Шагавший впереди Громадский вскинул предупреждающе руку: по рельсам катился навстречу подземный поезд. Вернее сказать, он даже и не катился: электровоз лишь успел плавно тронуть вагоны с места и почти сразу, пройдя какие-то метры, затормозил. И как только затормозил, из глубины туннеля донесся грохот, будто
бригада молотобойцев с маху лупила кувалдами по железному листу.
Это продолжалось с полминуты, не больше, потом наступила тишина, и электровоз вновь подтянул вагоны вперед. И опять, как и давеча, едва состав замер на месте, за дело принялись "молотобойцы".
– Составчик-то под погрузкой? – высказал догадку кто-то из гостей. – А где погрузочный агрегат?
– Сейчас увидите, – пообещал Громадский и, обойдя электровоз, зашагал вдоль состава по бетонному тротуару.
Все двинулись следом.
Вскоре в бетонной стене штрека на противоположной стороне, метрах в двух над полом, открылся прямоугольник ниши. Из него выступила па длину вытянутой руки металлическая наклонная платформа, огражденная с боков невысокими бортами, склепанными из мощных двутавровых балок. Точнее, балки были не склепаны между собой, а свинчены болтами, как и все остальные части установки. Это позволяло после выработки блока размонтировать установку и перенести на новое место.
Платформа уходила в глубину ниши, но где заканчивалась, рассмотреть было невозможно: все скрывалось под слоем готовой к погрузке руды. Да это и не представляло особого интереса: главный узел всего агрегата находился не там, а под передним срезом платформы, на самом виду, ничем не заслоненный от обзора. Это был карданный вал с нанизанными на него несколькими дисками. Стоило включить электродвигатель, кардан с дисками начинал вращаться и заставлял вибрировать платформу. Именно вибрация и несла в себе зерно, идею установки, именно вибрация и являлась той силой, что заставляла сползать, стекать руду с платформы, создавая рудопад, чей грохот они слышали на подходе сюда.
Дубынин заставил себя посмотреть на установку как бы со стороны, как бы чужими глазами: хотелось представить, какое впечатление она может произвести на гостей. И невольно рассмеялся, вспомнив прозвища, какими сопровождалось появление в шахте самой первой из них: сначала горняки нарекли ее лаптем, потом трясучкой, а теперь закрепилось уважительное и ласковое – "Сибирячка".
Лапоть… Действительно, какие-то ассоциации с лаптем возникают, ничего не возразишь. Но больше, конечно, это все напоминает гигантскую совковую лопату. Да и по характеру выполняемой работы к лопате ближе.
Слева от "лопаты" в стене ниши имелось углубление для машиниста установки и пульта дистанционного управления. Дождавшись, когда загруженный перед этим вагон отъедет вперед, а его место займет порожний, машинист нажал на кнопку, и тотчас платформа пришла в движение, с грохотом обрушив в металлическое чрево вагона куски руды. Среди них были и такие, которые следовало назвать уже не кусками, а глыбами. Во всяком случае ни скреперист, ни грохотчик не пропустили бы столь крупных фракций – не имели права пропустить, ибо те заклинили бы поток руды при погрузке через люк. Здесь же платформа могла спихнуть любую глыбу, лишь бы уместилась в вагоне.
– Вот это и есть наша "Сибирячка", – сказал Громадский, дождавшись перерыва в погрузке. – Официальное название – ВДПУ: вибродоставочная погрузочная установка.
Тотчас посыпались вопросы: какова производительность? Сколько человек в обслуге? Как долго испытывалась? Все ли узлы надежны?
Громадский не успел ответить ни на один: машинист установки, поплевав на большой палец, лихо давнул на кнопку – низринул поток руды в остановившийся под "лаптем" вагон.
Лихой жест машиниста заставил Дубынина улыбнуться. Он обежал ревнивым взглядом лица гостей: как они восприняли эпизод? Ему хотелось сказать им: "Установка дает десятикратное повышение производительности труда, однако не это главное, не это, дорогие мои! Оглянитесь на скрепериста, на грохотчика – сравните условия их работы и эти. Кнопка! В ней зерно, в ней!"
Конечно, он отдавал себе отчет, что людей, далеких от техники, кнопка может ввести в заблуждение: много ли, дескать, надо ума, чтобы нажимать на нее! Но ведь среди гостей не было туристов, они, без сомнения, прекрасно понимали, что монтировать "Сибирячку" и управлять ею может лишь человек со специальными знаниями, человек, до винтика изучивший сам агрегат, до тонкостей разбирающийся в особенностях рудничного производства.
Когда закончилась погрузка состава и электровоз потащил его на рудный двор, Дубынин сделал знак машинисту установки, чтобы спустился к гостям. Невысокий горняк, кажущийся немного мешковатым из-за брезентовой робы, с привычной сноровистостью скользнул вниз, поздоровался со всеми и заговорил так, будто продолжил длительную, на какие-то секунды прерванную беседу:
– Голая же арифметика: на блоке в каждую смену одновременно работают две "Сибирячки". Это значит: два машиниста, плюс к ним два взрывника, плюс один электрослесарь. Общий итог: пятеро – в смену, пятнадцать – в сутки. А раньше на выдачу руды в сутки выходило сто двадцать шесть человек. Арифметика?..
– Сергей Михайлович, – перебил его Дубынин, – эта арифметика от наших гостей не уйдет, расскажите лучше о себе.
– О себе – что: Крылов Сергей Михайлович, на данный момент машинист "Сибирячки", а дальше опять арифметика: под землей двадцать пять лет, прошел через шесть профессий, эта – седьмая. Начинал бурильщиком, потом был грохотчиком, люковым-сопровождающим, сумконосом, взрывником, скреперистом… Сейчас даже смешно вспомнить о прежних шахтерских профессиях. Тот же
сумконос: моя обязанность была подносить взрывнику сумку с аммонитом… Или вот люковой-сопровождающий: он должен был открывать и закрывать во время погрузки руды люк, а после сопровождать нагруженный состав до ствола шахты. А сопровождать – это означало бежать впереди электровоза и переводить стрелки, которые тогда не были автоматизированы…
– И от резвости ног таких сопровождающих зависела производительность труда на откатке руды, – вступил в разговор Богодяш. – Мы тоже у себя прошли через эту стадию.
Беседу прервали сигналы электровоза: под погрузку шел очередной состав. Крылов поспешил на свое рабочее место, а вся группа во главе с Громадским двинулась по направлению к центральной диспетчерской.
Под землей свои понятия о размерах помещений: после забоев, после ниш, подобных той, где помещался скреперист, диспетчерская представлялась прямо-таки залом, хотя на самом деле была узкой, тесноватой, не очень удобной комнатой. Большую часть ее занимал длинный стол с множеством кнопок и рычажков – он приткнулся вплотную к стене; перед ним стояло кресло диспетчера, а между спинкой кресла и противоположной стеной оставался, по существу, лишь тесный проход. Над столом, во всю длину его, поднимался щит со светящейся схемой железнодорожных путей, стрелочных переводов, ремонтных мастерских, депо, вентиляционного и насосного отделений – всего сложного подземного хозяйства шахты.
По идее, сегодня у диспетчера должно поубавиться хлопот: Дубынин знал, что большая часть щита отключена, жизнь девятнадцати блоков замерла, остановилась. Приглядевшись, убедился: диспетчеру действительно стало повольготнее. Да тот и сам пояснил, что за счет сокращения пробега подземных поездов – не в двадцать же концов бегать, а в один! – удалось на целую треть уменьшить количество вагонов и электровозов, потребных для вывоза руды, а значит, облегчилась регулировка движения и груженых и порожних маршрутов. Так что и в этом отношении новая технология сыграла положительную роль.
Диспетчер не удержался – похвастался гостям новинкой, которую только что начали испытывать: электровоз без машиниста. Явно по недоразумению профессия электровозника считается в шахте одной из легких. Между тем пусть ее и не поставишь в один ряд с профессиями скрепериста или того же грохотчика, она связана с большим нервным напряжением, а вынужденно неудобная поза быстро утомляет физически. Вот и родилась мысль: нельзя ли в управлении электровозом отказаться от участия человека?
– Это у нас называется автоматической электровозной откаткой руды, – рассказывал диспетчер. – Система на стадии проверки, пока что оборудовано два состава.
Он приподнялся с кресла, показал свернутой в трубку газетой один из железнодорожных путей на схеме: там пульсировали световые импульсы.
– Понаблюдайте за одним таким составом: видите, как идет?
Некоторое время гости с интересом следили на щите за движением поезда, управляемого автоматикой, – следили до той минуты, пока не пробудился вполне здоровый, вполне извинительный скептицизм: а вдруг?..
– А вдруг неожиданное препятствие на пути – скажем, прошел поезд перед этим составом и обронил на рельсы кусок руды?
– На электровозе имеется телеглаз, – парировал диспетчер,- от него сразу пойдут два сигнала: один – в управляющее устройство, чтоб сработали тормоза, а второй по радио – сюда, в диспетчерскую, на пульт. И у меня полная ясность: где произошла остановка, куда послать путейскую бригаду…
Их было немало, этих "А вдруг?", но диспетчер, словно заранее приготовившись к такому экзамену, с веселой находчивостью гасил все искры сомнений. Под конец на него насел Богодяш:
– Ладно, автоматика – дело перспективное, она себе дорогу пробьет. Но вы-то лично чему радуетесь, вам же, как диспетчеру, работы с этими электровозами без машинистов только прибавится?
Ну и тут у диспетчера был готов ответ:
– За шахту радуюсь…
Это чувство радости за шахту, за победное проникновение техники во все звенья физически тяжелого производства было хорошо знакомо Дубынину. Только в обычное время оно чаще всего приглушается текущими заботами, неудовлетворенностью из-за нерешенных еще задач, а сегодня, отключившись от повседневных забот, он готов был разрешить себе радоваться и гордиться, да мешала тревога за судьбу эксперимента. Пусть сейчас все идет нормально, и этот первый день вроде никого не разочарует – тьфу, тьфу, не сглазить бы! – все равно горький привкус тревоги будет сопровождать его в течение всего апреля.
Из диспетчерской вся группа пошла на рудный двор.
Расположенный возле грузового шахтного ствола, рудный двор, в буквальном смысле слова, вбирает в себя плоды труда всей горняцкой смены. Именно здесь "подбивают бабки", именно отсюда уходит вверх, на-гора, заполненный до краев скиповый подъемник, – уходит, разгружается и вновь идет сюда, и до тех пор не приостановится ритмичное движение скипа, не перестанут вращаться колеса там, на верхней площадке копра, не собьется ровное дыхание шахты, пока не иссякнет запас руды.
Составы прибывали один за другим. Встречала их тут молодая женщина с улыбчивым взглядом из-за овального козырька горняцкой каски. Вооруженная чем-то вроде миноискателя, она стояла возле невысокой "тумбочки" с десятком кнопок на покатой столешнице – операторского пульта. Каждый очередной состав в обязательном порядке притормаживал, и "миноискатель", проходя над вагонами, определял процентное содержание железа в руде.
Миновав контроль, вагоны осторожно въезжали на узкий мост, перекинутый над огромной чашей приемного бункера. На стальной спине моста могли встать одновременно три двадцатитонных вагона. Как только они там оказывались, женщина нажимала на пульте кнопки и металлические перила моста приходили в движение – стискивали, подобно мощным клещам, бока вагонов.
Еще одна кнопка заставляла пробудиться сам мост: он начинал крениться, крениться и наконец переворачивался вместе с вагонами вокруг своей продольной оси, опрокидывая вагоны кверху дном. Шестьдесят тонн руды с грохотом низвергались в бункер.
У самой стены штрека над бункером перекинулся еще один мост – точнее, мосточек, предназначенный для подземных пешеходов. Все гости столпились на нем, с интересом наблюдая за работой могучего опрокидывателя. И опять, как час назад возле "Сибирячки", Дубынину захотелось сказать им: да не туда, не туда вы смотрите, главное – не бездушная махина, а вон та женщина у операторского пульта, которая с помощью кнопок делает осмысленными движения махины. До такой вот "кнопочной" стадии Дубынин и его единомышленники мечтают довести все звенья подземного конвейера, в этом видят конечную цель своих поисков.
Впрочем, почему конечную? Разве они не поставили перед собой еще одну важнейшую задачу – научиться брать руду в чистом виде, "не разбавленную" пустой породой, или, как говорят горняки, без "разубоживания"? С точки зрения экономической эффективности, это будет в горнорудном производстве своего рода революция, ибо
тогда отпадет необходимость в такой дорогостоящей операции, как обогащение руды.
Дубынина отвлек от этих мыслей радостный возглас Громадского:
– Идем с превышением!
Оказалось, он успел подвести предварительные итоги работы смены: поступление руды в бункер уже превысило норму почти на триста тонн. Если вторая и третья смена выдержат взятый темп, шахта выдаст на-гора около тысячи тонн руды сверх суточного плана.
ПРИВКУС ГОРЕЧИ
Результаты эксперимента превзошли все ожидания: при условии, что в работе был всего один блок, шахта не только выполнила месячный план, но и выдала на-гора 17 тысяч тонн руды сверх плана.
Правда, этот блестящий итог не произвел в тот раз надлежащего впечатления на "экзаменационную комиссию" – нет, не на всех, конечно, ее членов, а на отдельных представителей. Подумалось им почему-то, что решающее значение тут имел особый экзаменационный настрой: поднатужились, дескать, выложились таштагольцы до предела, на полную катушку, отдали тому апрелю все наличное золото и в смысле кадров, и в смысле техники, а принесет ли новая технология такие же плоды в будни, в обыденном трудовом процессе, еще неизвестно.
Короче говоря, эксперимент прошел в апреле, а в июле сюда нагрянули горняки из Кривого Рога, с Урала, из Средней Азии, нагрянули без предупреждения и сразу, тут же – в шахту. Смотреть. Щупать. Сравнивать с тем, что демонстрировалось во время эксперимента.
Что же, таштагольцы выдержали и этот неожиданный и, можно сказать, негласный экзамен.
А еще через четыре месяца Таштагол принимал гостей "со всех волостей": Министерство черной металлургии СССР решило провести здесь "Всесоюзный семинар по изучению новой технологии добычи руды". Съехались шестьдесят человек – главные инженеры рудоуправлений, директора и главные инженеры шахт, работники научно-исследовательских институтов.
Итогом семинара явилось предписание министерства: внедрить разработанную в Таштаголе технологию на всех рудниках страны! Предписание недвусмысленное, однако внедрение, увы, пока осуществляется по древней системе: скоро сказка сказывается…
В чем же причина?
Первая руда в Таштаголе, как уже говорилось, была добыта в трудовую годину начала Великой Отечественной войны. В ту пору способ проходки горных выработок, методы буровзрывных работ, процесс выемки обрушенной руды и ее откатки – короче, каждый шаг выверялся по технологии, по методам горняков Криворожья – старейшего железорудного бассейна страны. И, само собой, таштагольцы и не замахивались тогда, чтобы обойти в соревновании старших братьев.
Теперь настало время, когда сибиряки смогли выйти вперед по всем параметрам. В том числе и по одному из таких важнейших, как выработка на одного горняка. Результат не заставил себя ждать: через два года после начала работы по новой технологии на шахте высвободилось (при одновременном росте добычи руды) сто восемьдесят восемь человек.
Здесь не выставляли людей за ворота, ни один из ста восьмидесяти восьми человек не унес в трудовой книжке запись: "По сокращению штатов". Это самое сокращение шло за счет естественной убыли – за счет горняков, которым пришел срок выйти на пенсию, за счет непоседливой молодежи, не успевшей погасить в себе "охоту к перемене мест".
Казалось бы, налицо важное достижение, крупный успех, однако сокращение штатов ударило по шахте с
неожиданного конца: оно автоматически переключило шахту в низшую категорию "с числом работающих до…", где и премиальный фонд намного ниже, и некоторые должности, очень нужные коллективу, "не положены", и ряд других льгот ушли.
В Таштаголе мне продемонстрировали документ "Постановление коллегии Министерства черной металлургии СССР и Президиума центрального комитета профсоюза рабочих металлургической промышленности" N° 34/16 от 1 марта 1973 года. Здесь приводится шкала премий, шкала, в которой единственным мерилом размеров премиального фонда выступает количество штатных единиц. И ни намека на зависимость этого поощрительного стимула от производительности труда.
– Не подготовлены мы к прогрессивным переменам в сфере производства, – сказал в беседе главный инженер рудника Григорий Васильевич Захарюта. – Коллектив наш за последнее время увеличил добычу руды на триста тысяч тонн в год, вышел в соревновании на первое место, а тут вместо того, чтобы как-то поощрить его, три тысячи рублей премии срезают!
– Толковал я об этом с председателем ЦК профсоюза Костюковым, – вступил в разговор директор рудника Громадский, – так Иван Иванович мне так заявил: "Это вопрос сложный, сразу его не решить".
– Или вот заработки, – вновь взял слово Захарюта. – Смотрите, что происходит…
Он извлек из кармана большой блокнот, где среди не очень разборчивых записей я увидел строгий лик таблицы. Показатели ее говорили сами за себя: среднемесячная выработка на одного рабочего в Таштаголе намного превышала выработку на остальных рудниках Горной Шории, тогда как разница в заработке колебалась в пределах двух рублей.
Чувство недоумения и неловкости испытал я тогда, неловкости перед своими собеседниками, словно и моя доля вины была в этой несуразице. И подумал о приказе министерства по поводу таштагольского опыта, о приказе, который пока что выполняется по формуле: скоро сказка сказывается… Наверное, неплохо бы работникам министерства вспомнить об одном из рычагов экономической реформы, – а именно о материальном стимулировании!
И все же новая технология начала свое шествие по стране. Пусть не во всем пока своем объеме, пусть в виде отдельных элементов, на отдельных, специально выделенных участках, – но начала.
Раньше всего, конечно, на рудниках Горной Шории, особенно на Шерегешском руднике, где директором один из наиболее активных соавторов Дубынина Виктор Демидович Шапошников.
Громадский показал мне письмо, которое пришло недавно из Кривого Рога – от главного инженера треста "Ленинруда". В письме рассказывается, какую работу проделала в Криворожье группа таштагольских горняков, приезжавшая для передачи своего опыта. И в заключение такие строчки:
"Полученный опыт будет способствовать дальнейшему техническому прогрессу на шахтах нашего треста. Спасибо вам, сибиряки, от украинских горняков!"
Спасибо сибирякам – ученым и шахтерам – скажут со временем все горняки страны. Теперь уже со всей определенностью можно заявить, что восстание против открытых разработок было поднято не с бухты-барахты, в распоряжении восставших самое современное вооружение, у них прочные тылы. Можно не сомневаться, победа будет за ними.