- Не надо лишних слов, капитан! В Ираке обходятся без резолюций ООН. И, как вы верно заметили, если говорить об этой ситуации, вы действительно даже не на нашей территории.
Капитан понял, что дальше блефовать бесполезно. Он как можно медленней собрал паспорта, и они с аль-Такрити вышли обратно в зал. Едва они появились там, как члены экипажа "Пан Американ", сидевшие до этого на скамейках, поднялись со своих мест и принялись расхаживать туда-сюда, постоянно меняя направление и разговаривая друг с другом во весь голос.
- Скажите, чтобы они сели, - прошипел аль-Такрити, глядя на снующих в разные стороны людей.
- Что вы сказали? - переспросил капитан, прикладывая руку к уху.
- Скажите, чтобы они сели! - рявкнул аль-Такрити.
Капитан нехотя отдал приказ, и через несколько мгновений его коллеги уже сидели. Но разговаривать при этом не прекратили.
- И скажите, чтобы они заткнулись!
Капитан не спеша обошел зал и обратился персонально к каждому из своих людей с просьбой говорить потише.
Цепкий взор аль-Такрити прошелся по всем скамейкам транзитного зала. Капитан же смотрел на бетонную площадку, где в это самое время французский самолет выруливал на взлетную полосу.
Аль-Такрити пересчитал присутствующих и сильно разозлился: в зале было лишь четырнадцать членов экипажа "Пан Американ". Он с нескрываемой злостью оглядел весь зал и пересчитал их еще раз.
- Похоже, все четырнадцать человек на месте, - заявил капитан, когда раздал паспорта экипажу.
- А где человек, который сидел рядом с вами? - приказным тоном спросил аль-Такрити.
- Вы имеете в виду моего старшего помощника?
- Нет. Человека, похожего на араба.
- Но в моем экипаже нет арабов, - возразил капитан.
Аль-Такрити направился к старшей стюардессе.
- Он сидел рядом с вами! У него был макияж над верхней губой, и к тому моменту он уже поплыл.
- Рядом со мной сидел капитан французского экипажа, - ответила старшая стюардесса. И тут же поняла, что допустила ошибку.
Аль-Такрити резко повернулся и увидел в окно, что самолет "Эйр Франс" уже готовится начать разбег по взлетной полосе. Он нажал кнопку на своей рации - сквозь стекла донесся рев запущенных реактивных двигателей - и отдал какие-то приказания на родном языке. Капитан, не знавший арабского, тем не менее прекрасно понял, что тот сказал.
Теперь весь американский экипаж, не отрываясь, следил за французским самолетом, словно пытаясь взглядом подтолкнуть его с места. Голос аль-Такрити с каждым произнесенным им словом становился все визгливей и визгливей.
Но вот "Боинг-747" компании "Эйр Франс" двинулся с места и начал разбег. Саад аль-Такрити завопил, выскочил из здания и запрыгнул в поджидавший его "джип". Он показал в сторону самолета и приказал догнать его. "Джип" рванул с места и, обогнув стоявший поблизости самолет, стал набирать скорость. Достигнув взлетной полосы, "джип" уже, наверное, давал 150 километров в час. Примерно сотню метров он мчался параллельно французскому самолету. Аль-Такрити стоял рядом с водителем и, вцепившись одной рукой в ветровое стекло, грозил летчикам кулаком.
Французский капитан резким движением отдал ему честь, а когда колеса "боинга" оторвались от земли, в транзитном зале началось всеобщее ликование.
Командир американского экипажа повернулся к старшей стюардессе и улыбнулся:
- Я всегда говорил: ради того, чтобы заполучить лишнего пассажира, французы на все пойдут.
Хамид Зебари приземлился в Нью-Дели через шесть часов. И сразу позвонил по телефону жене, чтобы объяснить, что с ним стряслось.
Ранним утром следующего дня рейс "Пан Американ" доставил его в Нью-Йорк - первым классом. Когда Хамид вышел из здания аэропорта, жена выскочила из машины и обняла мужа.
Сидевший в машине Надим опустил боковое стекло и заявил:
- Ты был неправ, папа. Пара недель - это значит пятнадцать дней.
Хамид широко улыбнулся сыну, но тут дочь разразилась слезами. Не потому, что машина вдруг остановилась. Ее испугало другое: мама почему-то обнимает незнакомого дядю.
Тоннельное видение
Попадая в Нью-Йорк, я всякий раз обязательно стараюсь отобедать со своим старым приятелем Дунканом Макферсоном. Мы с ним совершенно разные, что, естественно, и привлекает нас друг в друге. Единственное, что у нас общего, так это то, что мы оба люди пишущие. Правда, и в этом сходстве кроется существенное различие: Дункан специализируется на киносценариях, которые строчит, когда не занят статьями для "Ньюсуика" и "Нью-Йоркера", я же отдаю предпочтение романам и рассказам.
Еще одно различие между нами заключается в том, что я уже 28 лет живу в браке с одной и той же женщиной, а у Дункана, похоже, в каждый мой приезд в Нью-Йорк оказывается новая подруга - завидное постоянство, если учесть, что наведываюсь я туда не реже двух раз в год. Все его девушки привлекательные, живые, эффектные, правда, степень их привлекательности зависит от того, в какой стадии находятся сейчас их отношения. В прошлом мне случалось наблюдать начало (когда страсти пылали вовсю) и середину (уже начинали угасать), но в этот свой приезд я впервые застал финал.
Из отеля на Пятой авеню я позвонил Дункану сказать, что приехал в связи с выходом нового романа, - и он тут же пригласил меня на обед следующим вечером. Я подумал, что обедать - как обычно - мы будем у него. Вот вам, кстати, еще одно различие: не в пример мне, Дункан отменно готовит.
- Жду не дождусь нашей встречи, - заявил он. - У меня наконец-то созрела идея для романа, и я хотел бы опробовать на тебе сюжет.
- Отлично! - ответил я. - С нетерпением буду ждать завтрашнего вечера. Да, я хотел спросить… - я замялся.
- Кристабель, - подсказал Дункан.
- Кристабель, - повторил я, пытаясь вспомнить, видел ли ее раньше.
- Не стоит забивать голову тем, что как-то может ее касаться, - уточнил Дункан. - Она вот-вот получит от ворот поворот - так, кажется, говорят у вас в Англии? Я недавно познакомился с другой девушкой - Карен. Это что-то совершенно изумительное. Она точно тебе понравится.
Я решил, что это не самый подходящий момент для признания, что мне нравились все девушки Дункана. И лишь спросил, которая из этих двух вероятнее всего составит нам завтра компанию за обедом.
- Будет зависеть от того, успеет ли Кристабель упаковать свои вещички, - ответил Дункан. - Если успеет, мы будем обедать с Карен. Я еще не спал с ней и планировал заняться этим завтра ночью. Но, поскольку ты сейчас здесь, это можно отложить на потом.
Я рассмеялся.
- Я могу и подождать, - заверил я приятеля. - В конце концов, я пробуду здесь целую неделю.
- Нет-нет! Тем более что я должен рассказать тебе о замысле своего романа. Это куда важнее. Так что давай заходи ко мне завтра вечером. Скажем, в семь тридцать, идет?
Прежде чем выйти из отеля, я упаковал экземпляр своей последней книги и написал сверху: "Надеюсь, тебе понравится".
Дункан живет в одном из многоквартирных домов на 72-й улице у Центрального парка. И хотя я бывал там много раз, у меня всегда уходит несколько минут на то, чтобы отыскать вход. Похоже, в каждый мой приезд меняются не только подружки Дункана, но и портье в его доме.
Когда я назвался, портье-новичок что-то пробормотал в ответ и проводил меня к лифтам в дальнем углу холла. Я закрыл за собой решетчатую дверь и нажал кнопку четырнадцатого этажа. Это был один из тех верхних этажей, который агенты по недвижимости даже с очень богатым воображением не осмелятся назвать пентхаусом.
Я открыл дверь лифта и вышел на лестничную площадку, репетируя на ходу подходящую улыбку для Кристабель (прощальную) и для Карен (приветственную). Сделав несколько шагов к двери Дункана, я услышал, что там разговаривают на повышенных тонах. Очень британское выражение, порождение нашей способности преуменьшать очевидное: давайте уж будем откровенны и прямо признаем, что там, за дверью, вопили друг на друга изо всех сил. Я подумал, что это, скорее, должен быть финал для Кристабель, нежели начало для Карен.
Я и так уже опаздывал на несколько минут, потому отступать мне было некуда. Я нажал кнопку звонка: к моему облегчению, голоса тут же стихли. Дверь открыл Дункан и, хотя щеки его пылали от гнева, при виде меня непроизвольно улыбнулся. Я, кстати, забыл сказать вам еще о нескольких различиях между нами: у этого молодца копна по-мальчишески темных вихров, суровые черты лица - наследство от предков-ирландцев - и телосложение чемпиона по теннису.
- Заходи, - сказал он. - Кстати, это Кристабель, если ты еще не догадался.
Я не из тех мужчин, что могут положить глаз на чужих отвергнутых подруг, но должен признаться: для Кристабель я бы охотно сделал исключение. Правильный овал лица, темно-синие глаза и просто ангельская улыбка. Добавьте к этому светлые-светлые волосы, какие бывают только у скандинавов, и стройную фигурку из числа тех, на которых держится вся реклама средств для похудения. На ней был облегающий кашемировый свитер и тесные джинсы, почти не оставлявшие простора для фантазии.
Кристабель пожала мне руку и извинилась за свой неряшливый внешний вид.
- Я весь день упаковываю вещи, - пояснила она.
Результаты ее трудов были совсем рядом: прямо у двери стояли три огромных чемодана и две картонные коробки, полные книг. На одной из коробок лежал детективный роман Дороти Сейерс в потрепанной красной суперобложке.
Мне стало совсем неловко: вряд ли я мог выбрать более неподходящий вечер для встречи со старым приятелем.
- Извини, но на этот раз нам придется есть где-то на стороне, - заявил Дункан. - Мы сегодня, - он помолчал, - были очень заняты. У меня не было возможности сходить в магазин. Но зато, - добавил он, - у меня будет больше времени, чтобы пересказать тебе сюжет моего романа во всех подробностях.
- Поздравляю! - сказала мне Кристабель.
Я повернулся к ней.
- Ваш роман, - пояснила она. - На первом месте в списке бестселлеров "Нью-Йорк таймс", ведь так?
- Да, я тоже тебя поздравляю, - подал голос Дункан. - Я, правда, еще не успел его прочитать, поэтому не говори мне ничего о своем романе.
Я передал Дункану свой скромный подарок.
- Спасибо, - сказал он, положив книгу на столик в прихожей. - Обязательно прочту.
- А я уже прочитала, - заявила Кристабель.
Дункан прикусил губу.
- Ладно, пошли! - сказал он и уже развернулся, чтобы попрощаться с Кристабель, но она его опередила.
- Вы не против, если я присоединюсь к вам? Я страшно проголодалась, а, как уже сказал Дункан, в холодильнике у нас хоть шаром покати.
Я видел, что мой приятель хотел что-то возразить, но Кристабель уже прошла мимо него и направилась по коридору к лифту.
- До ресторана пройдем пешком, - сказал Дункан, когда мы спустились на первый этаж. - Это в Калифорнии не могут обойтись без машины, даже если им нужно попасть в соседний дом.
Мы двинулись по 72-й улице в западном направлении. Дункан сказал, что присмотрел замечательный новый французский ресторан, туда-то он меня и ведет.
Я пытался протестовать: не только потому, что никогда не был поклонником изощренной французской кухни, но и из-за непредсказуемости финансовых обстоятельств Дункана. То он сорит деньгами налево и направо, а то оказывается на мели. Я понадеялся, что, может, он уже получил аванс за роман.
- Ты не подумай, я тоже не большой любитель всего этого, - заверил меня Дункан. - Но они только что открылись, а в "Нью-Йорк таймс" был восторженный отзыв. И кстати: когда я бываю в Лондоне, ты всегда оказываешь мне "королевские почести", - добавил он с английским, как ему показалось, прононсом.
Был один из тех прохладных вечеров, что делают пешую прогулку по Нью-Йорку столь приятной, и я наслаждался нашим путешествием, а Дункан между тем завел разговор о своей недавней поездке в Боснию.
- Тебе повезло. Ты совершенно случайно застал меня в Нью-Йорке, - говорил он. - Я только-только вернулся, после того как три месяца проторчал в этой чертовой дыре.
- Да, я знаю. Читал твою статью в "Ньюсуике", когда летел сюда, - ответил я. А потом признался, какое сильное впечатление произвел на меня его рассказ о группе военнослужащих из ООН, наладивших нелегальную торговую сеть и без зазрения совести устраивавших черный рынок в любой стране, где их размещали.
- Да, шум в ООН вышел из-за этого немалый, - заметил Дункан. - "Нью-Йорк таймс" и "Вашингтон пост" подхватили тему и расписали во всех красках делишки основных зачинщиков, но при этом, конечно, не удосужились хотя бы упомянуть меня как человека, начавшего расследование.
Я оглянулся: Кристабель еще с нами? Она, казалось, глубоко задумалась о чем-то своем и шла в нескольких шагах позади нас. Я улыбнулся ей улыбкой, которая, надеюсь, ясно говорила: Дункан просто глупец, а ты - классная, но не получил никакого ответа.
Пройдя еще несколько ярдов, я заметил золотисто-красный навес, слегка колыхавшийся от ветерка: заведение называлось "Le Manoir", то есть "Усадьба". Сердце у меня упало. Я всегда предпочитал блюда попроще, а моду на претенциозные изыски французов считал одним из главных недоразумений 80-х; в 90-е они должны были казаться уже чем-то устаревшим, если вообще не уйти навсегда в историю кулинарии.
Вслед за Дунканом мы преодолели короткий и причудливый вход через тяжелые дубовые двери и оказались в залитом ярким светом ресторане. Одного взгляда на огромный, излишне украшенный зал было достаточно, чтобы подтвердить мои худшие предчувствия. Метрдотель сделал шаг вперед:
- Добрый вечер, месье!
- Добрый вечер, - ответил Дункан. - Я забронировал столик на фамилию Макферсон.
Метрдотель сверился с длинным списком заказов.
- Да, есть. Столик на двоих.
Кристабель недовольно надула губки, но не показалась мне от этого менее прекрасной.
- А возможно сделать на троих? - спросил мой приятель без всякого энтузиазма.
- Конечно, сэр! Позвольте, я покажу вам ваш столик?
Нас провели через полный посетителей зал к небольшой нише в углу, где был стол, накрытый на двоих.
При виде скатерти, массивных тарелок с цветочным орнаментом и малиновой надписью "Le Manoir", а также изящного украшения из лилий в центре стола мне стало совсем неловко: зачем я только позволил все это? Один официант в белой рубашке с открытым воротом, черных брюках и черной жилетке с надписью "Le Manoir", вышитой красными нитками на нагрудном кармане, тут же принес стул для Кристабель, а другой столь же проворно расставил для нее тарелки и разложил приборы.
Возле Дункана возник третий официант и поинтересовался, будем ли мы аперитив. Кристабель мило улыбнулась и спросила, можно ли ей бокал шампанского. Я попросил воду "Эвиан", Дункан кивком головы показал, что будет то же самое.
Следующие несколько минут - в ожидании, пока нам принесут меню, - мы продолжали обсуждать поездку Дункана в Боснию и разительный контраст между тем, когда ты под аккомпанемент свистящих пуль выскребаешь еду ложкой из котелка, укрывшись где-нибудь в стылом блиндаже, и когда ешь с роскошной фарфоровой посуды, сидя в теплом, уютном ресторане, а струнный квартет наигрывает неподалеку Шуберта.
Возле Дункана появился еще один официант и передал нам три отпечатанных на розовой бумаге меню размером с небольшую афишу. Пока я изучал список блюд, Кристабель шепнула что-то официанту, тот кивнул и бесшумно удалился.
Я внимательней вгляделся в список и сделал малоприятное для себя открытие: это был один из тех ресторанов, где только непосредственному заказчику вручают меню с указанием цен. Пока я пытался сообразить, какие из этих блюд подешевле, перед Кристабель появился еще один бокал шампанского.
Я решил, что бульон, наверное, - наименее дорогое из первых блюд, к тому же этот выбор как-то поможет мне в моих безвольных потугах расстаться с лишним весом. С основными блюдами, учитывая мои ограниченные познания во французском, дело обстояло сложнее: в итоге я остановил свой выбор на утке, поскольку не обнаружил в меню ничего похожего на "poulet".
Вернувшийся вскоре официант тут же обратил внимание на пустой бокал Кристабель:
- Еще шампанского, мадам?
- Да, если можно, - мягко ответила она.
Тут подошел метрдотель, чтобы принять заказ. Но прежде нам предстояло пройти тяжкое испытание, которое в наши дни подстерегает посетителя во французском ресторане в любом уголке мира.
- Сегодня в нашем заведении следующие особые блюда, - начал он с акцентом, который вряд ли произвел бы впечатление даже в агентстве по подбору массовки. - На закуску "Gelée de saumon sauvage et caviar impérial en aigre doux", то есть ломтики лососины и белужья икра в желе со сметаной и кабачком, маринованным в уксусе с укропом. Также мы можем предложить "Cuisses de grenouilles à la purée d’herbes à soupe, fricassée de chanterelles et racines de persil", то есть жареные лягушачьи лапки в пюре из петрушки, фрикасе из лисичек и корешков петрушки. Основное блюдо - "Escalope de turbot": вареное филе тюрбо с пюре из водяного кресса, лимонным сабайоном и соусом "Gewürztraminer". Разумеется, мы рекомендуем вам и все прочие блюда, представленные в меню.
Я ощутил себя сытым по горло еще до того, как он завершил эти свои описания.
Кристабель же изучала меню с исключительным усердием. Затем она указала на одно из блюд, и метрдотель одобрительно улыбнулся.
Дункан наклонился ко мне и поинтересовался, выбрал ли я уже что-нибудь.
- Меня вполне устроят консоме и утка, - ответил я без раздумий.
- Спасибо, сэр, - сказал метрдотель. - Какую бы вы хотели утку? С корочкой или чуть недожаренную?
- С корочкой, - выпалил я, к явному его неудовольствию.
- А вы, месье? - обратился он к Дункану.
- Салат "Цезарь" и стейк с кровью.
Метрдотель едва успел принять у нас меню и развернуться, как Дункан сказал:
- А теперь я расскажу тебе про замысел своего романа.
- Не хотите ли заказать вино, сэр? - поинтересовался другой официант, в руках у которого была огромная книга в красном кожаном переплете с золотым тиснением в виде виноградной грозди на обложке.
- Можно, я сделаю это за тебя? - предложила Дункану Кристабель. - Тогда тебе не придется прерывать свой рассказ.
Дункан согласно кивнул, и официант передал карту вин Кристабель. Она подняла обложку из красной кожи с таким видом, будто собралась читать роман-бестселлер.
- Ты, наверное, удивишься, - начал свой рассказ Дункан, - но действие книги происходит в Британии. Надо сказать, что время для его публикации самое что ни на есть подходящее. Как ты знаешь, британско-французский консорциум сейчас сооружает тоннель между Фолкстоуном и Сангаттом, открытие его намечено на 6 мая 1994 года. Называться моя книга будет "Тоннель".
Я был шокирован. А перед Кристабель поставили еще один бокал шампанского.