- Вы в курсе, что отца недавно отлупили и ограбили? - спросил он.
- Любого могут отлупить и ограбить, - сказал Родольфо. - Это же Лондон.
- Но этот грабеж был особенным. Это был мегаграбеж.
- О боже, он сильно пострадал? - спросила Дженис.
- В том-то и штука. По его словам, нет, но дядя Сэм считает, что очень сильно.
- Ты виделся с дядей Сэмом?
- Пересеклись в баре. От него и узнал.
- Если бы твой отец реально пострадал, он устроил бы из этого великую трагедию, - сказала Джозефина. - Он может устроить трагедию даже из порезанного пальца.
- Это травма другого порядка. По словам Сэма, он в полном дерьме, но отказывается это признавать.
- Он всегда от всего отказывался, - заметила Джозефина. - Этот сукин сын до сих пор отказывается признать себя сукиным сыном.
- А от чего именно он отказывается, по словам Сэма? - спросила Дженис.
- От себя самого… или типа того, я не очень врубился.
Джозефина фыркнула:
- Все та же старая песня.
- Тут вроде как нечто новое. Его избила и ограбила женщина.
- Женщина? - Родольфо не удержался от смеха. - Я знал, что он тряпка, но чтобы до такой степени…
- Это похоже на исполнение давних желаний, - сказала Дженис.
- В том числе моего, - сказала Джозефина. - Я жалею лишь о том, что не я ему врезала.
- Джозефина! - с упреком сказала Дженис.
- Да ладно тебе! Только не говори, что ты сама не врезала бы ему, увидев, как это чучело шкандыбает по улице в образе дедушки Леонардо Ди Каприо, или кого он там сейчас изображает…
- Почему бы тебе наконец не сказать нам о своих настоящих чувствах к отцу? - спросил Родольфо, все еще веселясь при мысли о том, что его папашу отделала какая-то бабенка.
- Ты хочешь, чтобы я созналась в любви к нему?
Дженис схватила себя за горло, как будто сдерживая рвоту.
- Однако Сэм считает, что все это полная чушь, - сказал Альфредо. - По его версии, отец просто навоображал невесть что под влиянием стресса.
- А отчего у него стресс? - спросила Дженис.
- Из-за смерти тети Тайлер и жены еще одного его друга. Дядя Сэм думает, что двух смертей подряд оказалось многовато для его слабой психики.
- В этом он весь, - сказала Джозефина. - Мелкий вонючий осквернитель праха. Ну почему он не даст другим людям спокойно оплакать смерть их собственных жен? Почему он должен соваться туда же?
- Сэм сказал, что Треславу очень нравились обе эти женщины.
- Кто бы спорил! Особенно когда они лежали при смерти.
Но Дженис уже думала о другом:
- Значит, по мнению Сэма, грабительница материализовалась из горя Джулиана…
- Из горя, вот еще!
- Нет, погоди, это интересная мысль. Может быть, вот так и появляются все эти призраки - материализуясь из наших страданий. Но почему в виде грабительницы? При чем тут насилие?
- Все это слишком сложно для меня, - сказал Родольфо. - Давайте вернемся к добротной истории о том, как папе начистила рыло уличная побирушка.
- Я думаю, он чувствовал свою вину, - сказала Джозефина, игнорируя его предложение. - Наверное, трахался с ними обеими. Или, того хуже, пел им арии Пуччини.
- В твоем случае это Верди, - напомнила Дженис.
- Тут вот еще что, - сказал Альфредо, - Сэм считает, что отца надо бы на время удалить отсюда.
- Засадить в психушку?
- Нет, устроить ему отпуск. Вы же знаете, как он не любит куда-нибудь выбираться. Боится поездов, боится самолетов, боится любого заграничного места, где он не будет знать, как по-тамошнему называется парацетамол. Дядя Сэм сказал, что лучше всего кому-нибудь из нас его сопровождать. Есть желающие прошвырнуться на курорт с отцом?
- Только не я, - сказал Родольфо.
- И не я, - сказала Дженис.
- Ни за что, даже если он останется последним мужчиной на этой планете, - заявила Джозефина. - Пусть Финклер с ним и едет, если ему этот отпуск кажется хорошей идеей.
- Итак, с нашей стороны полный отказ, - со смешком констатировал Альфредо.
Договорившись в конце концов, что мальчики хотя бы звякнут родителю и, может, посидят с ним часок в кафе, они уже вставали с мест, чтобы вторично двинуться к выходу, когда Альфредо вспомнил еще кое-что из разговора с дядюшкой Сэмом.
- Ах да, ему с чего-то взбрендилось, будто он еврей.
- Дядя Сэм? А он что, и без того не жид в натуре?
- Нет, я про отца. Он вроде как объявил себя евреем.
И все четверо снова опустились на стулья.
- Ну и дела!
- Как это так: взял и объявил? - удивился Родольфо. - Нельзя же вот так просто встать поутру и объявить: я с этого дня еврей!.. Или можно?
- Я знавала многих евреев на Би-би-си, которые однажды поутру вдруг становились неевреями, - сказала Джозефина.
- Да, но в обратную сторону это так легко не срабатывает.
- Я не в курсе подробностей, - сказал Альфредо. - Но насколько я понял дядю Сэма, отец не то чтобы решил заделаться евреем - он типа вбил себе в башку, что всегда им был.
- Вот ни хрена себе! - вскричал Родольфо. - Это значит, что и мы с тобой тоже евреи?
- Никакой ты не еврей, - сказала Джозефина, - будь спокоен. Евреи не доверяют верности своих женщин, так что стать евреем можно только через еврейскую матку. А у меня не еврейская матка.
- Как и у меня, - сказала Дженис. - Только не моя.
Альфредо и Родольфо переглянулись и сделали вид, будто их тошнит.
Но Родольфо, помимо тошноты, продолжал мучиться вопросами.
- Не понимаю, как это так? - сказал он. - Если евреи не доверяют своим женщинам, почему тогда они только через женщин передают свое еврейство?
- Потому что тебе вообще не бывать евреем, если ты будешь передавать еврейство через отца, а отцом твоим окажется потный араб с золотыми зубами.
- А что, разве еврейки спят с арабами?
- Милый мой, а с кем еврейки не спят?
- Тише! - шикнула Дженис, мотая головой в ответ на вопросительный жест официанта. - Не забывайте, что мы в ливанском ресторане.
- Однако я хочу знать, - гнул свое Родольфо, - если окажется, что я наполовину еврей, стану ли я от этого умнее?
Дженис дернула сына за ухо:
- Чтобы быть умным, тебе не требуются его гены.
- Тогда, может быть, я стану богаче?
Глава 5
1
Не стоило говорить "найди и приведи ее" человеку, и без того одержимому навязчивой идеей.
Треслав не сомневался в том, что искать нужно именно женщину. Так или иначе, надо положить конец этой неопределенности. Несколько раз он собирался на выход и даже надевал пальто, но потом снимал его. Хватит уже дурью маяться! Он больше не рассматривал варианты; теперь он твердо знал, что именно услышал тем вечером; "Ах ты, жид!" Не "грязный жид", не "чертов жид" и не "милый жид". Просто "ах ты, жид". Без особой интонации, помогающей раскрыть смысл сказанного. И почему надо все усложнять? Почему не принять это за простую констатацию факта? Тогда "ах ты, жид" будет означать "ты типичный еврей", и ничего более, пусть даже такое толкование не согласовывалось ни с какой из его теорий и абсолютно ничего не проясняло.
Впрочем, сама неопределенность варианта "ах ты, жид" говорила в пользу его подлинности. В данном случае Треслава нельзя было упрекнуть в стремлении подогнать услышанное под какую-то надуманную интерпретацию. Оставалась нападавшая - уж она-то наверняка знала, что и почему говорит. Могла она назвать его евреем просто ради шутки? Нет, она явно назвала его так потому, что видела в нем еврея. Другое дело - зачем ей говорить это вслух? Ей не было нужды вообще что-нибудь говорить, могла бы молча забрать его вещи и смыться. Он не оказал сопротивления и не произнес ничего, что требовало бы ответа с ее стороны. Насколько он знал, грабители в процессе грабежа не имеют обыкновения информировать потерпевших об их национальной или религиозной принадлежности: "ах ты, протестант", "ах ты, китаец" и тому подобные. К чему лишние хлопоты? Протестант или китаец и без того знает, кто он такой, и потому сообщение грабителя не представляет для него интереса. Так что выкрик "ах ты, жид!" либо непроизвольно вырвался у взбесившейся, психически больной преступницы, либо содержал информацию, которую в развернутом виде можно было представить так:
"Я лишила тебя твоего бумажника, твоих часов, твоего телефона, твоей ручки и твоего самоуважения, но взамен я тебе кое-что сообщу на тот случай, если тебе это неизвестно - а у меня такое чувство (не спрашивай, откуда оно взялось), что тебе это неизвестно, - словом, ты еврей. Пока-пока!"
Треслава не удовлетворяли версии о случайном столкновении с буйнопомешанной или о нападении на него по ошибке. В его жизни и так было предостаточно случайностей и ошибок. Да и сама его жизнь была всего лишь случайностью. Он появился на свет по ошибке - об этом прямо говорили его родители: "Мы тебя не планировали, Джулиан, но ты оказался приятным сюрпризом". При сходных обстоятельствах появились на свет и его сыновья. Правда, он никогда не называл их "приятными сюрпризами". Такой же нелепостью было и его образование - в другие эпохи он бы специализировался по античной литературе или богословию. На Би-би-си он попал случайно - и это был очень несчастный случай. Все его влюбленности были ошибками. И так далее. Но если в твоей жизни нет смысла и предназначения, зачем тогда жить? Иные люди обретают Бога там, где меньше всего думали Его найти. Другие обретают себя в общественной деятельности или в самопожертвовании. А Треслав, сколько он себя помнил, всегда чего-то ждал. Одно лишь ожидание. "Выходит, такова моя судьба", - подумал он.
Два дня спустя он ужинал у Либора в компании собратьев-евреев.
2
За полгода до смерти жены Сэм Финклер принял участие в программе "Диски необитаемого острова".
Безусловно, между этими двумя событиями не было никакой связи.
Финклер впервые упомянул о "Дисках", когда они с женой находились в своем саду, сразу за низкой оградой которого начинался Хэмпстедский парк. В тот момент Финклер завел речь о приглашении в программу только затем, чтобы уклониться от садовых работ. Их садик был отнюдь не местом отдыха - Тайлер без конца возилась с лужайкой и цветами, тогда как у Сэма была на них аллергия. "Полежи в шезлонге, расслабься", - поначалу призывала его Тайлер, но со временем и она убедилась в том, что сам Финклер знал всегда: его тело просто не было приспособлено для расслаблений в шезлонгах. "Когда-нибудь я в нем расслаблюсь вконец", - говорил он. Посему он редко появлялся в саду, а появляясь, обходил его по периметру, как частный детектив, разыскивающий в кустах мертвое тело, лишь иногда задерживаясь, чтобы поделиться с Тайлер какой-нибудь мыслью, - как правило, о своей работе. Если в разговоре возникала пауза, это уже было чревато привлечением к делу - Тайлер могла сунуть ему в руки бамбуковый колышек или моток зеленой бечевки с приказом держать его так-то и там-то. Не ахти какой тяжкий труд, но и он действовал угнетающе на Финклера, которому при этом казалось, будто его жизнь стремительно истлевает, обращаясь в перегной и мульчу.
- Я попал в "Диски необитаемого острова", - сообщил он с самого дальнего конца садика, на всякий случай спрятав руки за спину и опираясь на водопроводный кран.
Тайлер сидела на корточках и колдовала над каким-то чахлым ростком. Она ответила, не оглядываясь и не отрываясь от своего занятия:
- Попал? Как это "попал"? Я и не знала, что ты туда метил.
- А я и не метил. Это они в меня метили.
- Ну так скажи им, пусть метят в кого другого.
- Почему я должен им отказывать?
- А на кой тебе сдались эти "Диски"? Тебе и в саду-то становится дурно, чего уж говорить про целый зеленый остров. И дисков у тебя никогда не было, и вообще ты не знаешь никакой музыки.
- Нет, знаю.
- Ну так назови свою любимую.
- Я сказал, что знаю музыку, но это не значит, что я ее люблю.
- Буквоед хренов! - сказала она. - Мало того что ты лжец, так ты еще и хренов буквоед. Не советую тебе соваться в эту программу, только хуже будет. Слушатели сразу распознают фальшь: когда ты начинаешь врать, ты повышаешь голос.
Но Финклера не так легко выбить из колеи.
- Я не буду врать, - сказал он. - И не все мои записи будут музыкальными.
- Ну и что ты тогда возьмешь: диктофонные мемуары Бертрана Рассела? Только не смеши меня.
Она встала с колен и вытерла руки о фартук, который он купил ей много лет назад. Серьги в ее ушах также были куплены Финклером, да и золотой "ролекс" - он подарил его жене на десятую годовщину их свадьбы. Тайлер всегда работала в саду при украшениях и полном макияже. Чтобы перейти от подкормки растений к званому обеду в "Рице", ей требовалось совсем немного: только снять перчатки и фартук да пригладить волосы. Тайлер, вдруг возникающая над кучей компоста в облике светской Венеры, - это зрелище стоило того, чтобы периодически появляться в садике, как бы сильно Финклер ни страшился этого места. В такие минуты он удивлялся, зачем нужно заводить любовниц, если его собственная жена красивее и желаннее, чем все они, вместе взятые.
Был ли он дурным человеком или же просто дураком? Сам Финклер не считал себя плохим мужем. Что поделаешь, если моногамия не соответствует мужской природе. И он отдавал долг природе даже тогда, когда эта природа вступала в противоречие с его желанием остаться дома в объятиях жены.
Таким образом, винить следовало пресловутый зов природы, и только его, а никак не самого Финклера.
- Ну, для начала, - сказал он, становясь сентиментальным, - я подумал о музыке, которая играла на нашей свадьбе…
Она приблизилась к нему, чтобы отвернуть кран для поливки.
- Марш Мендельсона? Неоригинально. И вообще, я не думаю, что тебе стоит приплетать сюда нашу свадьбу, о который ты и не вспомнил бы, взаправду попав на необитаемый остров. Раз уж тебе не лезет в башку ничего, кроме свадебного марша, мой совет: откажись от участия в программе. Скажи им, что слишком занят. Другое дело, если бы Мендельсон написал "Адюльтерный марш"…
- Слишком занят для "Дисков"? Для этой программы никто не бывает слишком занят. Это предложение, за которое надо уцепиться, - оно может здорово помочь в карьере.
- Ты уже и так сделал карьеру. Уцепись-ка лучше за конец шланга.
Финклер имел слабое представление о шлангах и потому снова начал обследовать садик на манер частного детектива, заглядывая под кусты и растерянно почесывая затылок.
- Конец - это то место шланга, откуда течет вода, олух царя небесного! Сколько лет здесь живешь, а все конец найти не можешь. Ха! - Она рассмеялась над случайным намеком.
Финклер не улыбнулся.
- Тебе легко рассуждать, ведь это не тебя пригласили в "Диски", - сказал он, обнаружив-таки конец шланга и теперь недоумевая, что с ним делать дальше.
- Да, пригласили тебя. Но почему ты не можешь отказаться от приглашения? Отказ поможет твоей карьере еще лучше, чем участие. Так ты покажешь им всем, что ты не жадюга. Направь струю вот сюда.
- Жадюга?
- В смысле не слишком жадный до славы.
- Ты сказала "жадюга".
- И что?
- То есть жидюга?
- Ради бога, ты же знаешь, что я не это имела в виду. Жида ты сам сюда приплел. Если ты боишься того, как тебя воспримут другие, - это твоя проблема, а не моя. Просто, на мой взгляд, ты слишком рьяно лезешь во все дырки. А что до евреев в нашей семье, то это скорее уж я, чем ты.
- Ты говоришь глупости и сама это знаешь.
- Тогда прочти Амиду или хотя бы одно из восемнадцати благословений.
Финклер отвел взгляд.
Было время, когда она подумывала о том, чтобы шутя облить его водой из шланга, зная, что он постарается ответить тем же и борьба за шланг завершится дружным смехом, а то и сексом прямо на лужайке - плевать на соседей! Но то время прошло…
…Если то время вообще у них было. Она попыталась представить себе, как он ее ловит, стискивает в объятиях, впивается поцелуем в ее губы, и с тревогой осознала, что не в состоянии вообразить эту сцену.
Он посоветовался с друзьями. Не о том, участвовать в программе или нет - он и не думал отказываться, - а насчет музыки, которую он взял бы с собой на необитаемый остров. Либор предложил экспромты Шуберта и несколько скрипичных концертов. Треслав написал ему на листке названия великих предсмертных арий из итальянских опер.
- Сколько тебе положено записей? Шесть? - спросил он.
- Восемь, но арии хватит и одной. Им нужно разнообразие.
- Я даю тебе шесть, на выбор. Они все очень разные. В некоторых умирает женщина, в других - мужчина. А есть одна ария, где они умирают вместе. Это будет шикарный финал программы.
"И финал моей карьеры", - подумал Финклер.
В конечном счете, поговорив еще и с Альфредо, а также руководствуясь собственным популистским чутьем, Финклер остановился на Бобе Дилане, Pink Floyd, Queen, Феликсе Мендельсоне (но не "Свадебный марш", а скрипичный концерт, как советовал Либор), Girb Aloud, явно напрашивавшемся Элгаре, Бертране Расселе как чтеце собственных мемуаров и Брюсе Спрингстине, которого он в телестудии по-свойски именовал Боссом. Из книг он выбрал диалоги Платона и еще - в обход правил - попросил полный цикл о Гарри Поттере.
- Легкая разрядка после серьезных вещей? - поинтересовался ведущий.
- Нет, для этого у меня будет Платон, - сказал Финклер.
Шутка, конечно, но также и повод задуматься для тех, кто примет его слова всерьез.