Что было – мечта. Пусть мечтой и остается. Жизнь и иллюзия совместимы лишь в детстве, когда желания просты и реальны, хоть и кажутся чем-то из ряда вон. Пора взрослеть. Во взрослой жизни добрый Дед Мороз не подарит наивному мальчику машину – ему на нее самому зарабатывать придется, а потом на ту, что попросит у мифа уже его сын. И нужно думать о том, соответственно жизнь устраивать.
Красивая жена престижно, самолюбию бальзам, но на миг. Однако плата за этот миг слишком велика.
Дима подумал о Марине, медсестре, что оказывала ему знаки внимания. Нравился он ей – факт, да он не сильно к ней благоволил, разве что в рамках необходимости – все – таки персонал, послабления в режиме через нее, процедуры, да и от скуки и тоски спасение. Тараторка та, но и все достоинство. Лицом не вышла, фигура подкачала и возраст – Диму лет на пять старше.
С другой стороны – старше, значит умнее. А что страшненькая – тоже плюс, от наростов супружеских на голове, страховка. Кто на такую позарится? А боготворить такая будет до конца жизни – нашелся-таки ее принц. Почему бы Диме им не стать? Кстати, что-то там Марина про своих родителей говорила: то ли стоматологи, то ли гинекологи, но врачи – точно. Еще один плюс – зятю пригодятся их связи. Надо бы побольше у Марины узнать: где да как живет. А Варю гнать из сердца, гнать. Детство то, оно кончилось.
Но вида девушке не подал. С Мариной еще ничего не ясно, а чтобы рвать с Варей нужно "запасной аэродром" иметь, чтобы наверняка "сесть", а не пролететь и остаться у разбитого корыта в полном одиночестве. Он больше не "неудачник" и никогда им не станет!
К тому же, что отказывать себе в радости? Имеет он права как инвалид? Имеет!
И обнимал Варю, целовал, в любви клялся.
И она верила.
Почему она верила?!"
Макс закрыл тетрадь, понимая, что больше не может читать историю крупной подставы, предательства и лжи. Лег спать, но даже во сне видел продолжение истории. Ему снился Том и Зойка Федорова…
Глава 11
Том выглядел довольным и сытым как мартовский кот. Он закидывал в рот орешки и щурясь от удовольствия жевал их с огромным аппетитом. Зоя бы запустила руку в пакетик с жареным арахисом и тоже полакомилась, но знала, что подобные вольности с Пожарским не пройдут. И вздохнула.
– Что вздыхаешь? – ухмыльнулся Том. – Говори, что хотела и двигай.
Дела у меня.
А "дела" на лице написаны – томная лень и довольство.
"Сейчас я тебе настроение подпорчу", – подумала девушка. Вытащила невзначай из сумки конверт с деньгами, на обозрение мужчины выставила, только тогда сигареты достала, подкурила одну.
Том жевать перестал на мгновенье – на конверт уставился, и опять в окно автомобиля, будто не увидел, ничего не понял. Правда лицо безмятежность потеряло и голос груб стал:
– Что хотела?
– Предупредить. Я знаю ты на Варваре подвис конкретно.
– Тебе что за печаль?
– Мне ничего, – плечиком пожала. – Пока. Но как у тебя печаль появиться – мне достаться может. Начнешь: почему не сказала, да отчего молчала.
– Чего "молчала"? Что крутишь?
– Я о Варе, Томик. Вижу, что понесло тебя от нее, кабы еще жениться не надумал.
– А и надумаю – тебе что? Боишься, на свадьбу не приглашу? – усмехнулся, окинув девушку неприятным взглядом.
– Боюсь дурачком себя выставишь. Пожарский смял пакет с недоеденным арахисом и выкинул в окно авто:
– Или выкладывай, что у тебя или вали, – отрезал.
– Не злись, Томик, скажу. Варенька твоя на два фронта работает. Мне баксы отстегнула, чтобы я о том молчала. Терпеть она тебя не может и знать не хочет, но деньги твои очень нужны. Для другого хахаля, нищего, как студент…
– Врешь! – рыкнул, схватил Зою за ворот блузки. В глаза глянул и выпустил. Помолчали и Федорова ему на колени конверт положила:
– Тут деньги.
– Знаю, – глянул вскользь. Как не хотелось признавать, а факты сами за себя говорили – Костя лично в этот конверт Варе доллары вкладывал, в руки ей отдал. И если лжет змея – Зойка, то как же к ней конверт попал?
– Полтинник мне отстегнула, только чтобы молчала.
Вот зачем ей деньги нужны были!
Том нехорошо улыбнулся. Потер подбородок, сигарету подкурил.
Эк крутанула судьба – вчера "орел" был, сегодня "решка".
Размечтался дурак о кренделях небесных, "Снегурочку" сляпал, а та его за его же баксы.
– "Ты моя Снегурочка, а я твой Дед Мороз", – пропел, усмехаясь.
Впрочем, Зойке верить – себя не уважать. Какой жених к чертям? А что деньги? Ну, деньги. Понять Варю можно – молодая, неопытная, а Том на нее как голодный лев накинулся – компенсация должна быть? Испугал, наверное, напором своим. Она же еще не понимает, что от страсти порой так голову сносит, что себя не помнишь, и тем более по неопытности своей, не догадывается, наверное, что действует на Тома как "виагра". Только подумает тот о ней – в груди жар и мурашки пробирают. Колотить, как пацана начинает.
Зарекался уже – поспокойнее. Куда там! Увидит ее и все заново, а клятвы – на фиг. Какой клятвы? Друзей, дела – туда же. Одно, одна на уме – Варюша. Всем нутром прикипел, до того сбрендил – кольцо с "брюликом" прикупил, предложение сделать решил.
И сделает. Точка.
– Все? – развернулся к Зое. Та по взгляду поняла – не проняло. И испугалась – не опоздала ли? Неужели настолько змея Варька Томика за интерес взяла, что тому на все почихать стало? Тогда зря она Варьку в оборот взяла, наоборот – надо с ней срочно отношения налаживать. Пожарский не последний человек в городе, к тому же друг Джерри, а тот Зою к себе устроить обещал. Настроит Варька Тома против, тот Джерри скажет и привет доходное место.
– Ты не жениться часом, надумал? – улыбнулась через силу.
Том конверт ей на колени кинул:
– Не твоего ума дело. Каждому свое.
Откупается, – поняла. Щедро – не то слово. Чтобы Костя Пожарский с барского плеча полтинник как "заткнись и не отсвечивай" кинул – не бывалое дело. Видно правда Варька для него светом в оконце стала. Ну, змея! И почему ей все, а Зое ничего? Кто Зоя и кто Варька?! Вот помогла дуре на свою погибель!
– Может быть, Томик, только жених у Вари уже есть и это не ты, – протянула осторожно.
– Слышал уже. Еще что выдумаешь?
– Не веришь? А ты съезди в Слобду. Она как раз сейчас там, у него в клинике. С почками у него ах. Димочка. Его она любит, а с тобой спит, чтобы его обеспечить.
Костю перевернуло. От одной мысли, что его чистая, наивная, невинная Варюша с каким-то инвалидом милуется, его на каракатицу меняет – каленым железом пронзила, душу вывернула. И не верить бы Зойке – той солгать, как два файла переслать, но конверт злополучный на ее коленях лежит и слова подтверждает.
– Значит, заплатила, чтобы молчала? – зубами скрипнул все не веря, но уже и веря.
– Точно, Томик. Жених ее на поправку пошел и ты не в лузу. Дело к свадьбе двигается, а тут ты со своим пылом. Нужно это? Нет, конечно.
– Его значит, выбрала, – протянул.
– Его.
Том думал минуту. Сгреб конверт с колен Зои и дверцу открыл:
– Проваливай.
Девушка понять не успела, как на улице оказалась, машина с места по газам дала.
Одно Зою порадовало – вздернуло Тома. Держись теперь Косицина. Пожарский за себя и за Федорову спросит, и платить за все грехи человечества заставит.
Девушка улыбнулась и, закинув облегченную сумочку на плечо, поцокала каблучками в сторону своей машины. Варька с возу – Зойке легче.
Том шел по трассе на Слобду.
Горячку пороть он не собирался, но выяснить хотел и не потом – сейчас. Мысль, что его мечта оказалась очередной пустышкой – убивала. Он ведь поверил, на седьмом небе от счастья был – досталось все же, побаловала судьба! А оно вон как обернулось. Стоило поверить, стоило осторожность потерять, как под дых получил.
Почему она про жениха не сказала?
Зачем к нему ездит? Чем они там занимаются?
Да ясно чем!
Это не насмешка над Томом – пощечина! Его с каким-то инвалидом обманывать! Его!
Он тоже хорош, знал ведь – все бабы суки, веры им нет и быть не может. Они ж как кошки – кто погладит, тому и мурлыкают. Но Варя?! Варенька!
Слова ему не сказала – почему?
Играла.
С ним, с Томом какая-то девчонка играла, как кошка с мышкой. Мышка играла с кошкой! Развела, обманула, раздавила!
А если нет ничего?
Нет, Зойка лгать на эту тему не станет, Тому не станет. Знает – тот ее в порошок сотрет.
Выходит – правда, и эта милая наивная девочка, Варенька, всего лишь мираж, иллюзия которую он придумал. Его выдумка, которая на деле обычная, расчетливая подстилка!
Он со всей душой, а она смеялась на ним! Его же деньгами Зойке платила, чтобы Том, как какой-то шкаф с ее дороги отодвинулся!
Шкаф он для нее! Бесчувственная игрушка!
Ну, нет, Варенька, ошиблась ты.
– Со мной не играют.
Клинику найти было не сложно, но войти в здание и начать поиски, чтобы убедиться – невозможно. Пожарский как к креслу прирос – вылезти не мог, пошевелиться себя заставить. В душе черти бушевали, такой банзай устроили, что тошно было. До вечера в машине просидел, сигареты все искурил и все теплилась в нем надежда – обманула Зойка. Понятно, поплатиться за то, но он даже готов был ей простить – лишь бы действительно она обманывала, а не Варенька. Зойка – гюрза и того не скрывает. Конечно, особого уважения она не вызывает, но лучше уж самой собой быть, чем в одежды святой невинности рядиться, будучи сукой, куда хлещи Зойки.
Около семи вечера Том увидел Варю.
Она как ни в чем не бывало вышла из клиники и, не заметив его "ровер" пошла на остановку.
Сомнений у Пожарского не осталось – его надували, им играли, на него наплевали, его обманывали.
Он хотел подъехать к девушке, затащить в машину и хорошо поколотить, а потом выкинуть на трассе, но это было бы слишком мягко и просто. За ту невинность, что она изображала, за ту мечту, что она попрала, за те планы, что она порушила, она была достойна большего. И она заплатит.
Никому Костя так не верил, как ей, ни к кому так не относился. И за всю доброту получил грязь. Он хотел поднять Варю, а она его окунула.
Простить такое, а тем более забыть, было невозможно.
В тот вечер Том напился так, как давно не напивался. И, наверное, кого-нибудь убил бы или расколотил ресторан в дребезге, если бы не верные друзья, что разделили с ним его горе и разочарование, горечь обиды. Они и помогли составить план мести. И он как нельзя устраивал Тома.
Не хотела "Снегурочка" оставаться чистой и только его – ее выбор.
А если не с ним – значит не с кем. Если не его – значит ничья. А если ничья, значит – всех. Ему не досталась, и жениху не достанется. Ему больно – жениху пусть тоже будет несладко. Потом парень спасибо скажет, что Том спас его от ярма с откровенной дрянью.
Впрочем, тот молодой и еще оправится, поднимется, а как быть ему, для которого пол жизни позади и последние мечты, хрупкая вера в чистое и светлое, что еще теплилась до встречи с Варей – мертвы?
Глава 12
Макс проснулся в поту и долго не мог прийти в себя. Прогулка с Максом чуть развеяла дурное впечатление от сна, но мысль о хозяйке дневника не выгнала.
Он готовил омлет и все косился на тетрадь, как на притаившуюся гремучую змею.
Конечно его сон – всего лишь сон. Но… Мужчина отставил сковородку и открыл тетрадь.
"Эта суббота ничем не отличалась от остальных. Точно так же, как всегда, ворчала мать, огрызалась Жанна, завтракая на кухне. Точно так же, как всегда, светило солнце в окно, чирикали птицы. В помещении вился запах мяты от чая, стучали ходики на стене, было слышно, как хлопают двери у соседей.
Все было как всегда.
Но если бы Варя знала, если бы могла предугадать, что все это уже прошлое, которое будет перечеркнуто раз и навсегда, стоит ей лишь шагнуть за порог – она бы не сделала этого шага.
Но Варя ничего не чувствовала, ни о чем не беспокоилась, не думала о плохом.
Дима шел на поправку, а что стал капризным и подозрительным и останется им на какое-то время, казалось ей естественным, понятным, объяснимым и вполне преодолимым. Проблема с Томом тоже была решена, и ничего Варю не тревожило, и сердце не екнуло, когда она увидела мужчину у своего подъезда. И не заподозрила плохого, когда встретилась с ним взглядом – холодным, отчужденным.
– Прокатимся? – спросил он сухо.
– Мне в техникум.
Том кивнул и открыл дверцу.
Варя села. Спокойная, безмятежная улыбка коснулась ее губ, когда ветерок из приоткрытого окна дунул ей в лицо.
Скоро лето. Экзамены и дорога в новую жизнь – взрослую. Она будет работать. У нее будет семья, муж, дети.
Грандиозные планы.
– Заедем ко мне, – сухо постановил Том, обрывая ее мечты.
– Куда?
– На дачу.
– Я опоздаю. Высади…
– Не опоздаешь.
Он не сказал – обрубил. У Вари пропало желание спорить. Она даже смирилась с тем, что опоздает на занятия. Том был явно не в духе и перечить ему девушка боялась. Лучше опоздать – не велика беда.
Варя молчала, боясь сказать что-нибудь не то, Костя – не желая говорить вовсе. Все что мог и хотел, он сказал ей про себя и тем выжег то нежное, очень важное для него, что родилось при первой встрече с Варей. Теперь в его душе была пустыня и песок сожаления и разочарования надежно укрывал похороненные иллюзии. Им было не подняться и Том не пытался их возродить.
Он не хотел ничего спрашивать, потому что не хотел слышать очередную ложь.
Он не хотел слышать ее голос, боясь дрогнуть и вновь стать покладистым дурачком в ее руках.
Он не хотел смотреть на нее, чтобы не передумать, не простить, не остановиться.
Он лелеял гнев, потому что тот не оставлял шанса выжить теплым чувствам, не давал сердцу и душе с их как оказалось глупыми желаниями, довлеть над разумом, но давал решимость довести желаемое до логического конца.
В это жизни все за все платят. И сегодня им, Константином Пожарским был назначен день выплаты. Он уже получил – пора и Варе.
Она преподала ему урок, теперь и он ответит тем же. Будет знать на будущее, как играть людьми и чего стоит обман.
Из машины он ее буквально выволок. Она подумала, что у него опять приступ желания, но эта мысль никак не сходилась с выражением лица Тома. Никогда она не видела мужчину таким и испугалась, что сегодня он будет особенно груб с ней, она не попадет на занятия и возможно опять вернется домой ночью, получит очередной нагоняй от матери.
Но у Вари и в мыслях не было, что Том способен на жестокость.
Она заподозрил неладное только в прихожей, когда мужчина обнял ее и прошипел в лицо:
– Куда ты дела деньги, которые вчера я тебе дал?
Варя замерла, не зная, что ответить. Самое лучшее было сказать правду, но как прореагирует Том?
Пока она соображала, мужчина потащил ее в комнаты и толкнул в зал. Захлопнул дверь, и вновь обнял, сжав руки.
– Придется отработать. Любишь деньги? А они просто так не достаются.
Варя плохо слышала, что он шепчет ей на ухо. Она смотрела на трех мужчин, что развалившись в креслах вокруг заставленного бутылками и банками столика, выжидательно и оценивающе смотрели на нее. Ее пронзила догадка, что будет что-то нехорошее. И от этого предчувствия перехватило горло, свело желудок.
– Выходной. Мои друзья скучают. Развлеки их и будем считать, что ты мне ничего не должна.
Слова мужчины вошли в разум как клинок в сердце.
Варя поняла, что ее ждет и дико закричала, оглушая саму себя. От страха она потерялась, ослепла и ничего не соображала. Удар по лицу на миг привел ее в себя, но только чужие руки коснулись ее тела, как девушка вновь отдалась панике.
Она помнила лишь бесконечную боль и унижение. Она быстро осипла от криков и лишь хрипела. Чужие, незнакомые лица плавали над ней, чужие руки шарили по телу, вдавливали его в постель. Том то и дело хватал ее за лицо и что-то зло и презрительно цедил, но что, она не понимала. Она вообще ничего не понимала – ужас владел ею, смывая разум, раздирая душу. Она забыла кто она, где, как и куда попала. Ни одной мысли в голове, только дикий вой внутри, вырывающийся наружу всхлипами, хрипами.
Сознание плавало, выхватывая из реальности картинки и превращая их ирреальность. Они не складывались, не воспринимались.
Она все время рвалась куда-то, надеясь уйти от ужаса, но ей не давали".
Макс зажмурился и сжал зубы. Он не хотел представлять Варю, но четко представил Тома и мог вписать недостающее в листы дневника:
"Том был неимоверно зол. Он хотел, чтобы Варю растоптали, он сам дал над ней надругаться, ждал, когда ее распнут, как она распяла его мечты и надежды. Он хотел почувствовать удовлетворение. Он должен был наслаждаться ее унижением, но вместо этого чувствовал горечь и боль. Он хотел боли Варе, но получал ее сам. Он хотел растоптать ее и тем помочь себе забыть, но топтал себя и все больше сожалел, что согласился, что отдал ее. И бесился от бессилия совладать с самим собой. И мстил за то Варе. Ему было мало видеть ее безвольной, испятнанной. Ему хотелось, чтобы она плакала, молила о милости, ползала у него в ногах. Но она смотрела на него совершенно сухими и пустыми глазами и молчала, и это было невыносимо. В этой пустоте и черноте ему блазнилось осуждение невинно попранного и унижало, давило и распинало сильнее, чем они давили тело девушки. Ему казалось что Джерри, Лось и Винт слишком мягки с ней и отыгрывался, давая волю своей злости, желая избавить глаза Вари от убивающей его пустоты.
Она должна смотреть на него иначе. Она должна молить, она должна плакать, она должна осознать, что поступила с ним подло, должна понять и принять свою вину, должна искупить ее!
Джерри с трудом оттащил его от девушки:
– Убьешь. "Убью", – понял и, шатаясь вышел на улицу.
– Нельзя.
Умереть самое простое. Но он не даст ей сбежать от него на небеса. Она будет платить. Платить, платить, платить и жить, пока он не удовлетвориться, пока не успокоится.
– Юра, – позвал охранника, подкурив трясущимися руками сигарету. Кровь на них – ее кровь, сводила его с ума и будила зверя, готового загрызть, но уже самого себя. – Там шалава скучает. Развлекитесь, – бросил подошедшему парню.
– С радостью, босс, – ухмыльнулся тот.
Том посмотрел вслед своей дачной охране, заходящей в дом, и понял, что не сможет туда вернуться. И в чем был, в одних носках, рванул в темноту через кусты и заборы, в лес, к озерку, чтобы со всего маху войти в еще ледяную воду и остудиться, прийти в себя и избавиться от жалости к дряни, которую принял за человека.
Он прав. Прав! Он сделал все правильно!
Только так и надо. Только так!
Но сердце сжалось, выталкивая всхлип из горла".