* * *
Итак, весна пятьдесят седьмого года шла к концу. Как раз в это время в Финша открылся первый магазин.
Весть об этом разнеслась по округе за несколько дней. И сразу же стало известно еще одно обстоятельство: с солью и керосином для магазина в Финша прибывает кадровый партиец Нгиа.
Конечно, открытие магазина обрадовало всех: окружной центр вовремя позаботился о доставке соли и керосина, ведь как начнется пора дождей, в город за покупками не спустишься. Но еще больше взбудоражило людей второе известие:
- Партиец Нгиа здесь!
- Нгиа приехал!..
Имя это произносилось просто, как произносят обычно "А Пао", "А Лы" или имя какого-нибудь другого соседа. Нгиа все знали, Нгиа все ждали, народ шел повидаться с ним отовсюду, даже люди са из деревушки Наданг, что у самого речного устья, явились в Финша.
Пришла к Комитету и старая Зианг Шуа с дочерью. Всюду стоял веселый гомон, словно во время праздника Тет, когда люди ходят от соседа к соседу, угощаясь в каждом доме.
Зианг Шуа перевалило уже за шестой десяток. Обычно женщины в ее возрасте и в доме еще управляются и в поле работают не хуже невесток и дочерей, но былые лишения и горести состарили Зианг Шуа, у нее давно уже болели ноги, и она еле ходила, ковыляя и прихрамывая.
Между тем Тхао Ми вступила в пору девичества. Мало нужды, что одета она была в старенькую линялую юбку и кофту - те самые, которые носила еще в партизанском крае, - все равно при виде ее люди одобрительно прищелкивали языками, признавая ее первой красавицей деревни. У нее было нежное бело-розовое лицо, мягкостью и округлостью черт напоминавшее спелый плод. И она так чудесно пела и играла на данмое.
Ми еще не задумывалась над отрадными и печальными сторонами жизни. Когда мать заводила речь о былом их житье в лесу и вспоминала о старшем брате, Ми тоже с грустью думала о нем, но молодость брала свое - печаль не задерживалась надолго в ее сердце. Да и то далекое время, когда Ниа водил ее на ярмарку, припоминала Ми очень смутно. Гораздо лучше помнила она вторжение тэй. Однажды их с Кхаем послали в лесной дозор. Они караулили с арбалетами наготове, но враг так и не появился. Тогда они подстрелили большую лесную мышь, поджарили ее на костре и съели… Да, войну она помнила так, словно это было вчера.
Комитет размещался в маленькой хижине на пустыре, у края каменной осыпи. К тому времени, когда Зианг Шуа и Ми подошли к хижине, партийца Нгиа уже не было, зато вовсю шла торговля солью.
В прошлом и позапрошлом году сильные дожди отрезали жителей Финша от города, соль невозможно было достать ни за какие деньги; и теперь, когда Правительство доставило соль прямо на место, раскупали ее быстро и брали помногу - про запас. Люди приходили с флягами из высушенной тыквы на боку, тащили на спине длинные сосуды из толстоствольного - вполобхвата - бамбука, с трудом протискивались в хижину и, красные от волнения, широко улыбаясь, выбирались из дверей с покупкой. Каждый, кто стоял в очереди, непременно отпускал какую-нибудь нехитрую шутку, и из толпы у прилавка с весами то и дело доносились раскаты смеха.
Ми пробралась в помещение. Нгиа не было и там, но она вышла не сразу - задержалась, чтобы поглядеть, как председатель Тоа самолично продает соль. Когда же она наконец вернулась к матери, та засыпала ее нетерпеливыми вопросами.
- Нету его… - виновато ответила Ми. - Не знаю, где он…
- Партиец Нгиа скоро будет, - бросил им на ходу незнакомый человек, державший под мышкой бамбуковый сосуд с солью.
Зианг Шуа оглядела очередь.
- Ладно, подождем здесь… - сказала она.
Они отошли в сторонку и уселись под деревом вонг.
А люди все шли и шли.
К полудню те, что пришли издалека, начали понемногу расходиться. Народу стало меньше, на камнях перед входом в хижину белыми пятнами лег солнечный свет, и Зианг Шуа смогла наконец разглядеть, что делается внутри хижины.
Право слово, Комитет сегодня не Комитет, а соляной склад. Вон она соль - большая белая груда - как песок на речном берегу, и сам председатель By Шоа Тоа неутомимо двигается возле весов: то нагнется зачерпнуть соли, то выпрямится и загремит гирями.
Вообще-то не было еще дня, чтобы председателя Тоа удалось застать в Комитете. Даже в присутственные часы его нужно было искать не в конторе, а где-нибудь на огородах. Ведь заготовка продуктов для приезжих и прием гостей тоже входили в его обязанности. Вот и возился он день-деньской на грядках, выхаживая то капусту и горох, то крупную фасоль "конский зуб", то ячмень и кукурузу. А когда в деревнях были организованы бригады трудовой взаимопомощи, дня не проходило, чтобы он не появился в бригадах. Если надо было помочь кому-то, поставить дом, Тоа всегда был тут как тут и первым принимался таскать бревна и камни. Нет, не зря говорили люди: "Это наш председатель, поистине наш…"
Тем временем Тоа в который уже раз наклонился к глухому старику, сидевшему, скрестив ноги, перед грудой соли.
- Купите же соли, почтенный Ниа Пао!..
Старый Ниа Пао поднял на председателя глаза и ухмыльнулся беззубым ртом:
- Я не покупать пришел, - прошамкал он. - Мне бы наглядеться на соль…
Это продолжалось уже не один час. Председатель уговаривал старика, а тот упорно твердил свое. Тоа отходил, снова возвращался и кричал старику то в одно, то в другое ухо:
- Купите же соли!.. Купите!..
Ниа Пао продолжал сидеть с каменным лицом и знай себе повторял, что покупать не собирается, а хочет лишь поглядеть. И вдруг добавил - совсем уж невпопад:
- Сколько лет живу на свете, а не съел ни крупинки соли у проклятых тэй!..
Председатель опешил.
- Да ведь эту соль прислало Правительство!
- Ага… - кивнул Ниа Пао, помолчал несколько секунд и снова объявил невпопад: - А когда лошадник Део поднялся сюда с караваном, я извел его вожаков… Оба сбесились и издохли в одночасье…
Председатель больше не слушал его. Он схватил пустой мешок, висевший у старика на плече, высыпал в него два совка соли и положил старику на колени. Старый Ниа Пао, словно ничего не заметив, молча свернул мешок поплотнее, поднялся и вышел из хижины. Он шел по каменной осыпи и улыбался.
Тоа - усталое лицо его налилось кровью, высоко закатанные рукава рубашки были мокры от пота - расправил плечи и выглянул за дверь. Глаза его остановились на Зианг Шуа.
- Почтеннейшая! - крикнул он. - А ну, раскошеливайтесь, покупайте соль!..
Он хотел крикнуть погромче, но уже совсем осип. Все, кто стоял поблизости, повернулись к Зианг Шуа и наперебой закричали, подзывая ее. Но старуха молчала, невозмутимо глядя на них.
- Да что же это! - сипло завопил Тоа. - Неужто нынче все старые люди оглохли, как Ниа Пао? - Он поднял два бамбуковых совка, наполненных солью. - Подходите, берите соль! Или вы не слышите?
- Я не глухая, - с достоинством отозвалась наконец Зианг Шуа. - Только дело в том, председатель, что я дожидаюсь товарища Нгиа…
Все расхохотались.
- Ясное дело! Старуха с места не тронется, пока не просватает дочку за партийца Нгиа!..
- Ну конечно!.. Хочет поговорить с ним с глазу на глаз, так оно будет вернее!..
Растерянная Ми повернулась и пошла прочь, от смущения у нее даже испарина выступила на лбу.
Вот тут-то и появился партиец Нгиа. Он был верхом, оба - и конь, и всадник - взмокли после тяжелого, долгого пути по горной дороге. Нгиа с утра снова ездил в город - поторопить с доставкой очередной партии соли и керосина. Он въехал во двор, натянул поводья и спрыгнул на землю.
Во дворе два продавца - оба из народности тхай - катили к ограде бочку с керосином, которую только что привезли из города: на завтрашний день была назначена продажа керосина и соли жителям деревни, что расположена по ту сторону горы. Лошади у коновязи, опустив головы, лизали кожаные мешки с солью. Круглые бока мешков потемнели от влаги. Знойный воздух полыхал солнечным жаром. Яркой зеленью светилась под солнцем высокая трава. Вот из зеленого марева выплыл еще один всадник - какой-то парень из дальней деревни только сейчас выбрался в магазин. У дерева вонг он соскочил на землю, торопливо обмотал поводья вокруг ствола и опрометью кинулся в хижину. Жеребец у коновязи стукнул копытом и громко заржал, ощерив зубы…
- Товарищ Нгиа! - окликнула Зианг Шуа.
Нгиа повернулся, скорым шагом подошел к ней и протянул руку.
- О матушка Зианг Шуа! - воскликнул он. - Смотрите-ка, и Ми тоже здесь… Здравствуйте! Вы за солью пришли?
- Вы ведь издалека воротились… - проговорила старуха. - Не встречали ли где моего сынка Кхая?
Матери казалось, что человек, возвратившийся из дальних краев, где бы он ни побывал, непременно должен был встретить ее сына.
- Но ведь Кхай поехал учиться… - сказал Нгиа.
- Как это - учиться?
- Так вы не знаете? Он теперь учится. Он далеко отсюда…
- Далеко… Когда же он вернется, если учится так далеко?
Нгиа улыбнулся.
- Вы не тревожьтесь, матушка, - произнес он ласково. - Кхай учится хорошо и скоро, очень скоро вернется к вам!
Зианг Шуа тоже улыбнулась - одними только блеклыми губами. Глаза ее по-прежнему серьезно и печально глядели на Нгиа.
- Что ж, - сказала она, - раз Правительство решило учить Кхая, пусть он пробудет там сколько надо… Я за него спокойна…
И вдруг она заплакала. Нгиа встревоженно взглянул на Ми. На лице девушки не было печали. Она даже рассмеялась, отвернувшись.
- Отчего ваша матушка плачет? - спросил Нгиа с недоумением.
- Да вот никак не узнает дорогу к речке Намнгу, - объяснила Ми.
Зианг Шуа зарыдала в голос.
- Пожалуйста, Нгиа, - сказала Ми. - Если вы знаете, где эта речка, скажите маме…
- Вы всю страну обошли! - подхватила старуха. - Небось и там побывали… Расскажите, где она!
И тогда Нгиа вспомнил грустную и смешную историю о том, как Тхао Ниа будто бы обернулся тигром, а люди са спасли его и воскресили. Не раз старуха рассказывала эту легенду в партизанском крае, а впервые Нгиа услышал ее, кажется, в тот самый день, когда отыскал Зианг Шуа с детьми в глухом ущелье.
Вспомнил он и слова, которыми обычно отвечал несчастной матери, и медленно покачал головой.
- Нет, - проговорил он. - Сколько я ни ездил, а побывать на речке Намнгу мне не довелось…
- Но если вдруг доведется… вы не забудете объяснить мне дорогу туда?
- Конечно, нет.
В эту минуту на пороге хижины появился председатель Тоа с двумя совками соли. Два совка соли… ровно килограмм. Тоа подошел к Зианг Шуа и протянул ей соль.
- Это вам, почтеннейшая, - сказал он.
Старуха приняла совки, высыпала соль на широкий лист заунга, завернула, загнув края листа, и бережно уложила в лежащую у ног торбу. Затем, так и не проронив ни слова, опустила голову, прикрыла глаза и некоторое время сидела тихо и неподвижно.
Нет, мысли ее не уносились больше к неведомой и далекой речке Намнгу, она думала о соли, лежащей в ее торбе. Целый килограмм соли - белой чистой соли! Разве могла она раньше представить себе, что придет время, и она увидит своими глазами целый килограмм соли сразу?!
Когда волнуешься, лучше помолчать. Прикрыть глаза, ничего не видеть и не слышать… Тогда мысли текут так плавно и легко. Товарищ Нгиа сказал: "Кхай учится очень хорошо…" Зианг Шуа отлично помнила тот день, когда товарищ Нгиа пришел к их убогому шалашу в мрачном лесистом ущелье. С того дня она ощущала в себе необыкновенную силу, кажется, гору могла бы сдвинуть… Пришел товарищ Нгиа, и одержимые злым бесом снова стали людьми, чиновники и стражники провалились в преисподнюю, а Кхай ушел драться с врагами и теперь вот очень хорошо учится, хоть и неблизко от родного дома. Скоро он вернется и навсегда останется с нею… А ведь соль эта побелее речного песка будет! Сколько людей на белом свете, да все ли они видели, чтобы вот так, в одном свертке, в собственной торбе лежал целый килограмм соли!
Когда-то Зианг Шуа уподобляла жизнь человеческую тлеющей хворостинке, что обратится под конец в прах и пепел. Нынче же жизнь представлялась ей очагом, в котором вновь развели огонь, и он с каждым мгновением разгорается все сильнее, все жарче. Поистине ей теперь стоило искать дорогу к речке Намнгу…
Председатель Тоа сказал:
- Через часок прошу ко мне обедать, товарищ Нгиа.
- А сейчас вы куда собрались?
- Да, тут неподалеку, в лес… за мясным блюдом.
Закинув винтовку за спину, председатель вскочил на неоседланную лошадь и с места в галоп погнал ее вниз по склону. Вскоре развевающийся лошадиный хвост скрылся за стволами бамбука.
Нгиа задумчиво глядел вслед председателю. Ми, отвернувшись, спросила:
- Что это вас так долго не было в Финша?
- Занят был очень, - отозвался он. - Работа…
- А тут у нас говорили, что после Освобождения все партийцы вернутся к себе на равнину, разойдутся по конторам, заделаются большими начальниками и не захотят больше подниматься в горы, как в войну. Только я так думаю - это глупости. Нехорошие люди это говорят, верно?
- Верно. Это болтают очень дурные люди. Возьмите, например, меня. Видите, я опять вернулся в горы, буду налаживать у вас торговлю…
- Солью?
- И солью тоже. Это задание Правительства, Ми. Революционное дело. Открою здесь у вас настоящий большой магазин.
- Настоящий магазин? У нас?
- Да, в Финша.
Ми улыбнулась.
- Выходит, теперь вы наш, мео.
- А я всегда был мео! Разве вы не знали?
- Да нет, знала…
Ми улыбнулась снова.
Нгиа тоже улыбнулся. Одна старая история припомнилась ему. В тот год отряды партизан и группы бойцов Освобождения продвигались к границе. В Тэйбак были брошены бригады кадровых партработников - необходимо было спешно создавать опорные пункты и сколачивать из местных жителей новые боевые отряды. Нгиа тогда направили в Тэйбак из Футхо, его назначили "начальником станции" - ответственным за транспорт и связь на дороге через Финша. Таких, как Нгиа, было много: кто и когда сосчитает, сколько кадровых партийцев работало в годы войны в Тэйбаке? Дороги в Тэйбак пролегали по следам тех, кто первыми пробивались в горы. Эти дороги вели в обход вражеских укрепленных постов и неизменно приводили посланцев партии к народу. Многие товарищи не дошли - полегли на этом нелегком пути. Когда бригада, с которой шел Нгиа, вступила в Тэйбак, людям пришлось карабкаться вверх по обрывам в слепом тумане, а внизу был лес, затопленный стоячей водой. Один из товарищей не удержался - наверно, у него свело от стужи руки и ноги, - рухнул в пропасть, успев лишь взглянуть напоследок в лица друзей…
Мео не впервой было драться с тэй. Давным-давно, лет сто назад, когда французы вторглись в страну, округ Финша восстал. Вдоль всей границы от Сиенгкхоанга до Хазианга мео поднялись на борьбу против французов. Но не было умелых, толновых людей, которые могли бы объединить и возглавить повстанцев. Они потерпели поражение. Несколько десятков человек тэй убили на месте, в Финша. Множество людей угнали вниз, на равнину, и бросили в тюрьмы. Ни один из них не вернулся. Работая в Тэйбаке, Нгиа немало узнал о вольнолюбивом нраве и боевом прошлом жителей Финша.
И тогда он придумал о себе историю, которую частенько рассказывал своим новым товарищам.
"Отец у меня был крестьянином и жил на равнине. Он участвовал в Революции, бился с французами. Однажды его схватили и посадили в тюрьму. Там отец подружился с одним человеком из народности мео, и они стали побратимами. Когда мне разрешали свидание с отцом, он всегда наказывал мне поклониться его другу, и вскоре я стал приемным сыном этого мео, который очень тосковал вдали от родных мест… Потом он заболел. Перед смертью он сказал мне: "Сынок! Отец и мать родили меня в далеком Финша. Помни об этом и непременно отыщи туда дорогу. Взгляни на небо Финша и вспомни, что это то самое небо, на которое я взглянул, едва появившись на свет…" Вот почему я помню Финша с малолетства. Когда же я вырос и ушел в Революцию, меня послали на работу в Тэйбак, именно сюда, в Финша. И я словно вернулся к себе на родину…"
Он выдумал эту историю от первого до последнего слова - потому что знал: так ему легче будет сблизиться и подружиться со здешним людом. И, говоря по правде, он неотступно следовал этой своей прекрасной выдумке. Впрочем, все партработники, действовавшие в Финша, люди самых разных народностей, вдохновлялись той же идеей. И когда Нгиа рассказывал о своем вымышленном приемном отце, ему и самому казалось, будто это случилось на самом деле.
Нет, говоря: "Я всегда был мео", Нгиа не кривил душою.
Ми немного подумала, потом решительно тряхнула головой.
- Конечно, - сказала она, - это, может быть, и так. Но все равно вы с равнины и родина ваша не здесь…
Он попытался объяснить ей:
- Родина кадрового партийца там, где он трудится на благо людей…
- Все равно, - повторила Ми, - жену, например, человек выбирает там, откуда он родом. Ведь не станете же вы сватать девушку там, куда приехали по работе, верно?
- Почему же это не стану?
- Да уж так, не станете…
Нгиа промолчал. Разговор принимал опасный оборот: он всегда опасался ненароком задеть простодушных и чувствительных горянок.
Зианг Шуа наконец встала и подошла попрощаться с Нгиа.
- Как освободитесь, заходите в гости, - пригласила она его напоследок.
Ми ушла вместе с матерью.
Солнце клонилось к закату, по травянистому лугу протянулись ласковые зеленые лучи. От людей, шагавших по траве, ложились длинные тени, доходившие до самого поля.
Нгиа оглянулся на ворота. Зианг Шуа, озаренная вечерним солнцем, медленно удалялась своей старческой, ковыляющей походкой. А где же Ми? Нгиа торопливо подошел к воротам. Так и есть! Она стояла тут, за оградой. Ми подняла глаза и прямо взглянула ему в лицо. Нгиа отвел взгляд, но чувствовал, что девушка смотрит на него по-прежнему.
- А… а вы что, ждете… кого-нибудь? - спросил он запинаясь.
- Я ждала вас, - отозвалась Ми. - Хотела попрощаться. Всего хорошего, Нгиа…
И она побежала следом за матерью, ни разу больше не оглянувшись.
Три года он не был здесь. И вот вернулся и вместо прежней девчонки с зелеными глазами увидел девушку, взгляд которой проник ему в самую душу.