Первой мыслью было, что Сэнди вовсе не умер, а тайно живет в Лондоне. Но это было безумием. Потом он подумал, что Сэнди, верно, продал квартиру. Но если продал, разве документы не должны переписать на покупателя? Смешанное чувство вины и страха лишило Генри способности соображать. Это не пустая брошенная квартира, а чья-то. Теперь это было очевидно. Ему показалось, что он слышит, как тикают часы. Нужно немедленно уходить. Он одним глотком допил виски и схватил шляпу. И в этот момент послышался тихий шум, щелчок ключа в замке, шелест открывающейся двери по ковру.
Дверь в гостиную была приоткрыта. Генри стоял ни жив ни мертв, ожидая чего-то невыразимого и жуткого. Он не мог ни двинуться, ни выдавить слова. Наружная дверь закрылась. Затем раздался вздох. Дверь в гостиную распахнулась, и на пороге появилась женщина. Увидев Генри, она тихо вскрикнула.
Мгновение никто из них не двигался. Генри как окаменел со шляпой в руке. Женщина, в пальто и шляпке, держала руки у горла, всем своим видом выражая ужас. Генри, чтобы заглушить эхо ее крика и испытывая огромное облегчение оттого, что перед ним не брат, сделал усилие и заговорил:
- Страшно извиняюсь… я не хотел… простите… меня зовут Генри Маршалсон.
Женщина зашевелилась, очень медленно сняла шляпку, бросила ее на красный диван, протянувшийся между нею и Генри. Потом туда же сумочку и машинально стала поправлять волосы, слегка приоткрыв рот и не спуская глаз с Генри.
- Простите меня, пожалуйста, - сказал Генри. Он испугался ее испуга. - Я не хотел… видите ли… я наследник брата… но тут, должно быть, ошибка… может, это ваша квартира и…
Женщина обошла диван и села, прижимая руку к сердцу. Он слышал, как она часто дышит.
- Это вы извините меня… за вторжение… - произнесла она едва слышно.
- Нет, пожалуйста… это моя вина… но… то есть… это ваша квартира?
- Не моя… ну… понимаете… он сказал… что оставит квартиру мне… в завещании… но…
Генри слушал ее бормотание, не понимая. И завел снова:
- Мне очень жаль…
- Понимаете… я… была… его подругой.
Генри был сбит с толку. Он сдвинулся с места, бросил шляпу на кресло.
- Боюсь, я не совсем понимаю. Вы знали Сэнди?..
- Да… я знала… Сэнди.
Наконец до Генри дошло:
- Ясно… прошу прощения… конечно… вы… вы жили здесь с моим братом?
- Он сказал… если что случится… квартира перейдет ко мне… но, разумеется, не предполагала, что он… а поскольку вы… я немедленно съеду…
- Даже не думайте! - остановил ее Генри, - Вы должны остаться здесь, квартира должна принадлежать вам, я и не мечтал… в конце концов, вы имеете на это право, и Сэнди наверняка хотел бы… я действительно очень сожалею… я о вашей… потере, утрате… Долго вы… были с Сэнди?
- Да… очень… какой ужас…
- Могу вас понять. Пожалуйста, чувствуйте себя… если я хоть что-то могу сделать для вас…
- О, я справлюсь… все у меня будет хорошо… вы очень добры…
- В конце концов, я чувствую… ответственность… просто как… О, прошу вас, не плачьте!
Ее мокрые от слез щеки пылали. В смущении она опустила прядку волос на глаза. Генри подошел и сел рядом.
- Вы так… добры… Послушайте, вы сидите на моей шляпке.
- Виноват!
Женщина, взяв из извиняющейся руки Генри смятую шляпку, чуть отодвинулась, движением плеч сбросила пальто, достала из-за спины сумочку и быстрыми нервными движениями, отвернувшись от него, принялась пудрить носик и щечки. От запаха косметики, от вида щечек, покрасневших было и блестящих, а теперь покрытых бледно-розовой пудрой, от всей этой неожиданной нелепицы, этой близости у Генри голова пошла кругом. Ему стало ужасно жалко ее, Сэнди. Ее инстинктивное защитное движение, когда она схватилась за пудреницу, тронуло его. Она вновь повернулась к нему: поспешно напудренная, с подкрашенными губами и подведенными бровями, похожая на куклу, на клоуна. Девушка Сэнди.
Больше того, вряд ли она была очень молода, несомненно за тридцать. Пухлая и невысокая. Блузка с оборками, не вполне свежая, туго облегала пышную, часто вздымавшуюся грудь. Лицо округлое, с крупным выступающим подбородком. Под легкой тенью усиков алый напомаженный рот с полными губами. Нос широкий и самоуверенно вздернутый. Глаза большие, круглые, широко расставленные, темно-синие, а волосы блестящие каштановые, собранные в растрепанный узел. Лицо усталое, грустное, явно не девическое. По сторонам рта две резкие складки. Теперь она предъявляла себя Генри с какой-то отчаянной смелостью.
- Могу я узнать ваше имя?
- Стефани.
- А полностью?
- Стефани Уайтхаус.
- То есть… мисс Уайтхаус?
- Да, я… никогда не была замужем… только… как с Сэнди, а он так и не… вы понимаете. Я не в его вкусе и не ждала, что он женится на мне… я вроде как не его… недостаточно хороша для него… и не рассчитывала…
- Но ведь он… сколько лет жил с вами?
- Ну… да… мы были… Ондержал это в тайне. Думаю, стыдился меня, наверное, так. Но все же сказал, что квартира может быть моей, если что случится…
- Конечно, она будет вашей! Я перепишу ее на вас. Не тревожьтесь, пожалуйста. А что до его чувств по отношению к вам… То, что вы говорите, нелепо… вы не должны так считать… И позвольте помочь вам.
- Вы так добры… Я как-нибудь обойдусь, всегда приходилось самой…
- Но Сэнди поддерживал вас материально?
- Да, в этом отношении мне не в чем его упрекнуть.
- Надеюсь. Но на что вы живете сейчас?
- На государственное пособие и…
- Я позабочусь о вас, - сказал Генри.
Она закрыла глаза и отвернулась с судорожным вздохом. Принялась искать в сумочке платок; по ее щекам текли слезы, оставляя следы в розовой пудре. Генри встал.
- Вы не обязаны это делать, - проговорила она. - Это слишком. Я могу пойти работать. Я работала, да после аборта неважно себя почувствовала, пришлось уйти.
- Аборта?
- Да. Я забеременела, только Сэнди не хотел ребенка, и мы избавились от него.
- Ох…
У Генри голова шла кругом. Унаследовал бы незаконнорожденный ребенок собственность Сэнди? Как невероятно все, что происходит с ним сегодня. Генри заметил, как поднялось у него настроение, но задаваться вопросом, отчего бы это, было некогда.
- И кем вы работали? - спросил он. - Я имею в виду, когда работали.
- Ну, обычно… понимаете, я сирота, в приличную школу не ходила. Я сбежала, когда мне было четырнадцать, и приехала в Лондон. Пошла на Пикадилли-серкус, это было единственное место, о котором я знала. А потом… вы подумаете, какая я ужасная… стала стриптизершей.
- Вы хотите сказать, танцовщицей?
- Ну, если можно назвать это танцем. Обычно я… мужчины такие отвратительные. Я все время жила в страхе… приходилось делать… что они велят… так что потом я стала…
- Вы стали проституткой?
- Да. Теперь вы не захотите…
- Мисс Уайтхаус, пожалуйста. Я вас всячески уважаю, верьте мне, умоляю.
- Это была кошмарная жизнь.
- Не сомневаюсь. Я считаю вас жертвой. Но как вы познакомились с Сэнди?
- Он увидел меня в стрип-клубе.
Генри представил себе Сэнди, сидящего в темноте и смотрящего на раздевающуюся мисс Уайтхаус, и это откровение до дрожи потрясло его. Необъяснимо почему, ему было приятней всего представить брата в такой ситуации. Он мгновенно живо увидел Сэнди, непривычного Сэнди, душный зал, мужчин, молча пялящихся на неловкую трепещущую нагую девушку.
- Я была моложе и стройней, когда начинала. Говорили, я была хорошенькой. С тех пор пополнела и…
- Итак, Сэнди… познакомился с вами, и…
- Он увидел меня, а потом, позже, мы снова встретились. Считаю, он по-настоящему спас меня. Не знаю, что стало бы со мной, если бы Сэнди не взял на себя заботу обо мне.
- Он любил вас.
- Он сказал, что я femme fatale. Думаю, я нравилась ему такой, какая была…
Бедный Сэнди, сказал про себя Генри. Одиночество, безразличие мертвых. Его мучило острое любопытство, но что-то похожее на стыд не позволяло продолжать расспросы, даже подсказывало, что следует уйти, подбодрить ее и уйти.
- Но конечно, я не знала, будет ли он и дальше оказывать мне поддержку. Я потеряла красоту, а когда ты не замужем за человеком, то не чувствуешь себя уверенной, и я всегда боялась, что он просто скажет: между нами все кончено.
Из ее речи с легким провинциальным произношением все время не исчезала льстивая, ластящаяся интонация, похожая на отчаянную мольбу. Наверное, так она говорила с мужчинами, которые… А потом появился Сэнди, и, конечно, она не подошла ему и даже не надеялась, что он женится на ней…
- Мисс Уайтхаус, мне нужно идти, я чувствую себя здесь незваным гостем.
- Пожалуйста, не уходите!
Ее пальцы нервно метались у груди, пытаясь застегнуть расстегнувшуюся пуговичку.
- Нет-нет, это ваша квартира, ваша собственность. И надеюсь, вы позволите оказать вам какую-то финансовую помощь. В конце концов…
- Пожалуйста, не уходите! Я рада, что вы появились. Мне было так тревожно, я думала, что, возможно, получу письмо от адвоката. Убрала все свои вещи на случай, если кто придет. Я чувствовала, что мне не следует здесь находиться, но мне некуда было идти. У нас не было друзей, понимаете? О случившемся узнала из газет, и поговорить было не с кем. Я жила здесь, как в тюрьме, правда, Сэнди не любил… Он был такой ревнивый, постоянно звонил, чтобы проверить, дома ли я…
Сэнди ревновал. И несомненно, мучился сознанием вины. В глубине души Генри было жаль их обоих.
- Не беспокойтесь, мисс Уайтхаус, не беспокойтесь ни о чем, я не хочу, чтобы вас что-то тревожило…
- Но вы придете еще? Скажите: что мне делать?..
Большие покрасневшие темно-синие глаза несмело взглянули на него, покорно, тихий льстивый голос умолял. С этой женщиной, подумал Генри, Сэнди казался себе раджой.
- Ну разумеется, приду.
- Я так его любила!
- Пожалуйста, не надо снова плакать…
- Я не буду вам обузой, найду работу, не такую, конечно…
- Да, не такую. А что… что еще вы умеете?
- Вообще говоря, ничего, но…
- Не беспокойтесь… и, мисс Уайтхаус, не сбегайте, хорошо?.. Я не шутил, когда говорил, что позабочусь о вас. Я хочу, чтобы вы оставались здесь.
- Спасибо, большое спасибо…
- А теперь я должен идти.
- Вы сказали… мне неловко напоминать… но я сижу без гроша…
- Ах да, конечно, извините… Слушайте, я выпишу чек. Вот, возьмите, этого будет достаточно?
- Даже чересчур! Я имела в виду только…
- Чепуха, держите. Я… я позвоню вам. Сейчас запишу номер. Значит, вы никуда не уходите отсюда, обещаете?
- Обещаю, да! Я так благодарна вам, вы внушили мне новую надежду! Придете еще, пожалуйста?
- Приду… очень скоро… предварительно позвоню… Я помогу вам всем, чем могу… даю слово… Я так рад, что встретил вас… то есть…
Генри рванулся к двери, мисс Уайтхаус заторопилась за ним. В маленькой прихожей они на секунду остановились. Генри было протянул, прощаясь, руку, потом порывисто и неуклюже взял ее руку, наклонился, словно собираясь поцеловать, но не поцеловал. Головой он задел тугую грудь блузки, волосами зацепился за пуговичку. Мельком заметил ногги, розовый лак на которых потрескался и отслаивался. Ее рука была маленькой, пухлой и пахла косметикой.
Он выскочил из квартиры и, не задерживаясь возле лифта, проворно сбежал по лестнице. Он бежал всю дорогу до "Хэрродза", там взлетел по ступенькам в отдел мужской одежды. Пружинисто зашагал по толстому ковру, косясь на себя в зеркалах. Чувства распирали его: острая жалость, желание, торжество, бешеная радость. Королевское самодовольство. Немного успокоясь, он купил себе четыре очень дорогие рубашки.
Люций собирал чемодан и думал: они все молодые, их беспокоит их молодое будущее. Один он стар, и у него стариковское будущее с болезнями, болями, отчуждением и смертью. Даже Герда не жалуется на здоровье, полна энергии, планов и решимости их осуществить. И вот, как раз когда он было подумал, что, вероятно, она нуждается в нем, она отсылает его прочь, и Генри может не позволить ему вернуться. Вставная челюсть мучила. Болела грудь. Слезы навернулись ему на глаза, и он промокнул их волосатой тыльной стороной ладони.
Одри неохотно согласилась с его предполагаемым приездом. Рекс, муж Одри, считал Люция занудливым старикашкой и так и будет к нему относиться. Тимми и Робби были дома, а потому придется терпеть их несмолкаемый гам. Люций не умел обращаться с детьми. Работать ему не удастся, так что нет смысла брать с собой рукопись. К тому же можно потерять ее. Его спальня будет без обогрева, и он вынужден будет сидеть со всем семейством и смотреть по телевизору то, что они выберут. Пойти погулять - некуда. Остается уходить в публичную библиотеку и писать там хайку. По крайней мере, единственное утешение в старости - искусство - всегда при нем. Он продолжал экспериментировать с рифмой.
Безжалостные нарциссы -
Что ни весна, то убийство.
Конец мой будет печален.
Ах, молодой хозяин!
Герда, посмотрев с террасы, нет ли Генри в саду, неожиданно увидела, как зеленый "дженсен" Сэнди выехал из гаража и умчался. Несколько минут спустя лендровер вывез на буксире подпрыгивающую "эру" и медленно потащил куда-то. Герда узнала лендровер, принадлежавший автомеханику и продавцу машин из Лэкслиндена. Генри явно решил продать машины Сэнди. Ей он ничего об этом не сказал. Не посоветовался и относительно того, как поступить с бумагами Сэнди. Герда видела, как Рода, поджав губы, носила коробки с бумагами в костер.
Генри стал чуть общительней, чуть менее мрачным. Отвезя Колетту домой вечером того дня, когда они барахтались в озере, он живо описал сцену в лодке, отчаянный заплыв Колетты и собственное негероическое поведение. Все смеялись. С момента возвращения Генри не был так весел и так по-человечески добродушен, и в сердце Герды зашевелилась робкая надежда. А после недавней поездки в Лондон он, казалось, еще больше повеселел. Однако все еще оставался скрытным и отчужденным. Дважды встречался с Меррименом для долгого разговора, и оба раза адвокат ушел, не повидавшись с Гердой. А еще повторно съездил в Диммерстоун, чтобы, как он сказал, взглянуть на состояние домов. (Маршалсоны владели Диммерстоуном.) Герде было интересно, заходил ли он на церковное кладбище.
На почте в Лэкслиндене Генри, зашедший купить марки для очень важных писем, обернулся и увидел позади себя Колетту Форбс.
- Привет, русалка!
- Привет, герой!
- Как пережила купание в озере?
- А что мне сделается!
- Купить тебе марку?
- Какая щедрость. Уже купила.
- Могу я проводить тебя?
- А как насчет того, чтобы отвезти на желтом "вольво"?
- Откуда ты знаешь о желтом "вольво"?
- Ты отвозил меня на нем прошлой ночью.
- Ах да, совсем забыл.
- Неважно, ты все равно знаменитость в здешних местах. Все только и говорят о тебе и твоих делах. Ты не знал?
- О таких вещах лучше не знать. Собственно говоря, день был такой замечательный, что я бы прогулялся, как голубь.
- Какой еще голубь?
- Да любой.
- А тебе известно, что ты говоришь с американским акцентом?
- Известно. Кто тот молодой человек, мимо которого мы прошли?
- Джайлс Гослинг, архитектор. Он делает…
- Что он делает?
- Извини. Папа говорил, что он делает надгробный памятник Сэнди. В свободное время он резчик по камню.
- Как твой папа?
- Злится.
- На тебя?
- Да. Считает, что я недостаточно ценю освобождение женщин.
- Женщины еще не свободны, слава богу!
- Он считает, мне нужно найти себе занятие.
- Оно у тебя уже есть. Быть женщиной.
- А быть мужчиной - это занятие?
- Нет.
- Думаю, я устроюсь на работу.
- И что ты умеешь?
- Ничего.
- Великолепно!
- Ты сам-то чем собираешься заняться?
- Что ты имеешь в виду?
- Если быть мужчиной не занятие, тогда чем ты собираешься заняться?
- Живописью.
- Правда? Как замечательно! Не знала, что ты…
- Нет, не умею. Я занимаюсь ею по доверенности. Пишу книгу о художнике. Ты о нем не слыхала. Макс Бекман. Ему нравились богини и проститутки. Школьницы - нет.
- Я не школьница!
- Тогда почему заплетаешь косичку? Ты похожа на десятилетнюю.
- А ты на столетнего. У тебя седые волосы.
- Нет у меня седых волос!
- Один, по крайней мере, вижу.
- Значит, я не лучше Люция Лэма.
- Мне нравится Люций Лэм.
- Почему ты такая агрессивная?
- А ты почему? Вот и поворот на Пеннвуд. Зайдешь, повидаешься с папой?
- Нет. Он презирает меня.
- Не выдумывай.
- Презирает. До свидания!
- Почему ты идешь этой дорогой? Ворота ведь на замке.
- Знаю, глупышка. Я перелезу.
- Тогда пойду с тобой, полюбуюсь, как ты будешь перелезать.
- Кто живет в тех перестроенных домиках возле паба?
- Джайлс.
- Джайлс?
- Да, архитектор.
- Слыхал, твой отец купил "Луговой дуб".
- Купил. Надеюсь, ты не против?
- С какой, к черту, стати я был бы против?
- Он не собирается ничего строить.
- Жаль. Я считаю, все должны строить что нужно.
- Вот и твои ворота.
Генри, не торопясь и стараясь не зацепиться брюками, взобрался на ворота, спустился на другой стороне и стоял, держась за прутья и глядя сквозь них на Колетту. Между полосами облаков на бледно-голубом небе светило солнце. Черные и певчие дрозды давали концерт. На Колетте было легкое платьице в оборку в зеленый и синий цветочек. Она перекинула косу на грудь и теребила ее кончик.
- Пока, птица водоплавающая!
- Пока, помещик!
Генри медленно зашагал между елями, слушая пение птиц, упиваясь влажным теплом весеннего солнца и думая о Стефани Уайтхаус.
Люций, пыхтя, спустился с чемоданом по лестнице, поставил его на пол в прихожей и бросил на него пальто. Подумал: не взять ли собой соломенную шляпу? Может наступить жара, а у него ужасно начинает болеть голова, если не затенить глаза. Но если возьмет ее, придется в ней и ехать всю дорогу. Соломенную шляпу в чемодан не уберешь, как кепи. Или Рекс одолжит ему свою? Хотя у Рекса голова явно меньше, к тому же Рекс лыс. Он был в полном отчаянии от мысли о неприятном путешествии и о том, что придется покинуть привычный мир. От спуска с чемоданом по лестнице кружилась голова. Он чувствовал себя совершенно больным, хотелось лечь и лежать. Он достал из шкафа для одежды кепи и соломенную шляпу. Шляпу надел на голову, а кепи сунул в чемодан. Поднял телефонную трубку, чтобы вызвать такси из деревни до ближайшей станции. После полудня автобус не ходил.
Из гостиной появилась Герда.
- Что это ты делаешь? И зачем надел соломенную шляпу?
- Я звоню вызвать такси, - ответил Люций звенящим голосом.
- Зачем? Почему ты не отдыхаешь, как обычно?
- ПОТОМУ ЧТО Я ЕДУ К ОДРИ!
- Не кричи, - сказала Герда, - Забыла, что ты уезжаешь сегодня.