Сбитая с толку, Ханна пролепетала, что слышала, будто я работаю в Штутгартской электрической компании, и мне пришлось объяснять ей, что, хотя источником почти всех моих доходов действительно является электрическая компания, ни мое призвание, ни существенная часть моего времени никак с нею не связаны; более того, некая дополнительная сумма денег заработана мною как раз благодаря таким играм, как эта. Не знаю, то ли упоминание о деньгах так подействовало или же вид доски и поблескивающих фишек, но Ханна подошла к столу и со всей серьезностью стала задавать мне вопросы, связанные с картой. Это был идеальный момент, чтобы ввести ее в курс дела… Как раз в этот миг Ингеборг заявила, что им пора идти. Я видел с балкона, как они пересекли Приморский бульвар и разложили свои коврики в нескольких метрах от велосипедов Горелого. Их плавные, поистине женственные движения и жесты вызвали у меня внезапную горечь. Все вдруг поплыло у меня перед глазами, и я был вынужден броситься ничком на кровать и некоторое время лежать так без движения, обливаясь потом. В голове мелькали дикие идеи и образы, только ухудшавшие мое состояние. Я подумывал предложить Ингеборг отправиться на юг, в Андалузию, или поехать в Португалию, или же, не устанавливая себе определенного маршрута, просто затеряться на дорогах Испании, а может, перебраться в Марокко… Тут я вспомнил, что она должна выйти на работу третьего сентября, да и мои каникулы кончались пятого сентября, так что фактически времени уже не оставалось… Наконец я встал, принял душ и углубился в игру.
(Основные характеристики весеннего этапа кампании 1940 года. Франция сохраняет классический фронт в 24-м ряду шестиугольников и вторую линию обороны в ряду 23. Из четырнадцати пехотных корпусов, которые к тому времени должны быть развернуты на европейском театре, по крайней мере двенадцать должны занимать поля Q24, Р24, O24, N24, М24, L24, Q23, O23 и М23. Остальные два должны располагаться на полях O22 и Р22. Из трех бронетанковых корпусов один, возможно, будет находиться на поле О22, еще один - на поле Т20, а третий - на поле O23. Резервные части расположатся на полях Q22, Т21, U20 и V20. Военно-воздушные силы - на авиабазах в шестиугольниках Р21 и Q20. Британские экспедиционные войска, которые в лучшем случае будут состоять из трех пехотных и одного танкового корпусов, - разумеется, если англичане направят во Францию дополнительные силы, придется применить вариант с нанесением прямого удара по Великобритании, и с этой целью немецкий авиадесантный корпус должен находиться на поле К28, - развернутся на полях N23 (два пехотных корпуса) и Р23 (пехотный и бронетанковый корпуса). Как возможный оборонительный вариант может быть рассмотрено перемещение английских войск с поля Р23 на O23, а французских, в составе бронетанкового и пехотного корпусов, - с O23 на Р23. При любом раскладе наиболее сильным участком станет поле, на котором развернется английский бронетанковый корпус, будь то Р23 или O23; он-то и определит ось немецкого наступления. Удар будет нанесен небольшим числом частей. Если английские танки будут находиться на поле Р23, то немецкое наступление произойдет на O24, если же они окажутся на поле O23, наступление начнется на N24, на юге Бельгии. Чтобы обеспечить breakthrough, авиадесантный корпус должен быть направлен на O23, если английские танки займут поле Р23, или на N23, если они разместятся на O23. Удар по первой линии обороны нанесут два бронетанковых корпуса, а продвижение вперед будет обеспечено еще двумя или тремя танковыми корпусами, которые должны дойти до поля O23 или N22 в зависимости от местоположения британского бронетанкового корпуса и немедленно начать атаку на поле O22 - на Париж. Чтобы не допустить контрнаступления при соотношении сил более чем 1:2, должны быть учтены некоторые факторы, связанные с использованием ВВС, и т. д.)
После обеда мы немного выпили в кемпинговой зоне, а потом поиграли в мини-гольф. Чарли выглядел более спокойным, чем в предшествующие дни, лицо его обрело умиротворенное выражение, как будто дотоле неведомое успокоение наконец-то снизошло на него. Но внешность обманчива. Очень скоро он вновь заговорил, как всегда, не закрывая рта, и поведал нам одну историю. Она свидетельствует то ли о его тупости, то ли о тупости, которую он предполагает в нас, то ли о том и другом одновременно. Вкратце: он целый день занимался виндсерфингом и в какой-то момент заплыл так далеко, что потерял из виду береговую линию. Главная изюминка этой истории состояла в том, что, повернув к берегу, он спутал наш городок с соседним; дома, гостиницы, да и сам пляж показались ему какими-то не такими, но он не придал этому значения. Немного ошарашенный, он спросил у какого-то немца-купальщика, как пройти к гостинице "Коста-Брава". Тот без колебаний направил его в гостиницу, которая и в самом деле называлась "Коста-Брава", но не имела ничего общего с той "Коста-Брава", в которой поселился Чарли. Тем не менее он зашел туда и попросил ключ от своей комнаты. Разумеется, поскольку он не был там зарегистрирован, дежурный отказал ему, невзирая на исходившие от Чарли угрозы. В конце концов, отчасти потому, что у администратора не было работы, от оскорблений они перешли к мирной беседе, а потом отправились в гостиничный бар выпить пива, где, к удивлению всех, кто слышал их разговор, все объяснилось, и в результате Чарли приобрел себе друга и завоевал всеобщее уважение.
- И что ты сделал потом? - спросила Ханна, хотя было ясно, что ответ ей известен.
- Взял свою доску и вернулся. Морем, конечно!
Чарли то ли редкий хвастун, то ли полный кретин, но в любом случае с ним надо держать ухо востро.
Почему мне иногда так страшно? И почему, когда мне особенно страшно, моя душа, подобно воздушному шару, как бы раздувается, взмывает в небо и наблюдает за всей планетой сверху? (Я вижу фрау Эльзу сверху, и мне страшно. Я вижу Ингеборг сверху и знаю, что она тоже меня видит, и мне страшно и хочется плакать.) Плакать от любви? На самом деле я хочу убежать с ней уже не только от этого городка и жары, но и от того, что готовит нам будущее, от заурядности и абсурда? Иных успокаивает секс или возраст. Чарли достаточно взглянуть на ноги или сиськи Ханны, и он успокаивается. Меня же, наоборот, красота Ингеборг заставляет настораживаться и терять спокойствие. Я - комок нервов. Мне хочется плакать и драться, когда я думаю о Конраде, у которого нет отпуска или, вернее, который провел свой отпуск в Штутгарте и ни разу не искупался, даже в бассейне. Но мое лицо при этом не меняется. И пульс остается прежним. Я даже с места не сдвинусь, хотя внутри у меня все кипит.
Когда мы ложились спать, Ингеборг отметила, как хорошо выглядел в этот раз Чарли. Мы посетили дискотеку под названием "У Адама" и пробыли там до трех часов ночи. Сейчас Ингеборг спит, а я пишу, открыв балкон, и курю одну сигарету за другой. Ханна тоже прекрасно выглядела. Она даже станцевала со мной пару медленных танцев. Разговор, как всегда, пустой. Интересно, о чем разговаривают между собой Ханна и Ингеборг? Неужели они на самом деле становятся подругами? Ужинали мы в ресторане "Коста-Брава", куда нас пригласил Чарли. Паэлья, салат, вино, мороженое и кофе. Потом на моей машине поехали на дискотеку. Чарли не хотелось вести машину, но идти пешком тоже; может, я преувеличиваю, но у меня создалось впечатление, что ему вообще не хотелось как-то проявлять себя. Никогда еще не видел его таким сдержанным и молчаливым. Ханна то и дело поворачивалась и целовала его. Должно быть, так же она целует своего сына в Оберхаузене. Когда мы возвращались, я заметил Горелого на террасе "Андалузского уголка". Терраса была безлюдна, и официанты убирали со столов. Компания местных юношей беседовала, опершись на перила. Горелый, сидевший в нескольких метрах от них, казалось, прислушивался к их разговору. Я обратил внимание Чарли на одного из его, как я выразился в шутку, дружков. А мне-то что, пробурчал он недовольно, поезжай. По-моему, он подумал, что я имею в виду Волка или Ягненка. В темноте трудно было разглядеть лица. Езжай, езжай, в один голос потребовали Ингеборг с Ханной.
28 августа
Сегодня впервые с утра пасмурно. Из нашего окна пустой пляж выглядел величественно. Лишь несколько ребятишек играли там в песке, но вскоре полил дождь, и они разбежались. Атмосфера в ресторане во время завтрака тоже изменилась; люди, которые из-за дождя не могут сесть на террасе, скапливаются вокруг столиков в зале, время завтрака удлиняется, что позволяет с полным основанием завязать новые мимолетные знакомства. Все не переставая говорят. Мужчины прикладываются к рюмке раньше обычного. Женщины то и дело поднимаются к себе в комнаты за теплой одеждой, каковую в большинстве случаев не находят. Шутки не умолкают. Но вскоре общее настроение заметно падает. Однако, поскольку невозможно целый день проторчать в гостинице, организуются вылазки в город: группки по пять-шесть человек под защитой пары зонтиков обходят близлежащие магазины, а затем ныряют в какой-нибудь кафетерий или салон видеоигр. Омытые дождем улицы предстают освободившимися от повседневной суеты и толкотни и погруженными в иную повседневность.
Посреди завтрака явились Чарли и Ханна, они решили съездить в Барселону, и Ингеборг составит им компанию. Я с ними ехать отказался. Сегодняшний день будет целиком принадлежать мне. Они ушли, а я стал наблюдать за входящими и выходящими из ресторана людьми. Фрау Эльза, против моих ожиданий, не появляется. В любом случае это спокойное и удобное место. Я напрягаю свой мозг. Вспоминаю начала разных игр, подготовительные действия и оценки… Обстановка действует на всех расслабляюще. Скоро единственными по-настоящему довольными остаются лишь официанты. У них в два раза больше работы, чем в обычные дни, и тем не менее они перебрасываются шуточками и смеются. Какой-то старик рядом со мной предположил, что они смеются над нами.
- Вы ошибаетесь, - возразил я. - Они веселятся, потому что предвкушают окончание лета, а с ним и конец своей работе.
- Тогда они, наоборот, должны грустить. Ведь они останутся без работы, лодыри этакие!
Я вышел из гостиницы ровно в полдень.
Сев в машину, медленно покатил в сторону "Андалузского уголка". Быстрее было бы дойти туда пешком, но мне не хотелось идти пешком.
Снаружи он выглядел как любой другой бар с террасой: сдвинутые вглубь стулья и капли воды, падающие с концов зонтов. Зато внутри царило радостное оживление. Казалось, дождь смыл все преграды, и туристы и местные, собравшись вместе в устрашающих количествах, вели между собой диалог с помощью жестов, неразборчивый и бесконечный. В глубине бара, рядом с телевизором, я увидел Ягненка. Он подозвал меня знаками. Я дождался, пока мне принесут кофе с молоком, после чего подсел за его столик. Начал он с обычных вежливых фраз. (Ягненок сетовал на дождливую погоду, причем беспокоился не за себя, а за меня, приехавшего погреться и позагорать на пляже и т. п.) Я не стал ему говорить, что на самом деле счастлив, что идет дождь. Через какое-то время он спросил меня про Чарли. Я сказал, что тот уехал в Барселону. С кем? - осведомился он. Вопрос удивил меня; так и подмывало ответить, что это не его дело. Поколебавшись, я решил, что этого не следует делать.
- С Ингеборг и Ханной, конечно, а ты думал, с кем?
Бедняга заметно смутился. Да ни с кем, выдавил он из себя улыбку. На запотевшем оконном стекле кто-то нарисовал сердце, пронзенное стрелой. Сквозь рисунок открывался вид на Приморский бульвар и серые сходни. Немногочисленные столы в глубине бара были оккупированы молодежью; эти юноши были единственными, кто сохранял известную дистанцию по отношению к туристам; то была стена, которую негласно признавали как те, кто толпился у стойки - целые семейства и пожилые мужчины, так и те, кто находился в зале, и которая разделила посетителей пополам, на две группы. Ни с того ни с сего Ягненок стал рассказывать мне какую-то странную и бессмысленную историю. Говорил он скороговоркой и вроде бы по секрету, наклонившись над столом. Я с трудом его понимал. История была каким-то боком связана с Чарли и Волком, но слова, произносимые при этом, казалось, я слышал во сне: ссора, блондинка (Ханна?), ножи, дружба, что превыше всего… "Волк - отличный мужик, я его знаю, у него золотое сердце. Чарли тоже. Но, когда они выпьют, с ними никакого сладу". Я кивнул. Мне было все равно. Неподалеку какая-то девушка внимательно разглядывала погасший камин, превращенный теперь в гигантскую пепельницу. Снаружи с новой силой полил дождь. Ягненок угостил меня коньяком. Тут появился хозяин и включил видео. Для этого ему пришлось залезть на стул. Оттуда он провозгласил: "А сейчас я поставлю вам видео, ребятки". Никто не обратил на него внимания. "Вы шайка бездельников", - сказал он как бы на прощанье. Фильм был о мотоциклистах, выживших после ядерного взрыва. "Я уже видел его", - сказал Ягненок, вернувшийся с двумя рюмками коньяка. Хорошего коньяка. Девушка возле камина заплакала. Не знаю, как это объяснить, но она была единственной во всем баре, кто, казалось, здесь отсутствует. Я спросил Ягненка, отчего она плачет. "С чего ты взял, что она плачет? - сказал он. - Я, например, с трудом различаю ее лицо". Я пожал плечами; на экране телевизора тем временем двое мотоциклистов ехали через пустыню; один из них был одноглазым; на горизонте возникли развалины города: разрушенные бензоколонка, супермаркет, банк, кинотеатр, отель… "Мутанты", - сообщил Ягненок, повернувшись ко мне в профиль, чтобы разглядеть происходящее на экране.
Рядом с девушкой у камина стояла другая девушка и еще парень, которому с одинаковым успехом можно было дать как тринадцать, так и восемнадцать лет. Оба глядели на плачущую и время от времени гладили ее по спине. У паренька все лицо было в прыщах; тихим голосом он говорил что-то на ухо девушке; казалось, он не столько утешает ее, сколько старается убедить в чем-то, одновременно кося глазами на экран, дабы не упустить самые жестокие сцены фильма, которые, впрочем, следовали одна за другой. По существу, лица всех молодых, за исключением той девушки, были обращены к экрану, привлеченные то ли звуками борьбы, то ли музыкой, предшествовавшей кульминационным моментам схваток. Остальное в этом фильме их или не интересовало, или они его уже видели.
Снаружи дождь все не утихал.
И тут я вспомнил о Горелом. Где он теперь? Неужели он способен просидеть весь день на пляже под своими велосипедами? На мгновение у меня перехватило дыхание и остро захотелось сию же минуту побежать проверить это.
Постепенно мысль навестить его окончательно овладела мною. Больше всего меня привлекала возможность увидеть своими глазами то, что я рисовал в воображении: наполовину детский шалаш, наполовину лачуга жителя третьего мира. Что же я рассчитывал увидеть за стеной из велосипедов? Я представил себе, как Горелый сидит, словно пещерный житель, возле газовой лампы; я войду, он поднимет голову, и мы молча взглянем друг на друга. Войду, но как - через дырку, словно протискиваюсь в кроличью норку? Возможно, и так. А в конце туннеля увижу Горелого, читающего газету и действительно похожего на кролика. На исполинского перепуганного кролика. Оно и понятно, я должен был предварительно постучать, если не хотел напугать его. Привет, это я, Удо, ты на месте? Я так и думал… А если никто не ответит, что тогда делать? Я вообразил, как брожу вокруг велосипедов, пытаясь отыскать вход. Хотя бы маленькую щелку. Совсем крошечную. И вот с превеликим трудом я заползаю внутрь… Там повсюду темно. Почему?
- Хочешь, расскажу, чем кончается картина? - предложил Ягненок.
Девушка возле камина уже не плакала. На экране телевизора некто вроде палача копал яму, достаточно большую для того, чтобы похоронить в ней героя вместе с его мотоциклом. Когда он кончил, молодежь стала смеяться, хотя в этой сцене было что-то, над чем не следовало бы насмехаться, что-то трагическое, но уж никак не комическое.
Я кивнул. Так что там в конце?
- Ну, значит, герою удается выбраться из радиоактивной зоны, прихватив с собой сокровище. Не помню, это формула получения то ли синтетической нефти, то ли синтетической воды - в общем, чего-то такого. Ну, как во всех таких фильмах, верно?
- Верно, - согласился я.
Я хотел расплатиться, но Ягненок решительно воспрепятствовал этому. "Твоя очередь платить наступит вечером", - засмеялся он. Эта мысль не вызвала у меня особой радости. Хотя, в конце концов, никто не заставлял меня проводить время в их компании. Правда, я опасался, что этот кретин Чарли заранее с ними договорился. Ну, а если Чарли будет с испанцами, то и Ханна тоже, а ей, возможно, составит компанию и Ингеборг. Собравшись уходить, я как бы невзначай спросил его про Горелого.
- Понятия не имею, - сказал Ягненок. - Этот тип немного не того. Тебе нужно с ним встретиться? Ты его разыскиваешь? Если хочешь, я тебе помогу. Возможно, он сейчас в баре Пепе, навряд ли он станет работать в такой дождь.
Я поблагодарил его, сказав, что он может не беспокоиться. Я вовсе не разыскиваю Горелого.
- Он странный тип, - заявил Ягненок.
- Почему? Из-за этих ожогов? Кстати, как он их получил?
- Нет, не поэтому, я в эти дела не лезу. А говорю так потому, что мне он кажется странным. Даже не странным, а странноватым, ты ведь понимаешь, что я имею в виду.
- Нет, не понимаю.
- Ну, что у него свои причуды, как у любого другого. Он какой-то мрачный, что ли. В общем, не знаю. У всех свои странности, разве не так? Да что далеко ходить, возьми того же Чарли, ему, кроме выпивки и его доски, ничего не нужно.
- Не преувеличивай, ему не только это нужно.
- Бабы? - произнес Ягненок с ехидной ухмылкой. - Ханна в большом порядке, это надо признать. Согласен?
- Да, - сказал я. - Она ничего.
- У нее ведь ребенок есть?
- Вроде бы.
- Она показывала мне фотографию. Очень славный малыш, светленький такой и похож на нее.
- Не знаю. Я никаких фотографий не видел.
Я не стал объяснять ему, что знаю Ханну почти столько же времени, сколько и его, и ушел. Возможно, в чем-то он знал ее лучше, нежели я, но говорить ему об этом не имело смысла.