- Потрясающе! Подари мне что-нибудь, я повешу на самое видное место. Я и не знала, что ты замечательный художник. Ты добьешься больших высот, я уверена, - театральным жестом она показала на потолок, как бы предсказывая Вадиму путь в бессмертие. - Но почему таких картин мало на выставках? В основном румяные доярки, какой-то наигранно-бодрящий оптимизм? Объясни мне, у вас что, тоже есть привилегированные, которые создают официальное искусство, то, что нужно чиновникам?
- В каждой области они есть, - хмыкнул Вадим. - И есть разные идолы, дутые популярности. И есть талантливые, которые с коммерческим цинизмом делают то, что нужно. Но это ведет к нравственной коррозии. Двум богам служить нельзя.
- Это верно, - Тамара достала из сумки сигареты.
- У нас честный художник поставлен в трудные условия, - продолжал Вадим, - но он отстаивает свое, это главное.
- Как все-таки ужасно, что чиновники диктуют художникам, что рисовать, поэтам - что писать, талантливый зависит от бездарного, - Тамара недовольно топнула и, не переводя дыхания, объявила с жесткой торжественностью:
- Но, к счастью, ты прав, не все идут против своей совести. Я, например, никогда не шла на такие сделки. И ты, я уверена, тоже. В любых обстоятельствах можно сохранить честь и совесть.
Первая неделя их совместной жизни прошла легко, с долей игры:
- Королева, у тебя хорошая кожа, почти как у меня, - шутливо возвещал Вадим, когда они были наедине.
- Хм, хорошая! Как у тебя!.. У меня потрясающая кожа. А руки?! Ты видел у женщин такие руки?!
- Да, в самом деле пластичные. Твои руки созданы для того, чтобы обнимать меня.
- Хм! Почему все мужчины так уверены в себе? Считают себя единственными в своем роде.
- Так ты и всерьез возомнила себя королевой. Даже из туалета выходишь царственно, словно там сидела на троне…
По утрам Вадим подвозил Тамару к театру "на класс", сам спешил на Сокол работать. После класса Тамара звонила, говорила - "ужасно соскучилась и жду к обеду". Часа в три, когда Илья приходил из школы, Вадим приезжал и они втроем усаживались за стол. Тамара прекрасно готовила, и Вадим сразу это оценил.
- Отличные обеды готовишь, Том. Ты, наверно, закончила кулинарные курсы?
- Ага. И курсы кройки и шитья, - поспешно откликнулась Тамара. - Я все умею делать. И считаю, каждый мужчина должен все уметь. А то есть - гвоздя не могут вбить.
- Я тоже так считаю, - согласился Вадим. - Но мне жаль тратить время на это, и чаще хожу в столовые. Я не привередлив, питаюсь урывками, если заработаюсь, так вообще забываю о еде.
Тамара вскинула голову:
- Это никуда не годится. Так можно довести себя до язвы желудка. Но ничего, я займусь твоим питанием. В этом отношении у нас, балетных, армейский режим: по утрам творог и геркулесовая каша, днем плотный обед, на ужин что-нибудь легкое…
- Чай и коньяк, чтобы снять напряжение, - вставил Вадим.
- Напрасно смеешься. Это помогает.
- И сигареты тоже?
- Нет, курение мешает дыханию. Это дурацкая привычка. Я недавно стала курить. Нервы пошаливают. Но я обязательно брошу.
До спектакля они гуляли в саду "Эрмитаж", и неугомонная Тамара все рассказывала:
- …В училище у нас был преподаватель, ужасный сластена. С фамилией Синенький. Когда-то был неплохой танцовщик, но сгубил себя пирожными, заработал кучу болезней. У нас ставили отрывки из балетов, а после премьер устраивалось "торжественное чаепитие". Так вот, на этих чаепитиях Синенький ужасно суетился: подсаживался к директрисе, к заслуженным артистам, развлекал анекдотами и молотил пирожные. Очистит один угол стола, пересаживается на другой. И как в него вмещалось, ведь был ужасно хилый?! Впрочем, все тощие прожорливые, по себе знаю. "Береги себя", - сказали ему как-то, а он не понял. "Чего уж там! Наверное, так и сгорю на сцене" - сказал. По слухам сгорел, но от обжорства…
Тамара презрительно фыркнула, но сразу заулыбалась:
- А девчонки у нас были замечательные, и наша дружба была искренней, не то что теперь. Как только у одной появлялся поклонник, на свидание приходили все. Стояли в стороне, и если молодой человек не нравился, пели для подруги фокстрот, если был так себе - танго, а если нравился - вальс. По этим мотивчикам определялась цена каждого ухажера… А еще у нас была одна девочка… - жестикулируя, с жаром Тамара начала новую историю.
Вадим не переставал удивляться ее импульсивности, неуемному темпераменту.
- …У этой девочки все трагично сложилось. Мы еще тогда заметили у нее странный вкус - она одевалась во все зеленое. Ее и звали "крокодильчик". У нее и правда было узкое лицо, зеленоватые глаза и зубы чуть вперед. Она вязала игрушки - зеленых крокодильчиков. И мы как-то на день рождения подарили ей чучело маленького аллигатора. И вот, представляешь… она вышла замуж и у нее родился ребенок с редкой болезнью: с крокодильей кожей. Какая-то шелушащаяся кожа. Ужас какой-то!
- Том, ну что ты рассказываешь какую-то чертовню? - усмехнулся Вадим. - Расскажи что-нибудь светлое.
- Ну, извини, - Тамара прижалась щекой к плечу Вадима, но тут же отпрянула в замешательстве: - А почему чертовню? Это жизнь. Жестокая правда. Нельзя же говорить только о красивостях, разных художествах. Жизнь есть жизнь. Я за тех, кто крепко стоит на земле и не витает в облаках… А светлое… Светлое было, как только меня взяли в театр. Тогда намечались гастроли в Америку и из нашей группы решили взять одну танцовщицу. Меня или Браславскую. Худсовет хотел взять Браславскую, но выступила Уланова и настояла, чтобы взяли меня. Узнав об этом, я потом подошла к ней и поблагодарила. А она, знаешь что сказала? "Я, Тамарочка, не за вас выступила, а за искусство". Вот, что значит великая балерина!
В один из дней стояла необычная погода - какая-то прощальная летняя теплынь. "Эрмитаж" был залит солнцем, сад покрывала яркая подстилка из листьев, от деревьев исходил крепкий древесный запах. Неожиданно нахлынуло много посетителей, и администрация, решив напоследок придать саду дополнительную эффектность, включила фонтан.
- Все это в нашу честь! - ликовала Тамара во время прогулки по саду. - И солнце, и фонтан!
Охваченная внезапным порывом, она запрокинула голову, раскинула руки и протанцевала что-то, поднимая ворох золотистых листьев. Потом подбежала к Вадиму с громким возгласом:
- Ты сделал меня счастливой! - чмокнула его в губы и рассмеялась отрывистым смехом. - Давай, знаешь что? Искупаемся в фонтане! Пусть нас считают чокнутыми, а мы счастливые!
- Конечно, окунемся, - невозмутимо сказал Вадим, считая, что она попросту разыгрывает его, проверяя на готовность к подвигам.
Но Тамара не шутила.
- Дом рядом, побежим и переоденемся!
Она обезумела от радости, ее лицо горело, волосы разметались по плечам. Схватив Вадима за руку, она потащила его к фонтану.
- Остановись! Что за ерунду ты придумала? - пытался охладить ее пыл Вадим. - Мы же не дети.
- Дети! - Тамара отпустила его руку, перешагнула барьер и, шлепая в туфлях по воде, вбежала под бьющую струю; ее волосы и платье сразу намокли и прилипли к телу, но она продолжала сиять.
- Вылезай сейчас же! Простудишься! - нахмурился Вадим и добавил с легкой иронией: - Не забывай, ты нужна мировому балету!
Фонтан окружили любопытные, послышалось хихиканье. Одни видели в этой вздорной выдумке немыслимое пижонство, другие - отклонение в психике купальщицы. Только когда Вадим метнул в сторону Тамары суровый взгляд, она вышла из воды.
- Тебе стыдно за меня, да? Не сердись! - стряхивая капли, она направилась к дому. - А вообще, что здесь особенного! У людей сплошные условности, живут в каком-то упакованном мире, точно в футлярах. Не люди, а отливки. Да еще осуждают! Кто им дал право меня осуждать?! Захотела и искупалась.
"В самом деле, что здесь особенного? - подумал Вадим. - Она живет раскованно. Ее поведение не укладывается в привычные рамки, так это и замечательно".
Иногда они заходили в "Эрмитаж" и после спектаклей. Сидели на скамье обнявшись, покуривая. Случалось, на соседних скамьях тоже сидели парочки, и тогда со стороны весь сад представлял живописную романтическую идиллию. Постепенно парочки уходили, но некоторые засиживались, пока не появлялись милиционеры.
- Все, красавцы, хватит целоваться! - не без юмора покрикивали стражи порядка. - Сад закрыт! По домам! До завтра!
Известно, когда начинают совместную жизнь молодые люди, им легко подстроиться друг под друга, у них еще не сложившиеся характеры, нечеткие убеждения, не устоявшиеся привычки, но с возрастом все сложнее, особенно если встретились два одинаково своевольных и независимых человека. Между ними непременно возникает накал, их любовь напряженная, дерзкая. Нужно отдать должное Тамаре: она сразу, без противоборства, во многом отдала лидерство Вадиму. С первых дней он начал менять домашний уклад в ее доме, и она восприняла это с покорностью. Прежде всего Вадим настоял на том, чтобы Илья, встававший рано, сам себе готовил завтрак и сам чистил свою одежду.
- Том! - сказал он. - Ты делаешь из подростка парниковый цветок. А ты, Илюша, просишь у мамы три рубля перетягивать спицы на велосипеде. Неужели сам не можешь сделать?! Тебе уже девочки названивают. Ты уже мужчина и должен все делать своими руками. Иди сюда, покажу, как перетягивать спицы.
Вадим научил Илью разбираться в автомобиле, и по вечерам, когда Тамара была в театре, они копались в "Москвиче". Несколько раз уезжали за город и Вадим учил парня водить машину. У Ильи наступил тот возраст, когда общения с матерью стало недостаточно, и как только в доме появился мужчина, да еще художник и автомобилист, подросток обрушил на него все накопившиеся вопросы. Они подружились сразу; Илья не мог дождаться приезда Вадима, Тамара только и слышала:
- Дядя Вадим сказал… Дядя Вадим считает…
Вадим тоже радовался, что сразу сумел завоевать сердце подростка, что у него появился восторженный слушатель и помощник; ему вдруг захотелось передать парню свой опыт - не только автомобильный, но и жизненный - и, конечно, он испытывал определенную гордость, что ему доверена юная восприимчивая жизнь.
С каждым днем Илья все сильней привязывался к Вадиму, и другая женщина радовалась бы, но в Тамаре вспыхнула ревность. Этому способствовала и некоторая небрежность сына по отношению к ней, в его словах стали проскальзывать нотки мужского превосходства.
- Это ты виноват, - упрекнула она Вадима с грустной полуулыбкой. - Из-за тебя я потеряла у него авторитет. Мы жили дружно, а ты вносишь смуту…
- Том, мальчишка, естественно, тянется к мужчине. Мать не заменит подростку отца, а то, что он грубит, я с ним поговорю.
- Я вообще для вас стала только домработницей.
- Ну уж! - Вадим великодушно обнял Тамару. - Не преувеличивайте, королева!
- Именно! Не отхожу от плиты.
- Так это основное предназначение женщины. Важно, для кого готовить… Ты и должна быть послушной, приветливой и нежной. И молчаливой. Говори лишь одну фразу: "Как скажешь, дорогой", - заключил Вадим в полушутливом тоне.
- Тебе нужна просто дура, резиновая кукла, которая всегда будет улыбаться и говорить: "Ты гений! Роден и Пикассо - тьфу в сравнении с тобой!". Ты забыл, что я тоже личность.
- В наше время все женщины стали решительными личностями - и в этом их трагедия.
- Ты диктатор. Теперь я понимаю, почему ты до сих пор не был женат. Тебе нужна королева на правах служанки.
- Точно. Ты должна быть и царицей, и рабыней.
- Ты хочешь меня растоптать. Я только все должна. Кормить тебя с золотой ложки не надо? А что должен ты?
- Заботиться о тебе, наполнять твою жизнь смыслом.
- Хм! Посмотрим, как это у тебя получится.
Через неделю к Тамаре приехала мать, тучная старуха с морщинистым лицом. Тамара недолюбливала ее, это Вадим понял еще раньше; как-то она сказала:
- Мать настоящая торговка. Ей только стоять за овощным прилавком, а она была женой золотого человека - моего отца, известного патологоанатома. Он был умным, общительным. В наш дом всегда приходили студенты, а мать ворчала, что устроили балаган, грубила студентам, пилила отца. Она и вогнала отца в могилу раньше времени… Жадная, всю жизнь копила деньги. А когда отец умер, отгрохала ему памятник за десять тысяч на Донском кладбище. Теперь каждое воскресенье ездит туда, льет слезы, чтобы все говорили, как она его любила… Еще Илюшу настраивает против меня!
Илья любил бабку, она много времени проводила с ним, когда Тамара уезжала на гастроли. В выходные дни они часто ездили в парк на аттракционы, ходили в кафе-мороженое…
В первый же свой визит старуха попросила Вадима подробно рассказать о себе, потом заикнулась о том, что "нерегулярные деньги - это плохо", а главное, она "не уверена, что его полюбит Илюша". Тамара побелела от негодования.
- Это еще что такое?! Еще раз скажешь подобное, уйдешь из моего дома! И забудешь, что у тебя есть дочь и внук!
В растерянности старуха пробормотала проклятие и направилась к входной двери. Вадим не ожидал от Тамары такой вспышки гнева. Он понимал, что разругавшись с матерью, она продемонстрировала серьезность отношения к нему, но все же это выглядело жестоко. Вадиму стало неловко, что семейный разрыв произошел из-за него.
Когда старуха ушла, Тамара бросилась к Вадиму.
- Не обращай внимания, милый. Она ничтожество! Больше ее здесь никогда не будет.
А ночью шептала:
- Я так счастлива, что у меня есть ты. Я думала, что настоящая любовь начинается красиво: представляла знакомство у моря, в пустынных дюнах или где-нибудь в заснеженном лесу на лыжне, но все произошло намного проще и прекрасней!
Обычно, сделав иллюстрации к очередной книге, Вадим занимался живописью. В момент знакомства с Тамарой он писал серию "Пейзажи Пахры". Эту серию он начал давно, не раз ездил на этюды, сделал кипу набросков, но вдруг почувствовал, что не может выработать свое отношение к увиденному, "импровизировать на тему". Ко всему, раньше, в период "неустанного поиска красоты и правды" - как его называл Вадим, - он писал полотна в скупых тонах, в основном натюрморты - устойчивый предметный мир. В тех работах была предельная ясность, строгость, монументальность - они, точно резьба по камню, подкупали четкостью, чистотой формы. "В наше суетливое время надо вносить гармонию и покой", - говорил Вадим приятелям. Но, задумав "Пейзажи", он начал работать в новой лирической манере, мягкими, многоцветными мазками. "Тема сама подсказала форму, - объяснил приятелям. - Форма не подчиняет содержание, а работает на него. Но в то же время - в форме весь секрет, в ней личность художника". И вдруг новая манера, свободное обращение с материалом завели его в тупик. "Надо же, все есть: искренность, жизненность, - нет искусства!" - злился Вадим.
Как-то он заработался: переписывая холсты, потерял ощущение времени. В тот день к Тамаре приехал в полночь.
- Господи, я думала, что-нибудь случилось! Где ты был? - в ее глазах была паника.
- Заработался, - Вадим устало снял пиджак.
- Неправда! - ее глаза сузились в пронзительный прищур. - Я звонила.
- Заработался, не слышал.
- А соседи?
- Том, что за подозрения?! Этого еще не хватало!
Заметив, что Вадим чем-то расстроен, Тамара перешла на примирительный тон:
- Ты всегда такой точный, я не знала, что и подумать… Идем на кухню, ужин давно остыл.
За столом она спросила:
- Что-нибудь не получается?
- Делаю черт-те что! - махнул Вадим рукой. - Старые работы в новой упаковке. Я же тебе говорил про серию пейзажей?
Тамара кивнула.
- Так вот, ничего не получается. Какой-то дьявольский круг.
- Я уверена, все будет хорошо. Вот увидишь, милый. Ты просто переутомился, тебе нужно отдохнуть. Нельзя работать на износ… Это ж саморазрушение… Сейчас все спешат, не досматривают, не дочитывают, не додумывают, а ты все делаешь на совесть и потому немного сломался… У меня тоже так бывает: не получается что-нибудь, и все тут. До этого все шло без задоринки, а тут вдруг - на тебе! Ноги - прямо ватные, руки падают как веревки. "Прекрасно! - тогда я говорю сама себе. - Нужно подкопить силы, Томуся". Я отдыхаю два дня и с новым разбегом знаешь как делаю! Это помогает в девяноста случаев из ста.
- Не знаю, - сдавленно выдохнул Вадим. - Иногда уверен, делаю стоящие вещи, а иногда кажется, не сделал главного - не создал свой мир, не нашел свою жилу и не разработал ее… Хватаюсь то за одно, то за другое…
- Что ты говоришь! - вспыхнула Тамара. - У тебя прекрасные картины. И ты должен верить в то, что сделаешь еще более значительные вещи. Да если бы я сомневалась в себе, разве ж я стала бы солисткой!.. И каждый должен стремится быть лучшим, - помедлив, сказала она. - Человеку не пристало растворяться в обществе. Я за сильных, предприимчивых, не боящихся конкуренции.
Она знала, что такое творчество; в дальнейшем, почувствовав угасающий запал Вадима, приободряла его - при этом все переводила на свою работу, не пытаясь вникнуть в суть его терзаний, но и это многого стоило. В ней таилась недюжинная властная сила.
В конце концов Вадим закончил серию, но после вернисажа, на котором Вадим познакомил Тамару со многими художниками, она несколько изменилась - стала ревновать его к приятелям… В компании художников она вообще скучала, сидела замкнутая, неприступная. Вся ее жизнь была связана с театром, и многое вне сцены для нее, взрослой женщины, оставалось непонятным. Она оживала только, когда речь заходила о театральной жизни - с жаром начинала пересказывать балетные новости и всех приглашала в театр, а после спектакля звала к себе, устраивала застолье. Она сразу понравилась приятелям Вадима, и в конечном счете это сыграло немаловажную роль в его привязанности к ней, но сама Тамара в каждом из художников видела массу недостатков.
- Знаю я эти колонии художников, - говорила Вадиму. - Они все глупые какие-то… Некоторые нарочно изображают из себя идиотов, создают ореол таинственности… Вот смотри, этот чрезмерно ругает себя, выставляет в нелепом свете, а ведь это тоже пижонство… Оборотная сторона эгоизма, да еще невероятная уверенность в себе… Ко всему он жадный. Хвастается гонорарами, а все покупаешь ты, а он чашки кофе никому не купит.
"В самом деле, - думал Вадим. - Какого черта, он гребет деньги лопатой, но трясется над каждой копейкой".
- А у этого, посмотри, какая жуткая женщина! Как ему не стыдно с ней появляться!
"Действительно, дурак", - заключал Вадим про себя.
- И что ты с ними встречаешься, не понимаю, - пожимала плечами Тамара. - Им только бы болтать, а тебя ждет дело…
Случалось, впервые столкнувшись с человеком, она тут же бесцеремонно его разбирала.
- Как ты можешь так сразу судить о человеке, ведь ты его совсем не знаешь? - удивлялся Вадим.
- А я это чувствую. Я уверена в этом. Да и человек с таким невыразительным лицом что может сделать? У него постная физиономия, ему все неинтересно.