2
В родном городе Ани располагалось военное лётное училище. Многие девчонки в то советское время мечтали выйти замуж за лётчика, выпускника училища: высокая зарплата, красивая форма и конечно возможность уехать с ним из провинциальной дыры, вместе с суженым взлететь … улететь. Правда, лётчики, случалось, разбивались. Немало молодых вдов потом возвращалось в родной город. Но это ж были случайности, о них не хотелось думать. Куда приятнее обсуждать тех счастливиц, что приезжали в отпуска с мужьями откуда-нибудь из ГДР, Венгрии … рассказывали о той сказочной по советским меркам жизни, или, на худой конец, из не по-советски благоустроенной, чистой Прибалтики, благодатной, обильной Украины. Этих все видели счастливыми, щеголяющими в красивых импортных тряпках, их ухоженных, разодетых детей. Становясь старше, эти женщины, если их мужьям и дальше везло по службе, уже приезжали жёнами полковников, иногда генералов, орденоносцев, Героев Советского Союза. И уже никто из молоденьких девчонок не хотел вспоминать несчастных вдов, в одиночку поднимавших детей, до срока старящихся. Никто не вспоминал о жёнах неудачников, или просто спившихся, тех, кому выпало всю службу прозябать по "дырам", где девять месяцев зима, а кругом тайга, болота и удобства во дворе. Или, наоборот, тепло и природа щедрая, виноград, дыни, хурма, но вокруг такое "дружественное" местное советское население, что если хочешь остаться живой и не изнасилованной, за пределы военного городка лучше носа не высовывать. Никто не хотел видеть теневую сторону "луны", только солнечную, блестящую.
Со своим будущим мужем Аня познакомилась на танцах в том самом военном училище. Она была студенткой-первокурсницей пединститута, а он второкурсником-курсантом. Они поженились, когда он закончил училище, а она третий курс. Как радовалась мать Ани, воспитавшая её одна. Она как чувствовала, что долго не проживёт и спешила "устроить" дочь. В свой первый послеучилищный лейтенантский отпуск муж повёз Аню к себе на родину, на Украину, в такой же небольшой городок. Здесь выяснилось, что райцентр на Украине в корне отличался от такового в России. Аня никогда не выезжавшая за пределы своей области искренне удивилась, что на Украине живут намного лучше, в первую очередь это касалось снабжения продуктами питания.
Но служить им сначала пришлось именно в России, да ещё на Дальнем Востоке, в отдалённом гарнизоне. Тяжело пришлось Ане, заканчивать уже заочно институт, мотаясь через всю страну на сессии. Тем не менее, она всё успевала, и мужа кормить-обихаживать, и служебную квартиру в порядке содержать, и учиться, и детей рожать. Живя в "дыре" они мечтали, отслужив у "чёрта на куличиках", замениться в пригодное для нормальной жизни место. Они отслужили там положенные пять лет, и перевелись на Украину, в часть, расположенную недалеко от родных мест мужа. Счастью молодых супругов не было предела, казалось, вот сейчас начнётся человеческая, обеспеченная жизнь, тем более что у Ани уже имелся диплом. Но замена случилась в девяностом году, а в девяносто втором развалился Союз, а вместе с ним и Советская Армия. Развалилось всё то, что казалось вечным, незыблемым. А ведь с расчётом на эту незыблемость люди строили свои жизненные планы, мечтали, дерзали … миллионы, десятки миллионов людей.
Проблемы со здоровьем у мужа начались ещё на Дальнем Востоке. Но он всячески их скрывал, умудрялся "проскакивать" через медкомиссии. Он хотел дотянуть на лётной работе до перевода, и уже на новом месте уйти куда-нибудь в аэродромную обслугу. Он очень боялся, что его вообще комиссуют и уволят из армии – ведь на "гражданке" тогда, в советское время, зарабатывали намного меньше чем военные. Увы, получилось куда хуже. После переезда он перестал летать, но было уже поздно, его сердце, слабое для скоростных перегрузок, оказалось уже надорванным. Муж умер в девяносто четвёртом, и Аня осталась одна с двумя маленькими детьми, гражданкой свежеиспечённой страны, Украины, вдруг превратившийся из сытой и благодатной советской богачки в незалежную нищенку, не способную свести концы с концами. Не могла их свести и Аня, её специальность, русский язык и литература, в школах новой Украины оказалась ненужной. Свекровь переехала к ним, взяла на себя детей, а Аня пыталась заработать …
Пять лет дикого "челночного" труда богатства не принесли, но позволили не умереть с голоду. Потом… потом она поехала туда, куда граждане Украины в массовом порядке ринулись едва ли не сразу после развала Союза, в бывшую, так называемую, метрополию. Россия, по советским временам настоящая "голодранка", вдруг стала такой притягательной, ведь там можно было найти работу и заработать. Так Аня оказалась в Москве и вместе со своими товарками по челночному бизнесу стала наниматься продавцом на продовольственных рынках. Наниматься пришлось к кавказцам – они на московских рынках являлись некоронованными королями. Самые дальновидные из чернявых хозяев охотно нанимали для продажи своего товара украинок. Те, благодаря своей славянской внешности, не отпугивали привередливых покупателей. Аню принимали тем более охотно, потому что она чисто говорила по-русски и её московский покупатель вообще принимал за свою и покупал у неё куда охотнее, чем у других, явно "гыкающих" продавщиц. Не мудрено, ведь она была русская, к тому же язык знала профессионально.
3
Справа от Ани расположился тот самый дачник с черникой. Он таки добился своего – его поставили в ряд постоянных продавцов. Кроме черники он выложил десятка два головок молодого чеснока и большущий пук укропа, из которого прямо за прилавком начал вязать с помощью ниток маленькие пучки. За чернику он просил сначала пятьдесят рублей за кило, потом, видя, что она не "идёт" снизил цену до сорока пяти. По всему, торговец он был ещё неопытный, но Аня, тем не менее, остро, чуть не до боли сердечной ему завидовала. Этот уже немолодой мужик, по его же словам, всего лишь в третий раз вышедший торговать… Он торговал своим собственным товаром, выращенным на дачном участке, собранным в лесу. Он мог по своему усмотрению устанавливать цену, или вообще уйти в любой момент, чем стоять на этой становящейся всё более ощутимой жаре. Увы, Аня ничего этого сделать не могла, она должна выстоять весь день, до самого закрытия рынка, и продать как можно больше. Если она продаст на сумму менее обусловленной, тогда Джабраил…
Нет, Джабраил не такой уж плохой хозяин, напротив, иначе не работала бы у него Аня так долго, второй год. Он был у неё уже пятый хозяин и значительно лучше предыдущих. Сначала работала у армянина думая, что тот как христианин будет лучше относиться. Увы, надежды не оправдались, армянин по жадности очень сильно смахивал на анекдотичного еврея, а во всём остальном обладал обычным набором специфических качеств большинства кавказских мужчин. Работа на хозяев утвердила Аню в мысли, что для кавказцев разница в вероисповедании не означает разницы нравов, привычек. Впрочем, хозяева-азербайджанцы оказались не столь патологически жадны, как первый хозяин, и Ане удалось у них кое-что заработать, отправлять регулярно деньги свекрови, остававшейся с детьми. Уходя от одного, она ездила на месяц-полтора домой, возвращалась и нанималась к другому. Уходила тогда, когда отношения с хозяином, или его родственниками становились невыносимыми. А таковыми они обычно становились тогда, когда от неё начинали требовать того же, чего и от других наёмных продавщиц – спать с хозяином, его братьями, или сыновьями. Аня предпочитала увольняться, но на пятом хозяине и она…
Джабраил платил больше, чем все предыдущие наниматели, ибо сразу оценил, как умело работает Аня с покупателями. Нет, он никогда не предлагал ей спать с ним. Джабраилу далеко за пятьдесят, а мужчины на Кавказе насколько раньше европейцев созревают, настолько же раньше и стареют биологически. После пятидесяти многим из них женщина уже без надобности. Джабраил не требовал, он упрашивал Аню… спать с его сыновьями, причём спать не бесплатно. Сначала со старшим, тридцатилетним Юсуфом, чтобы тот не бегал в Москве по проституткам и, тем более, не подцепил бы уличную дешёвую девку, и не привёз бы в Баку, жене нехорошую болезнь. Потом пришлось с той же целью "обслужить" второго сына двадцатипятилетнего Ахмета… и вот теперь её предстояло "лечь" и под младшего. Джабраил вроде бы и не настаивал, он просто жаловался, что его сыновья, особенно летом, буквально бесятся от вида приходящих на рынок легко одетых женщин. Аня согласилась не сразу, но она понимала, что столько сколько у Джабраила, она не заработает ни у кого. А заработать её надо было много, чтобы поднять на ноги детей, чтобы иметь возможность бросить эту унизительную, рабскую работу, организовать своё дело. А в перспективе Аня мечтала заработать достаточно денег, чтобы купить жильё в России, и уехать из ставшей такой неперспективной Украины. Но для этого ох как много нужно вынести и вытерпеть, но она была на это готова… у неё не было иного выхода.
4
С другой стороны от дачника стояла Зара, жена Джабраила, она торговала зеленью: петрушкой, укропом, сельдереем, пером лука, наборами для засолки огурцов. Зара где-то лет на десять моложе мужа, но выглядела старухой. Она ненавидела Аню, но как и положено восточной женщине молча принимала волю мужа, и ни разу даже словом не упрекнула за то, что та спит с её сыновьями. Она вообще как будто её не видела, все эти хохлушки для неё не существовали, а то что Аня, носящая украинскую фамилию мужа хохлушка, в семье Джабраила не сомневались.
Лучше всего брали молодую картошку, огурцы, помидоры были дороговаты и шли хуже. День субботний и люди, выспавшись, потянулись на рынок. Ближе к полудню торговля у Ани пошла настолько бойко, что просто не оставалось возможности передохнуть. Она не очень любила покупательниц, с покупателями дело обстояло куда легче. Подходит, к примеру, мужик, в руках у него список, написанный женой:
– Эээ… девушка! Мне надо помидоров два килограмма, но не дороже пятнадцати рублей за кило, и килограмм огурцов не дороже восьми…
Таких покупателей Аня обрабатывала без "шума и пыли":
– Да что вы, мужчина, во всей Москве нормальных помидор дешевле восемнадцати рублей вы не найдёте. Вот смотрите какие, помидорчик к помидорчику, грунтовые, волгоградские, берите, будете кушать да нахваливать, вкуснее не бывает. Хотите, сами каждый выберете, пощупаете…
Мужик, убаюканный приятным голосом симпатичной продавщицы, помотав головой по сторонам… А там кругом, в основном стояли смуглые, носатые, хитрые, старательно, но безуспешно прячущие в глазах огонь ненависти и презрения… Куда деваться, лучше уж у этой взять, и берёт по восемнадцать помидоры и по десять огурцы. Что его потом ожидало дома, оставалось только догадываться. С покупательницами обычно получался совсем другой разговор. Конечно, и среди них встречались недотёпистые бабёнки, но то, как правило, были редкие исключения. Москвички, даже те, кто вышел в таковые из лимитчиц, оказывались в основном въедливыми, отбрёханными, прижимистыми и кроме всего прочего среди них часто встречались образованные. Вот и сейчас, подошла одна такая лет сорока, МНСной внешности, долго щупала помидоры.
– Вы говорите волгоградские? А сами откуда будете? – покупательница смотрела так, будто говорила: "не бреши мне милая, я тебя насквозь вижу".
Ане хотелось ответить ей в тон: "Да какое твоё дело, откуда я. Повезло тебе в Москве жить, а мне вот нет". Но она не могла так сказать, она слишком дорожила местом … этим проклятым местом. Она ответила правду, врать было бесполезно, ведь такие "проницательные" покупатели отлично знали, откуда на московских рынках все эти торговки со славянской внешностью.
– Я с Украины, – спокойно ответила Аня.
– А как же у вас оказались помидоры с Волги? – продолжала допрос с пристрастием покупательница.
– Вы сами отлично знаете как, – чуть резче ответила Аня, тоном как бы предлагая прекратить эту глупую игру в вопросы и ответы.
Покупательница сразу оценила слова Ани и заговорила уже участливо:
– Что, тяжело у "чёрных" работать?
– Терпимо… Вы будете, что-нибудь брать?
– Да, конечно… кило помидор и три картошки.
– Извините, пожалуйста, – уходя, произнесла покупательница.
Но таких "понятливые" тоже случались крайне редко. Большинство москвичек, коренных и не очень никогда не выказывали ни малейшего сочувствия.
В полдень по торговым рядам пошла менеджер фирмы, которой принадлежал рынок, и стала раздавать квитанции на оплату торговых мест. Ане она как обычно выдала квиток на оплату в размере двухсот тридцати рублей и напомнила, чтобы деньги были уплачены до часу дня, ибо у бухгалтера короткий день. Когда менеджер подошла к дачнику, тот энергично запротестовал против выписывания ему обычной квитанции:
– Вы что же меня не помните? Я же все справки предоставил на льготную оплату. Вот у меня за прошлый раз квитанция сохранилась… видите, я половину платил.
Менеджер вспомнила и вписала другую сумму оплаты.
– А что у вас за льготы, – поинтересовалась Аня, когда менеджер отошла.
– Да я пенсионер, а Лужков обязал рыночные администрации с пенсионеров, торгующих со своих дачных участков взимать льготную плату. Вот я и плачу половину.
– Вы пенсионер!? – удивилась Аня, ибо мужчина хоть и смотрелся не молодо, но до пенсионного возраста явно не дотягивал.
– Да. А что не похож? – заулыбался дачник. – Видите, как хорошо сохранился? Всё куда проще объясняется. Я военный пенсионер, – тут же он и пояснил причину своей "моложавости".
Годы, проведённые с мужем в военных городках … это сейчас так далеко, за такой толщей пережитого, словно и не из её жизни. Не хотелось оглядываться, вспоминать. Уж очень реальность отличалась от прошлого: девочка с бантами, школьница в форменном платье с пионерским галстуком, с комсомольским значком, студентка, невеста, счастливая жена, молодая мать, молодая учительница с напускной строгостью на лице… Было ли это? Вспоминать, только душу травить. Потому Аня никак не отреагировала на слова соседа, тем более что ей было некогда – она деловито и сноровисто обслуживала очередного покупателя.
Пришёл Джабраил, собрал квитанции. Кроме Ани на него работали ещё две женщины-украинки. Таким образом, всего на рынке у него имелось четыре торговых места: на одном работала Зара или кто-то из сыновей, на трёх других наёмные продавщицы. Увидев, как пожилой азербайджанец забрал у его соседки квиток для оплаты, дачник удивлённо спросил Аню:
– Так вы тоже на них работаете, и весь этот товар не ваш, а их? Я то думал, что русские на них не работают, только украинки.
В голосе дачника слышалось искреннее разочарование.
– А я и есть с Украины, – грустно усмехнулась в ответ Аня.
– Да, ну… непохоже. Я во многих местах служил, у вас говор не украинский.
– На Украине живёт одиннадцать миллионов русских, – объяснила Аня, но опытный сосед этим не удовлетворился и смотрел на неё изучающе.
Впрочем, смотрел он недолго, жара и то, что его чернику почти не брали, чеснок шёл со средней скоростью, а укроп… Какая-то сумрачная старушка долго ходила от Зары к дачнику, и назад, приглядываясь к укропу. У дачника он стоил два рубля за пучок, но не имел товарного вида, у Зары четыре, но смотрелся значительно лучше. Наконец дачник не выдержал её "метаний":
– Что ты бабка смотришь, бери, два рубля всего.
Старуха неожиданно разразилась в ответ раздражённой тирадой:
– Чего брать, разве это укроп, он же перерос у тебя, вон вялый какой! И "чёрной" этой свои деньги отдавать неохота, чтобы они своих архаровцев злющих рожали да растили. И когда же вы торговать научитесь, чтобы товар у вас был не хуже чем у них?
Бабка замолчала так же внезапно, как и разговорилась и пошла прочь шаркающей походкой, ничего не купив и не дав дачнику возможности ей ответить.
– Во, старая даёт, – покачал он ей в след головой. – Столько лет прожила, а как не знает, что негде нам научиться-то было. Нас же всех партия и правительство, дышло им в пасть, не торговать учило, а другому. Меня, Родину защищать, других – не ждать милостей от природы, в космос вырваться, друзьям в джунглях где-нибудь помогать революцию делать, на заводах вкалывать, в НИИ штаны протирать. А им ведь и советская власть торговать позволяла, у них навык не потерян, у них и деды и прадеды торговали, кто цветами, кто чем. А для нас с семнадцатого года это занятие позором считалось. Да за это, за то, что нас семьдесят лет от торговли отучали, я не вдвое, в двадцать раз должен меньше "чёрных" за место платить. Власть в этом виновата, что мы не умеем, власть и должна нам помогать…
Дачник говорил явно для Ани, ожидая её сочувствия или комментария. Но та не отреагировала, тем более возле неё по-прежнему не переставали толкаться покупатели. Зато с другой стороны с нескрываемой ненавистью косила на него свои чёрные глаза Зара – ей "теоретические выкладки" соседа по торговому месту явно не понравились. Потом дачник попросил Аню присмотреть за его черникой, а сам пошёл в здание администрации платить свои полцены за место.
Во второй половине дня жара стала просто нестерпимой, даже привычные к ней кавказцы обливались потом. Солнце, с утра не такое злое, теперь светило Ане и её соседям прямо в лица, высушивая товар. Особенно доставалось зелени на прилавке Зары. Она постоянно взбрызгивала её водой, тем не менее, товар буквально на глазах терял внешнюю свежесть. Кто-то сказал, что на термометре тридцать три в тени. Жара сказалась и на покупателях, их поток заметно схлынул, и у Ани тоже появилась возможность перевести дух, присесть.
– Почём у вас картофель?
5
Аня вздрогнула и подняла глаза. Перед прилавком, источая тонкий, приятный аромат каких-то, по всему, очень дорогих духов стояла женщина…