя не увлекался спиртным, он уже давно стал бы строителем. На что дядя еле сдерживался, чтобы не расхохотаться:
- Строителем! Да когда я выпью, я чувствую себя Господом Богом! Вот так-то, глупая сестричка! А потом не забывай, я самобытный талант. Вот подожди, еще подсыплю перца в свои работы и все ахнут. Впрочем, что тебе объяснять! Ты этого никогда не поймешь. Я пошел. Не позволю тебе испортить мне воскресенье, зарядить меня отрицательной энергией.
- Жениться тебе нужно, характер станет помягче, - вздыхала мать, а дядя шел на улицу петь песни.
"Вот это жизнь! А у меня что? Сплошная канитель! Но ничего, - рассуждал я, - скоро начну жить самостоятельно. Ведь у меня уже есть невеста - Таня, девчонка с соседней улицы. Самая красивая и самая добрая. Мы скоро с ней поженимся, и тогда я наконец уйду от родителей. Мы будем жить, как мой дядя, на чердаке". Мысленно я уже все решил, оставалась чепуха - найти подходящий чердак да сообщить Тане. Она ведь ничего не знала. Даже о том, что является моей невестой. "Но это неважно, - думал я. - Как только найду чердак, обо всем ей скажу" (мысли о женитьбе посещали меня недолго, с неделю).
Моя невеста оказалась более решительной. Однажды собрала все свое мужество и первой подошла ко мне. Произошло это так. В то время я постоянно ходил в синяках и ссадинах. Не потому что любил драться, хотя, конечно, и без этого не обходилось, но в основном, потому что всюду лазил: на заборы, на лестницы, столбы, чердаки - на все, на чем бы ни останавливался взгляд. Случалось, когда слишком переоценивал свои возможности, срывался и летел вниз. Чаще всего мне везло. Так, с подоконника я свалился на кучу опилок, с чердака - в копну сена, с сарая - в бочку с водой. Но еще чаще плюхался на землю. Каждый раз, увидев у меня кровоподтек или лиловую отметину, отец говорил:
- В один прекрасный день ты сломаешь себе шею, так и знай!
Все взрослые меня не понимали. Только и слышалось:
- Этот сорвиголова плохо кончит.
Зато среди ребят я был героем. Каждый мой очередной синяк они рассматривали, как новый орден. Особенно мной восхищалась Таня. Она всегда стояла в стороне и смотрела на меня тревожно и нежно. А однажды, когда я свалился с березы и, прихрамывая, побрел домой, она подошла и прошептала:
- Ты умеешь хранить тайны?
- Умею, - выдохнул я.
- Тогда дай слово, что никому не скажешь.
- Про что?
- Про то, что сейчас тебе скажу.
- Даю слово, - выдавил я и замер от любопытства.
А Таня опустила голову и тихо проговорила слова, от которых мне стало так приятно, что я покраснел.
Через несколько дней Таня с родителями уехала из нашего города, и больше я никогда ее не видел. Первое время, пока о ней еще вспоминали во дворе, меня так и подмывало рассказать эту тайну, но каждый раз я вовремя пересиливал себя и сдерживался. До зрелого возраста я умудрился разболтать все свои тайны, только эту, самую маленькую, храню в себе до сих пор. Может быть, потому что с того времени уже никогда не добивался такого успеха, хотя и старался вовсю.
"Самые счастливые"
Однажды осенью дядя в своем палисаднике поджег листву. Мы с Вовкой Вермишелевым прибежали на наш участок и тоже запалили небольшой костерчик, но наша листва быстро вспыхнула и прогорела. Тогда мы с Вовкой подбросили в пламя стебли подсолнухов, потом сухие прутья и разные травы. Но и они скоро прогорели. А тем временем дядин костер все полыхает, даже сильнее прежнего.
- Что это у него так горит? - спрашивает Вовка, проявляя некоторую обеспокоенность. - Пойдем посмотрим!
Прибежали мы к дяде, а он забор ломает и рейки кидает в костер и, судя по улыбке, очень доволен собой.
- Ты, дядь, что делаешь?! - ужаснулся я.
- Что?
- Забор ломаешь!
- Ну и что? Ну скажите, зачем нужен забор?
- Как зачем? Отгораживаться.
- Отгораживаться! - передразнил дядя. - От кого?
- От всех!
- От всех! Противно слушать… И серьезно ошибаетесь. Если вы хотите отгородиться от всего мира, то ничего у вас не получится… Я буду жить без забора. Мне не от кого отгораживаться.
Дядя отломал еще несколько реек и неким ритуальным жестом бросил в костер (даже в негодовании он был артистичен).
- Заборы просто дурь, сооружения исключительных бездарностей. К тому же - типичный пример бесполезного использования строительного материала. Ну, пусть кто-то стащит у вас десяток яблок. Это же ерунда. Нельзя из-за одного плохого человека от всех отгораживаться.
Эту речь я воспринял как руководство к действию и вечером предложил отцу сломать и наше ограждение, слово в слово повторив дядины доводы. Хотя отец и недолюбливал дядю, но все же изгородь сломать разрешил. А потом и другие соседи поломали ограды и на их месте вытоптались тропы. Только Домовладелец забор оставил.
- Так спокойнее, - сказал.
Иногда ни с того ни с сего дядя начинал писать картины в более-менее реалистическом духе, а потом, так же внезапно, раздаривал их, причем делал это с четкой направленностью: бабушке дарил кошек, матери - цветы, отцу - акварели про рыбалку, шоферу дяде Феде - индустриальные пейзажи, мне - автопортреты. Дядя подарил мне штук двадцать автопортретов. Несомненно, этими подарками он преследовал определенную цель - постоянно напоминал мне, чей образ жизни я должен перенять. Только зря он старался - я и так его боготворил: как-то даже, в порыве восхищения, брякнул:
- Ты, дядь, великий!
- Ну уж, не преувеличивай, - хмыкнул мой кумир несколько оторопело, но тут же приосанился:
- Хотя, должен сказать, мне нравится ход твоих мыслей. Склонность к преувеличениям - признак талантливости. Ты это, рисование совсем-то не бросай. Ведь художники, и вообще все творческие люди, самые счастливые. Они живут двойной жизнью: реальной и воображаемой… И запомни - ты мой настоящий друг.
Великим не великим, но необыкновенным человеком дядя был бесспорно. В шмеле он видел пчелиного медведя, в вечерних тенях - змей, в свисающих ивах - фонтаны, в нашей улице - целую страну, а в каждом человеке художника. Например, дядю Федю, к которому испытывал особую симпатию - оба были большими любителями крепких напитков - называл "художником по механизмам", сапожника дядю Игната - "художником по обуви", а старого водопроводчика - "художником по трубам". За необычные поступки многие называли дядю чудаком. Некоторые и вовсе считали его чокнутым, но так считали только слишком заземленные люди, ведь как ни посмотри, а в каждом необыкновенном человеке есть странность, иначе он и не был бы необыкновенным.
Как-то дядя устроился работать художником по оформлению витрин и за короткий срок переделал внешний вид всех магазинов в нашем городе. Вместо безвкусных стеллажей, заваленных в большинстве своем аляповатыми товарами, он сделал современные просторные витрины с двумя-тремя красивыми вещами. Некоторые витрины дядя решил как декоративные витражи - они были похожи на гигантские калейдоскопы. На таких витринах дядя не выставлял вообще никаких вещей, давая понять, что в этом магазине товары в рекламе не нуждаются.
Дядины витрины имели большой успех. Мимо них нельзя было равнодушно пройти. Они гипнотизировали прохожих. Даже те, кто ни в чем не нуждался, заходили в магазины и что-нибудь покупали. Магазины стали перевыполнять планы, и дядя, естественно, щедро вознаграждался. Первые его заработки ушли на погашение долгов, последние - на покупку машины.
- Деньги надо тратить на впечатления, - объявил дядя. - Машина мне нужна как воздух. Я буду везде ездить, наблюдать жизнь, рисовать положительные и отрицательные изумления. И вообще, когда уезжаешь, растягивается время - уехал на неделю, а кажется, отсутствовал год - всегда столько всего случается.
Дядя купил подержанную "эмку" - ободранную, исковерканную колымагу с раскоряченными колесами. Тем не менее, купив это "сокровище", дядя как бы перешел в высшее сословие людей - владельцев собственного транспорта.
Недели две дядя только и делал, что смазывал "эмку" маслом, разбирал и промывал в керосине разные ее части. Ездил редко и никого не возил. Большую часть времени он только запускал двигатель и прислушивался, как тот работает, да со страхом посматривал на гараж-сарай, который от вибрации грозил развалиться. В те дни дядя по всем улицам собирал болты и гайки, и постоянно носил их в карманах, как мальчишка, да еще посмеивался:
- У детей один игрушки, у взрослых - другие.
Пожалуй, так оно и есть. Уж что-что, а владельцам автомобилей никогда не бывает скучно. Много раз из-за машины дядя забывал о друзьях и работе. Мне кажется, что и одной из основных причин дядиной холостяцкой жизни тоже была эта "эмка". Она отбирала все дядино время, ему даже некогда было найти жену. Но здесь следует оговориться - дядя все-таки не терял надежду ее найти. Во всяком случае, в кабине "эмки" постоянно красовались портреты разных киноактрис: Любови Орловой, Дины Дурбин, Мэри Пикфорд. Причем они часто менялись, и не потому, что дядя был легкомысленным, просто его требования непрерывно повышались.
Со временем дядя стал ездить чаще, правда, все время забывал доливать в бензобак бензин, а в радиатор - воду, поэтому его "эмка" то и дело начинала чихать и отчаянно дымить, смотря по тому, что именно дядя забыл налить.
Дядина машина была очень капризна - могла на ходу свернуть в сторону, хотя дядя и не думал крутить руль, а иногда ни с того ни с сего вообще останавливалась, и тогда ее трудно было сдвинуть с места. Чего только не делал дядя в такие минуты: давил на кнопку стартера, крутил заводной ручкой - ничего не помогало. Машина стояла как вкопанная.
- Издержки частной собственности, - вздыхал дядя.
К счастью, в такие моменты рядом всегда оказывались знающие люди. Вначале эти любители техники стояли в стороне и с состраданием или усмешкой смотрели на дядины мучительные потуги. Затем подходили ближе и начинали давать советы; под конец, засучив рукава, лезли помогать. Постепенно помощников становилось больше и каждый предлагал свой вариант ремонта, ссылаясь на многолетний опыт. Частенько между помощниками возникали нешуточные конфликты, которые продолжались и после того, как общими усилиями машину все же заводили. Дядя уезжал, а помощники, охваченные боевым пылом, долго еще доказывали друг другу свою правоту.
Замечательные люди эти незнакомые помощники! Забыв про все свои дела, они часами могут разбирать твою машину или смотреть, как ты удишь рыбу, и в ответственный момент помочь сачком. И главное, их помощь всегда бескорыстна.
Обкатав "эмку", дядя начал возить на ней родных и знакомых и, разумеется, прежде всего меня. Я был главным дядиным пассажиром, и могу достоверно засвидетельствовать, что первое время дядя водил машину совершенно безответственно. Во-первых, за рулем просматривал газету, снимал или надевал рубашку, причесывался и пел. Причем, если пел веселую, зажигательную песню, мы неслись так, что прохожие шарахались в стороны, а если грустную - машина еле плелась.
Однажды во время дядиного переодевания за рулем, я в испуге крикнул:
- Дядь, что ты делаешь?! Мы чуть не врезались в дерево!
- Вот в этом чуть-чуть и все дело, - ухмыльнулся дядя. - Классный водитель все делает чуть-чуть лучше обычного. В жизни все держится на мелочах. И в искусстве тоже. В искусстве все дело в нюансах, деталях.
Во-вторых, дядя останавливался под всеми мостами - загадывал желания. Остановится и что-то бормочет (вероятно, хотел приблизить момент, когда из "непризнанного" художника превратится в художника, увенчанного славой, и встретит женщину, которая имела бы достоинства всех кинозвезд). Стало быть, стоит дядя под мостом и отрешенно шевелит губами. Сзади сигналят, а он вроде и не слышит. Пока не загадает, ни за что не тронется.
В-третьих, дядя постоянно всех подвозил. Идет по шоссе какой-нибудь человек, дядя притормозит и спросит:
- Вас не подбросить?
Только незнакомец возьмется за ручку, а дядя добавляет:
- Но с условием - расскажете интересную историю.
Незнакомец замешкается, потом улыбнется и полезет в машину. А в пути обязательно что-нибудь расскажет. Оглядываясь назад, я теперь думаю, что это дядино условие было не что иное, как поиск интересного сюжета для работы. Я даже убежден в этом, поскольку не раз замечал, как он подолгу дотошно расспрашивал обо всем того или иного попутчика. Правда, в то время находились люди, которые, зная дядину доброту, так и норовили использовать "эмку" в корыстных целях. Зайдут к дяде и прямо с порога - напористо, бестактно:
- У тебя машина на ходу?
И, если дядя кивал, канючили:
- Старина, дорогой, выручай! Надо срочно отвезти то-то, туда-то.
Через несколько месяцев после приобретения "эмки" дядя решил совершить путешествие по стране. С этой целью закупил маршрутные схемы и справочники, но никакого снаряжения не покупал.
- Так будет интереснее, - горячо сообщил мне. - В слишком подготовленных путешествиях нет самого главного - приключений.
Выбрав маршрут, дядя начал подыскивать напарника.
- Каждый живет по своим законам, - объявил мне, - но есть и общие, которым необходимо подчиняться. Один из них гласит: "Возьми в дорогу надежного товарища".
К будущему спутнику дядя предъявлял высокие требования: чтобы он разбирался в машине не хуже дяди, чтобы не был очень толстым, то есть не занимал слишком много места в машине, чтобы умел петь и разбирался в живописи, а главное, имел покладистый характер и чувство юмора. Посмотрев на себя со стороны, я пришел к заключению, что один к одному отвечаю всем дядиным требованиям. Больше того, по моим подсчетам выходило, что сверх нужных качеств у меня есть еще масса дополнительных. Явившись к дяде, я предложил себя в напарники.
Дядя внимательно меня выслушал. Он умел слушать. Нелишне заметить - немногие это умеют. Большинство умеет слушать себя, а дядя умел слушать других. Он никогда не перебивал, когда говорил его собеседник, и смотрел ему в глаза без всякой усмешки, внимательно и просто.
Долго дядя размышлял над моим предложением. Ходил, заложив руки за спину, хмыкал и морщил лоб, потом заявил, что для первой поездки его, пожалуй, устроил бы человек и с меньшим количеством достоинств, а меня он непременно пригласит в более далекое и опасное путешествие. В конце концов, так ни на ком и не остановившись, дядя нарушил "общий закон" и отправился в поездку один. Целый месяц от него не было известий. И вдруг однажды он появляется на нашей улицы… шагающий с рюкзаком.
- Это все, что осталось от "эмки", - с горечью сказал мне, кивнув на рюкзак.
С дядей произошла нелепая история: где-то на Кавказе он вышел из машины сфотографировать горы при заходящем солнце и "необычные эффекты". Навел фотокамеру на далекие вершины, установил выдержку и нажал на спуск. Потом обернулся, а "эмки" как не бывало. Оказалось, дядя забыл поставить машину на ручной тормоз, и, пока фотографировал, она преспокойно скатилась в пропасть. Спустя несколько лет дядя вообще стал противником всякого транспорта.
- Транспорт, - говорил он, - ненадежная штука. Самолет в большой степени зависит от погоды. На поезд никогда не достанешь билета. Пароход укачивает и еще как! Для машины нужен бензин и запчасти, с ней много возни - вот еще забивать этим голову!.. И вообще, в жизни всего не успеть, надо выбирать самое ценное и интересное. Так что, и не говорите мне про транспорт. Я путешествую только пешком. Самый надежный способ передвижения. Сам себя никогда не подведешь, - после этого дядя непременно добавлял: - Я не навязываю свое мнение. Пожалуйста, покупайте машины и поддавайте жару. Скатертью дорога! Только смотрите, не пожалейте потом!