- Расстаться с четырьмя миллионами и отдать их такой личности…
- Согласен с вами, сэр, но таким образом здесь занимаются бизнесом.
- Я не могу в это поверить, - сказал сэр Хеймиш. - Я не хочу в это верить. Первое, о чем я хочу вас просить, устройте мне аудиенцию у министра завтра утром.
- Ему это не понравится, сэр. Его роль станет явной, а такая позиция доставит ему неприятности.
- К черту его неприятности! Разговор идет о взятке, вы понимаете это, Хит? О взятке, сумма которой составляет почти четыре миллиона долларов. Неужели у вас нет принципов, молодой человек?
- Я вас понимаю, сэр. Все-таки я советовал бы вам не обращаться к министру. Он не хочет, чтобы ваш разговор с мистером Пересом был зафиксирован.
- Вот уже тридцать лет я руковожу компанией, мистер Хит, и позвольте мне судить, что я хочу зафиксировать.
- Да, конечно, сэр.
- Я хочу встретиться завтра утром с министром. Будьте добры, договоритесь об этом.
- Если вы на этом настаиваете, сэр.
- Да, я настаиваю.
Хит провел в своем номере бессонную ночь. Ранним утром он доставил написанное от руки личное письмо министру, и вскоре после этого за предпринимателем из Шотландии была послана машина.
Сидя на заднем сиденье черной машины министра, на капоте которой развевался флажок, сэр Хеймиш смотрел на шумную толпу куда-то спешащих, энергичных людей, которая проплывала мимо него. Они оказывали машине уважение, пропуская ее.
Шофер остановил машину у здания Министерства строительства и общественных работ на проспекте Реформ и проводил сэра Хеймиша по длинным белым коридорам к приемной министра. Спустя несколько минут помощница министра пригласила сэра Хеймиша пройти в кабинет шефа и, войдя вместе с ним, заняла место по соседству. Министру, мужчине с суровым выражением лица, вероятно, было далеко за шестьдесят. Он был одет в безупречно сшитый белый костюм и белую рубашку со светло-голубым галстуком. Министр встал, протянул гостю руку через громадный стол, обтянутый зеленой кожей, и сказал:
- Присаживайтесь, сэр Хеймиш.
- Благодарю вас, - ответил тот, чувствуя себя в кабинете министра почти как дома. На потолке медленно вращался пропеллер вентилятора, хотя от этого спертый воздух комнаты не становился лучше. Позади кресла министра висел фотопортрет президента Хосе Лопеса Портильо в полный рост.
Под портретом висел гербовый щит.
- Я вижу, вы учились в Кембридже.
- Вы не ошиблись, сэр Хеймиш. Я был студентом Корпус-Кристи-колледжа три года.
- Значит, вы хорошо знаете мою страну, сэр.
- У меня осталось множество приятных впечатлений от пребывания в Англии, сэр Хеймиш. Более того, я приезжаю в Лондон, когда бываю в отпуске.
- Вы должны побывать в Эдинбурге.
- Я уже побывал там, сэр Хеймиш. Два раза я присутствовал на Эдинбургском фестивале и теперь знаю, почему ваш город называют Северными Афинами.
- Вы хорошо осведомлены, господин министр.
- Благодарю вас, сэр Хеймиш. Теперь я должен спросить, чем я мог бы помочь вам. Письмо вашего помощника оставило у меня смутное впечатление.
- Господин министр, моей компании была оказана честь реализовать проект строительства окружной дороги вокруг столицы. Надеюсь, что тридцатилетний опыт строительства, из которых двадцать лет приходятся на строительство в странах третьего мира… - он чуть было не сказал "в слаборазвитых странах", но вовремя вспомнил, что Дэвид Хит предупредил его не употреблять это выражение, - был для вас, господин министр, естественным основанием выбрать нашу компанию для заключения контракта.
- Конечно, учитывалось и это, но также и преимущество в плане окончания работ в срок и по заранее обусловленной смете, - ответил министр. - Лишь дважды вы вынуждены были внести изменения в смету. Первый раз в Уганде, где строительство задерживалось из-за притязаний Иди Амина, и второй раз, если мне не изменяет память, в Боливии при строительстве аэропорта, когда оно задержалось на полгода из-за землетрясения. В обоих случаях условия контракта были пересмотрены и указаны новые затраты на строительство. Мои советники считают, что в обоих случаях вы понесли убытки. - Министр достал из кармана шелковый платок и вытер пот со лба. - Мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, будто мое правительство слишком легко принимает решение, с кем заключать контракт.
Сэр Хеймиш был потрясен не только тем, что министру были известны такие подробности, но еще и тем, что на его письменном столе не было никаких заметок. Внезапно он почувствовал, какую глупость сделал, ничего не разузнав ни о карьере министра, ни о его биографии.
- Разумеется, я так не думаю. Мне очень лестно ваше отношение, и это тем более вынуждает меня обратить ваше внимание на неприятный факт…
- Прежде чем мы перейдем к другим вопросам, я хотел бы задать вам несколько вопросов. Вы не возражаете?
- Конечно нет, господин министр.
- Считаете ли вы сумму в тридцать девять миллионов сто двадцать одну тысячу сто десять долларов приемлемой при любых обстоятельствах?
- Да, господин министр.
- Позволяет ли эта сумма закрыть смету без убытков и в то же время принести определенную прибыль вашей компании?
- Да, господин министр, но…
- Превосходно. Тогда мне кажется, что вам остается лишь решить, хотите ли вы подписать контракт сегодня в полдень.
Министр сделал особенное ударение на слове "полдень".
Сэр Хеймиш, который никогда не мог понять выражение "кивнуть - то же самое, что и подмигнуть", бросился в глупейшую атаку.
- Тем не менее в контракте имеется один аспект, который, как я понимаю, мне необходимо обсудить с вами с глазу на глаз.
- Вы убеждены в том, что это разумно, сэр Хеймиш?
Сэр Хеймиш заколебался, но всего лишь на миг. Если бы Дэвид Хит слышал весь этот разговор, он встал бы, пожал руку министру, снял колпачок со своей ручки и подписал договор. Но его работодатель не сделал этого.
- Да, господин министр. Я чувствую, что я должен, - сказал сэр Хеймиш твердо.
- Будьте добры, оставьте нас, мисс Виейтес, - сказал министр.
Помощница закрыла блокнот, в котором вела стенографическую запись беседы, встала и вышла из комнаты. Сэр Хеймиш ждал, когда она выйдет.
- Вчера у меня в гостях был некий мистер Виктор Перес, который проживает здесь, в Мехико, и утверждает…
- Прекрасный человек, - сказал министр очень тихо. Но сэр Хеймиш продолжал начатую атаку.
- Да, я смею в это верить, господин министр. Он просил разрешить ему представлять компанию "Грэм Констракшн" в качестве вашего агента, и я был удивлен…
- Обычная практика в Мехико, в рамках, обусловленных законом, - сказал министр и, повернув кресло, стал смотреть в окно.
- Да, я допускаю что такова практика, - сказал сэр Хеймиш, глядя министру в спину, - но если я должен расстаться с десятью процентами отпущенных правительством денег, я должен убедиться, что такое решение принято с вашего согласия.
Сэр Хеймиш замолчал. Ему казалось, что он очень хорошо выразил свою мысль.
- Ммм, - произнес министр, по-видимому, собираясь с мыслями. - Виктор Перес - хороший человек и всегда предан защите мексиканских интересов. Возможно, он оставляет иногда неприятное впечатление, поскольку не принадлежит, как вы сказали бы, к "высшему обществу", сэр Хеймиш, но у нас в Мехико нет классовых барьеров.
Министр повернулся в кресле и посмотрел в глаза сэру Хеймишу. Шотландский предприниматель сильно покраснел.
- Конечно, господин министр. Но, простите за резкость, к делу это не относится. Мистер Перес просил меня выплатить ему почти четыре миллиона долларов, что составляет более половины суммы ожидаемой прибыли по завершении строительства, причем без учета непредвиденных обстоятельств и разных случайностей, которые могут произойти в процессе строительства.
- Но вы сами назначили стоимость подряда, сэр Хеймиш. Признаюсь, вы меня позабавили, поставив после цифры "тридцать девять" дату вашего рождения.
От удивления сэр Хеймиш открыл рот.
- Мне казалось, - продолжал министр, - учитывая вашу занятость в течение прошедших трех лет и теперешнюю ситуацию в Великобритании, вам не следовало бы быть таким щепетильным.
Министр бесстрастно наблюдал за удивленным и испуганным выражением лица сэра Хеймиша. Шотландец молчал.
- Позвольте мне рассказать маленькую историю про Виктора Переса, - продолжил министр. - Когда война приняла самый ужасный характер (министр был уже в том возрасте, что мог так называть Мексиканскую революцию; точно так же, как американцы говорят "Вьетнам" или британцы - "Германия", когда слышат слово "война"), отец Виктора был одним из молодых солдат, служивших в моем подразделении. Он погиб в битве при Селайе всего за несколько дней до нашей победы. После него остался сын, родившийся в День независимости и не знавший своего отца. Я имел честь, сэр Хеймиш, быть крестным отцом ребенка. При крещении мы дали ему имя Виктор.
- Я могу понять, что вы несете ответственность перед вашим боевым товарищем, но все-таки четыре миллиона…
- Вы в самом деле понимаете? Тогда позвольте мне продолжать. Незадолго до смерти отца Виктора я навестил его в полевом госпитале. Он просил меня, чтобы я позаботился о его жене. Она умерла после родов. Я считал, что ответственен за судьбу их единственного ребенка.
- Я понимаю вашу позицию, господин министр, но как быть с десятью процентами от суммы самого большого контракта вашего министерства?
- В один из дней войны, - продолжал говорить министр, словно не слыша сэра Хеймиша, - отец Виктора, находившийся на передовой в районе Сакатекас, увидел на минном поле молоденького лейтенанта, уткнувшегося лицом в землю, с ногой, искалеченной взрывом. Не думая об угрожающей ему опасности, он пополз через минное поле к лейтенанту и потом тащил его тело назад более трех часов. Он перенес тело лейтенанта в грузовик и доставил его в ближайший полевой госпиталь. Благодаря его усилиям у лейтенанта не отняли ногу, не говоря уже о том, что благодаря ему лейтенант остался жив. Как видите, есть хорошая причина доверить сыну Переса представлять правительственные интересы время от времени.
- Я согласен с вами, господин министр. Я только не могу понять, почему вы позволяете ему получать такой большой процент.
Министр, нахмурив брови, сказал:
- Боюсь, сэр Хеймиш, что если вы не понимаете этого, то вы никогда не поймете, согласно каким принципам мы, мексиканцы, живем.
Министр встал из-за стола и, прихрамывая, проводил сэра Хеймиша до двери.
Судебная ошибка
Иногда не знаешь, с чего начать. Но сначала позвольте мне объяснить, почему я сейчас в тюрьме.
Суд продолжался восемнадцать дней, и с того момента, как судья занял свое место, зал был заполнен до отказа. Присяжные уголовного суда в Лидсе почти два дня сидели в одной комнате, и прошел слух, что их мнения разделились. На скамье адвокатов поговаривали о том, что присяжные запутались в спорах и о пересмотре дела. Когда прошло больше восьми часов, судья Картрайт вызвал старшину присяжных и сказал ему, что не требуется, чтобы вердикт присяжных был единогласным: достаточно, чтобы его поддерживало большинство присяжных.
Сразу после этого послышался шум, и присяжные гуськом прошли на свои места. Представители прессы и публика поспешили заполнить зал. Все взгляды были устремлены на старшину присяжных. Это был толстый маленький весельчак в двубортном костюме и полосатой рубашке с цветастым галстуком-бабочкой. Он изо всех старался казаться серьезным. При нормальных обстоятельствах я с удовольствием выпил бы с ним кружку пива. К сожалению, я находился в обстоятельствах, далеких от нормальных.
Я поднялся по ступеням. Сев на скамью подсудимых, я обвел глазами зал и опять заметил на галерее блондинку, которая каждый день появлялась в зале суда. Интересно было бы знать: она посещает все сенсационные процессы об убийствах или ее чем-то привлек именно этот? Я ее совершенно не интересовал, ее взгляд, как и взгляды всех присутствующих, был устремлен на старшину присяжных.
Секретарь суда в черной мантии и парике зачитал с листа текст присяги, который, наверное, знал наизусть.
- Прошу старшину присяжных встать.
Толстый маленький весельчак медленно поднялся со своего места.
- Будьте добры ответить "да" или "нет" на мой вопрос. Вынесли ли присяжные вердикт, который они одобрили большинством из десяти голосов?
- Да, мы вынесли.
- Господа присяжные, находите ли вы обвиняемого виновным или невиновным?
В зале суда стало тихо, как на кладбище.
Я пристально смотрел на старшину присяжных, на его цветастый галстук-бабочку. Наконец он прочистил горло и сказал…
Я познакомился с Джереми Александром в 1978 году на курсах международного бизнеса в Бристоле. 56 британских компаний, стремящихся распространить свой бизнес на Европу, послали своих представителей на семинар, чтобы познакомиться с законодательством Европейского сообщества. Компания "Купер", которую я представлял на семинаре и председателем которой был, к тому времени имела 127 перевозочных средств и была одной из самых больших частных компаний, занятых перевозкой грузов.
Фирму основал мой отец в 1931 году, и сначала у нее было всего три перевозочных средства, из которых два были гужевые, а перерасход кредита в местном банке составлял всего десять фунтов. В 1967 году фирма стала называться "Купер и сын", у нее уже было 17 грузовиков и она доставляла товары по всей Северной Англии. Но старик отец по-прежнему твердо стоял на том, чтобы превышение кредита было не больше десяти фунтов.
Во время спада я предложил расширить поле деятельности, может, даже выйти на континент. Но отец не хотел слышать об этом. "Нет смысла рисковать", - заявил он. Он с подозрением относился к каждому, кто родился южнее реки Хамбер, не говоря уже о тех, кто жил на другой стороне Ла-Манша. "Если Бог отделил нас от них полосой воды, значит, у него на то были веские основания", - сказал он свое последнее слово по этому вопросу.
Когда он ушел на пенсию в 1977 году - ему исполнилось семьдесят, но он не хотел уходить, - я стал председателем компании и начал проводить в жизнь некоторые идеи, которые обдумывал в течение последних десяти лет и которые отец не одобрял.
Европа была только началом расширения деятельности моей компании - я хотел, чтобы через пять лет компания вышла на фондовый рынок. Но я понимал, что для этого мне потребуется превышение кредита по крайней мере в миллион фунтов. Это означало, что надо открыть счет в банке, руководство которого принимает вклады не только от тех, кто проживает в Йоркшире.
Именно в это время я узнал о существовании тех самых курсов международного бизнеса и записался на семинар в Бристоле.
Семинар открылся в пятницу. Перед слушателями выступил с речью глава европейского директората курсов. После этого слушатели разбились на восемь небольших групп, каждой из которых руководил эксперт в области законодательства стран Европейского сообщества. Я входил в секцию, которой руководил Джереми Александер. Мне он понравился, едва начал говорить, и могу сказать без преувеличения, что он вызвал у меня чувство благоговейного страха. Он был в высшей степени самоуверенным человеком и - как я впоследствии узнал - мог без видимых усилий представлять убедительные аргументы по любому вопросу, начиная с превосходства Кодекса Наполеона над британским законодательством и кончая бездарностью англичан при отбивании мяча в крикете.
В течение часа он прочел нам лекцию об основных отличиях судебной практики и судебного процесса между странами-членами Сообщества и затем ответил на все наши вопросы, связанные с законами о коммерции и компаниях. Он даже нашел время объяснить нам значение "уругвайского цикла". Я и все члены нашей секции, не уставая, записывали в блокноты его слова.
В час дня был устроен перерыв для ланча, и я сел за столик рядом с Джереми. Мне пришла в голову мысль, что он мог бы быть идеальным советчиком в моих европейских деловых начинаниях.
Разрезая пирог с запеченным красным перцем, я слушал, что он говорит о своей карьере. При этом я думал, что, будучи ровесниками, мы родились, выросли и стали взрослыми в совершенно различной среде и при совершенно разных обстоятельствах. Отец Джереми, по профессии банкир, бежал из Восточной Европы за несколько дней до начала Второй мировой войны. Поселившись в Англии, он англизировал свою фамилию, послал сына в Вестминстерскую частную школу и затем в Кингс Колледж в Лондоне изучать юриспруденцию. Джереми окончил колледж с отличием.
Мой отец родился в одной из йоркширских долин и был всем обязан только самому себе. Он настоял на том, чтобы я ушел из школы, получив только среднее образование. "В течение месяца я научу тебя, каков реальный мир, лучше, чем университетские типы в течение целой жизни", - часто повторял он. Я принял эту философию без каких-либо сомнений и бросил школу сразу после шестнадцатого дня рождения. На следующий день я поступил на работу в компанию "Купер" в качестве ученика и первые три года работал в гараже под пристальным наблюдением Бастера Джексона, менеджера по ремонту оборудования. Он научил меня разбирать машины, принадлежащие компании, и, что гораздо важнее, собирать их после этого.
Поработав в мастерской, я пробыл два года в бухгалтерском отделе, научившись оценивать издержки и собирать неуплаченные долги. Через несколько недель после моего двадцать первого дня рождения я выдержал экзамен и получил права на вождение тяжелого грузовика, на котором исколесил всю Северную Англию, доставляя нашим клиентам любые грузы, начиная с домашней птицы и заканчивая ананасами. Джереми в это же самое время готовился к защите диссертации о наполеоновском законодательстве на степень магистра в Сорбонне.
Когда Бастер Джексон ушел на пенсию, я перешел в гараж в Лидсе и стал работать менеджером по ремонту оборудования. Джереми в это время был в Гамбурге и работал над тезисами докторской диссертации по вопросам барьеров в международной торговле. Когда его академическая карьера закончилась, он поступил на работу в качестве партнера большой юридической фирмы, которая занималась правовыми вопросами, связанными с коммерцией, и находилась в Сити. К тому времени я уже восемь лет зарабатывал на жизнь.
Хотя Джереми произвел на меня на семинаре большое впечатление, я чувствовал, что под маской милого и приятного человека скрывается бессердечный честолюбец и интеллектуальный сноб, которого мой отец быстро бы раскусил и которому бы не доверял. Думаю, Джереми согласился читать лекции лишь в надежде на то, что слушатели в будущем, быть может, намажут маслом его кусок хлеба. Теперь я понимаю, что уже при первой нашей встрече он надеялся, что в моем случае он добавит еще и мед.
Мое мнение о нем не стало лучше от того, что он был выше меня ростом на пять сантиметров и на столько же тоньше в талии. Прибавьте к этому факт, что самая привлекательная участница семинара прыгнула к нему в постель уже вечером в первую субботу.