Пятнадцать лет она билась с мистером Гринлифом, и теперь умение прилаживаться к нему стало для нее второй натурой. От того, в каком он сегодня расположении духа, она зависела в своих делах не меньше, чем от погоды. И она научилась читать его лицо, как настоящие деревенские жители читают восходы и закаты.
Сама она была деревенской жительницей только по необходимости. Покойный мистер Май был дельцом и купил эту землю, когда участки шли за бесценок. Однако в наследство он ничего другого не оставил. Мальчишкам не очень-то по сердцу было перебираться из города на заброшенную ферму, но другого выхода не было. Она продала на сруб лес со своего участка, а на эти деньги завела молочное хозяйство, заручившись по газетному объявлению помощью мистера Гринлифа. "В ответ на ваше объявление еду двумя сыновьями", - оповестил он ее, но, когда он назавтра действительно приехал на собранном из старых частей грузовике, кроме него и двух мальчиков в кабине, в кузове прямо на полу сидели еще жена и пять дочек.
За годы, что они у нее прожили, ни мистер, ни миссис Гринлиф нисколько не постарели. Естественно - никакой ответственности, никаких тревог. Живут, точно цветики божии, на тучной от ее трудов земле. Когда труды и заботы сведут ее в могилу, Гринлифы останутся в полном здравии и благополучии и сразу же сядут на шею Скофилду и Уэсли.
Уэсли говорил, что миссис Гринлиф оттого не стареет, что дает выход всем своим страстям в молитвах. "Тебе бы надо приняться за исцеление молитвой, дорогуша", - заключал он советом, которому не мог, бедный мальчик, не придать издевательского тона.
Скофилд, конечно, выводил ее из себя, но действительно серьезную тревогу внушал ей Уэсли. Он был худ, нервозен, лыс, и вообще ученые занятия при его здоровье были для него почти непосильной нагрузкой. На то, что он женится, пока она жива, у нее не было никакой надежды, а уж потом, она знала, его приберет к рукам совсем не та женщина, какая ему нужна. Скофилд не пользовался успехом у приличных девушек, тогда как Уэсли самому не нравились приличные девушки. Ему вообще ничего не нравилось. Каждый день он ездил за двадцать миль в университет, где состоял преподавателем, и каждый вечер проделывал те же двадцать миль в обратном направлении, но при этом не уставал говорить, что ему противны эти поездки и противен этот второразрядный университет и все дегенераты, которые там учатся. Ему противна была местность, в которой они жили, и жизнь, которую они вели; противно было жить с матерью и болваном-братцем, противно слушать с утра до ночи про эту чертову молочную ферму, и про идиота-работника, и про вечно неисправный инвентарь. Но несмотря на такие разговоры, он не делал ни малейших попыток куда-нибудь перебраться. Рассуждал о Париже, о Риме, а сам не побывал даже в Атланте.
- Попадешь в чужие края, обязательно заболеешь, - говорила ему миссис Май. - Кто тебе в Париже устроит бессолевую диету? А думаешь, если ты женишься на какой-нибудь из этих твоих, так она станет устраивать тебе бессолевую диету? Да, как бы не так!
Когда она принималась ораторствовать на эту тему, Уэсли грубо поворачивался к ней спиной и переставал слушать. Один раз, когда она чересчур долго не унималась, он огрызнулся:
- Так что же ты ничего не предпримешь, женщина? Помолилась бы за меня, что ли, как миссис Гринлиф.
- Не люблю, когда мои дети отпускают шуточки насчет религии, - сказала она тогда. - Ходили бы лучше в церковь, могли бы познакомиться с приличными девушками.
Но им бесполезно было что-нибудь говорить. Вот и сейчас, когда она переводила взгляд с одного на другого и видела, что им ни малейшего дела нет до того, что приблудный бык может погубить ее стадо - их стадо, их будущее, - когда она смотрела, как они сидят, один - скрючившись над газетой, другой - откинувшись вместе со стулом назад и обернувшись к ней с идиотской ухмылкой, ей хотелось вскочить, ударить кулаком об стол и закричать: "Погодите, вы еще узнаете! Вы еще узнаете, что такое жизнь, да поздно будет!"
- Мама, - сказал Скофилд, - ты только не волнуйся, но я тебе сейчас открою, чей это бык. - Взгляд его был ехиден. Он опустил ножки стула и встал. Пригнувшись и прикрыв голову руками, на цыпочках прошел к двери, вышел, пятясь, за порог, потянул за собою дверь и просунул голову назад в кухню. - Сказать, детка?
Миссис Май холодно посмотрела на него через плечо.
- Это бык О.Т. и Ю.Т. Гринлифов, вот чей, - сказал Скофилд. - Я вчера заезжал за взносом к их негру, и он сообщил мне, что у них пропал бык.
И, сверкнув преувеличенно широкой улыбкой, он бесшумно исчез.
Уэсли поднял глаза от газеты и захохотал.
Миссис Май снова повернулась к нему. Лицо ее не дрогнуло.
- Я здесь единственный взрослый человек, - произнесла она. Перегнувшись через стол, она потянула к себе газету. - Вам понятно, что тут будет, когда я умру и вы должны будете сами иметь с ним дело? Вам понятно, почему он не знал, чей это бык? Потому что это их бык. Вам понятно, с чем мне приходится мириться? Ведь если бы я не держала его за горло все эти годы, вы бы сами, голубчики, должны были каждое утро в четыре часа доить коров.
Уэсли притянул назад газету и, глядя матери прямо в лицо, вполголоса сказал:
- Даже для спасения твоей души я бы все равно не стал доить никаких коров.
- Как будто я не знаю! - срывающимся голосом воскликнула миссис Май. Она откинулась на спинку стула и вертела в пальцах нож. - О.Т. и Ю.Т. прекрасные мальчики, - проговорила она. - Им бы надо было родиться моими сыновьями. - Мысль эта была так ужасна, что прозрачная стена слез сразу же загородила сидящего перед нею Уэсли. Ей видна была только расплывчатая тень, вдруг воздвигшаяся над столом.
- А вам, - крикнула она, - вам бы лучше родиться у той женщины!
Он шел к двери.
- Просто не знаю, - тонким голосом сказала она, - что с вами будет после моей смерти.
- Все-то ты скулишь про свою смерть, - прошипел он с порога. - А на мой взгляд, у тебя лошадиное здоровье.
Она осталась сидеть за столом, прямо держа голову, глядя через окно напротив в неясную серо-зеленую даль. Потом глубоко вздохнула, прищурилась, откинув голову, но вид в окне по-прежнему расплывался водянистым серым пятном. "Пусть не думают, что я уже умирать собралась", - негромко сказала она, а какой-то голос внутри нее с вызовом добавил: "Когда мне надо будет, тогда и умру!"
Она утерла глаза салфеткой, встала и подошла к окну. За дорогой расстилались два зеленых выгона, на них паслись коровы, а вдали их замыкала черная стена деревьев, зубчатая, как пила, и отстраняла равнодушное небо. Вида пастбищ было довольно, чтобы она успокоилась. В какое бы окно своего дома она ни посмотрела, ей открывалось отражение ее собственного "я". Городские знакомые уверяли, что она - самая замечательная женщина на свете. Поселиться вот так, практически без копейки и без всякого опыта, на какой-то захудалой ферме и добиться успеха!
- Когда все против вас, - говорила она, - и погода, и грязь непролазная, и работник. Ну словно столковались против вас. Тут единственное спасение - это железная рука.
- Глядите все на мамину железную руку! - кричал в таких случаях Скофилд, хватал ее за локоть и поднимал ее руку кверху, и нежная, с голубыми жилками кисть болталась, точно лилия на сломанном стебле. Все неизменно разражались смехом.
В облачном небе над черно-белыми коровами едва заметным светлым пятном проступало солнце. Она перевела взгляд вниз и увидела черную тень, словно обратное отражение этого пятна, передвигающуюся среди коров. Она вскрикнула и выбежала из дома.
Мистер Гринлиф стоял в силосной яме и грузил тачку. Миссис Май подошла к самому краю и посмотрела вниз.
- Я, кажется, сказала, чтобы вы заперли этого быка. Он теперь разгуливает в молочном стаде.
- Нельзя делать два дела зараз, - философски заметил мистер Гринлиф.
- Я сказала, чтобы это было сделано в первую очередь.
Он выкатил тачку с пологого конца ямы к сараю, но миссис Май шла за ним по пятам.
- И не думайте, пожалуйста, мистер Гринлиф, - сказала она, - мне отлично известно, чей это бык и почему вы не спешили сообщить мне о его появлении. Пока бык О.Т. и Ю.Т. тут портит мое стадо, пусть, значит, заодно кормится на моих лугах?
Мистер Гринлиф опустил тачку и обернулся.
- Неужто это моих сынов бык? - изумленно спросил он.
Она ни слова не ответила. Только поджала губы и посмотрела вдаль.
- Они говорили, что у них бык сбежал, да я не знал, что это он и есть.
- Немедленно загоните и заприте его, - распорядилась она. - А сама я еду к О.Т. и Ю.Т. и скажу им, чтобы они сегодня же за ним приехали. Надо бы взыскать с них плату за то время, что он пробыл здесь, тогда бы это больше не повторилось.
- Они и отдали-то за него всего семьдесят пять долларов, - намекнул мистер Гринлиф.
- Мне его и задаром не нужно, - отрезала она.
- Они как раз собирались свезти его на бойню, - не отступался мистер Гринлиф, - да он сорвался и пропорол рогами пикап. Не любит машины. Сколько бились, пока вытащили ему рог из бампера, а когда выдрали, он дал стрекача, а у них уж сил не было за ним гоняться - только я не знал, что это он и есть.
- Вам не было расчету знать, мистер Гринлиф, - сказала она. - Но теперь вы знаете. Садитесь на лошадь и загоните его.
Полчаса спустя из окна своей гостиной она увидела быка - рыжий, с торчащими мослами и длинными светлыми рогами, он вразвалку шел по аллее, ведущей к дому. Сзади на лошади ехал мистер Гринлиф.
- Вот уж по всем статьям Гринлифовский бык, ничего не скажешь, - проговорила она вполголоса и вышла на крыльцо. - Загоните его куда-нибудь, откуда ему не вырваться! - крикнула она мистеру Гринлифу.
- Любит, скотина, на волю вырываться, - ответил он, с одобрением поглядывая на крестец быка, - молодец хоть куда.
- Если ваши сыновья за ним не приедут, быть этому молодцу говядиной, имейте в виду!
Он слышал, но ничего не ответил.
- Вот уродина, в жизни такого не видела! - крикнула она ему вслед, но он уже скрылся за поворотом дороги.
Дело шло к полудню, когда она свернула с шоссе к дому О.Т. и Ю.Т. Новое одноэтажное строение, похожее на склад с окнами, стояло на вершине безлесного холма.
Солнечные лучи падали отвесно на белую крышу. Дом был как дом, такие строили теперь все, и ничто не указывало на его принадлежность Гринлифам, разве вот три собаки, помесь гончей со шпицем, выбежавшие из-за угла, как только она остановила машину. По собакам всегда можно сказать, что за люди их хозяева, сказала она себе и, не выходя из машины, посигналила. Дожидаясь, пока кто-нибудь покажется, она продолжала рассматривать дом. Все окна были закрыты, не иначе как правительство установило им кондиционеры. Никто не показывался, она посигналила еще раз. Наконец одна дверь открылась и на пороге появилась кучка детей. Они толпились в дверях и смотрели на нее, но с места не двигались. Вот уж воистину чисто Гринлифовская черта - они так могут стоять в дверях и глазеть целый час.
- Дети, может быть, кто-нибудь из вас подойдет ко мне? - позвала она.
Они еще минуту постояли и все вместе медленно двинулись вперед. Дети были в комбинезончиках и босиком, но вовсе не настолько грязны, как она ожидала. Двое или трое были с виду типичные Гринлифы, остальные ни то ни се. Младшая была девчоночка с гривкой спутанных черных волос. Шагах в пяти от автомобиля они остановились, не сводя с нее глаз.
- Ах ты, какая хорошенькая, - сказала миссис Май младшей девочке.
Ответа не последовало. На всех лицах застыло одинаковое невозмутимое выражение.
- Где ваша мама? - спросила она.
На это сначала тоже не последовало ответа. Потом один ребенок сказал что-то по-французски. Миссис Май по-французски не говорила.
- А где папа? - спросила она.
Немного погодя один из мальчиков прогнусавил совсем по-гринлифовски:
- Тозе нету.
- Ага, - удовлетворенно откликнулась миссис Май, словно получила доказательство чему-то. - А где же ваш негр?
Она подождала и убедилась, что никто ей не ответит.
- Кошка проглотила шесть язычков, - сказала она. - Вот поедемте со мной, я вас научу разговаривать. - Она засмеялась, но смех ее повис в воздухе. У нее возникло чувство, будто она стоит перед судом присяжных, которые все как один Гринлифы и сейчас ей вынесут смертный приговор. - Я съезжу поищу вашего негра, - сказала она.
- Позалуйста, - ответил один из мальчиков.
- И на том спасибо, - пробормотала она, отъезжая.
К коровнику вела от дома грунтовая дорога. Миссис Май никогда не была в нем, но мистер Гринлиф описывал ей его подробнейшим образом, потому что там все было оборудовано по последнему слову техники. У них была установка для механической дойки коров. Молоко по трубам бежит от машин в молочную, и рука человеческая не прикасается к нему, и не надо таскать его ведрами, пояснял мистер Гринлиф.
- А вы когда же заведете у себя такую? - спросил он при этом.
- Мистер Гринлиф, - ответила она ему тогда, - мне приходится самой о себе заботиться. Мне-то правительство не помогает на каждом шагу. Доильная установка обошлась бы мне в двадцать тысяч. Я и так едва свожу концы с концами.
- У моих сынов есть такая, - негромко заметил мистер Гринлиф, а затем последовало: - Да ведь не все дети одинаковы.
- Вот именно! - подхватила она. - И я благодарю за это господа.
- Я за все что ни на есть благодарю господа, - протянул мистер Гринлиф.
Еще бы вам не благодарить, подумала она среди наступившего грозного молчания, сами-то вы для себя ровным счетом ничего не сделали.
Она затормозила перед коровником и посигналила, но никто не вышел. Несколько минут она сидела в автомобиле и разглядывала разные машины, которые у них там стояли. Интересно, заплачено за них или нет. И сеноуборочная, и ротационная сенопрессовка. У нее эти тоже есть. Она решила, пока никто не видит, заглянуть в доильню и посмотреть, в чистоте ли они ее содержат.
Открыв дверь доильни, она просунула голову внутрь, и у нее перехватило дыхание. В белоснежные бетонные стены плескались волны солнечного света, лившегося сквозь ряд окон на высоте человеческого роста. Металлические стойки сверкали так, что больно было смотреть.
Она отступила назад и поспешно закрыла дверь. Постояла, прислонившись к ней спиной. Снаружи свет был не так ослепителен, но она почувствовала, что солнце серебряной пулей ударило ей в голову и сейчас вонзится в самый мозг. В это время из-за навеса, где стояли машины, появился негр, он нес в руке желтое ведро с телячьим кормом. Он шел прямо к ней. Это был светлокожий молодой негр в поношенной гимнастерке с хозяйского плеча. Остановившись на почтительном расстоянии, он опустил ведро на землю.
- Где мистер О.Т. и мистер Ю.Т.? - спросила она.
- Масса О.Т., он в городе, а масса Ю.Т., он вон на том поле, - ответил негр, указав пальцем сначала налево, потом направо, словно определяя местоположение двух планет на небосклоне.
- Ты запомнишь, что им передать? - спросила она с сомнением в голосе.
- Не забуду, так запомню, - ответил он, насупившись.
- Тогда я лучше напишу, - сказала она. Она влезла в машину, достала из сумочки огрызок карандаша и начала писать на пустом конверте. Негр подошел ближе и встал у окна машины.
- Я - миссис Май, - пояснила она, не прерывая писания. - У меня на ферме их бык, и я хочу, чтобы его сегодня же забрали. Можешь сказать им, что я очень сердита.
- Да этот бык еще в субботу у нас пропал, - сказал негр. - С тех пор мы никто его и не видели. Мы и не знали, где он есть.
- Ну, так теперь знаете, - отрезала она. - И можешь сказать мистеру О.Т. и мистеру Ю.Т., что, если они сегодня за ним не приедут, я завтра же утром велю их папаше его пристрелить. Не буду ждать, пока он перепортит мне все стадо.
Она передала ему записку.
- Как я это дело понимаю, - сказал негр, беря конверт, - масса О.Т. и масса Ю.Т. вам только спасибо скажут. Он нам уже один грузовик разнес, не чаем, как от него избавиться.
Она запрокинула голову и посмотрела на него чуть помутневшими глазами.
- Так они ждут, что я употреблю свое время и время своего работника на то, чтобы пристрелить их быка? - возмутилась она. - Он им, видите ли, не нужен, поэтому они отпускают его на все четыре стороны и пусть другие его убивают? Он травит мои овсы и портит мое стадо, и мне же еще его и пристреливать?
- Выходит, так, - негромко ответил негр. - Он нам уже…
Она метнула на него убийственный взгляд.
- Ну, что ж. Ничего удивительного. - Она поджала губы. - Просто есть такие люди. - И, сделав паузу, спросила: - А который из них хозяин, О.Т. или Ю.Т.?
Она всегда подозревала, что втайне они враждуют между собой.
- Они никогда не ссорятся, - серьезно сказал негр. - Они как один человек в двух лицах.
- Гм. Просто ты не слышал, как они ссорятся.
- И я не слышал, и никто того не слышал! - ответил он, глядя в сторону, словно перечил не ей, а еще кому-то.
- Ну да, - хмыкнула она. - Я как-никак пятнадцать лет терплю их папашу и в Гринлифах немного смыслю.
Негр посмотрел на нее, будто только что увидел.
- А не вы будете моего страховщика мать? - спросил он.
- Не знаю никакого страховщика, - резко ответила она. - Вот передашь записку да скажи на словах, если сегодня не приедут за быком, их же папаша его завтра и пристрелит, - и отъехала прочь.
До вечера она сидела дома, дожидаясь, когда приедут близнецы за своим быком. Никто не приехал. Словно она у них в работниках, негодуя, думала она. Они просто решили урвать с нее все, что возможно. За ужином она опять подробно пересказала все сыновьям, чтобы они понимали, на что способны О.Т. и Ю.Т.
- Им, видите ли, этот бык не нужен, - говорила она, - передай-ка масло - поэтому они просто-напросто выпускают его и пусть другие думают, что с ним делать. Как вам это нравится? А страдать должна я. Мне всегда приходится страдать.
- Передай масло страдалице, - сказал Уэсли. Он был в особенно скверном настроении, потому что по пути из университета у него сел баллон.
Скофилд передал ей масло и сказал:
- Ай-яй-яй, мама, и не стыдно тебе убивать старого быка, который никому не сделал худого, только подбавил немного беспородной крови в твое стадо? Чтоб у такой мамочки и вырос такой паинька-сын, как я! Просто диво, ей-богу.
- Да ты ей не сын, - тихо сказал Уэсли.
Она откинулась на спинку стула, держа пальцы на краю стола.
- Я только знаю, что я просто молодец, раз вырос такой хороший при моем-то происхождении.
Когда они дразнили ее, то нарочно говорили, как Гринлифы. Но сквозь речь Уэсли, точно острие ножа, проблескивала его природная желчность.
- Слышь ты, я тебе кой-чего скажу, брательник, - начал он, вытянув над столом шею. - Ты б это и сам давно усек, если бы мозгой пошевелил.
- Ну, и чего ж это, брательник? - подхватил Скофилд, ухмыляясь в перекошенное узкое лицо брата своей довольной, во всю ширину щек, улыбкой.
- А то, - продолжал Уэсли, - что и ты ей не сын, и я не сын…
Он оборвал фразу, потому что она вдруг визгливо всхрапнула, словно старая лошадь, которую полоснули хлыстом, поднялась и выбежала из комнаты.
- О, черт, - прошипел Уэсли. - Ты зачем ее довел?
- Я не доводил, - огрызнулся Скофилд. - Это ты ее довел.
- Как бы не так!