– Зря смеётесь, – вполне серьёзно сказал Даниил Юрьевич. – Живые люди – пленники и рабы своего тела. А телу свойственно болеть, мёрзнуть, потеть, уставать и так далее. Невозможно не прислушиваться к его желаниям, если я правильно помню. И хватит об этом. Всем интересующимся могу после работы рассказать о невыносимой лёгкости внебелкового существования отдельно, а теперь – да, Лёва, я вижу, как ты выразительно подмигиваешь. На днях наш город посетит выдающийся современный писатель Йозеф Бржижковский. Он сначала собирался остановиться в Москве, но потом решил и к нам заглянуть. Если кто вдруг забыл, то права на издание всех его книг принадлежат нашему издательству до скончания века. Виталик, что ты там ёрзаешь? Не знаешь, о ком я говорю? Выйди вон из класса!
– Это я-то – не знаю? Да он мой кумир ещё с тех времён, когда я здесь не работал! Я вообще почетный модератор сообщества его имени, к тому же…
– Это же великолепно! – хищно улыбнулся Лёва. – Вот ты-то и набросаешь информационно насыщенный пресс-релиз, который мы раскидаем по всем СМИ. Вернее, ты набросаешь заготовку, а я уже потом пройдусь по ней рукой мастера. Своей то есть рукою.
– На тебя как-то непохоже, – повернулась к Виталику Марина Гусева, – чтобы ты так долго увлекался чем-то одним.
– Ну, я всё же не только господином Бржижковским в этой жизни интересуюсь. И потом, он так редко теперь пишет книги, и каждая новая так не похожа на всё, что он делал до этого, что можно считать, что каждый раз я увлекаюсь им заново! Я даже представить не мог, что мне доведётся пообщаться с этим матёрым человечищем!
– Я зато уже с ним наобщался выше крыши, – хмуро прервал его Лёва. – И он не матёрый, а матерный. То он не будет давать индивидуальные интервью журналистам, все вопросы – на пресс-конференции. То будет, но только тем, которые не работают в ежедневных газетах. То не будет совсем. То согласен на первых пятерых записавшихся. То хочет вопросы заранее видеть. То – результаты теста на IQ. То ему…
– Ему можно всё, он гений, – с придыханием сказал Виталик. – Если нужно будет защитить его от твоих бестолковых журналистов – ты только скажи.
– Это ещё вопрос, кого придётся защищать, – вмешался Даниил Юрьевич. – Нас ждёт незабываемая встреча с прекрасным – считаю своим долгом предупредить всех заранее. Йозеф Бржижковский – человек исключительно одарённый по части умения работать со словом, а вот с настроением своим он справляется крайне посредственно. Если говорить точнее – оно у него чаще всего плохое.
– Ой, к нам едет печальный поэт, рыдающий при луне? – сладко заулыбалась Галина Гусева. – При нём нельзя будет говорить про грустное, а заодно ругаться матом?
– Поэты – хорошие поэты – прекрасно управляют своим настроением, – покачал головой Даниил Юрьевич, – и заодно нашим. А старина Йозеф – это скорее сумасшедший, вооружённый пистолетом. Сумасшедший, который отлично умеет стрелять, и палит во все стороны, чуть только выходит не по его хотению.
– Ах, злые языки страшнее пистолета, – закатив глаза к потолку, процитировал Виталик. – Знаем, читали.
– Я тоже узнал эту фразу довольно давно. Пожалуй, гораздо раньше, чем ты, – спокойно ответил шеф, – но понимать её стал значительно позже. Не так уж плохо, если вы поймёте её значение благодаря нашему прекрасному гостю. Который, предупреждаю, способен убить даже не словом, а одним лишь знаком препинания.
– А, да, к слову о знаках, – спохватился Лёва. – В смысле, денежных. Константин Петрович, как насчёт того, чтобы красиво обставить пресс-конференцию?
– Лишних денег на показуху нет, не было и не будет, – отчеканил этот железный человек.
– Но ведь Бржижковский же! – воскликнул Виталик.
– Да по мне – хоть Белинский с Маяковским! Расходной ведомости всё равно, на что ушли незапланированные деньги. Если вы такие фанаты – можете сами скинуться.
Виталик аж задохнулся, а Лёва вскочил с места и кошачьей походкой двинулся к коммерческому директору, чтобы взять его за грудки и как следует встряхнуть.
– Драки не будет, – тихо сказал Даниил Юрьевич. – Деньги на показуху даёт Москва, бюджет уже подписан, всем спасибо за представление. Теперь скажите, что у нас происходит с нашими носителями?
Лёва неторопливо вернулся на своё место. Виталик снова вспомнил, как дышать. Константин Петрович дал знак, что защита выставлена, и только после этого мунги, перебивая друг друга, начал и делиться впечатлениями о последних событиях на фронтах исполнения желаний.
На аномальное количество носителей обратили внимание все, но никто не придал этому особого значения. Ведь если Даниил Юрьевич спокоен – значит, всё происходит правильно. Зато теперь всех словно прорвало: каждый пытался предложить своё объяснение произошедшему.
– Насколько я понимаю, – задумчиво произнёс Константин Петрович, выслушав все версии, – мы имеем дело с аномалией. Я заметил, что процент носителей желаний всегда одинаков. Значит, просто так он не может увеличиваться или уменьшаться. Даниил Юрьевич, я прав?
– Он всегда одинаков на планете, – уточнил шеф. – Вполне может статься, что этих ребят сюда притягивает какая-то сила. Такое в истории уже бывало, впрочем, ничем хорошим не заканчивалось.
– Да? – озабоченно почесал в затылке Виталик. – Вы тогда скажите – куда нам бежать? За ними или от них? Чтоб не попасть под раздачу?
– Пока что всем оставаться на своих местах и делать вид, что всё в порядке. Я выясню, в чём дело, и, в случае чего, побежим все вместе. Кстати, Наташа, как тебе этот марафон желаний? У Лёвы не спрашиваю – чем больше работы, тем ему лучше; не корчи рожи, ты сам знаешь, что это так. А вот как справляется наш новый Разведчик?
Наташа глубоко задумалась, прежде чем ответить. Она уже привыкла, что сигналом к тому, что где-то рядом притаился носитель желания, лично для неё является раздражение, переходящее в грубость, но никак не могла себе этого простить. Ей почему-то казалось, что так получается от неопытности, и любой другой на её месте – ну вот Лёва, к примеру, – не стал бы принимать неприятные эмоции близко к сердцу, нашел бы способ от них уклониться.
– Новый Разведчик справляется плохо, – призналась Наташа. – Я становлюсь такой змеищей и гадиной, когда рядом появляется какой-нибудь носитель… Терпеть таких не могу, и себя в эти моменты – тоже.
– Никогда бы не подумала, что ты можешь кого-то не терпеть, – ввернула Марина Гусева.
– Ну, когда другие так себя ведут – это ещё ладно. Отойди и не смотри. А вот когда я сама распускаюсь – то отходить уже некуда. И стою я такая, совсем никакая: носитель злит, я себя злю, и вообще жизнь не удалась.
– А вот это не дело, – прервал её шеф. – К носителю ты можешь относиться как угодно – делу это не повредит, ты всё равно найдёшь способ прилепить к нему датчик. А вот себя в этот момент надо поддержать и понять. Пусть тебе и не нравится недовольная, капризная девица, в которую ты превращаешься, но ты подумай – ей и без того плохо, а ты ещё и ругаешь её, вместо того чтобы дружески обнять и погладить по голове.
– Ты, главное, пойми, что это – не насовсем, – вмешался Лёва. – Сейчас ты временно злая, а через десять минут – добрая и всё забыла. Когда у меня ухо пульсирует так, что уже непонятно, кто здесь главный – я или оно, – только такие мысли и спасают.
– Да сейчас я понимаю. Но когда доходит до дела – то снова не понимаю. И ведь обидно – вокруг столько хороших, даже отличных людей, а я вынуждена помогать самым гадким и неприятным. Это так несправедливо – выполнять желания тех, кто этого ни капли не достоин.
– Ну что же делать, если это единственный способ лишить их возможности тебя раздражать? – развёл руками Лёва. – Вспомни Машу Белогорскую – как она тебе вначале не понравилась!
– Вот уж да, не повезло ей, – смущённо улыбнулась Наташа. – Константин Петрович, а она сегодня вечером придёт?
– Ну… Кхм… – засуетился Цианид, зачем-то схватился за папку с бумагами и спешно принялся искать в ней несуществующий документ. – Сегодня у нас будет практическое занятие. Так что не мешайте, ей надо сосредоточиться.
– Да я просто соскучилась. И мне каждый раз так нравится убеждаться в том, что она меня больше не раздражает. Ведь гораздо легче знать, что неприятное ощущение проходит, как только желание носителя исполняется, и даже не просто знать, – а чувствовать, и возвращаться к этому ощущению снова и снова.
Лёва с гордостью взглянул на свою ученицу; его наставницы, Галина с Мариной, в своё время уверяли, что он, обучаясь мастерству Разведчика, умнеет просто на глазах, но он-то прекрасно понимал, какой он на самом деле бестолковый. Теперь, наблюдая за Наташей, он в этом окончательно убедился. Сам Лёва очень долго не мог понять, что боль ему причиняют не люди как таковые, а их пока ещё не исполнившиеся желания.
– Тебя же предупреждали, что у тебя талант, – мягко сказал Даниил Юрьевич, – и что если ты начнёшь его развивать, может произойти всё что угодно, поскольку ощущение Разведчика – непредсказуемая вещь.
– Лучше бы я не развивала этот дурацкий талант! – капризно сказала Наташа.
– А что, если бы талант у тебя открылся сам собой, как у меня? – напомнил Лёва. – И ты просто бесилась бы, не понимая, в чём дело, и не умея найти этому объяснение и извлечь пользу?
– Как же хорошо быть простым, непродвинутым Техником, – удовлетворённо констатировал Виталик. – Единственное, что тебе грозит, – так это звонок от одного из этих тонко чувствующих людей в самый неподходящий момент. Но телефон в крайнем случае можно и отключить. А вот в том, что можно отключить ощущение, я что-то не уверен.
– Жалко, что ты у нас такой непродвинутый, – покачал головой шеф. – Я-то надеялся, что вы начнёте сейчас доказывать друг другу, чья участь тяжелее и кто в нашем славном коллективе самый главный страдалец, а ты взял и всё испортил. За это я всех строго накажу – отправлю по рабочим местам. Несмотря на то что у нас в городе начался несанкционированный слёт носителей, работу мы прекращать не будем – и не с таким справлялись. А я тем временем с Кастором пошушукаюсь. Наташа, меня не будет какое-то время, не переключай звонки на мой аппарат. Константин Петрович, поставьте защитный колпак на мой кабинет, я всё здесь оставлю, как обычно.
Когда Даниил Юрьевич говорит, что он "всё оставит", он имеет в виду действительно всё: автомобиль, припаркованный в соседнем дворике, дипломат, мобильный телефон, костюм, галстук и физическую оболочку. А сам налегке отправляется к своему верховному начальству – ему, в отличие от живых, не надо записываться на приём и ждать визита несколько дней: он сам в состоянии найти Кастора и спросить его совета. Если, Кастор, конечно, ничем серьёзным в данный момент не занят и позволяет себя найти.
Наташа давно заметила, что в Тринадцатой редакции всё делается как-то удивительно слаженно: если кто-то один выскочил ненадолго в приёмную, чтобы отвлечься от работы и глотнуть кофе, то жди всех остальных, а с ними – и интересной беседы. Если носители целой толпой нагрянули в город – значит, этим дело не кончится: приедет какой-нибудь особо вредный писатель, да ещё вдобавок сверху спустят такой план продаж на месяц, что сестры Гусевы схватятся за все свои ножи и пистолеты разом. Если на этажерке с посудой стоят не все чашки, какие только есть в офисе: чистые, блестящие, одна к одной, – то значит, их нет там совсем. Вот как, например, сейчас.
Небольшим домашним смерчем в приёмную ворвался Виталик, с жалостью поглядел на пустые полки, заприметил на самом верху чашку, вполне вместительную и не слишком запылившуюся, подпрыгнул, настиг её, протёр рукавом и, прижимая к груди драгоценную добычу, рыскнул в сторону кофейного автомата.
– Давненько ты за собой посуду не мыл, – ласково-угрожающе сказала Наташа.
– Я как раз собирался, сейчас разберусь только с корреспонденцией! – с готовностью откликнулся из-за журнального столика Цианид.
– Да-да-да, сейчас помою! – выглянул из закутка, носящего гордое наименование "кухня", Лёва. Он жевал бутерброд с колбасой и держал наготове бутерброд с сыром, чтобы заранее запугать свой голод.
– Как приятно работать с такими ответственными людьми, – заявил Виталик, приплясывая рядом с кофейным автоматом в ожидании своей порции бодрящего напитка. – И почему, хотелось бы мне знать, у нас так мало посуды на этажерочке? Бьёте вы её, что ли?
– А на этажерочке у нас мало посуды потому, милый Виталечка, что вся она у тебя в комнатке распихана по самым недоступным уголочкам и присыпана пачечками черновичков! – неожиданно ехидным тоном сказала Наташа. – И вообще, ребята, не смейте сегодня ничего мыть – его сегодня очередь!
– Так, всё под контролем, – строго произнёс Цианид, и все присутствующие почувствовали, как комнату накрыло мягким непроницаемым колпаком. Это было последнее достижение Константина Петровича, которым он страшно гордился. Трюк с "осязаемой защитой" пока что не всегда ему удавался, но он упорно совершенствовался и обещал через пару недель окончательно закрепить результат.
– Наташа, только честно – кто тут из нас носитель? – кинулся к ней Лёва. – Кто тебя больше всех бесит? Виталька? Я ему морду набью! В смысле, – сначала мы по-быстрому исполним его желание, а потом уже морду.
– Вы серьёзно или опять дурака валяете? – удивлённо похлопала глазами Наташа. – Нет тут никого. Могу же я иногда просто так вредничать. Потому что, знаете, очень как-то надоело приходить утром на работу и обнаруживать, что посуда вся убежала. Виталик, ты сказку "Федорино горе" помнишь? Если не вернёшь всё, что у тебя в гнезде завалялось, я сама тебя побью!
– Ой! – сказал Техник и испуганно заозирался. Помощи и защиты ждать было неоткуда.
– Кстати, Виталик, – угрожающе произнёс Лёва, поигрывая, как метательным ножом, недоеденным бутербродом. – Ты мне когда пришлёшь информацию о дедушке Йозефе?
– Да я тебе её сразу же после летучки скинул, почту надо проверять, а не жрать, как не в себя!
– Тот бред, который ты мне прислал, – это и есть информационно насыщенная справка об авторе? Я ничего не путаю?
– Вот только не надо меня пугать, – испугался Виталик. – Не надо. Я тебе написал то, что думаю, – из самой глубины моего пылкого сердца!
– А мне не надо то, что ты думаешь. Подумать наши журналисты пока ещё и сами в состоянии, только этим и занимаются. А вот информацию искать им лень. Это нетворческий процесс. Поэтому они такое иногда выдумывают, что в Москве все под столами от смеха валяются, а виноват, как всегда, я. Так что ты это, давай помоешь посуду – и подготовь мне нормальную справку: кто он, когда родился, что написал, чем известен. Премии там всякие, если есть.
– Конечно, есть, куда же без них. Это каждый дурак знает, – опешил Виталик. – Серьёзно, это можно везде найти, в три клика, максимум – четыре. Да хотя бы в Википедии. Я думал – тебе действительно интересно мнение разбирающегося человека.
– Мнение мне интересно, но не требуется. А требуются – факты. Их нет в том сочинении, которое ты мне скинул.
– Меня здесь не ценят. И это факт, – пожаловался кофейному автомату Техник и сделал большой утешительный глоток эспрессо.
– Ну-ка не капризничай, ты знаешь, что все мы тебя очень ценим, – примирительно сказала Наташа, – Но ты – давний поклонник Бржижковского, и тебя интересует совсем уж высшая математика: ты всё читал и всё знаешь наизусть. Это – хобби, ты уделяешь ему столько времени, сколько не жалко. А журналистам, о которых говорит Лёва, по несколько раз на дню приходится писать о самых разных людях.
– Это их проблемы! – строптиво повёл плечом Виталик. – Они сами выбрали эту профессию, раньше надо было думать.
– Да, но мы сейчас говорим не об их проблемах, – вмешался Константин Петрович, – а о наших. Лёва – поправь меня, если я ошибаюсь, – хочет, чтобы они не допустили нелепых фактических ошибок.
– Ага. А то в прошлый раз, когда мы презентовали "Мою жизнь на сцене", какой-то гад прибавил примадонне десять лет. Она даже хотела киллера нанять – вовремя отговорили, а мне потом от начальства досталось, – поёжился Разведчик.
– Не думаю, что господин Бржижковский станет читать то, что о нём напишут, – продолжал ерепениться Виталик, – но если этим вашим журналистам в самом деле важнее всем известные факты, а не мои удивительные открытия, то и не жалко. У меня на компе на диске Цэ в папке Не рабочее/Личное/Хобби/Пока интересное/Книги/Это пятъ/Бржижковский/Архив/ Всякое/Факты как раз лежат нужные тебе файлы, они так, по-моему, и называются: биография, библиография и что-то там ещё такое, как раз как ты любишь. Возьми их сам, и вопрос закрыт.
– Ага, – с уважением кивнул пиарщик, у которого на диске Цэ было всего две рабочие папки: "Надо сделать вчера" и "Можно сделать сегодня"; прочие файлы валялись бесформенной кучей в "Архиве", куда Лёва уже год боялся заглянуть. – А путь на бумажке слабо записать? А то я запомнить не успел.
– Мне кажется, что запоминать необязательно. На удивление логичная конструкция, – заметил Константин Петрович. – Что ж у тебя в остальном-то такой беспорядок?
– Эх, Цианидушка, – задушевным тоном произнёс Виталик, – если бы можно было сесть за стол, кликнуть двадцать раз по углам комнаты, извлечь из них все грязные чашки, сложить в одну папку, нажать кнопку "вымыть", перенести при помощи мышки из моего кабинета на этажерку, а потом то же самое проделать с остальным добром, которое у меня в кабинете скопилось, то я был бы самым образцовым чистоплюем в мире.
– Раз можешь навести порядок в компьютере – значит, везде можешь! – отрезал Константин Петрович. – Всё лишнее долой с рабочего стола! Какой порядок будет у тебя на столе – такой порядок будет у тебя в голове!
– Ты хочешь, чтобы в голове у меня было пусто? – удивился Виталик. – Я на это пойти не могу.
– Надо себя заставлять! Жизнь состоит не только из удовольствий!
– Да, я это заметил, спасибо, – насмешливо кивнул Виталик. – Она ещё состоит из радости, блаженства, неги, счастья и предвкушения всей этой благодати в оставшиеся скромные мгновения бытия. Так, хозяюшка, а где тут у нас текстовыделителей подрезать можно?
– Для этого тебе придётся забраться на табуретку и два раза кликнуть по левой дверце вон того шкафа, – тут же ответила Наташа.
– А почему два раза? – насторожился Виталик.
– Потому что она иначе не открывается. Константин Петрович не хочет давать денег на ремонт, говорит: вот когда само отвалится, тогда просто всё заменим.
– Эй, когда это я такое говорил? – изумлённо спросил Цианид, наблюдая за тем, как Виталик пододвигает к нужному шкафу табурет, взбирается на него, дважды щёлкает по неисправной дверце и с интересом глядит на неё, когда она всё-таки отваливается и оказывается у него в руках. – Впрочем, неважно. Теперь-то уж точно придётся вызывать мастера.