Ишь, воспитатель военный, так его и раз эдак. Но деваться мне было некуда, в дисциплинарном уставе так и написано: "Приказ начальника закон для подчиненного". Если конечно, начальник может сделать свой приказ законом. Наш ротный мог, особенно на боевых выходах. Перевязал я пленного, раны ерундовые на ногах, мясо только прострелило, вколол ему промедол, взвалил его на плечи, и понял, как трудно и тяжело быть гуманным на войне. Этот кабан килограммов на восемьдесят тянул, а я в ту пору еле-еле до шестидесяти пяти кг. дотягивал, да и то если в сапогах на весы вставал. Пока дошли до техники, много раз я проклял свое воспитание и любовь к русской литературе. Хорошо было писателям - гуманистам, в девятнадцатом веке, умные и жалостливые книжечки писать сидя в дворянских гнездах, а поперли бы они, на своем горбу, шатаясь от усталости, раненого противника, да по жаре, по горам, без воды, то много раз бы подумали, прежде чем "милость к павшим призывать". Через поры кожи, прямо из души, едким солдатским потом вышел из меня и гуманизм и положения Женевской конвенции "Об обращении с военнопленными". Пленного я возненавидел. А он гад, еще ерзал. Осмелел, значит, поудобнее на моей спине устроится, хотел, тоже мне верховую скотину нашел. Ну, я и двинул его разок, он ерзать сразу перестал. Еле дотащил его до машин. А, там погрузившись на боевые машины десанта БМД-1 (мы их за плохую броню, Братской Могилой Десанта, называли) и, двигаясь колонной, вернулась наша рота в место постоянной дислокации, в бригаду, домой.
Привезли пленных на базу, передали в штаб. Ротный рапорт подал. За пленных, разведчики взялись. Четверо духов, особого интереса не представляли, обычные боевики, а вот за нашего англоязычного "френда", в штабе бригады, вцепились. Чего он там, в штабе наплел, мне неизвестно, но на следующий день, потребовали из штаба армии доставить его в Кабул. А через три денька начали нас тягать на допросы в особый отдел.
В палатке особого отдела сидит за столом особист, я перед ним стою, и когда дуэтом, а когда и соло, исполняем мы оперу по мотивам сказки про "белого бычка".
- Где деньги? - это особист арию начинает, а писарь, партитуру, то есть протокол допроса пишет.
- Какие деньги товарищ майор? - удивленно пою я вторым голосом.
- А те, что вы при разгроме отряда Хамзы взяли, - ласково напоминает контрразведчик. По трофейным документам штабисты установили, что болван - командир бросивший свой отряд на убой, носил псевдоним "Хамза".
- Не было никаких денег, ничего не знаю, ничего не видел, - это я дурачка из себя строю.
- Может, ты и пленного не допрашивал, не переводил его ответов? - это опер опять арию ведет.
- Да что вы, товарищ майор! Если бы я иностранные языки знал, то в институте бы учился, а не в армии парился, - очень грустным и печальным тенором даю я нелицеприятную, но справедливую характеристику своим неглубоким познаниям в сфере языкознания.
- Задержанный заявил, что в отряде имелась крупная сумма денег, - это опять особист, соловьем заливается, - Куда они делись, хотел бы я знать?
"Какой любопытный! Так я тебе и сказал, - думаю я, и вспомнил пленного "френда", - Вот сука! Заложил! Вот и верь после этого в гуманизм и милосердие". Но оперу надо продолжать и, я с недоумением спрашиваю начальника особого отдела бригады: "Вы кому верите товарищ майор? Мне советскому воину-десантнику, комсомольцу-интернационалисту, или посланцу мирового империализма? Может у него задание такое очернить советских воинов, посеять раздор в стройные ряды интернационалистов. Контра он". Вот загнут, так загнул. Да недаром я был отличником в политической подготовке и, даже грамоты за это дело получал.
Как майор фразу эту услышал, а фраза была точь в точь как последняя передовица в газете "Правда", так аж зубами заскрипел. Но против "Правды", а память на тексты у меня хорошая была, не попер. Зато загремел, загрохотал, как гром в театре юного зрителя.
- Я все знаю! - гремит бутафорным громом майор, и пытается испепелить меня взглядом.
- А, что тогда спрашиваете? - наивно удивляюсь я, не убоявшись особистких громов и молний.
- Я тебя засажу! Я тебе устрою! - это он меня начал словами стращать. Я прям так и испугался! Докажи сначала. А потом сажай всю роту. Вот тебя за вывод из строя боевой, тактической единицы, по головке так и погладят, нежно, нежно. Только смотри, родной, как бы от ласки такой волосики бы не повылезали вместе с кожей, скальпированием такая ласка называется. Небось, видал, как это делают? Да и еще пустячок один помни, милок! Пуля она не только дурой бывает. Вслух я ничего этого, конечно, не сказал, но гримаса у меня на лице, интернационализмом освященное, была соответствующей.
- Я твердо верю, Вашей холодной голове, горячему сердцу и чистым рукам, - убежденно как в кино про подвиги первых чекистов-интернационалистов, заявляю я, и честными широко открытыми глазами глядя на военного чекиста, добавляю, со всей не искренностью, - Вы во всем разберетесь и, справедливость восторжествует!
- Не умничай солдат! - предупреждает особист-громовержец, - А то рога то обломаю! - Наверно он в справедливость не верил. Что же до холодной головы, то таковая у него бывала, только после ледяных компрессов, что делал ему писарь и по совместительству денщик, когда мужественный боец того фронта, что и в упор не увидишь, мучился с похмелья. Сердце чекист любил горячить водочкой, а вот чистые руки у него точно были, за личной гигиеной товарищ майор очень следил, желтухи боялся. И еще точно знаю, что с того трофея ему ничего не обломилось, не поделились с ним, вот он и разуверился в человечестве.
- Не откуда у меня рогам взяться, не женатый, я! - громко, четко, как, и положено по уставу отвечаю я, и осторожно интересуюсь, - А Вы товарищ майор?
- Пошел, вон! - ревом заканчивает, оперу особист.
Всю роту так таскали, и офицеров тоже. Только пели мы одну песню, ротную строевую песню, ничего не знаем, ничего не видели, деньги зрим только в день получения денежного довольствия. Стукачей у нас роте не было. Затесался, в порядке перевода, и к нам один "козлик", да быстро, на первой же операции, съели его серые волки.
- Прав Мюллер! Надо было кончить их всех! - запечалился после беседы с особистом ротный, - А теперь в Кабул на допрос вызывают, всю душеньку из меня вытянут.
Мы всей ротой, душе его сочувствовали и правоту Мюллера признавали.
После допросов в штабе сороковой армии, и своего возвращения, капитан нас участников той операции собрал, и предупредил, - Запомните, не было ни какой операции, никакого отряда, и никаких пленных. Всем все ясно?
Ясно, куда уж яснее.
- Товарищ капитан! А что в штабе армии было? - это Мюллер, общий интерес озвучил.
- Дело прекращено, допросов больше не будет, а среди особистов, тоже отличные ребята попадаются. От нас одно требуют, запомнить, что ничего не было.
Не было, так не было, много чего в нашей службе, на той войне, было такого, про что принято говорить: "Ничего не было".
Ушло воспоминание. Пропал наш бригадный палаточный городок, и мои товарищи по роте. Пока война, пока Афган! Прощай, до очередного осколка воспоминания, что иной раз тревожит мою память.
Рядом за столом коллеги - преподаватели выпивают и закусывают, в зале танцуют, болтают о работе, о семьях, о деньгах. Жизнь. Нормальная человеческая жизнь. Хоть и не такая, о которой мечтал в Афгане, но тоже ничего, жить можно. Слава Богу, что нет в ней крови, убитых в скоротечном бою людей, активных допросов. Нет. Нет и человека готового предать всё и всех, ради возможности дышать и жрать.
И только мы, среди веселящихся людей, мы навсегда отравленные той войной, пьем водку, и вспоминаем, что ничего не было.
- Я рапорт вашего ротного читал и, все протоколы допросов, а ты ничего на допросах держался, молодец, - хвалит меня чекист, - только если бы тебя кололи по настоящему, тебе бы не до шуток было.
- Как знать, - отвечаю, - не такие уж вы и грозные, - и интересуюсь, - А что с тем пленным было? Чего такой хай подняли? Или это, до сих пор военная тайна.
- Уже нет, война то давно закончилась. После того как твой "крестник" всех сдал, его завербовали. И обратно в Пакистан отправили, легенду соответствующую придумали. По деньгам вас знаешь, почему трясли?
- Ну?
- Баранки гну! Боялись, что всплывут они, а на той стороне, узнают, что деньги к советским солдатам попали, а значит, "крестник" твой в плену побывал. Вот вас и трясли. Ротный ваш молодец, все правильно сделал, доллары и чеки сжег, движение рублей в Союзе отследить невозможно, а банкноты - афганей у них не переписанные были. Вот вас трогать и перестали. Решили у нас, за такой "подарок", спустить дело на тормозах.
- А, что потом с "френдом" стало?
- Дальше им разведка занималась. Деталей не знаю. Только когда его провал анализировали, меня опять, по линии контрразведки привлекли. Он освещал действия иностранной агентуры, в Афганистане. Потом по провалам в агентурной сети, тамошние контрразведчики вычислили его. Для обычного суда доказательств не было, но специалистам все ясно было. Вот его без суда в Пакистане в расход и спустили, а его родственникам за океаном сообщили, что погиб в результате несчастного случая. В разведке это обычное дело.
- Он так жить хотел, но от судьбы не уйдешь, достала его смерть, - припомнил я бледного трясущегося от страха человека.
- Она каждого из нас в свое время достанет, важно знать с каким грузом ты туда пойдешь, - чекист поднял стакан до краев налитый водкой и, предложил, - Давай еще по одной, за "дела давно минувших дней".
Вот так мы и подружились. Приятель мой кроме общего для нас воспоминания, про службу особенно не рассказывал, только заметил, что был оперативным работником - контрразведчиком.
Глава 2
- Уф! Какая жарища! Попей пивка холодненького, - предложил мне приятель, вернувшись из бара и выставив на столик бутылки с холодным, запотевшим, пивом.
- Лучший напиток в жару, это горячий чай, желательно зеленый, - машинально заметил я, и без перерыва продолжил прерванный разговор, - Я не верю, что он, - я похлопал по обложке книги, - был иностранцем и разведчиком. Можно прекрасно изучить язык, свободно на нем говорить, но так великолепно писать повести и рассказы на русском языке, иностранец не в состоянии.
- Ты почти дословно повторяешь слова моего первого начальника, - засмеялся приятель, отхлебывая пива, - он тоже не поверил, что твой подзащитный иностранец. Только наши эксперты установили, что тексты написаны не уроженцем России, а иностранцем. Что касается того, что может, не может, то английский писатель Джозеф Конрад, был поляком, родился в Польше, в детстве жил в Российской империи, а книжки сочинял на английском языке и очень неплохо у него получалось. Пушкин, Лермонтов, Толстой свободно писали стихи и прозу на французском языке. Экспертная группа, составленная из филологов и психологов, дала однозначное заключение. Стиль мышления, метод и логика изложения, принадлежит человеку англосаксонской культуры.
- И вы, основываясь на этой спорной экспертизе, туфте, проще говоря, установили, что он, шпион? Это же ерунда!
- Вовсе нет, эта экспертиза была только одним из доказательств, там много еще много других фактов было. И все они неопровержимо доказывали, что Антон Иванович Ефимов, был профессиональным разведчиком и работал против СССР.
- Это ложь! Я тебе не верю, - я с возмущением смотрел на отставного чекиста, - Он чем-то власти не угодил, вот вы его память и порочите. У вас в КГБ специальный отдел был по распространению слухов, вот ты мне эти басни и повторяешь.
- А какой смысл, мне это делать? Особенно сейчас, - пожав плечами, спокойно отреагировал на мое возмущение приятель, - Я давно в отставке, СССР больше нет, КГБ тоже, числится диссидентом времен СССР, сейчас, чуть ли не подвиг. Что же до памяти, так этот человек не один десяток лет, эффективно работал, против лучшей контрразведки мира в условиях почти тотальной слежки. До последнего дня, пока все факты не собрали, никто не верил, что такое, вообще возможно. Можешь мне поверить к таким разведчикам, каждый профессионал кроме уважения ничего не испытывает. Если тебе интересно, как это было, то, я расскажу эту историю.
- А если я ее другим перескажу? - подначил его, я.
- Пересказывай, если желание такое есть, - приятель отхлебнул пива из высокого стакана, и предупредил, - но лучше не надо, тебе все равно никто не поверит.
Глава 3
- Это прачечная? - спросил по телефону голос с характерным акцентом.
- Нет, вы ошиблись номером, это квартира, - ответил на другом конце линии невидимый собеседник.
- Оу! Прошу прощения, - извинился голос с англоязычным акцентом, и в трубке послышались короткие гудки.
Дежурный офицер на станции прослушивания КГБ, сделал отметку в журнале.
"11. 06. 1970 г. 12 час. 45 мин. Из квартиры второго секретаря посольства Великобритании осуществлен телефонный звонок по городскому номеру 12–34–79. Время разговора 12 сек. Запись разговора прилагается".
Снова сигнал вызова по телефону, автоматически включилось записывающее устройство, и офицер с привычной скукой слушает, новый диалог.
- Это прачечная? - снова спрашивает знакомый голос.
- Да, - отвечает телефонный собеседник англичанина.
- Вас беспокоит мистер Макинтош. Когда можно забрать сданное белье?
- Завтра. Время работы прачечной с девяти утра до восемнадцати часов и, пожалуйста, не забудьте квитанцию.
- Не забуду. Спасибо, - дипломат положил трубку.
Офицер делает новую запись:
"11.06.1970 г. 12 час. 49 мин. Из квартиры второго секретаря посольства Великобритании осуществлен телефонный звонок по городскому номеру 12–34–78. Время разговора 43 сек. Запись разговора прилагается".
- Вот так до пенсии и придется сидеть, - загрустил офицер, - слушать переговоры посольских чиновников, членов их семей, делать записи в журнале прослушивания, и знать, что никому это не надо, ну не будет не один шпион, передавать и получать информацию по городскому телефону, они же не дураки, и знают, что их номера на круглосуточном прослушивание.
Офицер уже второй год сидел на станции прослушивания, его сектором были номера домашних телефонов, сотрудников посольства Ее Величества.
Он уже знал их голоса, был в курсе всех событий, которые составляют бытовую жизнь дипломата в чужой стране. Но даже анализ бытовых разговоров с целью получения сведений о характере дипломата, круге его интересов, осуществляли аналитики из управления. Их целью было просеивание бытовой шелухи, и получение крох золотого песка информации, из которых они сложат психологический портрет человека, и передадут эти данные дальше в другие отделы, где будут решать, представляет этот человек интерес для КГБ СССР, или нет. А он будет только фиксировать разговоры, делать записи в журнал, и составлять первичные рапорты, и так до увольнения по выслуге лет. Служебный потолок, начальник смены, и специальное звание "майор". И все. Вся служба и вся жизнь.
- Разве я об этом мечтал, когда шел сюда работать, - продолжал грустить офицер, листая телефонный справочник и, осуществляя рутинную проверку, телефонных номеров, по которым звонил дипломат.
Телефонный номер 12–34–79 зарегистрирован на имя Ефимова Антона Ивановича, проживает: г. Москва, проспект Мира д. 25 кв. 80. Телефонный номер 12–34–78 зарегистрирован за городским управлением коммунального хозяйства, прачечная № 17, местонахождение: г. Москва, ул. Новослободская, д. 71.
Смена закончилась, пора составлять рапорт. Новый дежурный принял аппаратуру, расписался в журнале о заступлении на смену.
- Ну, как новый Лоуренс не объявился, - привычно пошутил он.
- Нет, - равнодушно ответил сдавший смену офицер.
- А ты жди, когда он появится, ты его раз, и разоблачишь, - расхохотался новый дежурный, и добавил, - вот я уже десять лет жду.
- Пойду, рапорт нацарапаю, и домой, - закончил разговор офицер.
"Начальнику *** отдела *** управления КГБ по Московской области, полковнику ***.
От дежурного по *** отделу *** управления КГБ по Московской области.
Рапорт
За время дежурства происшествий не случилось. Объектом*** были осуществлены два звонка по городской телефонной линии, абоненты: тел. 12–34–79 - Ефимов Антон Иванович, проживает: г. Москва, проспект Мира д. 25 кв. 80; тел. 12–34–78 - прачечная № 17. Запись разговоров будет передана, по специальной связи. Считаю необходимым осуществить оперативную проверку лиц, осуществляющих переговоры с объектом, в порядке определяемом инструкцией №*** от *** 1956 г.
лейтенант Торшин А.В. 11.04.1972 г. 18 час. 30 мин."
"Начальнику управления *** КГБ СССР по Московской области, генерал - майору ***.
От начальника *** отдела *** управления КГБ СССР по Московской области, полковника ***
Рапорт
11.04.1972 г. объектом *** были осуществлены два звонка по городской телефонной линии, абоненты: тел. 12–34–79 - Ефимов Антон Иванович, проживает: г. Москва, проспект Мира д. 25 кв. 80; тел. 12–34–78 - прачечная № 17. Указанные звонки были зафиксированы, службой прослушивания. В соответствии с инструкцией №*** от *** 1956 г., была осуществлена оперативная проверка указанных абонентов. Установлено следующее:
- Абонент 12–34–79. Ефимов Антон Иванович, член - корреспондент Академии наук СССР, член Союза писателей СССР. Связей с посольством Великобритании не имеет, по оперативным данным с объектом *** никогда не встречался. Доступа к информации составляющей государственную тайну не имеет.
- Абонент 12–34–78 - прачечная № 17. С объектом *** разговаривала приемщица Вера Петровна Семенцова, с ее слов установлено, что объект, как и все сотрудники посольства, сдает в прачечную белье, для осуществления стирки. Дата сдачи белья 10. 06. 1970 г. Дата получения 17 час. 00 мин. 11. 06. 1970 г. квитанция №***. Семенцова В.П. доступ к информации составляющей государственную тайну не имеет. Семья Семенцовой: муж - слесарь ЖЭК № 8 г. Москвы, доступ к информации составляющей государственную тайну не имеет, сын 10 лет, ученик школы № 75. Круг знакомых Семенцовой В.П. установлен, лица имеющие доступ к информации, составляющей государственную тайну, в нем отсутствуют. По информации внештатного сотрудника псевдоним "Дрозд", все сотрудники посольства и (или) члены их семей, регулярно сдают белье в указанную прачечную, и довольны качеством обслуживания. Так как указанное предприятие является местом, где иностранные дипломаты имеют постоянные контакты с советскими работниками, на предприятии ведется постоянный оперативный учет указанных контактов, который осуществляют внештатные сотрудники, ответственный за ведение учета и работы с внештатными сотрудниками старший лейтенант ***.
- Считаю, что разговор объекта *** с абонентом тел. 12–34–79 - Ефимовым Антоном Ивановичем, вызван ошибкой при наборе номера, и оперативный интерес не представляет.
полковник *** 15.04. 1972 г.
Резолюция
Оперативные мероприятия по проверке прекратить, данные проверки передать в архив.
Генерал - майор ***. 16.04.1972 г.