– Моя жена… – отвечает Грядкин. – Убил я, а сидит она.
– А кого, извиняюсь, порешили? – спросил Бесчетнов.
– Ее тогдашнего мужа… – ответил гость.
– Дааа. Мексиканский сериал… – сказал Бесчетнов. – Вы убили, а посадили ее?
Грядкин кивнул.
– А когда убили-то? – спросил Бесчетнов.
– Да уже почти три года назад…
– Ого! – сказал Бесчетнов. – Это вы три года решиться не могли что ли?
– Нет, просто я сам в тюрьме сидел…
– Лихо закручен сюжет! – мотнул головой Бесчетнов. – То есть, теперь вы решили один воевать против целого мира? – уточнил Бесчетнов, и когда Грядкин, пожав плечами, кивнул, словно говоря "выходит, так", сказал: – Ну ладно. Заинтересовали. Садитесь и рассказывайте.
Грядкин рассказывал долго. Уже пришел и Петрушкин, вошла еще какая-то девушка. Они тихо садились на свои места, и начинали прислушиваться к горестному рассказу Грядкина. Бесчетнов время от времени спрашивал кое-что, и Грядкин не мог понять – верит ему он или нет.
Когда Грядкин наконец замолчал, Бесчетнов некоторое время покрутился на стуле, а потом спросил:
– И чего вы хотите?
– Напишите про это статью… – сказал Грядкин.
– Чтобы типа все прозрели? – уточнил Бесчетнов.
– Да.
– А если вы и правда все придумали?
– Нет, все так и есть.
– А кто может подтвердить эту историю? Вот этот Бобров – он где?
– Он в этом городе живет, я адрес знаю. Но… Я не ходил туда… – с трудом проговорил Грядкин. – Если идти, значит, надо что-то делать…
Бесчетнов посмотрел на него и понял – что-то делать – это или убить, или изувечить, или надавать Боброву по голове так, чтобы можно было потом на веревке, как быка, притащить его в милицию, где бы Бобров написал свое признание. "Видать, Бобров раза в два шире и выше… – внутренне усмехнулся Бесчетнов, хоть и жаль ему было Грядкина. – Даст ему Бобров по голове и все".
– Телефон его недоступен… – сказал Грядкин. – Я подходил к дому, смотрел…
Глаза у него в этот момент были дикие. "Если бы был сейчас перед ним Бобров, так кинулся бы и загрыз"… – подумал Бесчетнов.
– Ладно, возьмусь я за ваше безнадежное дело… – сказал Бесчетнов. – Идите, и позвоните мне послезавтра с утра.
Грядкин встал. Ему казалось, что надо еще что-то сказать, но он не знал, что. Он тихо вышел и затворил за собой дверь.
Бесчетнов дождался, пока его шаги не затихнут, повернулся на кресле к Петрушкину и спросил:
– Ну что, Леха, как тебе кажется – врет или не врет?
– Врет или нет, не знаю, но шансов у него мало… – заявил Петрушкин.
– Да это понятно… – сказал Бесчетнов. – Но за кем правда-то?
– Ну ты спросил! – хохотнул Петрушкин.
– А я ему верю! – заявила девушка. Это была Наташа Зощенко. От рассказа Грядкина на глазах ее были слезы. – Даже если он врет, то для спасения любимой.
– А я вот думаю, не в любви дело! – бухнул Петрушкин, вообще скептически относившийся к идее существования любви.
– А в чем? – спросил Бесчетнов.
– Денег он хочет, денег!
– Это как же? – удивился Бесчетнов.
– А вот так! – Петрушкин увлекся. – Если он отстоит свою позицию, она выходит, потом она подает в суд на всю уголовно-исполнительную систему и выигрывает кучу денег, а там уже они делят!
– Дааа… – протянул Бесчетнов, отваливаясь на спинку кресла. – Какие жирные тараканы у тебя в голове! Чем кормишь? Или ты фильмов про Америку насмотрелся? Этому бедолаге, чтобы его жена вышла из тюрьмы, надо положить полжизни. А чтобы выжать из УФСИНа деньги, жизни может и не хватить.
– Вот именно! – поддержала его Наташа. – Почему люди не могут отнестись к подобным ситуациям просто с уважением?
– Если не деньги, то тогда зачем это ему? – ехидно спросил Петрушкин.
– Великая сила любви! – развел руками Бесчетнов.
– Да брось! – махнул рукой Петрушкин.
– Ничего не брось! Это любовь! – вскипела Наташа.
– А других объяснений нет… – поддержал Бесчетнов.
– Ну а что это за любовь? Кому он сделает лучше? Ее выпустят, а его посадят! – сказал Петрушкин. – Вот так и будут друг друга из зоны ждать.
– Не скажи… – покачал пальцем Бесчетнов. – Вот я недавно писал про убийство в деревне. Там была пьянка, дочка зарезала своего сожителя, а менты взяли ее отца, да на него всю вину и взвалили. Он в крови был, вот они его и взяли, по голове побили, он все и подписал. А потом дочка созналась. А у ментов крыть нечем – они даже с ножа отпечатки пальцев не сняли и нож с места убийства не изъяли. В общем, дело развалилось. Отца выпустили, а дочку не посадили – доказательств-то нет. И здесь может быть также.
– А он сам-то за что сидел? – спросил Петрушкин, пропустивший эту часть рассказа Грядкина.
– Мошенничество. Схему разработал, в одном месте брал товар, в другом продавал, а деньги себе… – ответил Бесчетнов.
– Хитрый… – с уважением сказал Петрушкин.
– Дурной… – не поддержал его Бесчетнов. – Я ему говорю: "Вы на что надеялись-то?!". А он мне: "Ну, при определенном раскладе…". То есть, он думал, что его могут еще и не поймать…
– Ну ведь могли и не поймать? – заинтересованно спросил Петрушкин.
– Ну могли. Если бы он украл миллиард или если бы делился с кем-нибудь… – ответил на это Бесчетнов. – Но он же работал чисто на себя. Вот на таких себе милиция и делает план раскрытий. Вот ты мне поясни, Леха, откуда эта надежда на "определенный расклад"?
– А ты чего хочешь? – пожал плечами Петрушкин. – Люди с утра до вечера смотрят про то, как кто-то ворует. У нас поговорки какие? "Не украдешь – не проживешь". Это как бы шутка. Имеется в виду, что на самом-то деле мы люди честные, просто юмор у нас такой. Это мы с тобой, люди взрослые, еще помним другие шутки. А этот парень только на таких и вырос.
– Вот иногда ты дело говоришь, Леха… – сказал Бесчетнов. – Уважаю.
– А то! – польщенно отозвался Петрушкин. – Нынче же если человека милиция забирает за воровство или мошенничество, человек искренне не понимает – за что? Он же всего-навсего жил как все. Он не воровал – он "крутился"… Ну и опять же: почему всем можно, а мне нельзя?
– Ну да… – хмыкнул Бесчетнов. – Раньше на красный свет ездили только "Ленд-Круизеры", а теперь и дедки на "Москвичах". И как быть?
– Совесть должна быть у человека! – убежденно ответил Петрушкин.
– Так она у этого парня есть… – сказал Бесчетнов.
– А тут как в театре: реплики надо вовремя подавать! – пояснил Петрушкин, иногда писавший про театр. – Когда он воровал, она у него молчала. А проснулась в тот момент, когда от нее всем одно только расстройство: и ему самому, и этой его бабе. Да и ладно бы хоть им. Но ведь еще куча разных следователей, прокуроров и судей сейчас желают ему провалиться пропадом. Люди за это время на повышение пошли, звездочки на погоны новые нацепили, а тут он со своей совестью нарисовался!
– И что думаешь? – спросил Бесчетнов, становясь хмурым.
– Да ничего хорошего… – ответил Петрушкин. – Помяни мое слово – найдут у него наркотиков килограмм. Скоро не он жену из колонии ждать будет, а она его.
– Типун вам на язык! – сказала Наташа, до сих пор молчавшая. Петрушкин только пожал в ответ плечами. Бесчетнов нахмурился еще сильнее, достал из пачки еще одну сигарету и начал мять ее желтыми пальцами.
Глава 6
– Закрутила ты свою жизнь, как роман… – сказала Лариса Степановна Ирине, когда та вернулась в барак после трехдневного свидания с Грядкиным. – Чисто "Анна Каренина"… Только для нас, бедных.
– Какая там "Анна Каренина", – отмахнулась Ирина, смутно помнившая эту историю, скорее даже не по книге, а по фильму. – Они вон как жили. Я бы тоже так пострадала – с прислугой-то, да с их деньгами…
– А я вот не помню, какая такая Анна Каренина, расскажите, Лариса Степановна! – закричала Елена, небольшая юркая девчонка еще школьных лет, сидевшая за наркотики. Тут же и цыганки (в их отряде было несколько молодых цыганок, некоторые из них даже грамоты не знали и ходили в тюремной школе в первый класс) закричали, что хотят про Анну Каренину. Лариса Семеновна нередко рассказывала подругам по несчастью книги. Эти истории гипнотизировали женщин. В тюрьме, как в любом другом месте, где на человека давит невероятное напряжение, складывающееся из неволи, одиночества на людях, нервной и физической усталости, необходимости постоянно контролировать себя, восприятие обострено до предела. Воображению людей в неволе позавидует любой импрессионист: мозг додумывает и разукрашивает любую историю самыми удивительными красками. Анна Каренина сама по себе не впечатлила девчонок – было бы из-за чего под поезд бросаться! Но, сошлись все, сходство этой истории с историей Ирины имелось.
– Вот этот твой, Грядкин, сбил тебя, Ирина, с панталыку, как этот, как его, Вронский… – заявила Елена. – Вот сейчас он еще и женился на тебе – уж извини, все равно не пойму – зачем…
– Нет, девочки, это как раз понятно… – ответила Лариса Степановна. Все прислушались, а первой Ирина, которая и сама не понимала, зачем Грядкину эта свадьба. – Он и для нее это делает – показывает, что, мол, я с тобой, не брошу. И для себя: чтобы посильнее себя к ней привязать. Он теперь женатый человек. Должен свою жену из беды выручать. Ну и чисто практически – теперь он может приезжать к ней на долгосрочные свидания.
– А правда, Ирина, что он написал заяву, будто это не ты мужа зарезала, а он? – вдруг высунулась из-за женщин Настя, бывшая студентка, бывшая манекенщица (она-то и подбивала то и дело девчонок бегать по утрам).
– Ну написал… – нехотя ответила Ирина.
– Ого! – зашумели бабы – все же хоть и не нравился им Грядкин заочно, но за такой поступок они уже готовы были многое ему простить.
– И что ж теперь будет? – спросила Настя. Глаза ее горели от любопытства: еще бы, это тебе не Анна Каренина, это жизнь.
– Да кто же знает… – ответила Ирина. – Главное, я не понимаю – зачем? Чего уж теперь?
– Есть такое слово – самоуважение… – сказала Лариса Степановна. – Твой Грядкин готов в тюрьму сесть, только бы доказать, что он человек.
– Вот он себе докажет, а Ирине хуже сделает… – убежденно сказала Настя.
Женщины погудели еще и разошлись.
На следующий день Ирина, улучив момент, пошла в библиотеку и спросила там "Анну Каренину". Книжка оказалась такой толстой, что Ирина засомневалась – как же такое читать? Потом начала. Уже первые строчки – про то, что каждая несчастная семья несчастлива по-своему – показались ей странными. "Чего ж там… – подумала она. – Наркотики и пьянка – вот тебе и несчастная семья, у всех одно"… Но потом книжка увлекла ее. Во Вронском было мало от Грядкина, а сравнивая Каренина и Радостева Ирина и вовсе смеялась – уж так не похож был ее муж на этого чопорного старика. "А поди ж ты, Каренин-то простил Анну… – вдруг подумала она при этом. – А Сашка-то скорее убил бы меня. Да и сам по пьянке не понял бы, что убил. Может, только в тюрьме бы и протрезвел…".
"Вронский бегал за ней долго, так и Коля вокруг меня вон сколько танцы танцевал… Анна с Вронским по Европам путешествуют, а мы с Колей – по Сибири…" – подумала она, вспомнив, как Грядкин колесил по разным городам, как жили они по красивым гостиницам и ходили по дорогим магазинам.
Зато про Анну и Сережу она читала, едва видя страницы от слез. Ее поразило, что Сереже в момент встречи Анны и Вронского было восемь лет – почти как Мишке. Ее потрясло, что Анна, приехав, чтобы увидеться с сыном, представляет его себе маленьким, и вдруг видит его повзрослевшим. "И я ведь так же – уже какой год Мишку-то помню пятнадцати лет. А ему, выйду, будет уже двадцать четыре". Сережа любил Анну, Мишка же за все эти годы ни разу не приехал на свидание, и прислал только два коротких – в пять строк – письма.
То, что Вронский в книжке сам устал от Анны и стал отдаляться от нее, напугало Ирину, но не очень. "Если жизнь такая, что бьет тебя каждый день молотком по голове, так надо быть и к тому готовой, что надоест это мужику…" – вдруг подумала она.
Ей стало интересно – вдруг да ответит ей эта книжка на вопрос – как быть? Однако в конце Анна вдруг бросилась под поезд – как показалось Ирине, ни с того, ни с сего.
"Не знала горя баба… – подумала она. – Не хлебала его нашей деревянной ложкой".
Зачем в романе нужен Левин и его жена Кити, Ирина не очень-то поняла – уж слишком они были счастливы в жизни, так счастливы, что из знакомых ей людей Ирине и сравнить их было не с кем. Ирина решила, что таких людей и в те времена не было, и писатель просто их придумал, чтобы роман был толще, и после этого страницы с Левиными перелистывала.
Глава 7
Через несколько дней начальница отряда, та самая, что принесла на свадьбу платье, после утреннего построения вдруг отозвала Ирину в сторону.
– Слушай, Радостева… – начала она.
– Грядкина я теперь… – усмехнулась Ирина.
– А, да. Грядкина… – поправилась начальница. – Твой-то не утих… – эти слова она сказала как-то и удивленно, и одобрительно. – Звонили сегодня из управления, на днях приедут журналисты. Главный повод – про учреждение наше рассказать, как вы тут живете. Но и к тебе журналисты подойдут. На жалость давить будут. Так что ты подумай, что и как им говорить. И смотри, используй это на все сто. Других возможностей не будет. Нам и так за такие штуки может влететь всем, снизу доверху…
Начальница пошла прочь. Ирина удивленно смотрела ей вслед. Она уже давно переставала понимать этот мир. Вот вроде и в тюрьме – а людей она встречала здесь получше тех, что были на воле. И начальнице этой – какое вроде бы дело до бабы-зэчки? "Или и на них действует тюрьма? – подумала Ирина, имея в виду охрану и офицеров. – С нами же вместе сидят, только ночуют дома".
Через несколько дней журналистов и правда привезли. Ирина была на своей работе в пекарне. Из окна она видела, как большая толпа разного народу прошла мимо пекарни. "Пронесло…" – подумала она, не зная, огорчаться ей или радоваться. Но тут дверь пекарни открылась и вошел один из офицеров колонии. С ним был еще один незнакомый Ирине офицер, полненький, краснолицый, с усами подковой, а сзади них – мужчина лет сорока, с темным лицом и темными волосами.
– Вот это Ирина Радостева… – сказал офицер колонии. – Вернее, уже Грядкина.
– Хорошо… – сказал темнолицый мужчина и глянул на Ирину быстро, но очень внимательно, так, словно пробуравил ее насквозь.
– Я Юрий Бесчетнов из газеты "Правда края"… – быстро проговорил он. – Ваш муж пришел к нам, рассказал свою историю. Теперь хотелось бы с вами поговорить…
– Ну давайте, поговорим…
Тут офицер, тот, который был Ирине незнаком, подошел к журналисту и быстро сказал:
– Юра, вообще-то при беседе должен кто-то из сотрудников присутствовать…
– Не вопрос… – ответил Бесчетнов.
Офицер помялся, но все же вышел из пекарни и стоял теперь в дверях.
"Как на шухере…" – внутренне усмехнулась Ирина.
– Как вам здесь? – спросил Бесчетнов.
– Как всем… – пожала плечами Ирина. – Надоело. Хочется домой. Хотя привыкла.
– Вы помните тот день, когда был убит муж? Тот момент? – спросил Бесчетнов.
– Да… – ответила она.
– Вы видели, что это Грядкин держал нож?
– Да.
– А почему суд не поверил в самооборону? Было же время хорошенько подумать, как говорить…
– Я видно так говорила, что все запутала. Я же была в таком состоянии…
Она усмехнулась…
"Да… – подумал Бесчетнов. – Какое там время. Привезли в РОВД и давай ломать через коленку. Она спьяну и наплела всего подряд"… Он вдруг подумал, что в самой по себе криминальной истории вряд ли выяснится что-то новое. "Надо за любовь поговорить…" – решил он.
– Расскажите, как вы познакомились с Грядкиным…
– Мы случайно с ним познакомились. В 1997 году. С 2004 года начались близкие отношения… – сказала она. "А Грядкин-то говорил, что с 2002-го…" – подумал Бесчетнов.
– А от мужа чего не ушли?
– Не знаю… – она пожала плечами, подумала и добавила: – Из-за сына.
– Сын к вам не ездит?
– Нет. Писала ему. Но… Пару раз он отвечал: "Здравствуй, мама, у меня все хорошо".
После каждой фразы она умолкала и тени воспоминаний пробегали по ее лицу.
Обычно Бесчетнов давал паузе повисеть – вдруг да скажет человек еще чего-нибудь. Но тут в голове у него тикал секундомер.
– Когда Николай зарабатывал большие деньги, понимали, что это от мошенничества?
– Нет. Думала – коммерция хорошо идет. Когда он попался, я удивилась.
– Не было мысли – пусть сидит? Забыть про него?
– Нет.
– С какого момента муж начал догадываться, что у вас кто-то есть?
– Думаю, с 2005 года. До этого я и не думала, что он так бурно будет реагировать. Он меня никогда не ревновал. Я жила как хотела. Бутылка ему нравилась больше меня. Потом я собралась ехать к Николаю, и он узнал, что Николай сидит. Он меня бил. Я обращалась в милицию. Мне говорили: "Разбирайтесь сами". Ну вот и разобрались.
– Как вы восприняли, когда Грядкин вам жениться предложил? – спросил Бесчетнов. Ему хотелось добыть красок для своего материала, но женщина напротив него оказалась немногословная – краски не выдавливались.
– Еще в СИЗО хотели расписаться. Я думала, он отсидит – забудет. Я удивилась, когда он приехал. Думала, молодой парень, освободится – начнет новую жизнь.
– Когда предложил, долго думали?
– Сначала сказала "да", а потом думала долго. Говорила: "Зачем я тебе такая?". Он говорит: "Люблю".
– Любит? – спросил Бесчетнов. Он чувствовал, что вокруг настала необыкновенная тишина. Какая-то бабка, еще одна работница пекарни, горестно смотрела на Ирину. Стоявший в дверях усатый офицер замер, ловя каждое слово и одновременно сторожа – не начали ли их искать?
– Наверно, да… – ответила Ирина.
– А вы?
– Наверно, тоже.
Они помолчали. Бесчетнов смотрел на нее, пытаясь понять, как толковать это "наверное". "Может, уже боится и верить в хорошее-то? – думал он. – Черт, некогда психологию разводить".
– Как вы думаете, затеянный вашим мужем новый процесс чем кончится?
– Даже не знаю… – пожала она плечами.
– Пошли, пошли… – забормотал сзади усатый офицер. – Идут уже сюда!
– Держитесь… – сказал Ирине Бесчетнов. Удачи он желал только тем, к кому относился плохо – после его пожеланий удачи с человеком обычно случались неприятности. С этой же бабенки, видел Бесчетнов, неприятностей уже хватит.
С усатым офицером они быстро вышли на улицу.
– Пойдем, быстрее… – торопил офицер, пресс-секретарь краевого управления Иван Коржавин. Уже когда они влились в стайку журналистов, он пояснил: – Это ж мы контрабандой. Мне ж никто не разрешил. Если бы просто любовь-морковь, это одно. Но этот парень заявление написал, из-за которого головы могут полететь.
– Так не в вашем же ведомстве… – сказал ему Бесчетнов.
– Э, нет… – поморщился Коржавин. – Он же говорит, что и в колонии писал явку с повинной, а ее не приняли. Так что и у нас рыльце в пушку…
– Как думаешь, чем кончится? – спросил его Бесчетнов.
Коржавин пожал плечами.