В СТОРОНЕ НЕ ПРОСТОЯТЬ
Декабрь замордовал степь злыми буранами. Они буйствовали по нескольку суток подряд, и люди порою не в силах были отличить дня от ночи.
В разгар очередного такого буранного разгула Франку позвонил секретарь Кустанайского обкома партии.
– По решению бюро обкома очередную группу добровольцев направляем в ваш совхоз.
– Ну, наконец-то, – обрадовался Франк. – Пусть поскорее едут, встретим с оркестром.
– Оркестр – это неплохо, а вот на чем вы их со станции повезете? Триста пятьдесят человек все-таки.
– На грузовиках. У нас уже давно на этот случай подготовлена колонна машин с кузовами, обтянутыми брезентом.
Франк говорил правду: в ожидании молодых целинников в совхозе подготовили и автомашины, и торжественные речи, и меню праздничного ужина, и даже оркестр.
И только одного не учли – бурана.
…Машины начали застревать в сугробах, едва отъехали от совхозной усадьбы. Франк послал в совхоз за трактором, трактор пришел, вытянул одну, вторую, третью машины, отошел к четвертой, а эти уже снова успели завязнуть.
Бились часа два. В конце концов Франк плюнул, приказал шоферам выбираться обратно в совхоз, а сам пешком, увязая по колено в снегу, отправился на станцию.
И вовремя: пробившись к железнодорожной насыпи, он увидел сквозь буранное месиво прибывающий па станцию поезд. Огромный снежный шлейф тянулся по шпалам вслед за вагонными колесами, а как только состав замер на месте, дракон взметнулся в небо и затем обрушился с высоты на беззащитные вагоны, у которых
теперь было отнято единственное средство самообороны – движение.
Франк расстегнул полушубок и, с трудом вскидывая облепленные снегом валенки, неуклюже побежал по шпалам. Издали он увидел, как из маленького домика, построенного в свое время для дежурного по разъезду, а теперь вместившего весь аппарат станционных работников, вышел высокий человек в железнодорожной шинели и как тотчас вокруг него сгрудились выскочившие из вагонов пассажиры.
– Селецкий, – закричал Франк высокому. – Владимир Андреевич!
Но разве можно было перекричать этот чертов буран! Пришлось бежать до самого домика.
– Сидите, товарищи, спокойно в вагонах и ждите моего сигнала, – услышал директор совхоза слова Селецкого, подбегая к толпе. – Машины из совхоза вот-вот подойдут, а тогда и начнем выгрузку. А так куда мне вас девать? Ни вокзала у нас пока, ни гостиницы, да и сами живем еще в вагончиках.
Тут Селецкий увидел Франка.
– Ну, что я вам говорил: они уже прибыли!
– Прибыл я один, – прохрипел Франк. – Пешком… Едва-едва…
Селецкий все понял, раздвинул круг, оглядел ноги столпившихся ребят: валенки или хотя бы сапоги отсутствовали, все были обуты в узконосые ботиночки, куда нога с трудом втискивается в тоненьком шелковом носочке.
– Что, у вас все в таком виде целину обживать приехали?
Ребята потупились.
– Задача, – произнес Селецкий угрюмо.
Франк снял шапку, стал обмахивать ею распаренное лицо.
– Послушай, Владимир Андреевич, а не мог бы твой кассир дать мне в долг триста пятьдесят билетов до города и триста пятьдесят билетов обратно? У меня с собой просто денег таких нет, а завтра я расплатился бы…
Селецкий пожал плечами.
– Чего это ты затеваешь?
– Не понял?.. Поезд ведь ты не имеешь права задерживать. Ну, и выгрузить этих щеголей в штиблетах мы тоже сейчас не можем. Вот и пусть они в поезде покатаются туда-сюда, а буран, смотришь, за это время утихомирится.
– Нет, это не дело – такую уйму денег на ветер выбросить. Будь что будет – оставлю поезд на станции, пока не кончится буран.
И поезд остался. Начальник станции Селецкий сообщил по селектору об этом чрезвычайном происшествии начальнику дороги Елагину. Елагин сказал:
– Пожалуй, на вашем месте я сделал бы то же самое. Следите только, чтоб не занесло вагоны.
И пока будущие целинники спокойно спали под вой пурги в теплых вагонах, начальник станции и все свободные от дежурства железнодорожники ходили и ходили с лопатами и метлами вокруг поезда и отметали, отгребали, вывозили снег. И вместе с железнодорожниками ходил вокруг поезда с лопатой в руках директор совхоза.
Буран выплевал всю злость свою только под вечер следующего дня. Из совхоза пробились к станции два трактора, следом пришли автомашины. Состав разгрузили, ребята уехали вместе с Франком на свое новое местожительство.
А начальник станции лег спать.
Лег спать, а ночью пришел вагон с валенками для совхоза. Чтоб валенки попали к месту назначения побыстрее, вагон прицепили к пассажирскому поезду. Но с поездом прибыли не только валенки: не успел он окончательно остановиться, как из предпоследнего вагона
выпрыгнули три человека, тут же скрывшиеся в темноте.
Вагон с валенками загнали в тупик, дежурный по станции проверил пломбы и ушел к себе. Однако вскоре ему пришлось выйти для встречи грузового поезда. Вышел он, глянул в сторону тупика – от вагона с валенками метнулись тени.
Дальнейшие события развертывались так. Дежурный, размахивая фонарем, кинулся было в тупик, но оттуда раздались выстрелы. Это было столь неожиданно, что дежурный упал, полежал с минуту на снегу, соображая, жив ли он, затем погасил фонарь, вскочил и побежал будить начальника станции.
Дверь вагончика открыла жена Селецкого, сказала шепотом:
– Не нужно стучать так громко, ребят побудите.
– Мне Владимира Андреевича.
– Пощадили бы: двое суток не спал.
Но за дощатой перегородкой уже зашлепали босые ноги.
– Что там?
Дежурный рассказал. Селецкий бросился к вешалке, нашарил в темноте шинель, шапку, сунул ноги в валенки.
– Ой, Володя, не ходил бы, – уцепилась жена. – Убьют ведь!
– Запросто, – подтвердил дежурный, – В меня дважды – рраз, рраз, а потом…
– Ну, довольно ужасы расписывать, – оборвал Селецкий, – пошли.
Он сбежал по крутой лесенке вниз, но спохватился, что идет на вооруженных бандитов с голыми руками, потоптался, оглядываясь, ничего подходящего не увидел и схватил березовый голичок, каким обметают с валенок снег.
Подбегая к тупику, Селецкий споткнулся, упал, один валенок слетел с ноги, зарылся в снег. Искать его было некогда, бежать в одном валенке неудобно, тогда он сбросил и оставшийся – побежал босиком. Снег обжег ступни, но чувствительность скоро пропала: появилось ощущение, будто у него ватные подошвы.
Из темноты блеснуло пламя. Еще и еще. Селецкий угрожающе вскинул над головой голичок:
– Я вам постреляю, гады, я вам…
Дверь вагона оказалась взломанной, на снегу громоздилась куча валенок. Бандиты скрылись.
Селецкий выхватил из кучи первые попавшиеся валенки, надел, опустился в изнеможении на снег. Подбежал запыхавшийся дежурный.
– Убегли?
– Убежали, сволочи… Но ничего, далеко им у нас в степи не уйти.
– Бездумный вы какой, Владимир Андреевич, ведь они запросто застрелить могли вас, а вы бежите на них, бежите…
– А что же, по-твоему, одни комсомольцы должны перед народом за целину в ответе быть?..
ОТСЕВОК
У девицы была очень необычная фамилия – Любибогова.
Впрочем, Франк обратил на эту фамилию внимание только в связи с приездом комиссии из Алма-Аты. Вместе с комиссией приехал отец девицы.
– Жива еще?
– Кто?
– Дочь моя, Любибогова?
– А что, разве ей пора умирать?
– Вы шуточками не отделывайтесь, это вам так не пройдет – молодежь в могилу вгонять! Вот, посмотрите, что она мне написала: "Забери меня, умираю здесь с голоду".
– Нет, она не умерла, но весной у нас на центральной усадьбе считанные единицы остаются, весь народ – на полевых станах. На одном из них и ваша дочь.
– Поедемте на стан, в таком случае.
Поехали. Приезжают. На стане – один кладовщик. Франк говорит:
– Покажи, будь добр, товарищам, что у тебя на складе из съестного есть,
– Пожалуйста.
Видят: белый хлеб, мясо, масло, колбасы, консервы, сыр, сахар.
– Любибогова здесь работает?
– Здесь. Поварихой… Она вот только что тут крутилась, не знаю, куда исчезла.
Подождали. Идет с цветами в руках этакая тумба. Франк попросил отца спрятаться, вышел вперед, спрашивает:
– Я слышал, что вы на питание жаловались?
– Нет, что вы, я же поварю, уж себя не обижу как-нибудь.
Отец не выдержал, выбежал из склада.
– Зачем же ты такое письмо домой прислала?
– Ой, папочка, как хорошо, что ты приехал: я так соскучилась по Москве!..
ПОКА ШКОЛА НЕ ДОСТРОЕНА
Приехала учительница. Маленькая такая, хрупкая. Прическа по последней моде, маникюр, блузка – нейлон, туфли – "гвоздики".
– Я только что закончила пединститут и вот приехала в ваш совхоз.
Франк продул мундштук, вставил сигарету, чиркнул спичкой.
– Фамилия?
– Сергеева.
– Так вот, товарищ Сергеева, должен перед вами извиниться: фронт работы для вас мы еще не подготовили. Не успели.
– Не понимаю.
– Ну, школу мы еще не достроили, месяца на три еще работы осталось… У вас есть мама?
– Есть, но…
– Вот и хорошо, что мама есть, поезжайте пока к маме, погостите у нее, а месяца через три приезжайте.
– Эх вы, деятель!
И ушла, хлопнув дверью так, что из директорского мундштука выпала сигарета.
Месяца через полтора после этого Франку позвонили из райкома партии – попросили выделить самого лучшего каменщика, чтобы его можно было послать на областное совещание передовых строителей целины. Франк в свою очередь позвонил совхозному прорабу и передал ему просьбу райкома. Прораб спросил:
– Куда направлять-то – в райком?
– Посылай сначала ко мне, я кое-какие наставления дам.
Через час приходит девушка: прическа по последней моде, маникюр, блузка – нейлон, туфли – гвоздики. Франк потер пальцами лоб, собрал их в щепоть па переносице.
– Товарищ учительница, если память не нзмепяет?
– Нет, пока еще каменщица: ведь школа не достроена.
– Так это вас…
– Да, это меня направил к вам прораб за какими-то
наставлениями.
– Гм-гм… Наставление в общем-то одно: ни пуха пи пера! И вот еще что: дайте-ка я пожму вашу руку.
ЖЕНА КУЗНЕЦА МАЛЫШЕВА
Телеграмма пришла:
"Кустаиайская область Октябрьский район директору совхоза "Железнодорожный" для Малышева встречай двадцать третьего поезд 82 вагон 4 еду с детьми целую твоя Аня".
Вот незадача: до поезда осталось каких-нибудь полтора часа (телеграмму доставили с запозданием), а Малышев – на одном из самых дальних полевых станов.
Франк вызвал водителя своей директорской "Волги" Россохина.
– Боевое задание, Степан Семенович: надо встретить с восемьдесят вторым жену нашего тракториста Малышева, она в четвертом вагоне едет.
– Как же я узнаю ее?
– Ориентируйся на детей, при ней – дети… А я сейчас поеду по полям, заверну за Малышевым и к вечеру доставлю его в объятия супруги.
Так Франк и сделал. Только не все получилось, как ему хотелось и как представлялось.
Когда он, разыскав Малышева, сообщил, что приехала жена, тот даже подпрыгпул:
– Ой, правда?.. Ах, молодчина!.. Спасибо за радость, товарищ директор!
– И детишек привезла, – сказал Франк.
– Детишек? То есть как это – детишек, если у меня всего один сын?!
– Н-не знаю, так в телеграмме указано: еду с детьми.
Тракторист пошел на Франка.
– Не шути такие шутки, директор!
– Этим не шутят, – нахмурился Франк. – Садись в машину, поедем… Да смотри, кулаков мне с женой не распускать, я у себя в совхозе такого не потерплю.
Приехали в контору – на крыльце Россохин. Улыбается.
– Ну, Малышев, и дочки же у тебя – прямо завидно!
– Дочки? Час от часу не легче. Жена где?
– В магазин пошла: погляжу, говорит, что к чему… Да вон и возвращается уже.
Малышев обернулся, вгляделся.
– Ничего не понимаю: это совсем не моя жена.
Подошла Малышева, Франк спросил у нее:
– Вам знаком этот человек?
Та с непонимающим видом покачала отрицательно головой. Тогда Франк ударил себя по лбу.
– Постойте, постойте, у нас же еще один Малышев был – кузнец.
– Правильно, – обрадовалась женщина. – Мой муж – кузнец. Но почему вы говорите о нем – был?
– Уехал он от нас.
– Как уехал?
– Да так вот – собрался и уехал. Не понравилось наше житье-бытье. Поеду, говорит, домой… А работник хороший был, нужный нам работник.
– Это что же получается? Мы – сюда, он – туда? Выходит, мы разминулись с ним, с дезертиром несчастным… Ну, ничего, я его возверну сюда, тюху непутевого!
Она развязала узелок па платке, пересчитала деньги,
– Маловато… Послушайте, товарищ, вы, видать, директор?
– Да, я директор совхоза.
– Одолжите денег на дорогу, приеду – отработаю.
– А думаете, вернется муж?
– Беспременно.
Франк дал денег. Женщина хотела написать расписку, он сказал:
– Не нужно. Верю. Поедете сюда – дайте телеграмму, Степан Семенович встретит, а то ведь – дети.
Малышев, молча наблюдавший эту сцену, предложил:
– Что же мотать их взад-вперед – детей, пусть до вашего возвращения у меня поживут.
Женщина вдруг расплакалась,
– Спасибо вам, люди!
Через неделю она вернулась в совхоз вместе с мужем. Малышев-тракторист сказал Малышеву-кузнецу:
– Гордись, кузнец, женой: она твое счастье кует.
КОСА НА КАМЕНЬ
Кустанайский обком партии прислал в совхоз на период уборки уполномоченного.
Старый коммунист, уважаемый человек, он, к сожалению, весьма поверхностно разбирался в сельскохозяйственном производстве, так как проработал всю жизнь на заводе.
Но одно уполномоченный усвоил твердо: самым прогрессивным способом уборки является раздельный. И даже стишок заучил:
Поступай дельно –
Убирай раздельно!
И вот попал он на участок к молодому агроному – Гале Боревич. Галя только за год перед этим окончила Житомирский сельскохозяйственный институт, сразу приехала на целину, и воспринимали ее здесь еще не очень-то всерьез. Дескать, дырка в штатном расписании заткнута – и ладно.
Уполномоченный походил по полям, растер в ладонях несколько колосьев, с удовольствием пожевал мягкие зерна – решил: хлеб готов, пора начинать раздельную уборку. Сказал об этом Гале.
– Нет, товарищ уполномоченный, рано, нужно денек подождать.
Вежливо так ответила, уважительно, вроде бы советуясь, и он согласился: ладно, денек можно и подождать.
Но прошел день, он – к Гале, она – свое:
Нет, рано, нужно еще денек подождать.
И снова – так же вежливо, уважительно, и он снова согласился: хорошо, подождем.
Минул и этот день, он – к Гале, она – свое:
– Нет, не время еще.
Опять вежливо, опять уважительно, однако он на этот раз не поддался – нашел нужным проявить свою власть.
– Хватит тянуть, давайте команду, пусть начинают убирать.
А она:
– Нет, подождем: не дошел хлеб, зеленый еще.
И снова вежливо, уважительно, только уже с явной твердостью в голосе.
Разговор происходил в поле, возле одного из тракторов.
К трактору уже давно была прицеплена жатка, бак давно заправлен под самую "завязку" горючим, вокруг с нетерпеливым видом прохаживался тракторист, которому не хватало для штурма колыхавшейся перед ним пшеничной стены лишь одного – приказа агронома.
– Вот что, – сказал уполномоченный, – я беру ответственность на себя: пусть товарищ заводит трактор и начинает уборку.
– Ваша ответственность пусть останется при вас: хлеб губить не позволю.
Теперь в ее голосе были только холодная вежливость и твердость, от уважительности не осталось и следа.
– Девчонка, – взорвался уполномоченный. – От горшка два вершка, а туда же – не позволю!.. А я как уполномоченный обкома партии приказываю, и не… и не…
Он захлебнулся словами, сплюнул в ожесточении, махнул рукой трактористу: заводи! Тракторист покосился на Галю, усмехнулся, полез в кабину.
Завести хорошо отрегулированный мотор – секундное дело: трактор взревел, окутался сизым облачком отработанного газа, качнулся словно бы в нерешительности, потом набычился и попер могучей грудью на пшеницу.
– Стой!
Девушка хотела крикнуть как можно громче, но голос подсекся, и слово упало, не долетев до тракториста.
Тогда Галя бросилась к трактору, обогнала и с маху упала перед гусеницами.
Оторопело взвизгнули тормоза, трактор замер па месте. Посеревший механик выпрыгнул из кабины, опрометью кинулся к девушке: она была в глубоком обмороке.
…В тот же вечер уполномоченный уехал из совхоза.
Галю с этого дня стали называть Галиной Сергеевной.