- Но как ты умудрилась скрывать их от меня так долго?
- Сочла, что лучше скромно промолчать, - сказала я.
- Нельзя скромно промолчать, когда речь идет о беременности, - сказал ты. - Как тебе удалось спрятать от посторонних глаз три беременности?
- Я очень мало ела. Очень строго следила за собой. Скажу больше, я даже несколько теряла в весе за время беременности. И потом, помнишь те конференции, на которые мне приходится изредка ездить по работе?
- То есть когда ты уезжаешь на долгий уик-энд…
- Не забыл ту поездку на Гавайи десять лет назад?
- Тот раз затянулся на две недели, а по приезде ты все никак не могла оклематься из-за перепада во времени.
- Тяжелые роды, - сказала я. - Аманда. Ребенок шел ножками. Мне хотели сделать кесарево, но я не далась.
- Шрама побоялась на своем симпатичном животике.
- Естественно, - сказала я. - Как станешь объяснять тебе, откуда взялся этот шрам?
- А как тогда объяснишь футболку с надписью "Гонолулу", привезенную мне в подарок?
- Это потребовало известных организационных усилий, - сказала я. - Впрочем, по организационной части я большой спец.
- И давно ты ведешь эту двойную жизнь? - сказал ты.
- Да с того самого дня, как мы познакомились.
- Серьезно, все это время? - сказал ты. - Столько лет подряд?
- Я с моим мужем, Эриком, встретилась в тот же день, что и с тобой.
- Так это его зовут Эрик?
- Да, его, - сказала я. - Ну и что? Чего ты смеешься? Не над именем "Эрик", будем надеяться?
- Дурацкое имя, ей-богу. Даже для вымышленного персонажа.
- Эрик - не вымышленный персонаж! Он мой муж. И если б ты знал его лично, как знаю я, то не спешил бы заявлять, что Эрик - дурацкое имя!
- А вот в этом Эрику не слабо потягаться со мной? - сказал ты из-под одеяла и прошелся вдоль моего живота дорожкой поцелуев, подсунув руки мне под бедра, а после выпростал их, придавив меня сверху.
- Как можно сравнивать вас по поведению в постели? - сказала я, когда мы вынырнули снова на поверхность и отдышались. - Какое здесь может быть сравнение? Эрик - мой муж. Ты - мой любовник. У каждого свои потребности и своя роль.
- Ты меня разочаровала, - сказал ты, садясь. - До чего ж ты малорадикальна!
- Нету такого слова - "малорадикальна".
- Послушай, я что хочу сказать. Вот представился тебе случай придумать для себя другую жизнь - а ты?
- То есть что значит "придумать"? Я ничего не придумываю.
- Ты могла бы стать кем угодно, буквально всем на свете! Хоть этой, как ее… суперменшей! Работать на военную разведку, выполнять спецзадания правительства…
- Как! Подозревать, что я лгу?
- Могла бы сделаться воровкой-форточницей, сбежать из дому следом за бродячим цирком, учить слонов балансировать на шаре или же, я не знаю, втереться в круг богачей и знаменитостей, помочь Ким Бейсингер разобраться с ее проблемами! Вызволить из-за решетки того мужика с телевидения и сдать его в нарколечебницу…
- Какого мужика? - сказала я.
- Не знаю, как его фамилия - который угодил в тюрьму, он еще вел программу с той тощей девицей…
- Какой девицей?
- Ну, ту программу, от которой меня воротит, - сказал ты. - Не важно. Суть в другом. Ты могла бы стать миротворицей, видным деятелем по линии ООН! Или врачом, разрабатывать вакцину против коровьего бешенства, покуда оно нас всех не выкосило к чертовой матери! Но нет. Супруг, изволите ли видеть! Трое деток. Плюс свекровь, в довершение картины.
- Это точно, - сказала я. - С Элейн - форменное наказание.
- Кто такая Элейн?
- Свекровь же, - сказала я. - То есть что она наговаривает про меня Эру - это уму непостижимо!
- Кому-кому?
- Эру. Сокращенное от "Эрика".
Ты хлопнул обеими руками по одеялу и выругался.
- Нет, еще немного, и я за себя не ручаюсь!
- Я тоже, если она не прекратит врать ему, будто я - тайная алкоголичка, сижу целыми днями и напиваюсь в одиночку. Уверена, по вечерам, когда меня там нет, она звонит и накручивает его. Наверняка наплела, будто у меня кто-то есть. Добивается, чтобы он забрал детей и ушел. Эр, кстати, разумеется, никогда ничему такому не поверит.
- Разумеется, - сказал ты. - Потому что доверяет тебе, правильно?
- Ну, не хочу зря хвастать, но мы действительно очень хорошо друг друга знаем. Да, так я в прошлый раз гляжу на графин с виски, а потом - клянусь, это была не пыль - по внешней стороне идет тоненький меловой ободок, ты понял? Отмечает уровень содержимого! И потом, берешь трубку, а в телефоне, знаешь, легкий щелчок…
- Какой бывает, когда тебя кто-то подслушивает, да? Ты про такой щелчок?
- Именно! - сказала я. - Так что суди сам, что это за особа! Она меня сразу невзлюбила. С первого же дня, как мы поженились.
- Не понимаю даже, как меня занесло к тебе в постель, - сказал ты. - Такое выдаешь убожество, какого свет не видывал!
- А вот и видывал. Все это правда. Ты знаешь, я никогда не вру.
- И где же, по мнению Эрика, Бена с Амандой, а также Джонатана и Элейн, ты, например, находишься в данную минуту? - сказал ты. - Где, по их мнению, бываешь каждый вечер и каждый уик-энд, на Рождество, на Пасху и во время отпуска?
- Я - современная женщина. Занятой человек. Они сознают, что у меня должна быть своя жизнь.
- Мне тут закралась в голову одна мыслишка, - сказал ты.
- Что такое?
- Этот твой Эрик. Он какой из себя?
- А что?
- Не будь такой подозрительной! Ну, скажем, носит он усики?
- Кто, мой Эр? И не думает!
- Все правильно, - сказал ты. - И мой не носит. А лысинка намечается? И брюшко?
- Ничего похожего! Мой Эр сейчас в самом расцвете!
- Я так и знал, - сказал ты.
- Что ты знал? И как понимать это "мой тоже не носит"?
- Я вынужден сообщить тебе кое-что, - сказал ты.
- Ну?
- У меня роман на стороне.
- Неправда!
- С мужчиной по имени Эрик, - сказал ты. - И, судя по твоему описанию, я уверен, что это тот же самый Эрик.
- Мой Эрик?
- Но он ведь и мой, - сказал ты.
- Нет уж, дудки! - сказала я.
- Мы с Риком знакомы с детских лет, - сказал ты. - Ходили в одну школу. Помню, как он любил математику.
Мы вместе росли, потом наши пути разошлись. Он теперь семейный человек.
- Присвоить мою другую жизнь? Даже не надейся!
- Мы с ним встречаемся в дневное время, когда его жена думает, что он на работе. Элейн, матушка его, - совсем уже, поди, состарилась! - дружила с моей мамой, выйдут, бывало, покурить, и ну точить друг с другом лясы у задней двери дома в нашем муниципальном микрорайоне…
- Ага! Вот! Мой Эр вырос не на муниципальных задворках, - сказала я.
- Об этом Рик никогда не скажет правды, слишком стыдится тех условий, в которых мы росли. У него все в жизни держится на ниточке, кругом сплошной обман.
- В каком смысле?
- Ну взять хотя бы его жену, - сказал ты.
- А что жена?
- Тревожно мне за нее. Муж с кем-то крутит любовь. Женщина день-деньской либо пьянствует одинешенька в пустом доме, либо привязана к этим кошмарным детям. Старший практически малолетний преступник…
- Чего-о?
- Вспомним историю с приводом в полицию и исправительным заведением, - сказал ты, - да и сестричка его не лучше. Всего десять лет девчонке, а уже попалась на краже в винной лавке, стянула бутылку водки, и полицейские, когда доставили ее домой, говорили, что видят в первый раз, чтобы ребенок в ее возрасте умел так сквернословить - выскочила в своей балетной пачке из патрульной машины и ну поливать их площадной трехэтажной бранью! Даю слово, ругательств грязнее я не слышал в своей жизни. Что же до младшего… В семье его называют "мелкий".
- И что же?
- Ну что, малыш - он и есть малыш. Маменькин сынок, ясное дело. И внешне - весь в нее. Ни малейшего сходства с отцом. Потому что, говоря откровенно, тут, понимаешь, такая штука насчет нас с Риком…
- Какая? - сказала я.
- Короче, если начистоту…
- То?
- …то должен сознаться, единственное, что меня еще заставляет иметь с ним дело, это его жена.
- Жена?
- Она такая красивая, - сказал ты. - Такое очарование. Скажу прямо - я безнадежно влюблен в его жену. Поддерживаю близкие отношения с Риком лишь затем, чтобы держаться поближе к его жене. Колоссальных внутренних ресурсов женщина. Уверен, она еще себя покажет!
- Если представится случай, - сказала я.
- Это точно.
Мы обратились к любви. Мы посвятили ей остаток утренних часов и добрую часть дневных. Мы начали, когда ты, движением столь вкрадчивым и властным, что застиг меня врасплох, прервав на полуслове, развел в стороны мои бедра, у меня перехватило дыхание, а ты, скользнув между ними, обозначил языком ниточку волосков, сбегающих у меня вниз по животу, потом подтянулся, накрыв меня собой во всю длину, и поцеловал от души и со знанием дела, потому что так хорошо меня знаешь, а после я оказалась на тебе, потому что умею читать тебя как книгу, а соль любимой книги - если, понятно, это стоящая книга - в том, что она изменчива, подобно музыке: вы полагаете, что изучили ее вдоль и поперек - как же иначе, когда она читана - перечитана вами столько раз, это для вас и составляет ее прелесть, - как вдруг улавливаете в ней нечто, чего не слышали прежде, и, перевернув страницу, видите сочетание слов, которого, твердо знаете, никогда не видели до сих пор, - вы-то считали, что знаете эту книгу, а она вдруг поражает вас, явив себя перед вами совсем другой; мало того, вы сами становитесь другим - сами, читая ее, уже другой человек, и ты, любовь моя, для меня - отличнейшая книга, и вот уже мы с тобой оба вместе, что требует известного таланта применительно к ритму, но нам с тобой, по счастью, таланта читать друг друга не занимать.
Мы предавались любви все утро, захватив и часть дня. Шли часы. Снаружи листья на деревьях слегка пожухли, густая зелень их потускнела с началом осени. Было сентябрьское воскресенье. Их оставалось всего четыре. Высоко в небе парили облака, и еще месяц примерно ласточкам предстояло медлить с отлетом на юг, чтобы вернуться назад к наступлению лета.
ШОТЛАНДСКИЕ ПЕСНИ О ЛЮБВИ
© Перевод О. Сергеевой
Виолетту часто навещал оркестр трубачей при всех регалиях. Но еще никогда в ее доме не было так много крупных мужчин, к тому же никого не пришлось подкармливать. Они проходили через переднюю, размахивая подолами клетчатых юбок, царапая высокими стержнями своих волынок потолок и стуча о косяк дверей одетыми набекрень меховыми киверами и ламбрекенами. Они неустанно посылали в полет орнаменты звуков. Заставляли звенеть графин со стаканами в шкафчике. Они шествовали вниз и вверх по лестнице и сбили постеленный на лестничной площадке коврик.
Они являлись в любое время дня и ночи и играли одну и ту же мелодию. Весь дом от этого содрогался. И продолжал дрожать даже после их ухода. Когда Виолетта медленно наклонялась, чтобы снова подобрать малиновку, зябликов на ветке, молодую влюбленную парочку с другой стороны лестничных перил, у нее дрожала рука, потому что ей было больно нагибаться. Она положила их на места. Потом поднялась вверх по ступенькам, чувствуя под ногами скрип, так как уже не могла его слышать. Она поправила картины. Увидела свое отражение в стекле на картине с птицами на воде.
Она выглядела на десять лет моложе. Ну-ну-ну, сказала она вслух самой себе, но это походило на разговор возле водопада, потому что она ничего не слышала, кроме звучавшей в голове мелодии. Грустная мелодия. Хорошая мелодия. Можно сказать, потрясающая мелодия. На лестничной площадке она наклонилась и поправила коврик. Потом снова выпрямилась и спустилась вниз по лестнице.
Одна незнакомая Виолетте девушка тоже решила нанести ей визит. Всю дорогу в Далстон проехала на автобусе. Она была молодая и все еще не замужем, поэтому ничего лучше не могла придумать. Она всегда привозила Виолетте торт или пачку бисквитов из дорогих магазинов того города, в котором жила. Глядя на нее, сразу было видно, что ей никогда не приходилось испытывать чувство голода. И вот она опять стоит на пороге.
- Чего же ты хочешь на сей раз? - спросила Виолетта.
Эта девушка была настоящим проклятьем. Она оказывала бесплатные услуги пожилым людям. Ее отличало умение мягко заговорить и привлекательность обеспеченного человека. В любом случае Виолетта не могла слышать все то, что она говорила.
Они расположились у камина в передней.
- Оттого, что ты держишь это в себе, пользы не будет, - прокричала Виолетта.
Девушка сняла куртку.
- Замерзнешь, - крикнула Виолетта, включая еще одну решетку.
Девушка сняла джемпер. Она была молода, и ей не составляло труда согреться. Она пошла в кухню Виолетты, заварила чай и принесла чайник с чашками на подносе, потом выложила сладости из дорогих магазинов на тарелки.
Девушка и оркестр трубачей были далеко не единственными гостями Виолетты. При необходимости она могла вызвать доктора, громко крича в телефонную трубку. Несколько раз в месяц заходила ее дочь, иногда с мужем, иногда без него. Когда она приходила одна, то читала раздел о купле и продаже собственности в местной газете или бродила по дому и подбирала разбросанные вещи, рассматривала их и клала обратно на то же место. Виолетта наблюдала за ней, сидя в противоположном конце комнаты и пересчитывая количество стаканов в шкафчике. "Определить хрусталь можно по звону от щелчка пальцем", - учила дочку Виолетта, когда та была маленькой девочкой. После замужества у Виолетты в доме всегда было полно посуды. Шестидесятые и семидесятые годы воистину считались временем цветного стекла. Как жаль, что она не может сейчас подняться, открыть шкафчик и постучать по хрусталю пальцем, думала Виолетта; она прикрыла глаза под бесконечно звучащую в голове мелодию и рисовала в воображении свою дочь: как та поднимается с кресла, плавно отодвигает стеклянную дверцу в шкафчике, выбирает какой-нибудь бокал и вынимает его, не касаясь других, а потом держит за ножку возле уха, словно камертон, который они использовали при настройке пианино, приготовившись щелкнуть по стеклу пальцем, чтобы убедиться в его кристальной чистоте. Но когда Виолетта открыла глаза, то увидела, что дочь не сдвинулась с места ни на дюйм. В эту минуту она пристально смотрела на столик на колесиках возле шкафа. Потом показала на него. У нее зашевелились губы. Она что-то говорила.
- Бери его, - произнесла Виолетта, махнув рукой так, словно отгоняла муху. - Забирай, он твой.
В эти дни муж дочери работал в гараже. Всякий раз, когда Виолетта навещала их, он пропадал в гараже. Когда же он приходил в дом к Виолетте, то терпеливо стоял у двери или опирался на спинку кресла, пока его жена разговаривала с Виолеттой, причем гораздо дольше, чем в тех случаях, когда дочь навещала ее одна. И дело вовсе не в том, что Виолетта теперь не могла ничего слышать, кроме труб, звучание которых становилось тише, если оркестр еще не прибыл в дом, и громче, когда он появлялся, а в том, что дочь или ее муж даже не заметили этого вообще. Они были глухи и слепы к этой музыке, и прошлую среду трубачи, искусно экипированные кожаными сумками с кисточками и уймой орденских подвязок, будто им довелось пройти одну или две войны, проделывали в кухоньке восьмерки прямо у них обоих под носом под галантный аккомпанемент, а они стояли у стола и продолжали читать рекламные листовки о страховании жизни, которые кто-то подсовывал под двери домов на той улице, где жила Виолетта. Виолетта же хохотала, хлопая в ладоши. Дочь с мужем переглянулись. Они решили, что она на старости лет совсем выжила из ума. Она показывала на резные украшения на серванте. Послушайте, крикнула она им. В ту минуту они вернулись к чтению рекламных листовок. Можно получить 80 ООО фунтов в случае собственной смерти.
Виолетта усиленно стала моргать. Сегодня здесь не было дочери, в кресле сидела та девушка. Она пробыла у нее весь день. Она была так молода, что могла сидеть в кресле, сплетя ноги под собой, как кошка, которая тут жила. Виолетта недоумевала, почему она здесь. Она приходила много раз, но Виолетта даже не знала ее имени.
Девушка заметила, что Виолетта наблюдает за ней. Она выпрямила ноги. Села ровно.
- Ты хоть когда-нибудь там бывала? - спросила Виолетта.
Девушка ничего не поняла.
- Я говорю о Канаде, - произнесла Виолетта громче. - Ты бывала когда-нибудь в Канаде?
Девушка тряхнула головой.
- Не побывала в том месте, где водопады? - удивилась Виолетта. - Такая богатая девушка, как ты, может поехать куда угодно, разве не так?
Девушка улыбнулась.
- О, поверь мне. Грохот тех водопадов самый громкий на свете. Его можно слышать на расстоянии многих миль. Мы были далеко от водопада и все равно слышали его. А когда мы стояли прямо на краю водопада, я уже ничего не слышала. Поэтому я могу говорить, что видела чудо света. И еще, что слышала чудо света. Как ты думаешь, много ли найдется тех, кто может этим похвастаться? Из всех миллионов людей, живущих на земле. Тысяча девятьсот пятьдесят три. Там была танцевальная площадка. Представляешь?
Девушка кивнула.
- Возможно, я была бы совсем другой, - добавила Виолетта. - На той стороне земного шара.
У девушки открылся рот, приняв форму слова "да".
- Тебе надо собираться, - сказала Виолетта.
Девушка утвердительно кивнула и принялась составлять на поднос тарелки и чашки.
- Нет, я не имею в виду, чтобы ты сейчас уходила, я говорю о том, чтобы ты поехала туда, в Канаду, в то место, о котором я говорила, понимаешь? - пояснила Виолетта.