"Прямо торжественный караул у гроба! – с неприязнью подумал он, спеша удалиться от ненужных сейчас расспросов. Но никто за ним не последовал. Даже таинственный старик за поворотом не поджидал. – А ведь прирежут тебя, Панкратов, если парня потеряешь. Пикнуть не успеешь. Вон как ловко вонючку перед фейсом бородатый запалил! Опытный. А уж не померещились ли тебе все эти страсти-мордасти, старик? Давненько глюки не доставали".
Панкратов тряхнул головой, отгоняя воспоминания о непростом периоде его жизни. Все в прошлом. Есть воля, есть любимая работа, друзья, да и просто – хорошие люди!
У родного отделения
он вздохнул устало:
– Уф, наконец-то дополз до дома.
Он вошел в свой кабинет. Там шла конференция. При появлении заведующего отделением все встали, приветствуя хозяина кабинета. Приятный обычай.
– Доброе утро, коллеги. Прошу прощения, в гинекологию вызывали. Наконец-то до своего родного отделения добрался. – Панкратов опустился в председательское кресло за столом.
– У кого какие проблемы, прошу, доводите до сведения вашего родного начальника. Только предупреждаю... – с улыбкой произнес он.
Все присутствующие тоже с улыбкой, почти хором и в унисон произнесли:
– Жалобы на начальство и на зарплату не принимаются.
– Правильно, – согласился Андрей Викторович, поддерживая традицию.
И каждый раз при этом он удивленно спрашивал:
– И откуда вы это все знаете?
Все умиротворенно улыбались и так же хором отвечали:
– От верблюда.
Когда-то в госпитале работал один из заместителей главного врача, некто профессор Верблюжанский. И который точь-в-точь именно так отвечал всем приходящим к нему сотрудникам с просьбами. За что, естественно, был и прозван верблюдом.
С историями болезни в руках к нему подошел Виктор Кирюшин:
– Андрюш, ты в курсе, что у нас сегодня еще две операции?
– Да, как будто бы вы уже порадовали. Слушай, Витя, а что, перенести их никак нельзя? Я как-то притомился.
– Наверное, не получится. Тот, что с грыжей, уже оплатил нам в котел, естественно, при условии, что только ты будешь его оперировать.
– Пропади пропадом этот ваш котел, – неожиданно вырвалось у Панкратова.
– Он не наш, Андрей Викторович, а общественный, – напомнил ему доктор Антошкин.
– Вот прознает про него Кефирыч, придется мне подыскивать другую работу, – проворчал Панкратов, понимая, что главного врача Сергунова Владимира Никифоровича в разумности "котла" не убедишь. Такая уж особенность природного зрения этого человека – во всех видеть хапуг, хитрецов и интриганов.
– Не забудьте в таком случае и про меня, пожалуйста, -ввернул Петр.
– Не забуду, если, конечно, сам хорошо устроюсь. А что насчет второго?
– Второй, к оплате врачебных услуг не склонный, долдонит одно и тоже: он мне обещал оперировать, я лягу только под него.
Панкратов удивленно поднял брови:
– Именно так и сказал?
– Именно так, Андрей Викторович! – подтвердил Петр.
– Какая странная фантазия! И не девушка как будто бы вовсе... а к хорошему специалисту тянется.
– Может, у него нетрадиционная ориентация, – пытался пошутить Петр, но не был понят. Здесь пошлых шуток не любили.
– Ладно, если здесь все уже решено, пошли к нему, попробуем все-таки отговорить от таких коварных замыслов.
В коридоре Петр Петрович Антошкин притормозил Панкратова:
– Извините, Андрей Викторович, у меня личная просьба, -он поправил воротничок рубашки, за неряшливый вид которого был неоднократно браним, – посмотрите, пожалуйста, пациентку. Девушка-студентка, когда ее планировать на выписку? Я посмотрел, у нее шов как будто бы зажил. Вы же помните, Андрей Викторович, что у нее?
– Ну, а как же. Я ведь ее оперировал.
– Да, а я вам ассистировал. Неоперабельный рак желудка. В таком возрасте... Жуть какая-то. Но вот что меня особенно достало... – Петр посмотрел умоляюще на доктора Панкратова, – девчонка штудирует какую-то техническую литературу! Это при ее-то заболевании. Книжка толщенная и прямо нашпигована схемами, формулами вида самого жуткого. Спросил. Оказывается, готовится к экзамену. "Хочу сдать пораньше и уехать к бабушке. Там корова Надька и такой лес густющий!" – объяснила мне эта бедная девчонка, да с такой радостью, словно в Монте-Карло направилась... И вот как представлю, что она читает эту дурацкую книжку, а потом еще и на экзамен пойдет. А ей ведь осталось-то всего ничего.
– Как зовут? – коротко осведомился Панкратов, уже приняв решение.
– Алена.
– Семья состоятельная?
– Да где там! Одна бабушка. Живет на стипендию, чуть подрабатывала до больницы, да бабушка иногда присылала.
– Так, пошли! – Панкратов решительно открыл дверь в палату. Худенькая девушка с перышками светлых волос была похожа на воробья и одновременно на васнецовскую Аленушку. Подтянув колени, на которых лежала большая книга, она что-то выписывала в клетчатую тетрадку.
– Ну что, Аленушка, учимся? – Андрей Викторович взглянул на обложку учебника. – Сопромат – дело серьезное. Только он пока подождет. – Он убрал книгу в тумбочку.
Девушка удивленно смотрела на нежданно явившегося заведующего отделением совершенно круглыми желтыми глазами.
– В общем, так... Мы здесь подумали с Петром Петровичем и решили наградить тебя за примерное поведение путевкой в какой-нибудь хороший подмосковный санаторий. Сама понимаешь, тебе окрепнуть надо. Сейчас никаких занятий. Мы так и напишем в выписном эпикризе, что требуется долечивание в течение полугода как минимум. Ты все поняла?
– Да, все, – испуганно произнесла Алена и тут же попыталась что-то возразить, но Панкратов твердо с нажимом сказал:
– Возьмешь академический отпуск и год проведешь в деревне с бабулькой. Парное молоко – источник витаминов. Сосновый лес – кладезь фитонцидов...Тебе нужно силенок поднабраться, а потом уже идти в институт. Имей в виду, я проверю. Все. Завтра с Петром Петровичем выберете санаторий, и поезжай-ка, милая моя, прямо отсюда. Машину выделим. -Они вышли из палаты.
– Простите, Андрей Викторович, а деньги на путевку откуда? Теперь они таких бабок стоят, особенно санаторские, -удивился Петр.
– А наш родной общак? Ты, Петрочин, только что говорил, что он наш. А Аленка нам разве чужая? Молодец, что привел меня к ней. Теперь давай веди меня, милейший, к жаждущим со мною встретиться на операционном столе. Щас я их разметаю! – Панкратов изобразил бандитскую хватку – пальцы веером.
В мужской палате размещались двое пациентов явно разного имущественного статуса.
Мужичок, смахивающий на отставника, вскочил с кровати, живо заправив в застиранные треники майку. Другой – повальяжнее – не суетился.
– Доброе утро, господа, – поприветствовал Панкратов мужчин и перешел к делу:
– Так, дорогие мои, сегодняшний день я начал что-то уж очень рано, так что, похоже, выдохся. Может быть, мы отменим одну из ваших операций? Прошу, конечно, меня извинить, но... – он развел руками.
Больной с грыжей тут же сделал шал вперед и доложил по-военному:
– Нет проблем, Андрей Викторович, я готов.
Андрей Викторович улыбнулся и так же по-военному ответил:
– Вольно, спасибо за сочувствие. Но мне бы хотелось отложить операцию вашего соседа. Она сложнее и займет значительно большее время. Как вы? – Он шагнул к вальяжному.
Крепенький мужичок, экипированный в отличный спортивный костюм, аж вскочил с кровати:
– С какой такой стати, доктор? Вы сами на сегодня меня на операцию назначили, так что делайте. Никто вас за язык не тянул. Между прочим, каждый мой день сидения вот здесь стоит пять тысяч баксов! Да и нервы у меня от вашего персонала не выдерживают. Вторую жалобу пишу. Вот, – он достал из тумбочки листки. – На имя Сергунова Владимира Кефирыча.
– Ну что вы, Альберт Стальевич, зачем вы так? – Попытался вмешаться Петр, давя смех. Кто-то из обиженного персонала подсказал склочнику кличку Владимира Никифоровича и он использовал ее в своей жалобе. – Доктор вправе отказаться от операции, если он себя плохо чувствует или утомлен. У Андрея Викторовича уже была очень напряженная срочная операция, да не одна.
– Ты мне баки не затирай, Петрович, молод еще, – перебил пациент зардевшегося Антошкина. – Как я понимаю, дело заключается в том, что мы с доктором по бабкам не сошлись. Я ж говорил, что в долгу не останусь. Но по факту. При выписке. Я ж не возражаю! Скажи, сколько нужно, и вперед, на стол!
– Что же вы думаете, что за деньги мы сутками можем из операционной не выходить? Не люди живые? – вскипел Петр. – И не стыдно вам с врачом торговаться? Вам что здесь -рынок?!
– Погоди, Петя, – Панкратов подошел к мужику. Он совершенно не знал, что скажет в данный момент, но злость как инфекция разлилась по всему организму, отравляя его и требуя выхода.
– Пять миллионов. Меньше я не беру.
– Это что ж, в деревянных? – растерялся торгаш. Даже отвислые щеки пошли нервными пятнами, а в голове шуршали подсчеты.
– Нет, зачем же, я беру только в долларах, – заявил Панкратов, наслаждаясь местью. – И как исключение, – добавил он, -в евро.
– А вам, – обратился Панкратов к первому больному, – не пить, не есть. Сейчас к вам придет анестезиолог, будем брать в операционную.
Резко развернувшись, Панкратов пошел к двери. В такие минуты он казался огромным и властным, даже вроде просматривались под халатом генеральские погоны.
– Послушайте, доктор, – побежал вслед за ним больной. Я понял, насчет долларов шутка, конечно! Не можете же вы в самом деле... Но я хорошо заплачу! Когда вы будете меня оперировать?
– Никогда, – чуть обернулся от дверей Панкратов, – я хамов не оперирую.
И тут же вышел из палаты. Догнав его в коридоре, Петр стал объяснять:
– Он здесь уже всех достал – и больных, и сестер. И что мне с ним делать, не понимаю.
– Делай что хочешь, Петр. Я его оперировать не буду. Все, вопрос решен. Тебе надо было давно с ним разобраться. Пригрел хама, понимаешь ли. Боитесь самостоятельно что-либо решить, все на папу смотрите. Так, этого с грыжей бери, будешь сам оперировать, я тебе помогу.
В ординаторской он сразу схватился за телефон и соединился с реанимацией.
– Вика Николаевна, Панкратов беспокоит. Как там, подтвердился ДВС-синдром? – и внутренне замер, ощутив прошедший по спине холод.
– Вроде свертываемость нормальная, – ответила та всегдашним своим будничным тоном: мол, все чепуха, все по фене. Но Панкратов был готов расцеловать ее.
– Спасибо, красавица вы наша! – И на радостях зарядил кофеварку, наслаждаясь дивным кофейным духом.
Совершенно некстати заглянул доктор Линьков. Уже по его кислой физиономии было видно, что принес на хвосте пренеприятные известия.
– В приемное отделение поступил крайне тяжелый больной, – по обыкновению гундося, сообщил Линьков. – Данные по возрасту и фамилии не уточнены.
– Без сознания?
– Пьяный, кажется. Бомж, с гангреной левой нижней конечности четвертой степени.
– Уфф! Только этого сегодня недоставало. Кто его смотрел?
– Я и Антошкин. Петр Петрович малый горячий, рвется немедля оперировать. Я лично считаю, что операции больной не перенесет.
– Эх, Линьков, все на медикаментах экономите. И не расположены вы, как мне кажется, к бомжам. А зря, у нас, как говорится, от тюрьмы и от сумы не зарекайся.
– Было бы на кого дефицитные медикаменты тратить.
– Ладно, пошли-ка на него глянем. Тем более, нас там уже ждет начальство, совсем забыл. – Панкратов, с сожалением бросив взгляд на фырчавшую кофеварку, поднялся.
Линьков, собиравшийся попить кофейку, тоже состроил страдальческую мину, и здесь Панкратова осенила догадка. Он положил руку на плечо коллеги, тихо спросил:
– А не вы ли, мой дорогой, сегодня ночью вызвали меня к больному с ножевым ранением?
– Боже сохрани! – испугался Линьков. – Да как я могу...
– Действительно, – согласился Панкратов, – тайны мадридского двора. Не иначе как ФСБ помогла. – Он поморщился, отчетливо ощутив, что странная история с "абреком" еще очень не скоро придет к завершению.
В приемном отделении к Панкратову прямо у двери подскочил с историей болезни в руках Антошкин – взъерошенный, в запятнанном халате нараспашку. И сразу начал с горячностью тараторить:
– Андрей Викторович, этот больной... ну, который... без определенного места жительства... очень тяжелый, его нужно немедленно оперировать! Там вас уже целый консилиум дожидается. Начальство – Сергунов и Дмитрий Дмитриевич!
– А вы не могли бы застегнуть халат? – перешел на официальный тон Панкратов, зная болезненное отношение Сергунова к вопросам дисциплины и внешнего вида сотрудников. Да и главврач клиники Дмитрий Дмитриевич, в прошлом военврач в Афгане, разгильдяев не любил.
– Сейчас, сейчас, – засмущался Петр Петрович, жестом приглашая Панкратова присоединиться к коллегам, стоявшим у входа в палату.
– Однако и амбре у вас здесь... хоть стой, хоть падай. Прав был доктор Линьков, – приложив носовой платок к лицу, сказал главный врач Дмитрий Дмитриевич своему заместителю, когда к ним подошел Панкратов.
– Не фиалки, – так же тихо ответил главный врач Сергунов Владимир Никифорович, носивший легкомысленную кличку Кефирыч. – Показывайте больного, Петр Петрович.
Тот открыл дверь, приглашая их войти. В нос ударил резкий, неприятный запах. На койке лежал человек крайней степени запущенности. Не брит, не мыт давненько, да возраста неопределенного – опустившийся дедуля, какие стайками кочуют от помойки к помойке. Глаза его были приоткрыты, из груди вырывалось частое, хриплое дыхание.
– Здравствуйте, – обратился к нему Кефирыч, то есть доктор Сергунов. Больной абсолютно никак не отреагировал на его приветствие. – Очевидно, кома, – предположил Сергунов и стал проверять пульс на запястье.
Доктор Антошкин между тем докладывал состояние больного: пульс, давление, анализы, проведенную терапию.
– Обезвоживание, – нахмурился Панкратов. – Переливать ему жидкости как можно больше надо, не менее трех литров. Вот и весь фокус. Правильно сказал доктор Линьков, хоть к водопроводу подключай напрямую. Вот и вся терапия на первое время. – Отбросив простыню, покрывающую больного, Андрей увидел больную конечность и ахнул. – Ничего себе разнесло! Такой ножищи давно не видел. Ну-ка дай-ка мне перчатки, -повернулся он к сестре. И надев перчатки, стал ощупывать конечность, особенно тщательно в области паха. Затем повернул больного на бок, тот промычал что-то невнятное. – Чем недоволен, дружище? Раньше надо было приехать, и проблем бы было всем меньше, и прежде всего, для тебя. – В ответ раздалось лишь смутное бормотание. – Что? Что ты там говоришь? -нагнулся к нему Панкратов.
– Выпить дай, доктор, – с трудом выдавил из себя больной.
– Может быть, вам прямо на подносике подать? Чего изволите, коньяку или водочки? – ехидно осведомился Сергунов.
– Тебя вообще-то как зовут,? – спросил бомжа Андрей Викторович.
– Валька, – чуть слышно произнес больной.
– Валентин, значит... скажи-ка, друг, как ты, операцию выдюжишь? Или сдаваться будешь?
– А, – обреченно выдавил бомж и даже попытался махнуть рукой, – все равно помирать, делай, что хочешь... только водочки все-таки дай немного, нехорошо мне очень.
– Ладно, дам, только смотри, никому об этом. – Панкратов приложил палец к губам. – А то меня с работы выгонят. – Он повернулся к коллегам, улыбнулся. – Видишь, сколько начальников пришло тебя смотреть.
Дмитрий Дмитриевич просительно посмотрел на Панкратова:
– Пойдемте куда-нибудь в другое место, обсудим, что да как... – он помахал ладонью возле носа, – а то здесь как-то неуютно.
– Пойдемте ко мне в кабинет, – предложил Панкратов. Он подозвал медсестру, сказал ей:
– А ты, Машенька, дай ему немного спирта, грамм этак пятьдесят. Только разведи обязательно, чтобы не обжегся.
– Да что вы, Андрей Викторович, у этой категории господ-товарищей глотка, как известно, луженая, – хмыкнул Сергунов, – если захотят, и серную кислоту выпьют, не поморщатся.
– Бывают и такие ситуации... – глубокомысленно заметил Дмитрий Дмитриевич.
Они поднялись на второй этаж, вошли в кабинет. Панкратов настежь распахнул форточку:
– Фу, действительно, как-то нехорошо себя чувствуешь после таких консультаций. И не столько от запаха, сколько от увиденного. Сам бы сейчас с удовольствием пропустил грамм этак... – Он осекся, боясь затрагивать еще недавно столь больную для него тему. – Прошу, – показал он рукой, – садитесь, кому где удобнее.
Все разместились за столом, подчеркивая тем самым официальный и демократичный характер встречи.
– Я что-то вас, Андрей Викторович, не очень понял, вы что же, его действительно хотите оперировать? – со смешанной тревогой и любопытством в голосе спросил его доктор Сергунов. У Кифирыча, соответствуя прозвищу, было мучнисто-белое, мягкое, несколько бабье лицо. Воротничок и галстук, выглядывающие из-под халата, содержались в образцовом порядке, а бледные руки пахли приятным лавандовым одеколоном. Оперировал главный хирург не часто, зато в министерских кабинетах представительствовать умел. Это все знали и нередко обращались к нему с мудреными просьбами – незаконно получить квартиру, путевку в санаторий и пр. Но помогал он не всем, а только тем, кто верно служил ему. Естественно, что команда Панкратова и он сам не относились к этой категории.
– Есть другие предложения по этому поводу? – задиристым тоном, вопреки непреклонному решению вести с себя с начальством сдержанно, обратился к нему Панкратов. – С удовольствием выслушаю.
– Я? Ну, вы же понимаете, больной не перенесет даже наркоза.
– Хм, – улыбнулся Панкратов, – я эту публику знаю достаточно хорошо. Неблагоприятные условия жизни закаляют. Да и то, что им терять нечего, заставляет их меньше дрожать за свою шкуру и не впадать в истерику по пустякам.
– Прямо философия какого-то криминального маргинала, весьма интересная трактовка показаний к операции. Интересная тема для разговора. Стоит обсудить, – пошутил Дмитрий Дмитриевич.
– Если сказать честно, – вздохнул Панкратов, – его хотя и надо оперировать, но крайне не хочется этого делать. Гангрена захватила бедренный сустав и ягодичные мышцы. А это значит, надо делать вычленение всей конечности из тазобедренного сустава. Здесь обычной ампутацией не обойдешься. Петя! Вы, кстати, перелили ему кровь? – вдруг вспомнил он.
– Нет, пока еще не перелили. У него она резус-отрицательная. Кровь мы уже заказали, сейчас должны привезти.
– Давайте переливайте, да не менее чем семьсот пятьдесят за раз, только не спешно. И готовьте к операции.
– Погодите, Андрей Викторович! – от возмущения даже привстал доктор Сергунов. – У нас ведь, по-моему, все-таки консилиум, а не единоличное решение. – Петр, было рванувший выполнять приказ своего шефа по подготовке больного к операции, остановился возле дверей, вопросительно глядя на него.