– Кстати, – продолжал Панкратов, – Наталья Петровна в молодости была очень интересной женщиной. Весь мужской коллектив клиники в полном составе за нею увивался. Да только зря, она лишь одному всю жизнь была верна. Он, кстати, хирургом был. Так и прожили они вместе более тридцати лет, и хорошо прожили, в любви и взаимопонимании. И главное, всегда поддерживали друг друга, особенно в трудных ситуациях. А последнее, как ты сама понимаешь, важно в нашем деле. Да, а что касается хирургии, – он улыбнулся, – имей в виду, в качестве хирурга я тебя к себе не возьму. Больно мне надо лишнего конкурента у себя растить! К тому времени я уже стану старым, а ты человек напористый, умный, любишь добиваться своего в жизни. И попрешь меня на пенсию за будь здоров. Нет, нет, так дело не пойдет! – намеренно сурово закончил Панкратов. Марина только улыбнулась, по достоинству оценив шутку Андрея, но глаза ее смотрели на Панкратова как-то печально.
Он глянул на завитки, выбивающиеся из-под шапочки, упрямые рыжеватые бровки и ощутил прилив нежности и желание заботиться о ней.
– Не волнуйся, я постараюсь не очень состариться к тому времени, тебя подожду.
– Точно, обещаете? – обрадовалась Марина, заглядывая в его насмешливые глаза.
За разговором они незаметно подошли к кабинету. В нем всегда сидел кто-нибудь из коллег Панкратова. Здесь проходили самые горячие дискуссии и беспристрастные обсуждения. Поэтому дверь почти никогда не закрывалась. Такое демократическое отношение к кабинету перешло к Панкратову по наследству от прежнего заведующего, уважаемого всей клиникой человека. Андрей не стал ломать заведенную традицию и отваживать привыкших к уютному местечку докторов. Даже кофеварку он приобрел и поставил именно здесь для общего пользования. А вот курить категорически запрещал и держать форточки задраенными – тоже.
Когда Панкратов открыл дверь, то к своему удивлению увидел доктора Линькова. Он, как и прежде, сидел у стола, писал что-то в истории болезни, пил кофе и дожевывал, похоже, последний пирожок. По крайней мере, на тарелке не было больше видно ни одного из его сородичей. Доктор сидел к ним спиной и поэтому не мог видеть огорченных лиц Панкратова и Марины. Однако это продолжалось недолго, уже через секунду они переглянулись и улыбнулись друг другу.
– Скажи хоть, с чем были пирожки? – спросил Андрей шепотом.
– С капустой, – так же тихо ответила она. – Да вы не огорчайтесь, – очевидно, все-таки он не смог скрыть своего сожаления в связи с произошедшей потерей, – я вам еще напеку, но принесу только завтра.
– Да, ну что ты, Марина, переживем это несчастье. Не утруждай себя, как-нибудь обойдусь без пирожков. А если быть честным, то именно сейчас пирожок я бы съел. Тем более с капустой! – От досады Панкратов даже крякнул. Доктор Линьков обернулся и, увидев их, попытался встать, но Андрей Викторович жестом остановил его.
Линьков обратился к Марине и, сияя от счастья, произнес:
– Мариночка, – при этом он противно икнул, – у вас просто дивно получились пирожки. Андрей Викторович, – Линьков кивнул в его сторону, – почему-то не захотел их попробовать. А зря! Пришлось его выручать.
– Я рада, что вам они понравились, – вежливо произнесла Марина.
– Напишите мне рецепт их приготовления, – продолжал Линьков. – Я в приказном порядке обяжу супругу научиться их готовить. И вас угощу. Вот тогда вы, Андрей Викторович, уже не посмеете отказаться, обещаю вам.
"Вовсе я не отказывался, – подумал Андрей Викторович, -с чего это он взял?" Но вслух неожиданно для себя сказал:
– А вы, Михаил Феклистович, похоже, так и не оторвались от насиженного места?
Линьков тут же встал, стал что-то невразумительное говорить.
– Да сидите, чего уж там, до конца работы немного осталось, – ради приличия стал останавливать его хозяин кабинета.
– Нет, нет, прежде всего работа, – озабоченно засуетился Линьков. – Пойду все-таки больных посмотрю. Еще раз спасибо вам, Мариночка.
Андрей Викторович без теплых интонаций в голосе согласился с ним:
– Конечно, сходите, Михаил Феклистович, дело нужное и полезное.
Было видно, как Марина еле сдерживает улыбку.
После слов начальника Линьков наконец-то покинул их. Панкратов отдернул сине-полосатую штору и вопреки своим же распоряжениям форточку захлопнул.
– Ну и колотун здесь у нас, – он зябко передернул плечами. – Тебе, Марина, разве не холодно?
– По-моему, даже наоборот. – Она постелила на стол Панкратову чистую салфетку, поставила чашку кофе и вазу с печеньем.
– Ого! Вот попируем. А где твоя чашка?
– Нет, я не буду, спасибо. Пойду, у меня еще много дел. Надо все успеть до начала приема, – заторопилась Марина.
– Ладно, – Панкратов сунул печенье в рот. – Мне ведь тоже мчаться надо – труба зовет! Да не хмурься, Марина. Сама знаешь, что...
Он сделал паузу, и она сразу же подхватила любимую его присказку:
– ...завтра будет лучше, чем вчера! Обязательно будет, Андрей Викторович, надо только верить в это. А я верю.
Он как-то неуверенно кивнул, мысли его уже были в поликлинике, где предстояло провести прием больных со студентами.
– Подтягивайся, Марина, без тебя не начну.
Прием в поликлинике – дело особое
Войдя в коридор поликлинического отделения, Панкратов сразу же окунулся в толпу людей, большинство из которых еще не были его пациентами, но уже не относились к здоровой части населения. Здесь проходила грань между здоровыми, или лучше сказать, между людьми, у которых не было проблем со здоровьем, и теми, которым предстояло пройти через все круги ада. Кто-то подходил к нему, напоминая ему, что он обещал посмотреть его или его родственника. Кто-то просто здоровался, спрашивал, как дела. Тем самым напоминая, что они раньше были знакомы.
Как и оказалось, перед кабинетом, где шел прием, творилось нечто непонятное. Стулья вдоль стены, на которых должны были сидеть пациенты, ожидавшие вызова, были пусты. А все люди толпились перед дверью кабинета, где вел прием Виктор Антошкин. Порядка, естественно, никакого не было и в помине.
Больные спорили, в основном из-за очередности. Все стремились попасть на прием в первых рядах. Андрей Викторович извиняясь стал пробираться к кабинету. Его многие узнавали, здоровались, после чего, смущаясь, отходили от двери. Некоторых из них Панкратов ранее оперировал.
В кабинете, где он обычно проводил занятия со студентами, царил полнейший хаос.
Виктор Кирюхин – человек необычайной мягкости и застенчивости, сидел в окружении по крайней мере пяти больных, да еще и их родственников. А на свободных местах сидели еще человек пять больных, ожидающих консультации. Их тоже сопровождали родственники. Виктор что-то говорил, озабоченно почесывая розовую лысину.
Панкратова всегда удивляло умение его друга каким-то образом управляться с этой неорганизованной толпой. А что уж он там диагностировал и как осматривал больных, оставалось для Андрея полнейшей загадкой. Тем не менее сестра вносила записи в амбулаторную карту. Периодически доктор Кирюхин ее поправлял и даже объяснял что-то больным.
Не обнаруживая себя, Андрей заглянул за ширму. На топчане лежала полная женщина, голая по пояс. Кожа покрылась мурашками, ладони обхватили дрожащие плечи, пытаясь согреть их, а глаза тревожно бегали по сторонам в поисках доктора. Андрей Викторович прервал разговор Виктора с сестрой, что-то шепнул ей на ухо. Она моментально покрылась пятнами, вскочила и стала активно и настойчиво освобождать от больных кабинет. Виктор искренне обрадовался появлению друга:
– Они меня здесь прямо атаковали, Андрюша, держу оборону от превосходящих сил противника, – пожаловался он.
– Жаль, что заодно и не раздели. Холодно у вас здесь, -поежился он. А сам подумал: "Похоже, я подхватил где-то простуду. Знобит меня что-то сегодня. – Посмотрев на присутствующих, отметил, что все были одеты легко, и никто не испытывал холода. – Странно, – опять промелькнуло у него в голове, – чего это меня колотит? Прямо как моего больного с гангреной".
– Это ты, Андрюша, к чему насчет раздевания сказал? -очнувшись от спячки и не понимая ситуации, спросил его дружок.
– А к тому, – еле сдерживая себя, чтобы не взорваться, произнес Андрей, – иди, посмотри. – Он показал знаком на ширму. – Тебе, похоже, это будет интересно.
Виктор не без любопытства заглянул за нее.
– Это же надо, – искренне удивился он, – совсем про нее забыл. А она ведь была одной из первых на сегодняшнем приеме, а потом как налетели... – шепнул он другу.
Андрей ухмыльнулся, осуждающе покачал головой и произнес:
– Ну, ты даешь, Витя.
После чего он принялся разбирать амбулаторные карты. Он прервал свое занятие и с удивлением поднял голову, услышав радостный возглас женщины за ширмой:
– О, доктор, вы про меня, по-моему, совсем забыли. Наступила тишина. Затем последовал оправдывающийся
голос Виктора. Вначале он говорил совершеннейшую невнятицу. Слышались отрывистые фразы о невероятном наплыве больных, неразберихе в очереди. В общем, нес полнейшую белиберду. А затем, очевидно, поняв, что пациентка несмотря ни на что не обиделась на него, по-деловому спросил:
– И на что вы жалуетесь, что-то я совершенно забыл? -искренне признался он.
Андрей опять улыбнулся, затем попросил сестру выйти в коридор и успокоить больных.
– Объясните всем, что я и доктор Кирюхин будем вести прием в двух кабинетах. И чтобы люди не волновались, скажите, что тех больных, которых я ранее оперировал, обязательно приму сам. Никого не пропустим, всех посмотрим. Да, и не забудьте сказать, что у меня сегодня на приеме будут студенты.
Он подмигнул, а когда сестра вышла, объяснил:
– Таким образом, припугнув студентами, мы разделили с тобой поток больных по-братски – тебе легких, но их больше, мне – тяжелых, зато поменьше. Ну как, усек логику? Не каждому хочется рассказывать о своих болезнях, да и показываться перед толпой молодых, жизнерадостных людей. Те, кто не пожелает претерпеть муку публичного осмотра, пойдут, естественно, к тебе. Самые стойкие страдальцы явятся на обозрение Панкратова и молодняка. Здесь дела долгие и серьезные.
Между тем Виктор, осмотрев женщину за ширмой, попросил ее одеться. Сказал, что ей показана операция, и объяснил, как нужно оформить документы на госпитализацию. Причем дама не только не обиделась на него, но даже наоборот, была крайне довольна его вниманием. Без какой-либо обиды она покинула кабинет, предварительно поблагодарив Виктора Евгеньевича за проявленное, как ни странно, внимание к себе. Здесь Андрей не удержался, позволив себе заметить:
– Как ты, Виктор, ведешь прием, не понимаю? У тебя только на голове не сидели пациенты. И знаешь почему?
– Нет, – опять искренне ответил тот.
– А потому, что там бы они просто-напросто не удержались, а скатились на пол, – торжествующе засмеялся Андрей.
И в этот раз его друг только непонимающе пожал плечами. Андрей Викторович в который уже раз пытался повлиять на Виктора, но, похоже, и сейчас он потерпел фиаско.
– Что-то у вас здесь свежо, – поежился Панкратов и подумал: "Ага, докторишка поганый, опять свою любимую простуду прихватил! Вон как меня колотит, прямо как Вальку Андронова".
– Да все закрыто наглухо! Это ты к чему, Андрюша, температурой помещения интересуешься? – оживился Виктор.
– Что-то я замерз, сам не пойму... – сказал Панкратов. -Пожалуй, это на меня так вид твоей больной подействовал. Ладно, вот тебе десять больных, – протянул он Виктору амбулаторные карты, – иди во второй кабинет, там свой бордель разводи. А я уж здесь останусь. И еще, Витя, если возникнут какие-то вопросы в отношении госпитализации, зови меня. Как говорит Кефирыч – времена пришли другие, капитализм на дворе. Класть больных только обследованных и только на операцию. Койка дорого стоит, – похоже изобразил он Сергунова, и Виктор прыснул.
– Только заведующий отделением пока я. И сам решу, капитализм у нас или что.
– Можно мне присоединиться? – вошла Марина и зорким взглядом осмотрела кабинет.
– Весьма кстати. Здесь полный бардак, – подтвердил Андрей Викторович.
– Это я мигом ликвидирую! – Марина начала наводить порядок: повесила чистое полотенце, сменила простыни, смахнула пыль со стола и полок, открыла окно, проветрила кабинет. В заключение вытащила из горшка с чахлой геранью окурки, которые там втихаря прятал куривший Виктор. Уже через несколько минут в кабинете стало по-домашнему уютно.
"Как это у настоящих женщин получается все просто, – подумал Панкратов. – Просто и естественно", – его снова зазнобило.
– Бр-р! – сказал он виноватым голосом. – Ангинка, что ли? Марина тревожно взглянула на него и наглухо закрыла форточку.
– И давай, Марина, начнем работу. Пригласи, пожалуйста, Петушкова Г.И., я его в прошлом году оперировал.
Вместо больного Петушкова в кабинет, можно сказать, ворвалась заведующая терапевтическим отделением Белла Вячеславовна Гонополая.
Вид у нее был крайне взволнованный. По всему было видно, что ночь она провела в заботах. Белла Вячеславовна была хорошо известна широкой медицинской общественности тем, что вечно конфликтовала с начальством, причем как с отдельными представителями руководства, так и со всеми одновременно. Еще про нее было известно, что в молодости она была весьма привлекательной женщиной и нередко, как говорят англичане, если я правильно здесь привожу их выражение, fall down in love. То есть она как бы падала в любовь. И еще она это делала чисто по-русски – наотмашь. Нередко ее жертвами становились начальники, и даже отдельные светила этой самой медицинской общественности. Кстати, не по злобе, а исключительно из чувства исторической справедливости заметим, что у нее был бурный роман и с нашим Кефирычем, закончившийся его предынфарктным состоянием и последующим обсуждением их отношений всей больницей, включая нянечек и работниц пищеблока. Вы спросите, в чем причина ее вечно напряженных отношений с начальством? Да, в общем-то, особых причин не было. Ну, может быть, имело значение предвзятое отношение Беллы к бывшим своим возлюбленным, которые в свое время нередко стояли перед ней на коленях, целовали руки, умоляя о свидании. А теперь пытались ею командовать и даже иногда повышать голос.
Предвзятое отношение к начальству проявлялось у Беллы и тогда, когда не было причин для этого. Но если причина имелась, то все, тогда держись! Могла дойти до самого министра! А уж настроение она всем портила вообще элементарно и как бы между прочим. Начальство считало ее сквалыгой и невозможным человеком в общении, однако искренне побаивалось ее. По этой причине ее выбирали во все мыслимые и не мыслимые общественные организации и депутации. А врачи, сестры и нянечки в принципе любили и поддерживали ее. И тут же вставали грудью на защиту Беллы, если кто-то из неумных руководителей пытался ее приструнить. Оставалось только загадкой, когда она находила время, чтобы заниматься больными. Хотя в штате ее отделения были резвые лошадки-ординаторши в количестве четырех внешне симпатичных, но крайне склочных женщин, чем-то напоминавших их начальницу. Были еще субординаторы и студенты старших курсов, которые также помогали вести больных.
В конце концов сердце Беллы Вячеславовны успокоилось депутатской работой на районном уровне. Но и там она продолжала так же, как и прежде, вести активные нападки, но теперь уже на местное начальство, ко всеобщей радости руководства больницы. Сведущие люди уверяют, что без активного вмешательства Дмитрия Дмитриевича в проталкивании ее в депутаты дело не обошлось. Вот уж кто действительно был настоящим и тонким политиком, так это Дмитрий Дмитриевич! Он сразу понял, что такую эмоциональную даму победить в обычном понимании этого слова невозможно. И дабы устранить реальную угрозу своему существованию в качестве главы больницы, он занялся ее выдвижением в районную власть. Те же сведущие люди уверяют, что его заветной мечтой остается продвижение Беллы как минимум в депутаты Мосгордумы или даже еще выше. Но это задача стратегическая, так что придется еще какое-то время подождать.
Так вот, влетев в кабинет, Белла сразу же взяла, что называется, быка за рога. То есть сразу же вцепилась, причем мертвой хваткой, в Андрея Викторовича:
– Я вас умоляю, помогите нам с Гришей. Только вы это можете сделать, – буквально взмолилась она. Гриша – это ее последний супруг, тихий и добрый старичок, до ухода на пенсию работавший заведующим физиотерапевтическим отделением. Он был старше жены лет на двадцать.
– Гриша очень болен, – продолжала Белла с истерикой в голосе. – У него третьи сутки не проходят боли в животе. А вдруг аппендицит? Я вас прошу, посмотрите его. Он сейчас у меня в кабинете. Все надежды только на вас, Андрей Викторович! -заломила она в исступлении руки.
Конечно же, все старались увильнуть от лечения ее родственников и знакомых, поскольку Белла просто не давала этого делать. Она во все вмешивалась, постоянно отменяла и назначала препараты. Все доктора были едины во мнении, что с Беллой лучше не связываться, если не хочешь головной боли на длительное время. Андрей Викторович с тоской посмотрел на чашку с дымящимся чаем, приготовленным Мариной, устало кивнул в знак согласия и встал.
– Ну что ж, – сказал он как приговоренный к смерти. -О чем речь? Я сейчас быстро вернусь, – успокоил он Марину.
Панкратов опрометчиво вышел из кабинета первым, и его тут же блокировали повскакавшие со стульев пациенты и их родственники. Они хором загалдели:
– Вы уже уходите? А прием? Мы здесь с самого утра вас дожидались, – говорили со всех сторон.
– Вы будете принимать сегодня или нет? – напирал на Андрея мужчина с орденами на груди.
– Да я в общем-то и не начинал еще, – искренне признался Панкратов. – Мне необходимо экстренно посмотреть больного. Буду ровно через десять минут, – твердо сказал он, отодвигая грудь в орденах. Толпа неохотно расступилась. А после нескольких фраз, сказанных Беллой Вячеславовной, собравшиеся у кабинета ретировались довольно быстро. Позвольте не приводить здесь эти фразы. Больше помех не было, и уже через пять минут Панкратов осматривал Гришу. Пока он это делал, Белла рассказывала все перипетии вчерашних, как она сказала, мытарств.
– Сначала я вызвала скорую помощь, – начала она свое повествование. – Но кто там работает, вы сами понимаете. Одно слово, вымогатели, да и только. Я бы им и клизму не доверилась сделать, а они деньги из больных вытягивают.
– Подождите, Белла Вячеславовна, вы мне мешаете. – И что, после того, как вам поставили грелку, боли прошли? – спросил он пациента.
– Вы говорите ему громче, он уже лет пять ничего не слышит. Старость не радость.
Панкратов попросил мужа Беллы лечь на спину. Она моментально воспользовалась возникшей паузой и продолжила:
– Потом мы пригласили частного врача, профессора из Боткинской больницы. Его мне посоветовала моя подруга, чтоб ей никогда больше не выйти замуж.
– И что он вам сказал? – не поворачиваясь, продолжая исследовать живот пациента, спросил Панкратов.