III
Священник, подперев одним пальцем свою длинную, слащавую физиономию, уже десять минут рассуждал о чистилище, а миссис Макинтайр, сидя напротив, смотрела на него прищуренным негодующим взглядом. Они пили лимонад на террасе ее дома, и она беспрерывно побрякивала кубиками льда в стакане, побрякивала своими бусами, побрякивала браслетом - как застоявшаяся лошадка звенит сбруей. У меня нет никаких моральных обязательств перед этим человеком, - твердила она про себя, - абсолютно никаких. Внезапно она вскочила на ноги и звук ее голоса перекрыл ирландское рокотанье священника, как визг дрели перекрывает мерное гудение механической пилы.
- Послушайте! Я не богослов, я деловая женщина! - воскликнула она. - Я хочу поговорить с вами о деле.
- Ахх, - вздохнул он и со скрипом умолк.
Чтобы выдержать его затянувшийся визит, миссис Макинтайр налила в свой лимонад примерно на палец виски и теперь неловко опустилась в кресло, которое оказалось к ней ближе, чем она ожидала.
- Мистер Гизак меня не устраивает, - заявила она.
Старик в притворном изумлении поднял брови.
- Он лишний, - продолжала миссис Макинтайр. - Он здесь не к месту. Мне нужен человек, который будет к месту.
Священник осторожно повернул лежавшую у него на коленях шляпу. Он умел минуту переждать, а потом снова ловко направить разговор в желательное для себя русло. Ему было лет восемьдесят. Миссис Макинтайр прежде никогда не зналась со священниками, да и с этим познакомилась, только когда решила заполучить на ферму Перемещенное Лицо. Он достал ей поляка, а потом - как она и ожидала - воспользовался этим деловым знакомством, чтобы попытаться обратить ее в свою веру.
- Дайте ему время, - сказал старик, - он привыкнет и тогда будет к месту. Где ваша великолепная птица? Аххх, вот она!
Он встал и посмотрел на лужайку, где сосредоточенно шагали павлин и две павы, и их длинные взъерошенные шеи - ярко-синяя у павлина и серебристо-зеленые у обеих пав - блестели в предвечернем солнце.
- Мистер Гизак очень хороший работник, - продолжала миссис Макинтайр ровным, лишенным всякого выражения голосом. - Это я должна признать. Но он не понимает, как надо обращаться с неграми, и они его не любят. Я не могу допустить, чтобы он разогнал моих негров. И мне не нравится его поведение. Он ничуть не благодарен за то, что находится здесь.
Священник держал руку на раздвижной двери и теперь открыл ее, собираясь ретироваться.
- Если бы я нашла белого, который понимает негров, я бы отпустила мистера Гизака, - сказала миссис Макинтайр и тоже встала.
Старик обернулся и посмотрел ей прямо в лицо.
- Ему некуда деваться, - сказал он и, немного помолчав, добавил: - Сударыня, я достаточно хорошо вас знаю. Вы не выгоните его из-за каких-то пустяков.
Не дожидаясь ответа, он поднял руку и громким раскатистым голосом произнес благословение.
С досадливой усмешкой миссис Макинтайр сказала:
- Но ведь не я же поставила его в такое положение.
Священник снова обратил свой взор на птиц, которые дошли уже до середины лужайки. Неожиданно павлин остановился, выгнул шею, поднял хвост и с прерывистым шелестом его распустил. Гирлянды маленьких плодоносных солнц поплыли в золотисто-зеленой дымке над его головой. У священника отвисла челюсть, и он в изумлении застыл. Миссис Макинтайр подумала, что в жизни не видывала такого старого дурака.
- Вот так приидет Христос! - весело провозгласил он и, вытерев рукою рот, продолжал стоять и смотреть на павлина.
На лице миссис Макинтайр изобразилась оскорбленная пуританская добродетель, и она покраснела. Упоминание имени Христова всуе шокировало ее точно так же, как некогда ее мать шокировали разговоры на сексуальные темы.
- Не моя вина, что мистеру Гизаку некуда деваться, - сказала она. - Я не виновата, что на свете столько лишних людей.
Старик, казалось, ничего этого не слышал. Все его внимание было приковано к павлину, который медленными шажками отступал назад, откинув голову к своему распущенному хвосту.
- Преображение, - пробормотал старик.
Миссис Макинтайр не поняла, о чем он говорит.
- И вообще мистеру Гизаку незачем было сюда приезжать, - сказала она, метнув на священника сердитый взгляд.
Павлин опустил хвост и принялся щипать траву.
- И вообще ему незачем было приезжать, - повторила она, старательно подчеркивая каждое слово.
Священник рассеянно улыбнулся.
- Он пришел искупить наши грехи, - проговорил он, учтиво пожал миссис Макинтайр руку и объявил, что ему пора ехать.
Если бы несколько недель спустя не вернулся мистер Шортли, миссис Макинтайр начала бы искать нового работника. Пока он отсутствовал, у нее не было ни малейшего желания, чтобы он вернулся, но, когда она увидела, как знакомая машина проехала по дороге и остановилась возле ее крыльца, ей показалось, что это она сама после долгого тяжелого путешествия возвращается домой. Она вдруг поняла, как ей не хватало миссис Шортли. После отъезда миссис Шортли ей не с кем было поговорить, и она кинулась к дверям, надеясь, что та уже тяжело поднимается по ступенькам.
Мистер Шортли стоял на крыльце один. Он был в черной фетровой шляпе и в рубашке с узором из синих и красных пальм, но складки на его длинном изможденном лице стали еще глубже, чем месяц назад.
- А где миссис Шортли? - спросила миссис Макинтайр.
Мистер Шортли молчал. Перемена в его лице, казалось, была вызвана чем-то, что находилось у него внутри, и у него был вид человека, который долгое время прожил без воды.
- Она была ангел божий, - громко сказал он. - Она была самая лучшая женщина на свете.
- Где же она? - спросила миссис Макинтайр.
- Померла, - отвечал он. - В тот самый день, как мы отсюда уехали, у нее случился удар.
На липе его застыло спокойствие трупа.
- Я так думаю, ее этот поляк прикончил. Она его сразу раскусила. Она знала, что его дьявол сюда послал. Она мне сама говорила.
Миссис Макинтайр целых трое суток переживала смерть миссис Шортли. Можно подумать, что она мне родня, говорила она себе. Она взяла мистера Шортли обратно, хотя без жены он был ей, в сущности, совершенно не нужен. Она сказала, что на днях собирается предупредить Перемещенного, что через месяц он свободен, и тогда мистер Шортли сможет снова занять свое место на молочной ферме. Мистер Шортли предпочел бы сразу пойти работать на молочную ферму, но согласился подождать. Он сказал, что ему приятно будет видеть, как поляк уберется с фермы, а миссис Макинтайр сказала, что ей это будет более чем приятно. Она признала, что ей вообще надо было довольствоваться теми работниками, какие у нее были, а не искать новых на другом конце света. Мистер Шортли сказал, что терпеть не может иностранцев с тех пор, как побывал на первой мировой войне и увидел, каковы они есть. Он сказал, что видел там разных, но все они не такие, как мы. Он сказал, что запомнил лицо того человека, который швырнул в него гранату, и у него были точь-в-точь такие же круглые очки, как у мистера Гизака.
- Но ведь мистер Гизак поляк, а не немец, - заметила миссис Макинтайр.
- Разница не больно-то велика, - разъяснил мистер Шортли.
Негры обрадовались возвращению мистера Шортли. Перемещенный считал, что они должны работать так же усердно, как и он сам, а мистер Шортли понимал, что они могут, а что нет. Сам он никогда не был хорошим работником, даже при жизни миссис Шортли, которая неустанно за ним следила, а без нее стал ещё более забывчивым и медлительным. Поляк работал так же энергично, как всегда, и, казалось, даже не подозревал, что ему грозит увольнение. Миссис Макинтайр видела, как он за короткое время выполнил множество дел, на которые она давно уже махнула рукой. И все же она решила от него избавиться. Она просто не могла спокойно видеть, как этот маленький крепкий человечек носится взад-вперед по ферме, и, кроме того, смутно чувствовала, что священник обвел ее вокруг пальца. Раньше он говорил, что у нее нет никаких юридических обязательств держать Перемещенного, если он ей не нравится, а теперь завел речь об обязательствах моральных.
Она собиралась ему сказать, что у нее имеются моральные обязательства перед своими, например перед мистером Шортли, который в мировой войне сражался за свою страну, а отнюдь не перед мистером Гизаком, который просто приехал сюда извлекать выгоду из всего, что придется. Она чувствовала, что должна выложить все это священнику до того, как уволит Перемещенного. Когда наступило первое число, а священник все не являлся, она отложила увольнение поляка еще на некоторое время.
Мистер Шортли говорил себе, что ему следовало бы знать заранее: женщина никогда не сделает того, что обещала, тогда, когда обещала. Но сколько же можно мириться с нерешительностью миссис Макинтайр. Он думал, что ей жалко поляка и она боится его выгнать, потому что ему трудно будет найти себе другое место. На этот счет он мог бы ее успокоить: если она его уволит, то через три года у него будет собственный дом с телевизионной антенной на крыше. Из тактических соображений мистер Шортли стал каждый вечер приходить к заднему крыльцу ее дома и излагать ей некоторые факты.
- Иной раз белому не оказывают того уважения, какое черному достается, но это все равно, потому что белый, он белый и есть, но случается… - тут он умолкал и обращал свой взор в пространство, - случается, человек сражался, кровь проливал, жизнь за родину положил - а ему предпочитают такого, что вроде тех, с кем он воевал. Вот я вас и спрашиваю: справедливо это или нет?
Задавая миссис Макинтайр подобные вопросы, он смотрел ей в лицо и видел, что его речи производят на нее сильное впечатление. Последнее время она очень осунулась. Он заметил вокруг ее глаз морщины, которых не было, когда, кроме них с миссис Шортли, на ферме работали только негры. Всякий раз, когда он вспоминал миссис Шортли, сердце у него обрывалось и падало, как старое ведро в пересохший колодец.
Старый священник долго не приезжал - видимо, в последний раз миссис Макинтайр сильно его напугала, но в конце концов, убедившись, что Перемещенный не уволен, он решился снова явиться и возобновить свои наставления с того самого места, где он их прервал. Миссис Макинтайр не просила, чтобы ее наставляли, но он все равно наставлял, ибо привык в каждый разговор - независимо от того, с кем он говорил, - ввернуть несколько слов о смысле какого-либо таинства или догмата. Он сидел на крыльце у миссис Макинтайр, не обращая внимания на полувозмущенное-полунасмешливое выражение ее лица, а она болтала ногой в ожидании момента, когда можно будет вклиниться в его речь.
- Ибо, - говорил он таким тоном, словно рассказывал о вчерашнем происшествии в городе, - ибо когда всевышний послал своего единственного сына Иисуса Христа, господа нашего… - при этих словах он слегка наклонил голову, - когда он послал его в качестве спасителя человечества, он…
- Отец Флинн! - Голос миссис Макинтайр заставил священника вздрогнуть. - Отец Флинн! Мне надо поговорить с вами об одном серьезном деле.
У старика задергался правый глаз.
- Насколько я понимаю, - сказала она, сердито сверкнув на него глазами, - насколько я понимаю, Христос и сам был Перемещенным Лицом.
Священник приподнял руки и снова уронил их себе на колени.
- Аххх, - пробормотал он, словно обдумывая эту мысль.
- Я намерена отпустить этого человека, - сказала она. - У меня нет перед ним никаких обязательств. У меня есть обязательства перед людьми, которые сделали что-то для своей родины, а не перед теми, которые просто явились сюда извлекать выгоду из всего, что можно.
И она принялась скороговоркой излагать все свои аргументы. В ожидании, когда она выговорится, священник, казалось, укрыл свои мысли в какой-то тайной часовне. Раза два он окидывал взглядом лужайку, словно искал способа спастись бегством, но миссис Макинтайр не умолкала. Она говорила ему, что уже тридцать лет мается на этой ферме, еле-еле сводя концы с концами, - все из-за людей, которые приходят неизвестно откуда и уходят неизвестно куда и у которых только и заботы, что купить себе подержанный автомобиль. Все они одинаковы - хоть из Теннесси, хоть из Польши. Когда Гизаки накопят денег, они сразу же ее бросят. Она сказала, что те люди, которые кажутся богатыми, на самом деле беднее всех, потому что у них самые большие расходы. Не мешало бы ему подумать, как она ухитряется платить по счетам за корма. Например, сказала она, ей хотелось бы отремонтировать дом, но у нее нет на это денег. У нее нет даже денег, чтобы восстановить памятник на могиле мужа. Пусть он попробует угадать, сколько она платит ежегодно одной только страховки. И в заключение спросила, уж не думает ли он, что она печатает деньги, и тут старик вдруг как-то громко и невежливо хмыкнул, словно этот вопрос показался ему очень смешным.
Когда священник наконец уехал, ей стало не по себе, хотя она явно одержала над ним верх. Теперь она твердо решила первого числа объявить Перемещенному, что дает ему месяц сроку, и сообщила об этом мистеру Шортли.
Мистер Шортли ничего на это не ответил. Из всех известных ему женщин одна только его супруга никогда не боялась выполнять свои обещания. Она говорила, что поляка наслал на них сам дьявол вместе с этим священником. Мистер Шортли не сомневался, что священник приобрел какую-то тайную власть над миссис Макинтайр и что она скоро начнет посещать его мессы. У нее был такой вид, словно что-то точит ее изнутри. Она похудела, стала более суетливой и не такой дотошной, как прежде. Она смотрела на молочный бидон и не видела, какой он грязный, и мистер Шортли замечал, что у нее шевелятся губы, даже когда она молчит. Поляк всегда делал все как следует и все равно страшно ее раздражал. Сам мистер Шортли работал как попало - отнюдь не всегда по ее вкусу, но она, казалось, не замечала и этого. Однако она заметила, что поляк и все его домашние поправляются; она сказала мистеру Шортли, что щеки у них округлились и что они экономят каждый цент.
- Да, мэм, и в один прекрасный день он сможет купить и продать вас со всеми потрохами, - рискнул заметить мистер Шортли. Он был уверен, что это замечание задело ее за живое.
- Я только жду первого числа, - сказала она.
Мистер Шортли тоже ждал первого числа, но оно пришло и ушло, а поляка миссис Макинтайр так и не уволила. Мистер Шортли заранее знал, что так оно и будет. Он не был жестоким человеком, но ему противно было видеть, как женщину обводит вокруг пальца какой-то иностранец.
Он считал, что мужчина не может спокойно смотреть со стороны на такие дела.
Ничто не мешало миссис Макинтайр уволить мистера Гизака, но она со дня на день все откладывала и откладывала. Она волновалась за свои счета и за свое здоровье, она не спала ночами, а когда засыпала, то видела Перемещенного во сне. Она еще никогда никого не увольняла, все уходили от нее сами. Однажды ей приснилось, что мистер Гизак со всем своим семейством переезжает в ее дом, а она переезжает к мистеру Шортли. Это было уже слишком: она проснулась и потом несколько ночей не спала совсем. В другой раз она видела во сне, что к ней явился священник и начал бубнить: "Сударыня, я знаю, ваше доброе сердце не допустит, чтобы вы выгнали этого несчастного человека. Подумайте о тысячах ему подобных, о печах, о товарных вагонах и лагерях, о больных детях и о господе нашем Иисусе".
"Он тут лишний, он нарушил все равновесие, а я женщина деловая, я рассуждаю логически, и здесь нет ни печей, ни лагерей, ни господа нашего Иисуса, и, когда он отсюда уедет, он будет зарабатывать гораздо больше. Он устроится на завод и купит себе машину, и вы, пожалуйста, ничего мне не говорите - всем им только машина и нужна", - отвечала ему миссис Макинтайр.
"Печи, и вагоны, и больные дети, - продолжал бубнить священник, - и господь наш Иисус Христос".
"Просто один лишний", - отвечала она.
Наутро, сидя за завтраком, она решила немедленно предупредить мистера Гизака об увольнении, вышла из кухни и, в рассеянности прихватив с собой салфетку, зашагала по дороге. Мистер Гизак поливал из шланга хлев. Он стоял, по своему обыкновению откинувшись назад и уперев одну руку в бок. Выключив шланг, он сердито посмотрел на нее, словно она помешала ему работать. Она не придумала заранее, что ему скажет, а просто пришла и теперь стояла в дверях, хмуро оглядывая безупречно чистый пол и стойки, с которых капала вода.
- Вы нездорова? - спросил он.
- Мистер Гизак, я теперь едва свожу концы с концами, - громко сказала миссис Макинтайр и, помолчав, добавила еще громче, подчеркивая каждое слово: - Я должна платить по счетам.
- Я тоже, - развел руками мистер Гизак. - Много счета, мало деньги.
Миссис Макинтайр увидела, как чья-то длинноносая тень, словно змея, скользнула по противоположной стене хлева и остановилась посредине освещенного солнцем дверного проема, а где-то позади, там, где раньше скрежетали лопаты негров, внезапно воцарилась тишина.
- Эта ферма моя, - сердито проговорила миссис Макинтайр, - а вы все здесь лишние! Все до единого!
- Да, - ответил мистер Гизак и снова включил шланг.
Она вытерла губы салфеткой, которую все еще держала в руке, и пошла прочь, словно выполнив то, зачем приходила.
Тень мистера Шортли отодвинулась от двери, он прислонился к стене хлева и закурил вынутый из кармана окурок сигареты. Теперь ему оставалось только ждать, когда рука всевышнего поразит поляка, но одно он знал твердо: молча ждать он не будет.
С этого утра он начал жаловаться и излагать свое мнение по этому поводу каждому встречному и поперечному - все равно, будь то белый или черный. Он жаловался в бакалейной лавке, возле здания суда, на уличном перекрестке и даже адресовался к самой миссис Макинтайр, ибо скрывать ему было нечего. Если бы Перемещенный мог понять, что он говорит, он адресовался бы и к нему тоже.
- Все люди созданы свободными и равными, - говорил он миссис Макинтайр, - и я не щадил живота своего, чтобы это доказать. Поехал за океан, сражался, кровь проливал, жизни не пожалел, вернулся и увидел, кто отнял у меня работу - тот самый, с кем я воевал. Меня чуть не убило гранатой, и я видел, кто ее бросил - недоросток в точно таких же очках, как у него. Может, они их даже в одной аптеке покупали. Мир тесен. - И он горько усмехнулся.
С тех пор как не стало миссис Шортли и вести разговоры больше было некому, он начал вести их сам и обнаружил, что у него к этому большие способности. Оказалось, что он обладает даром убеждения и может убеждать своей логиков других. Он стал подолгу беседовать с неграми.
- И чего ты не возвращаешься в Африку? - спросил он однажды у Салка, когда они вместе чистили силосную яму. - Ведь это же ваша родина.
- Я туда не поеду. Меня там съедят, - отвечал негр.
- Ну, если ты будешь себя хорошо вести, то можешь оставаться и тут, - добродушно заметил мистер Шортли. - Ты ведь ниоткуда не убегал. Твоего деда привезли. Он вовсе не хотел сюда ехать. А вот которые сбежали оттуда, где жили, тех я не терплю.
- Чего мне ездить, - сказал негр.