Немного в стороне от маленькой таблички с надписью "Префектура Ямагата" цветут нежно-сиреневые тюльпаны "Уильям Копленд". А у таблички с надписью "Префектура Ниигата" бросают им вызов ярко-алые и светло-зеленые "Прайд-оф-Гарлем".
А вокруг снуют клерки, родители с детьми, многие ходят с фотоаппаратами наперевес, буквально касаясь друг друга плечами.
"Вот если бы они все разом вдруг заметили, что я существую…"
…Если бы это произошло, то сейчас здесь никого не было бы. Тюльпаны, наверное, цвели бы себе, как и раньше, но на залитых полуденным солнцем дорожках парка не осталось бы ни души.
"Либо я, либо они - третьего не дано. Стоит им меня заметить, как они сами тут же и исчезнут. Прекратят свое существование. А вдруг не прекратят? Вдруг попытаются снова не замечать меня, чтобы я исчез?.. Впрочем, мы еще посмотрим, кто кого. Они живут внутри заведенного порядка. Мелочь какую-нибудь из лавки стащить и то не могут. А я… В моей жизни нет необходимости. Даже если я убью кого-нибудь, мне ничего за это не будет. Я, как приговоренный к смертной казни, могу делать все что угодно. Все что угодно…"
Он остановился, подставил ладони солнцу. Человеческая рука устроена очень просто, но вместе с тем очень функционально. По крайней мере она не настолько гротескна, как, например, человеческое ухо. Толстая кожа ладони прорезана крохотными морщинками, под кожей - тонкий слой нежного мяса. И все то, что называется злом, делается этими вот руками.
…Под деревом белела пошлая гипсовая статуя, изображающая обнаженную женщину.
Тэйдзо оторвался от созерцания своей ладони. Рука была, без сомнения, чем-то посторонним. Невозможно смириться с тем, что, оставаясь частью его тела, рука существует сама по себе.
…Пошлая гипсовая женщина стояла под деревом в окружении маргариток и маков. Она вся сияла белым. Казалось, что ее высохшая гипсовая кожа покрыта толстым слоем белил.
Тем не менее, похоже, эта штука вполне отвечает здоровым вкусам здешних горожан. Симпатичный папаша фотографировал своего десятилетнего мальчика, поставив его прямо перед статуей.
- Сынок, сдвинься немного вправо. Стоп-стоп-стоп. Слишком много. Давай обратно влево. Совсем немножечко. Вот так. Молодец! Теперь не двигайся.
"Как странно, что я так отчетливо слышу все, что он говорит, - подумал Тэйдзо. - Каждое произнесенное слово, такое осмысленное, поучительное, указывающее и упорядочивающее".
Тэйдзо пошел дальше.
На скамейке у большой клумбы сидели в ряд четыре призывника. Один из них сплюнул. Слюна, похожая на молодую чистую сперму, на мгновение блеснула в воздухе и упала на землю.
…Откуда-то доносится музыка. Вернее, обрывки музыки. Они доносятся со стороны густой рощи.
Тэйдзо подумал, что начался концерт на Летней эстраде. Он свернул на тропинку, петляющую между деревьев. На сцене - пустота. Круглое, ничем не заполненное пространство было прижато сверху полусферическим навесом, опиравшимся на некоторое количество тонких колонн.
С небольшого холма сразу за Летней эстрадой была видна открытая выставочная площадка, поблизости от которой красовался столб с громкоговорителем. Именно из него раздавалась эта пыльная скрипучая музыка. Впрочем, она неожиданно прервалась, и громкоговоритель произнес следующее:
- Господин Морита из Министерства промышленности и торговли. Господин Морита из Министерства промышленности и торговли. Вас ждет господин Ямакава. Пожалуйста, подойдите к главному входу.
Тэйдзо уселся на одну из деревянных скамеек, ряды которых полукругом расходились от Летней эстрады.
Он не имеет к этому никакого отношения. Он не "тот, кто женщиной рожден", как у Шекспира в "Макбете". На скамейках тут и там сидели студенты, служащие, женщины, дети, лежали бродяги, накинув на себя извечные лохмотья; три уборщицы в белых фартуках и платках сидели рядком и оживленно о чем-то разговаривали, дети играли в салочки, перепрыгивая со скамейки на скамейку… короче, все это не имело к Тэйдзо никакого отношения.
"Даже если я удавлюсь, то через секунду снова оживу. Это уж точно, - подумал Тэйдзо. - И если пулю в лоб себе пущу - все равно воскресну".
Можно было бы проделать что-нибудь в этом роде перед здешней публикой и заработать кучу денег… Но он тут же оставил эту затею. Слишком уж это было по-детски.
Люди садились, вставали, лениво прохаживались взад-вперед. Никто не видел Тэйдзо. Никто не догадывался о его существовании.
Молодая нежная хвоя кедра, тянувшего свои ветви к Летней эстраде, казалась покрытой тонким слоем светло-зеленого снега. Голуби, как грязные колченогие мыши, сновали между скамеек у людских ног, беспрерывно покачивая своими круглыми головками. На их шеях топорщились перья цвета маслянистой сточной воды. Иногда, прижав свои красные лапки к животу, голуби веерами разворачивали крылья и перелетали с места на место над самой землей.
Среди праздной толпы Тэйдзо остро ощущал свою чужеродность, он чувствовал себя твердым речным камушком, подмешанным в вареный рис. Если такой камушек вдруг попадет на зуб, люди негодуют, но если он на зубы не попал, а сразу устремился в глотку, то его проглатывают и даже не замечают.
В такие моменты Тэйдзо обычно начинал притворяться перед самим собой, что его занимают какие-то повседневные мелочи.
"Главное не забыть! По дороге домой нужно купить в канцелярской лавке три красных карандаша. Еще позвонить Одаваре и поблагодарить его за запеченного в чешуе морского карася, которого он мне прислал. А завтра в шесть часов я встречаюсь с Савамурой в забегаловке, позади часового магазина на улице Г. Не забыть отдать ему книги. Перед тем как выходить, надо будет проверить, не протерлись ли носки на пятках. И еще - обязательно зайти в аптеку за лекарством от желудка, купить упаковку в сто таблеток…"
Как назло, он не взял с собой блокнот. И через пять минут он забудет все, что собирался сделать. А даже если и забудет? Кому от этого плохо? Он в жизни не встречал никакого Одавары. И никто ему не присылал морского карася. И никаких встреч в обозримом будущем не предвидится. Чужих книг у него нет, и вполне возможно, что и желудка тоже нет, хотя насчет желудка трудно сказать что-то определенное.
…Как бы то ни было, деревья в парке уже окутались молодой листвой, мирно светило солнышко, скамейки полукруглыми рядами расходились от пустовавшей сцены.
Интересно, почему эти люди не сидят к сцене спиной? Наверное, они поворачиваются лицом к эстраде просто по привычке, ну, или, может быть, от лени… Круглая сцена была абсолютно пустой. Но все сидели, обратив лица к эстраде, словно внимая какой-то несуществующей музыке.
Сейчас что-то произойдет! Да, сейчас на самом деле что-то происходит. Где-то в недрах мегаполиса вспыхивает пожар, люди гибнут в аварии, убийца лишает свою жертву жизни, совершается крупная кража, а в дальних странах под ударами снарядов один за другим падают на землю солдаты. И единственный, кто не имеет к этому никакого отношения, - это Тэйдзо.
А здешняя публика, несмотря ни на что, сидит на скамейках с глупыми, довольными лицами. Одна из уборщиц чешет бок. Наверное, комар укусил.
У подножия холма на лужайке у выставочной площадки трепетали разноцветные флаги. Над рядами домов, по ту сторону парка, в мутном воздухе висел немного наискосок рекламный воздушный шар.
Громкоговоритель выплевывает в сонное небо свою скрежещущую музыку. Вслед за вальсом заводит пошловато-печальную модную песенку.
Тэйдзо снова встал со скамейки. Пошел куда-то. Смешался с толпой, и она медленно понесла его в сторону выставочной площадки.
- Вот бы завтра такую погоду…
- Он парень-то не вредный. Он такой.
- Значит, вы уже все оформили?
- У меня просто слюнки текут.
- Вот дерьмо! Я так и знал.
- Но он действительно так думает. Я не вру! Он мне сам об этом говорил.
- Знаете, когда я была студенткой…
- Ну прекратите же меня дразнить, противный!
Обрывки разговоров навязчиво лезли ему в уши. Яркая, пестрая россыпь слов. Погода! Оформить! Слюнки! Студентка! …Все они такие значимые. В каждом скрыт, должно быть, важный для кого-то смысл.
Круглая выставочная площадка была обнесена высокой загородкой из дюралюминия.
На входе, и справа и слева, стояли две огромные вазы с цветами, на стене через каждые два метра висели флажки: коричневые, зеленые, синие, желтые. Налево от входа была стоянка. Там, возбужденно поблескивая, стояли в ряд несколько автомобилей и мотороллеров. Огромные буквы плаката, висевшего внутри, можно было прочесть даже снаружи: "Многоотраслевая транспортная промышленность…" Здесь выставлялись новые автомобили и запчасти для самых разных моделей.
Тэйдзо вместе со всеми прошел в ворота выставки.
Пространство вдоль загородки было разбито на множество отдельных секций. Над самой ближней к входу секцией висела табличка с числом 660. Достаточно было взглянуть на эту табличку, чтобы понять, сколько здесь собралось народу. В центре площадки стояли самые новые модели. Дети, не переставая, давили на клаксоны.
Площадка была окутана пылью, поднятой множеством ног. Пыль потихоньку оседала на новые автомобили, отчего их покрытие утратило свой свежий блеск. С удовлетворенными, серьезными лицами люди слонялись по площадке, останавливаясь то тут, то там, чтобы прочесть рекламную брошюру с объяснениями.
Тэйдзо, задевая встречных плечами, подобрался наконец поближе к одной из секций. Здесь были разложены блестящие стальные детали, разрезанные поперек и выставившие напоказ свою искусно выполненную сухую анатомию. Рядом были поясняющие таблички:
16005 диск
RH 6 дюймов диск
R 8 дюймов диск
R 17 дюймов диск
L600G диск
LG обод
7 дюймов обод
Диски и ободы для автобусов и грузовиков должны выдерживать гораздо большую нагрузку по сравнению с колесами легковых машин, поэтому для их изготовления используются высококачественные материалы.
В следующей секции под табличками типа: "Передние фары, выполненные в соответствии с международными стандартами" или "Известные по всей Японии сиденья для автобусов фирмы "КОИТО"" - были разложены сделанные по последнему слову техники фары и сиденья, от которых захватывало дух.
"Тормозная накладка"… "фрикционная накладка муфты"… здесь было бесконечное множество запчастей, щеголявших друг перед другом своими названиями. Энергичный молодой человек в рабочем комбинезоне громко объяснял что-то одному из посетителей, слегка одуревшему от выхлопных газов всех этих профессиональных терминов.
Тэйдзо поплелся дальше. У него давно уже торчал в ботинке гвоздь. Только раньше этот гвоздь ему не мешал, а тут вдруг словно опомнился, проявил свою зловредность и теперь почти на каждом шагу больно колол его в пятку.
Тэйдзо дошел до середины зала, остановился у полукруглого заборчика, за которым была разбита клумба с фиалками. На большом стенде позади клумбы висела большая красивая схема, озаглавленная "Как делают автомобили".
Как делают автомобили… Ну, и как же?.. Тэйдзо пристально рассматривал схему. Из мелких деталей складывался мотор, колеса крепились к корпусу, и вот уже в правой части рисунка маленький синенький автомобильчик готовился выехать на улицу из белых ворот маленького домика с красной крышей, возле которого цвел прекрасный садик.
Тэйдзо решил прочитать схему наоборот, потому что счастливый маленький автомобиль и вся разноцветная идиллия вокруг показались ему абсолютно нереальными, чем-то таким, во что невозможно поверить.
В результате у него получилось вот что: голубая легковушка сперва лишилась корпуса, потом осталась без колес, потом рассыпалась на отдельные мелкие части, которые в свою очередь распались на еще более мелкие части - с левого края на схеме была изображена кучка разнокалиберных деталек. Все эти шестеренки казались такими же случайными, как маленькие речные камушки, с той только разницей, что они были сделаны из железа. Стоило снять заклепку, и они рассыпались железной росой. Как будто эти упрямые детальки только и мечтали о том, чтобы разлететься во все стороны. Они словно забыли, что единственная причина их существования - это неуклонное служение логике. В них чувствовалась беспримесная, пугающая свобода. Шестерни с заклепками поблескивали, готовые в любой момент разлететься по сторонам, рассыпаться в железный прах.
На стенд пеленою упала темная тень, заслонила схему. Тэйдзо поднял глаза к небу - на месте солнца теперь висело рыхлое облако. Но небо вокруг облака все так же голубело. А вокруг Тэйдзо… Он оглянулся - в радиусе пяти метров не было ни души.
Смешавшись с толпой, шагает не спеша убийца, держит руку в кармане. У него над головой голубое небо, под ногами - пыльная земля. Присев на корточки, он кормит голубей…
"Довольно драматично все складывается", - подумал Тэйдзо, продолжая неторопливый шаг. Как получилось, что в настоящем он не имел ни к чему отношения, а в прошлом был крепко-накрепко связан с другим человеком, с убийцей?
Кругом шум и гам, скрежещет громкоговоритель, гудят клаксоны, и он ходит, шаркая ногами, посреди этого городского праздника, где всё бесплатно. Только и всего. Приложив руку к щеке, Тэйдзо цокает языком. На щеке - она и сюда добралась - тонким слоем лежит пыль.
"Я все-таки это сделаю. Выйду из себя. Закричу…" Однако ему не с кем поговорить, и он продолжает молчать. Вот автомобиль новой модели стоит, обнесен белым заборчиком. С пассажирского места в окно выглядывает розовый целлулоидный пупс.
Тэйдзо увидел за заборчиком нечто очень странное. Видно, кто-то счел это подходящим украшением: на белой крыше автомобиля стоял аквариум в форме куба. За стеклом скалы, песок, водные растения - самый обычный аквариумный интерьер. Три рыбки - белые с красным, одна - черная с белым. Они плавали, поводя своими хрупкими, как фарфоровая ваза, плавниками.
Кому же это пришло в голову: посреди суматохи автомобильной выставки украсить автомобиль стеклянным кубиком? Кому пришло в голову налить в кубик воды и посадить туда рыбок? Выходит, в мире и правда существуют такие вещи, как неосознанное зло или неосознанное добро… Мысль об этом чаще всего приходит в голову именно в такие моменты.
Тэйдзо еще раз взглянул на аквариум. Можно было постоять и поразглядывать его подольше - времени у него было предостаточно, солнце все так же щедро дарило свой свет. Но он не стал смотреть, развернулся и ушел. И растворился в толпе все прибывающих и прибывающих на выставку людей…
Тэйдзо скрылся из виду, растворился среди толпы… Я облегченно вздохнул. Достал сигарету, прикурил. При свете дня огонек спички был почти не виден. Спичка потухла, и я, как всегда, отправился на прогулку по ярким полуденным городским улицам.
ДУША ГОР
1
В наши дни много чего говорится о проблеме развития энергетических ресурсов. Некоторые люди считают, что иностранные кредиты на эти цели во многом способствуют колонизации Японии западными странами. При этом, как ни странно, мало кто знает, что большинство плотин, построенных в Японии до войны, тоже были воздвигнуты на "западные" деньги. Чтобы поднять гидротехническую промышленность, представители энергетических компаний ездили тогда в Америку оформлять заем на общую сумму в триллион и сколько-то сотен миллиардов йен.
Так что проблема выплат по задолженностям гидротехнической промышленности, которую теперь обсуждают все кому не лень, возникла отнюдь не сегодня. Более того, были люди, вся жизнь которых крутилась вокруг этой проблемы и которые сделали себе на этом не только имя, но и солидный капитал.
Минэкити Кувабара родился в одиннадцатый год правления императора Мэйдзи, в городе Исэ, в семье лесопромышленника.
С детских лет Минэкити подолгу пропадал в горах и был не понаслышке знаком со всеми породами деревьев, древесиной которых торговал его отец. Он легко мог вскарабкаться по любому стволу, и его цепкие, как у обезьяны, ступни были такими жесткими, что могли без малейшей усталости выдержать путь по горным тропам и в десять, и в двадцати ри.
В тот год, когда мальчик пошел в школу, отец взял его к себе в работники. Минэкити тогда уже ходил в горы с топориком и мог, дотронувшись до ствола дерева, сразу назвать его цену.
С двадцати лет он рубил лес в верховьях Исудзу-гава, сплавлял его по реке и заработал на этом столько денег, что у отца его от удивления округлились глаза. Тогда-то Минэкити и прославился своим безудержным кутежом в борделях Исэ. В те золотые времена молодежь еще не знала утонченных забав - связав соломенной веревкой десятерых женщин, он переходил из пивной в пивную, таская всю компанию за собой.
Ежели какая-то гора приходилась ему по душе, Минэкити отправлялся туда валить лес. И вскоре в округе Исэ не осталось ни одной горы, которой бы он не знал как свои пять пальцев. И Минэкити, с детства не особо сильный памятью, впоследствии превратился в человека, которого про какую деревню на карте ни спроси, он, не сходя с места, расскажет, что там за лес и сколько его там растет.
С детских лет Минэкити очень любил играть в го. В горы всегда брал с собой игральную доску, которую сам же и сделал из побитого при сплаве дерева, садился у мшистого подножья криптомерии и начинал игру с кем-нибудь из рабочих. Бывало, дождь льет как из ведра, а Минэкити сидит неподвижно - ход обдумывает. Струи дождя со всей силы хлещут по игровой доске, и вот самая сильная сдвигает одну из игральных костей. А Минэкити, даже не заметив, что его противник давным-давно сбежал от дождя в укрытие, грозно кричит: "Куда двигаешь, мой ход!"
В тридцать два он был горячим сторонником передачи императорских лесных хозяйств в частные руки, подал императору петицию с требованием перепоручить заботу о горных лесах жителям его родной деревни и даже отправился за ответом к императорскому министру Хатано, да только дальше порога его не пустили.
В десятые годы правления Тайсё, к тому моменту, как Минэкити исполнилось не то сорок пять, не то сорок шесть, он владел огромным лесом в префектуре Гифу. Люди звали его "лесным царем". Именно тогда был разработан план строительства плотины на реке Сёгава.