Первый сборник рассказов классика американской литературы XX в., второго, наряду с У. Фолкнером, мастера "южной готики", десять напряженных ситуаций, исполненных мистического ужаса и чреватых взрывом, филигранно сочетающих реализм и абсурд.
О'Коннор заслуженно считается мастером короткой формы: ее рассказы неоднократно получали Премию им. О'Генри - высшую в США литературную награду за произведения малой формы.
Содержание:
Майя Тугушева - Гротески Фланнери О’Коннор 1
Перемещенное лицо 3
Гипсовый негр 13
Судный день 18
На вершине все тропы сходятся 22
Береги чужую жизнь - спасешь свою! 26
Хорошего человека найти не легко 28
Соль земли 32
Озноб 36
Откровение 42
Хромые внидут первыми 47
Весной 55
Примечания 60
Фланнери О'Коннор
Хорошего человека найти не легко
Майя Тугушева
Гротески Фланнери О’Коннор
Признание пришло к ней после опубликования первого же рассказа. Ее необыкновенный талант покорял и критиков и читателей. Конечно, не всех. Те, кто привык к более оптимистическому взгляду на вещи и обязательному "счастливому концу", находили, что новеллы и романы Фланнери О’Коннор, пожалуй, слишком мрачны. Иных из любителей эксцентрической прозы не удовлетворяла строгая простота и доступность ее стиля. Некоторые наивные души жаловались на Фланнери О’Коннор самой Фланнери О’Коннор и получали краткую, но весьма язвительную отповедь.
Фланнери О’Коннор родилась в 1925 году в г. Саванне, штат Джорджия. В 1964 году, тридцати девяти лет, она умерла от тяжелого недуга в больнице городка Милледжвилля, того же южного штата. Джорджию О’Коннор покидала лишь несколько раз, и ненадолго: учеба на писательских курсах Университета Айовы, поездка в Нью-Йорк, в Коннектикут, паломничество в Лурд.
Ее творческое наследие - два романа: "Мудрая кровь" (1952), "Яростные разрушают" (1962) и два сборника рассказов: "Хорошего человека найти не легко" (1958) и, вышедший посмертно, "На вершине все тропы сходятся" (1964). Ей же принадлежат несколько статей о назначении писателя и литературном мастерстве, ранее прочитанных как лекции на писательских симпозиумах и в женских колледжах Юга, а впоследствии опубликованных в критических сборниках. Действие произведений писательницы проходит в родной Джорджии и в граничащем с ней штате Теннесси. Джорджия была для нее тем же миром, что и округ Йокнапатофа у Фолкнера. Фланнери О’Коннор всегда считала, что успех ей сопутствовал потому, что пишет она о местах и нравах, хорошо ей известных.
С самого начала литературного пути у писательницы была тщательно продуманная и блестяще проверенная на практике эстетическая система, свой мир образов, который жил по предустановленным ею самой законам. Это не означает, конечно, что ее творчество лишено корней в родной американской литературе. Напротив, корни, питавшие его, уходят в глубинный пласт традиции. Любимый писатель Фланнери О’Коннор - американский романтик XIX века Нэтэниел Готорн. Из писателей США XX века О’Коннор в какой-то мере близок Шервуд Андерсон, создатель образов "гротескных людей".
Но есть корни и более локальные. Фланнери О’Коннор - "южная" писательница. И по месту рождения, и некоторыми элементами мировоззрения она принадлежит литературной школе американского Юга, из которой вышли У. Фолкнер, Э. Колдуэлл, писатели послевоенного поколения Карсон Маккаллерс и Трумен Капоте. Значительное влияние на формирующиеся взгляды О’Коннор оказало знакомство с писателями-южанами Р. П. Уорреном, Алленом Тейтом и Кэролайн Гордон.
В конце 20-х годов Уоррен и Тейт входили в литературную группировку "Нэшвиллских беглецов". Они считали своим долгом поддерживать южный, в их понимании "патриархальный", образ жизни против так называемого "северного" или "механизированного". Неслучайно властителем дум "Беглецов" был поэт Т. С. Элиот. Характерная элиотовская мрачная неприязнь к буржуазному миру особенно импонировала "Беглецам" и укрепляла их неприятие Севера.
Впоследствии, в 50-х годах, Аллен Тейт отмечал, что целью "Беглецов" была не только борьба против трансформации Юга по северному образцу, но и создание "христианского единства", которое объединило бы всех южан на основе веры и стойкого сопротивления технической "цивилизации".
Идеал "христианского единства", противопоставление эмоции рассудочному началу, недоверие к науке, как спутнику разрушительного буржуазного прогресса, войдут существенными компонентами и в мировоззрение Фланнери О’Коннор, определят некоторые основные тенденции ее творчества. Большую роль в отношении писательницы к окружающему миру сыграет и ее католицизм.
В ее родных местах, в так называемом "библейском", то есть протестантском, "поясе" страны, католицизм - религия не только чуждая, но и враждебная. В цитадели пресвитериан, методистов, фундаменталистов, баптистов, евангелистов, ревивалистов и других сект вера в бога - это постоянное, воображаемое единоборство с "сатаной", предощущение неумолимой и страшной, как адское пламя, вечности. Вот почему в творчестве О’Коннор такое обилие персонажей, которые живут и священнодействуют в духе библейских пророков. Среди них есть и христолюбцы и христоборцы, усомнившиеся, бросающие вызов Христу, требующие, чтобы он засвидетельствовал свою божественность, - таковы герой романа Ф. О’Коннор "Мудрая кровь" Хейзел Моутс и Изгой ("Хорошего человека найти не легко"). Все эти "герои" с их страстью пророчествовать, тягой к мессианству гротескны и образ их действий тоже необычен и гротескен. Нельзя не заметить, что именно гротеск ярче всего выявляет приверженность писательницы к определенной "готорновской" и "андерсоновской" традиции. Готорн любил изображать человека, находящегося в невероятной ситуации, совершающего немыслимые, эксцентричные поступки. В основе гротеска у Ф. О’Коннор, как и у Готорна, тоже лежит "странное", но это странное находится в глубокой, иногда потаенной, но тем не менее всегда реальной связи со "странностями", отклонениями от нормы в окружающем мире (что сближает Ф. О’Коннор с такими мастерами гротеска, как Андерсон, Фолкнер и Колдуэлл). Природа гротеска определяется в их творчестве все возрастающей аномалией, ущербностью человеческого характера в буржуазном обществе.
"Евангелический" пыл бесноватых страстотерпцев не просто колоритный материал для писательницы. Ее многоликие, разнообразные гротески и образ их действий - эмоциональный заряд, посылаемый писательницей в толщу равнодушия и апатии читателя. Этот заряд должен вернуть читателю утраченное представление о настоящих ценностях человеческого существования; для Фланнери О’Коннор это - любовь и участие к ближнему (настоящая любовь, а не "легкое сочувствие"), сознание братства с людьми, бескорыстие, смирение. Но чтобы "заряд" дошел по назначению, Ф. О’Коннор прибегает к своеобразной "шоковой терапии". Надо равнодушного заставить ужаснуться. Вот почему так часто способ действия ее персонажей - физическое насилие. Она утверждает, что задача писателя - "заставить общество увидеть уродства, которые оно привыкло считать чем-то вполне естественным. Поэтому писатель вправе прибегнуть к… устрашающим средствам воздействия, чтобы донести до общества свое видение".
Так, насилие порой приобретает у нее характер религиозного ритуала, оно - цена искупления вины. По сути дела, каждый сюжет О’Коннор - аллегория "искупительного" странствия. Это символическое странствие очень часто сочетается с путешествием в буквальном смысле слова.
Едет во Флориду несчастная, обреченная на роковую встречу с убийцей семья: бабушка, отец и мать с тремя детьми. Уезжают в свадебное путешествие мошенник Шифтлет и его слабоумная жена, отправляется на прогулку с лжепродавцом Библий Хулга Хоупвел, пускается в свой последний путь мать Джулиана.
Путь к "искуплению" или "откровению" тернист и опасен. Внезапное ясное понимание истины часто дается вместе со смертью или страшным душевным потрясением. В том и состоит долг писателя, по мнению О’Коннор, чтобы все, что он пишет, было бы таким же откровением для читателя, как яростные слова Мэри Грейс, брошенные в лицо самодовольной миссис Терпин ("Откровение").
По мнению О’Коннор, как бы ни были гротескны ее богоискатели, они все же естественнее, чем общество приспособленных к сосуществованию со злом. Вот почему ее герои не могут созерцать окружающий мир с устоявшимся, самодовольным благодушием "хорошо пригнанных" к обществу людей, всех этих собственников. Именно они, заботящиеся только о материальном преуспеянии, равнодушные чужаки - постоянная мишень ее сатиры, например миссис Фримен ("Соль земли"), или миссис Терпин, у которой "всего понемногу" и которая презирает неимущую белую "голытьбу", или миссис Май, никак не желающая примириться с тем, что дети ее батрака Гринлифа такие же люди, как она сама ("Весной").
Ненависть Ф. О’Коннор к прагматизму и буржуазной чванливости заставляет ее предпочитать фанатизм слепой веры и презрение к житейским благам, ибо в них она видит одно из проявлений жизни духа, а в погоне за материальным успехом - смерть души. А то, что ее "мессии" и христоборцы на своем пути совершают преступления, Ф. О’Коннор относит на счет общества. Оно мешает людям любить друг друга, сеет между ними рознь, корыстолюбие и ненависть, и оно в первую очередь ответственно за насилие.
Критика современного общества "гарантированного успеха" у Ф. О’Коннор часто облачена в религиозные одежды, она усложнена аллегорией и символикой, но тем не менее остается критикой. Приверженность католической догме и тяга к реализму мирно уживаются у О’Коннор лишь до известного предела, и часто реалистическое начало вырывается из прокрустова ложа догмы
.
Когда появился второй роман О’Коннор, "Яростные разрушают", ортодоксальная католическая печать подвергла его резкой критике. Писатель-католик Роберт О. Боуэн отмечал в частности: "Это не просто не католический роман, это роман - антикатолический". Герой романа юноша Таруотер не желает подчиниться последней воле фанатика деда, который повелевает ему стать проповедником. Как и многие персонажи О’Коннор, Таруотер взыскует истины и в поисках ее обращается к своему дяде, учителю Рейберу. Но в самую трудную минуту Рейбер, сухой педант, воздвигший между собой и миром непроницаемую для чувств стену рационализма, "науки", предает племянника. Интересно отметить, что в новелле "Хромые выйдут первыми", по сути дела, задан тот же самый конфликт: между озлобленным подростком Руфусом Джонсоном и ученым педагогом Шепардом. Шепард, "знаток" детской психологии, лишает своего единственного сына Нортона, сироту, простой отеческой любви. Хотя материальных благ у мальчика предостаточно, он одинок и несчастен. Фанатик Руфус, напротив, сумел расположить к себе Нортона и заставил уверовать в существование райского блаженства. И вот - страшная расплата Шепарда за равнодушие: самоубийство Нортона, повесившегося, чтобы ускорить "встречу" с любившей его и умершей матерью там, "в вечности".
Любовь Ф. О’Коннор категорически противопоставляет рассудку. Причем, как она говорила, "любовь безрассудную, любовь, которая явно не имеет будущего и поэтому бессмысленна, любовь, которая существует потому, что этого требует сама природа любви; любовь-захватчицу, любовь-повелительницу, которая в одно мгновение превращает человека в глупца".
О’Коннор - враг не только безлюбовной рациональности, но и той ложной мудрости, что делает человека черствым себялюбцем, вроде Эсбери ("Озноб"), которого из бездны эгоизма спасает опять-таки простая, искренняя, нерассуждающая любовь матери. Нет, О’Коннор не против разума вообще, но разум должен покорно идти в упряжке веры. Такова была позиция О’Коннор, но смысл многих ее произведений - в обличении не только "холодной" власти науки, но и порабощающей человеческий дух, ломающей волю человека, не брезгующей насилием для утверждения своей духовной власти религии.
Эту противоречивость позиции и победу над католической догмой видим мы в лучших новеллах писательницы: "Соль земли", "Хорошего человека найти не легко", "На вершине все тропы сходятся". Нужно иметь в виду, что в произведениях О’Коннор всегда несколько уровней смысла. Первый - это то, что сразу бросается в глаза - главный конфликт. В рассказе "Соль земли" - это столкновение доктора философии Хулги Хоупвел с мнимым продавцом Библий. У Хулги "самое высшее образование", какое только может быть. Она уверена, что нет ничего непознаваемого, что нет бога, а есть лишь "ничто". У нее свое вероучение, по ее "выкладкам", причастность к науке уже спасение и сила, ибо позволяет видеть "суть вещей". Трагический парадокс состоит в том, что как раз об окружающем мире и людях сама Хулга ничего не знает и горько обманывается в первом же встречном - жестоком мерзавце, который питает извращенный интерес к калекам.
В начале рассказа писательница замечает, говоря о Хулге, что она "чуть скашивала льдисто-голубые глаза с таким видом, будто ослепла усилием воли и прозревать не намерена". А устами лжепродавца выносится и окончательный приговор ее "духовной слепоте": "И чего я тебе еще скажу, Хулга: ты уж не строй из себя. Заладила: ничто, ничто - да я сроду ни во что не верю". Так Фланнери О’Коннор уравнивает интеллектуальную "гордыню" с предельным невежеством и глухостью души. И жаловаться Хулге вроде бы не на что: ее неверие, только грубо и примитивно "сдублированное", обратилось против нее же. Но это - первый "уровень" смысла. Исключительная, острогротескная ситуация рассказа отнюдь не лишена социально-разоблачительного смысла и, объективно, даже того духа сомнения и неверия, которого так опасалась О’Коннор. Ведь столь несоразмерны "наказание" искалеченной в детстве Хулги и ее "преступление", состоящее главным образом в том, что она несчастна, одинока и ищет утешения в знании, а не в вере и надежде. А главное, писательница ополчается не столько против "дьявола образованности" - термин самой О’Коннор, - сколько против обывательского равнодушия и самодовольства, расхожего легковесного оптимизма мещан и собственников. Отвращение и ужас внушает О’Коннор не только лжепродавец Библий, но и миссис Фримен, которая является типичной представительницей этих "добрых" обывателей. К ней писательница испытывает прямо-таки ненависть, холодную, сдержанную и непреодолимую. Останавливает внимание и сама фамилия "Фримен", что значит "свободный человек". Характерно, что у новеллиста 20-х годов сатирика Ринга Ларднера "Фримен" - имя почти нарицательное для преуспевшего буржуа, глухого к добру, начисто лишенного сердца. "Фримен" у О’Коннор тоже пародирует представление о настоящем, "стопроцентном", американце, воплощающем деляческое трезвомыслие и мертвенность, "несвободу" духа.
В рассказе "Хорошего человека найти не легко" мы встречаемся с особенно гротескной фигурой христоборца. Герой в противовес евангельскому Христу - "Христос наоборот", воплощение зла. В разговоре с одной из своих жертв он упрекает Христа за то, что тот "перевернул все вверх тормашками": умер якобы во искупление зла и спасение человечества, а зло продолжает существовать. Более того, люди находят, по словам Изгоя, особую радость в том, чтобы причинить другому "пакость". Как и сам Изгой. Ему нипочем убить неповинных людей, в том числе грудного младенца. То, что, убив целое семейство, Изгой не испытывает "счастья" и не находит "спасения", по замыслу писательницы, очевидно, и должно доказывать несостоятельность его бунта. Однако опять за этим страшным актом "богоборчества" вырисовывается другое значение конфликта между Изгоем и несчастным семейством. Все они - в какой-то мере продукт современной "цивилизации" отчуждения и разрушенности "братских", родственных связей между людьми. Даже у бабушки сохранились лишь остатки инстинктивной привязанности к сыну, но больше всего она любит себя и в конечном счете думает среди разразившегося по ее вине несчастья только о себе. Правда, под угрозой неминуемой смерти у нее "в голове прояснилось" и она почувствовала какое-то странное родственное чувство к Изгою: "Ты ведь мне сын. Ты один из детей моих?" Но прозрение пришло слишком поздно. В ответ на человечный жест - она касается плеча Изгоя - следует трехкратный выстрел, а затем и "надгробное" слово убийцы: "Хорошая была бы женщина, если бы в нее каждый день стрелять…"
Анализируя рассказ, один из американских критиков подчеркивал его неправдоподобность: трудно себе представить, - говорил он, - что по дорогам Америки рыщут убийцы, которые, обсуждая теологические проблемы, попутно отправляют на тот свет целые семейства. Но опять-таки, каким бы невероятным ни представлялся сюжет (а он, кстати, не так уж невероятен: достаточно вспомнить документальную повесть Т. Капоте "Обыкновенное убийство"), создается впечатление значительной жизненной правды, поданной в намеренно заостренной форме. Изгой носит такое имя не только потому, что в окружающем его мире он "ни при чем"; он - жертва общества "хорошо пригнанных", которые, попавшись ему в руки, сами становятся жертвой, "искупают" безразличие общества ко всем неприкаянным.
Интересно, что и этот рассказ Ф. О’Коннор вызвал неудовольствие ортодоксальных католиков. Очевидно, им не понравилась не только "святотатственная" антитеза Изгой - Христос, но и то, что религия в данном случае - орудие социальной критики и служит таким конкретным, "мирским" целям, как разоблачение общества "чужих", общества "одиночек", о котором впоследствии напишет американский публицист Вэнс Пэккард, озабоченный распадом "добрососедских" связей между людьми в современном американском обществе.
В творчестве писательницы-южанки не могла не отозваться и проблема расовых взаимоотношений. Мы нигде не найдем у Фланнери О’Коннор "лобового", прямолинейного разоблачения расовых предрассудков. Более того, и ей, как, например, Фолкнеру, свойственна в какой-то степени тоска по прошлому, когда, казалось, расовые взаимоотношения были "упорядочены". Теперь же, под напором торгашеского "северного" духа, они, эти "патриархальные" отношения, выродились и распались. И вместе с тем писательница свидетельствует непреложность перемен и объективную необходимость и закономерность равенства. Да, она отвергает расовую агрессивность и озлобленность негритянки из рассказа "На вершине все тропы сходятся" или артиста из "Судного дня", но для нее столь же неприемлемо и высокомерное пренебрежение к "черным" мистера Хеда из "Гипсового негра". Все расовые беды имели источником именно неравенство, считает Ф. О’Коннор. Вот почему умирающую мать Джулиана "ждут" в вышней вышине и дедушка-плантатор и добрая старая няня-негритянка, а ужасный "судный день" для Тэннера, всю жизнь отвергавшего именно равенство между собой и негром, является днем возмездия: символично, что он умирает словно "в колодках" (с заклиненными между стойками перил руками) - умирает, как умирали в Америке тысячи безвестных невольников - в "колодках" рабства. О’Коннор-реалист показывает и питательную среду расовых предрассудков - мещанскую ограниченность и сознание собственного "белого" превосходства. А такая замечательная новелла, как "Перемещенное лицо", уже явный пример того, как реалистическая сторона дарования О’Коннор решительно одерживает верх над религиозным ригоризмом.