Ирина Кутяева происходила из крепкой своими пролетарскими устоями семьи потомственных сварщиков. Даже муж ее - и тот был сварщиком. Наследственность и среда сделали фельдшера Кутяеву стойким борцом за свои права, ущемление которых мерещилось ей постоянно. Суровый муж-сварщик находился у нее под каблуком до такой степени, что совершенно не мешал своей любимой супруге почти в открытую крутить роман с водителем Колей Селивановым. И прежний заведующий, и Лжедмитрий избегали делать Кутяевой замечания - берегли нервы и репутацию. Как-то раз линейный контроль поймал Кутяеву, в одиночку работавшую на перевозке больных, на заезде в супермаркет. Кутяева не ограничилась скандалом, устроенным контролеру прямо у машины. В тот же день она написала письменную жалобу на имя главного врача станции, в которой заявила, что контролер остановил их машину во время следования в сто пятнадцатую больницу за больным, нуждавшимся в транспортировке, и начал откровенно домогаться у нее физической близости. После категоричного отказа честной женщины контролер взъярился и устроил пакость - обвинил бригаду в самовольном заезде в магазин.
Кутяеву, вместе с водителем Селивановым, вызывали на Центр, к заместителю главного врача Сыроежкину, который пытался найти правду, устроив всем участникам инцидента очную ставку, и был сражен обилием красочных подробностей происшедшего, вываленных честной женщиной и невинным водителем. Выговора Кутяева с Селивановым так и не получили - отбазарились, отбрехались.
- Да, эта троица возражать не станет, - протянул старший врач, имея в виду докторов Бондаря и Сафонова и фельдшера Сорокина, которым он многократно "спускал грехи на тормозах" за вознаграждение в виде небольшой суммы денег или одной-двух бутылок хорошей водки.
За задержку вызова, пусть даже и по "уважительной" причине, однозначно следовал выговор, но ради сохранения хороших отношений с Кочергиным любой из трех пошел бы на это.
- И еще попробуй умыкнуть у кого-нибудь кардиограф, хотя бы у Жгутикова. Все равно целыми днями торчишь на подстанции без дела.
- И что я с ним буду делать? - удивился Лжедмитрий.
- Принесешь мне, - ответила Казначеева, - а дальше уж мое дело. Я подпорчу кое-что из оборудования в машинах и немного намудрю со списанием медикаментов.
- Тут ты мастер! - не то польстил, не то подпустил шпильку старший врач.
- А то! - Старший фельдшер игриво повела тщательно выщипанными бровями.
Шестьдесят вторая подстанция - не из больших. Всего шесть машин, из которых три полусуточные, поэтому Казначеева, будучи старшим фельдшером, спокойно справлялась и с обязанностями заведующей аптекой, причем это совмещение приносило ей куда больше выгоды, нежели "основная" должность.
В кармане у Рогачевской подал сигнал наладонник:
- Шестьдесят два - четырнадцать - вызов, четырнадцатая бригада - вызов.
Рогачевская встала, переглянулась с Казначеевой и вышла из кабинета, неслышно притворив за собой дверь.
- А как она собирается организовать такое количество жалоб? - спросил Лжедмитрий, указывая глазами на стул, на котором сидела Рогачевская, как будто и без того не было ясно о ком идет речь.
- Так у нее мать работает завучем в школе на Ферганском бульваре. Ее весь район знает, и она всех знает. Думаю, что через нее Рогатая все и организует.
Доктор Рогачевская, женщина коммуникабельная и безотказная, подрабатывала всеми возможными путями. Госпитализировала приезжих в столичные стационары, якобы по "скорой помощи", а на самом деле - по договоренности, списывала налево и направо все, что можно было продать, пыталась "выколотить деньгу" чуть ли не на каждом вызове. Полторы ставки с выслугой лет и высшей категорией, вместе с побочными заработками порой приносили ей до ста пятидесяти тысяч в месяц, которые Рогачевская с удовольствием тратила на себя, не вылезая в свободные дни из салонов красоты и магазинов.
- Ладно, пора за работу, - Казначеева дала понять, что "совещание" окончено. - Мне кучу отчетов доделать надо.
- А мне анализом карт заняться… - Лжедмитрию не хотелось выглядеть бездельником.
- Занимайся, пока есть возможность. На линии у тебя другие дела будут.
"Сука! - подумал Дмитрий Александрович, скрывая свои мысли за искусственной улыбкой. - Сама дня на линии не работала, а туда же, угрожает…"
Надежда Казначеева действительно ни дня не работала на линии. Она пришла на "скорую" диспетчером, была замечена начальством и в скором времени из диспетчеров "поднялась" в старшие фельдшеры.
Пока нити заговора сплетались в веревку, грозящую затянуться на ее шее, Елена Сергеевна сидела в своем кабинете, разбирала бумаги, оставшиеся в ящиках стола от ее предшественника, и между делом пыталась дозвониться до своего бывшего мужа, чтобы узнать - соблаговолит ли он почтить своим присутствием день рождения их сына Никиты, которому в ближайшую субботу исполнялось одиннадцать лет.
Мобильный не отвечал, а в офисе адвокатской конторы "Новицкий и партнеры" секретарша сказала ей профессионально вежливым и безразличным голосом:
- Юрий Павлович уехал на встречу с клиентом и пока не возвращался. Как доложить о вашем звонке?
- Спасибо, никак, - поблагодарила Елена Сергеевна и время от времени позванивала на мобильный.
Прежде чем определиться с детским праздником, следовало узнать планы отца, чтобы избежать очередной серии обвинений в препятствии его встречам с сыном.
"Сам перезвонит", - Елена Сергеевна наконец отказалась от бесплодных попыток и углубилась в чтение объяснительной, написанной выездным фельдшером Еременко Е. В. на имя заведующего шестьдесят второй подстанцией Тюленькова Д. О.
"По существу обвинения меня в краже французской пудры на вызове по адресу Есенинская улица дом двадцать четыре, квартира сорок, имею сообщить следующее - никакой пудры по данному адресу я не крала".
Елену Сергеевну, как жену адвоката, пусть даже и бывшую, поразили "профессиональные" обороты речи в объяснительной "по существу обвинения", "имею сообщить следующее". Странно - откуда у фельдшера "скорой помощи" взяться такому лексикону.
Объяснительных в столе у Тюленькова хранилось много - с полсотни. Чувствовалось, что предшественник не любил "давать хода" жалобам, когда это зависело от него, и ограничивался получением объяснений, которые попросту складывал в ящик стола.
Разложив объяснительные по фамилиям, Елена Сергеевна сосчитала их и, на всякий случай, набросала на листе откидного календаря, лежавшего перед ней на столе, список:
"Д-р Сафонов - 6
Д-р Рогачевская - 5
Д-р Бондарь - 5
Д-р Пыжненко - 3
Д-р Жгутиков - 2
Д-р Могила - 1
Д-р Саркисян - 1
Д-р Грунин - 1
Ф-р Сорокин - 6
Ф-р Еременко - 4
Ф-р Кокс - 4
Ф-р Леонова - 3
Ф-р Малышков - 3
Ф-р Рябчиков - 2
Ф-р Язов - 2
Ф-р Строкова - 1".
Ей почему-то стало приятно, что в списке не оказалось доктора Данилова. Вздохнув, она призналась себе, что ее бывший возлюбленный остался таким же хамоватым, каким и был, но кому, как не ей, было знать, что хамство у него наносное, своеобразный защитный слой. Подперев голову рукой, Елена Сергеевна ударилась, было, в воспоминания, но быстро спохватилась и принялась рвать объяснительные по две или по три на мелкие клочки и бросать в корзину для мусора. При этом она старалась думать о работе, но - безуспешно. Настырный Вовка Данилов все возвращался и возвращался в ее мысли, и она ничего не могла с этим поделать.
"Интересно, он еще играет на скрипке или нет?" - подумала она, разрывая последние листы…
Данилов продолжал на досуге играть на скрипке и не собирался бросать это занятие. Скрипка дарила ему радость и помогала расслабиться (коллега Конан-Дойль сильно ошибся, заставив Шерлока Холмса играть на скрипке для того, чтобы сосредоточиться - скрипка только успокаивает, дарит покой, для концентрации мыслей как нельзя лучше подходит барабан).
Единственным недостатком музицирования был немой, уже давно не высказываемый вслух, укор во взоре матери, когда-то, с подачи педагогов музыкальной школы, прочившей сыну блестящее будущее в музыке и грандиозную исполнительскую славу. Светлана Викторовна не сомневалась в выборе своего Володи до тех пор, пока он не сообщил ей, что намерен поступать в медицинский.
- Что там хорошего?! - заламывала руки Светлана Викторовна.
Стройная, подтянутая, безукоризненно ухоженная, она как две капли воды была похожа на голливудскую актрису Мерил Стрип и втайне, про себя, гордилась этим сходством.
- Кровь, грязь, вонь, бесконечные страдания, ночные дежурства! Почитай Вересаева, он хорошо описывал свою профессию!
Светлана Викторовна преподавала русский язык и литературу в одном из московских лицеев.
- У нас в роду вообще не было врачей!
- Твой прадед работал половым в трактире, - бестактно напомнил сын. - Что же мне теперь - в официанты идти?
- Какие официанты? Музыка - вот твое призвание!
- Музыка - это мое хобби! - отрезал сын и так посмотрел на мать, что та сразу поняла - решения своего он не изменит.
Лишь изредка, не чаще одного - двух раз в год, Светлана Викторовна позволяла себе высказать сожаление о несостоявшейся музыкальной карьере сына вслух. В ответ тот рассказывал матери о том, сколько человек и каким образом он спас от смерти за последнюю неделю, после чего тема считалась исчерпанной.
- Володя, будешь сырники на ужин? - спросила Светлана Викторовна, дождавшись, пока сын сделает паузу в игре.
- Буду! - ответил Данилов и снова вскинул смычок.
Уплетая обжигающие вкусные сырники, он вдруг сказал матери:
- А у нас новая начальница.
- Симпатичная? - улыбнулась Светлана Викторовна, в последнее время начавшая тяготиться холостым положением сына.
- Ты ее знаешь, - ответил он. - Помнишь Лену Морозову? Только теперь она Новицкая.
Предчувствие беды сжало сердце матери столь сильно, что она чуть не выпустила из рук сковородку с очередной порцией своих "фирменных" сырников.
Глава четвертая
Выбора
- Тяготит однообразие, - пожаловался Эдик. - Скоро кончается моя стажировка, а сколько ситуаций еще остались неотработанными.
- В две недели всю жизнь не впихнуть, - подмигнула Вера. - Подожди, всему свое время.
- Хорошо бы сегодня на некупируемый отек легких угодить или к буйному психу… Ой!
Характерный звук, раздавшийся в салоне, позволил Данилову предположить со стопроцентной вероятностью, что Вера, привстав со своего вращающегося кресла, отвесила невоздержанному на язык стажеру подзатыльник. Оборачиваться, чтобы убедиться в своей правоте, ему не хотелось - тело, утомленное десятичасовым служением обществу, наслаждалось недолгим покоем и не желало совершать никаких движений.
- Настанет день - и ты выйдешь на работу полноправным выездным врачом "скорой помощи", - не меняя положения, громко сказал Данилов. - И вот тогда мы с Верой накаркаем тебе такую "веселую" смену, что мало не покажется.
- Уж постараемся, - пообещала Вера.
- И что вы прицепились к человеку! - вступился за Эдика Петрович. - Правильно он говорит - учиться во время стажировки надо, иначе для чего стажировка эта нужна?
- Вот и я об этом, - обрадовался Эдик. - А вы сразу…
- Петрович вступается за тебя не от чистого сердца, - пояснил Данилов, - дело в том, что у водителей и у медиков разные понятия о трудном вызове. Для нас, например, госпитализация больного с переломом ноги в больницу на другом конце города - просто праздник. Обезболил, наложил шину и спи - отдыхай. Два, если не три часа туда и столько же обратно. По любому лучше в машине дремать, чем по подъездам бегать. А для водителей такой вызов - сплошной геморрой.
- Это точно, - подтвердил Петрович. - Не по какому-нибудь Мухосранску ведь ехать - по Москве.
- Зато столь любимый вами, коллега, некупируемый отек легких или же пятичасовое ожидание психиатров в веселой компании буйного психа являются для водителя подлинным благословением небес - спи себе в кабине или газетку почитывай. Диалектика!
- Это в Питере, говорят, хорошо водителям на "скорой", - Петрович врубил "светомузыку", пытаясь расчистить себе дорогу.
- Почему? - спросила Вера. - Нагрузки меньше? Или машин на дорогах?
- Нет, просто там ночью мосты разводят, и оттого каждая подстанция катается по своему острову, без дальних концов. Красота!
- Так в чем же дело, Петрович? - Вера не может не поддеть. - Питер ждет! Чего ты в Москве застрял?
- Ну ты сказала! - от удивления Петрович забыл выключить сирену с мигалкой, в которых уже не было нужды. - У меня здесь семья, дети, внучка, дача. Куда мне в Питер?! Да и потом - там хорошо, где нас нет.
Трель наладонника возвестила о вызове.
- Формовский проезд, одиннадцать дробь пять, третий подъезд, - сказал Данилов Петровичу, ознакомившись с информацией на экране коммуникатора.
Затем он повернулся к Эдику и спросил:
- Тебе, случайно, вещая Кассандра не родственница?
- Нет, - ответил слегка обалдевший от неожиданности Эдик.
- Псих или отек? - спросила сообразительная Вера.
- Некупируемый отек легких, Язов на себя вызывает. Светомузыку, Петрович, можно не выключать, поедем в темпе…
Пути господни неисповедимы. Выезжая на повод "посинел, задыхается", можно обнаружить на вызове бодрого старичка, которому так приспичило узнать свое артериальное давление, что пришлось вызывать "скорую". И точно так же, повод "подъем АД (артериального давления)" может обернуться отеком легких, с которым не всякий фельдшер и далеко не всегда может справиться в одиночку. А так, подъем давления - типичный "фельдшерский" повод. Приехал, "уколол магнолию внутрипопочно", иначе говоря - ввел внутримышечно сульфат магнезии, напомнил о необходимости своевременного приема таблеток и уехал с чистой совестью.
По самым оптимистичным предположениям, до Формовского было не меньше десяти минут езды.
- Эдуард, а почему ты пришел на "скорую"? - обернулся в салон Данилов. - Чему ты улыбаешься?
- Есть такой фильм "Всадник по имени "Смерть"", - пояснил Эдик. - Там герои постоянно спрашивают друг дружку: "Почему вы пошли в террор"?
- И все же?
- Трудно сказать… - замялся Старчинский. - Работа живая, результат видишь сразу, это приятно… Писанины мало…
- Зато носилки таскать приходится, - добавил Данилов.
- Это проще, да и разминка всегда нужна. И - работа суточная, свободного времени много. Сутки отработал - трое дома.
- Так не получится, - поправила Вера. - Тем, кто работает на ставку, непременно ставят в месяц несколько полусуточных дежурств - "восемь - двадцать два" или "девять - двадцать три". Владимир Александрович, помните Таню Пангину?
- Такую не забудешь, - ответил за Данилова Петрович. - Ходячий тормоз, а не фельдшер.
- Что за Таня? - заинтересовался Эдик.
- Была у нас такая сотрудница, - начала Вера. - Фельдшер. Тупила по-черному, где только можно. Врачи от нее просто вешались - дозировки путала, повязки накладывать не умела, к аппаратуре подойти боялась… Прозвище у нее было - "Ходячий тормоз". Так вот, она опоздала на свое первое дежурство. Помню, входит она в фельдшерскую к самому концу "пятиминутки" и на удивленный взгляд заведующего отвечает: "Разве я опоздала? Сейчас восемь двадцать, еще две минуты до начала смены". Не просекла, что "восемь - двадцать два" означает начало и конец смены.
- А помнишь, как она у Федулаева спросила, глядя на рану: "Это мышцы или мясо"?
- Ничего себе! - помотал лохматой башкой Эдик. - Как же ее на "скорую" взяли?
- Чем-то приглянулась Сыроежкину, - фыркнула Вера, отрицательно относящаяся к любому начальству за исключением Данилова. - Он любит таких - послушных, приторно вежливых и соглашающихся с каждым его словом.
- А мы с ним друг другу не понравились, - сказал Эдик.
- Бывает, - Данилов вспомнил, как сам устраивался на "скорую". - Что не поделили?
- Я, по его мнению, слишком долго читал трудовой договор, прежде чем подписать, - ответил Эдик. - Он даже слегка нервничать начал, про очередь у кабинета вспомнил.
- А ты чего? - поторопила рассказчика Вера.
- Ничего - сказал, что в институте учили читать то, что подписываешь. Он ответил, что навряд ли из меня получится хороший выездной врач, а я сказал, что на худой конец устроюсь куда-нибудь заведовать кадрами.
- Так и сказал? - не поверил Данилов, а Вера только ахнула.
- Да, - скромно подтвердил Эдик.
- Наш человек! - в приливе чувств, Вера хлопнула стажера по плечу.
Тот слегка поморщился - хрупкая, изящная девушка, натренированная за шесть лет работы на "скорой", обладала прямо-таки недюжинной силой.
- Готовься - за первый же косяк огребешь строгий выговор с занесением в личное дело, - предупредил Данилов. - Сыроежкин злопамятен, как кардинал Ришелье.
- От судьбы не уйдешь, - махнул рукой Эдик. - А у вас, Владимир Александрович, выговоры были?
- Семь штук, - ответил Данилов. - Причем, как правило, не за то, за что следовало. Например, первый свой выговор я получил за то, что у меня в машине были посторонние.
- Пассажира подвезли?
- Нет, отвез старичка с нестабильной стенокардией в госпиталь инвалидов войны, причем не в наш, а в тот, что в Медведково. Дедушка без жены ехать наотрез отказывался, а что ей было в госпитале делать, после того как я ее мужа в реанимацию сдал? В два часа ночи? Ну, мы ее обратно и прихватили - все равно по пути.
- Помню, - вмешался Петрович. - Ночью дернул меня черт поехать через город, а не по кольцу, и на Таганке, возле бывшего ресторана "Закарпатские узоры" нас линейный контроль и тормознул. Посторонний в салоне - всем по шапке, то есть по выговору.
- Благими намерениями… - вздохнул Данилов.
Некоторое время они ехали молча. Когда машина свернула на Формовский проезд, Вера спросила:
- Ингалятор брать?
- Естественно, - отозвался Данилов. - Язов по дури не дернет - лечить будем в полном объеме.
У подъезда стояла машина тринадцатой бригады. Длинноволосый молодой водитель Бутаков так увлеченно слушал свой любимый "хэви-метал", что не сразу заметил появления коллег.
- Ромка! Аккумулятор посадишь! - на весь двор рявкнул Петрович. - Выруби магнитолу!
Бутаков не отреагировал. Петрович нехорошо помянул его родителей и вылез из машины на разборку, к которой его обязывала бригадирская должность…
Некупируемый отек легких - это ужас. Как для больного и его родственников, так и для врачей. Пена у рта, клокочущее дыхание, искаженное страданием, потное, холодное, синюшное лицо, умоляющий взгляд… Хорошо еще, если у родственников достает ума не осыпать бригаду упреками и намеками на их профессиональную несостоятельность. В противном случае работать становится еще сложнее.
Некупируемый отек легких транспортировке не подлежит, и это правильно. Куда такого в машину? Сначала надо по мере возможности стабилизировать состояние больного, а уж потом везти его в стационар.