И когда тоска подступала слишком близко, Ольга писала о ней. Аккуратно и точно называла своих демонов по именам и чувствовала, как они её отпускают. Потом отправляла тексты в сеть и спокойно ложилась спать, представляя, что тысячи неспящих сейчас прочтут её слова, и женщины заплачут, вспомнив, как любили сами, а мужчины молча уйдут на кухню и закурят, глядя в тёмные окна, уверенные, что их - так - никто и никогда.
Ольга не сомневалась, что трепетный цветок, каким она предстаёт перед публикой, не является её истинной сущностью. Вернее, он есть, но спрятан внутри крепкой здоровой плоти, защищён иронией и здравомыслием. Она надеялась, что и читатели отделяют сетевой персонаж "Марджори К" от человека, ведущего этот блог. Поэтому для неё стали огромной неожиданностью мужчины, ищущие любви именно Мардж. Иногда она соглашалась на встречи, и двое или трое оказались достаточно хороши, что Ольга попробовала с ними переспать. Поначалу её партнёры были очень счастливы, но довольно быстро Ольга замечала, что её отзывчивое и вполне симпатичное тело их не удовлетворяет. Она настойчиво расспрашивала, пока один из них не объяснил:
- Я хочу, чтобы ты меня полюбила.
- Зачем? Ты, между прочим, женат, будущего у нас нет, мне станет больно. Тебе обязательно нужно, чтобы я страдала?
- Хочу, чтобы ты чувствовала ко мне всё это, ну, как в книжке, - он был бесхитростный молодой человек, - как ко всем тем необыкновенным мужикам, которых любила. Интересно, что ты обо мне напишешь?
- Что однажды у меня был чувак, который всегда приходил на интимные свидания без презервативов, а на светские - без цветов, - злобно ответила она.
Позже подруга Марина отпаивала её коньяком и поучала:
- Никогда не спи с торсидой. Это фанаты, понимаешь, ты для них должна оставаться звездой, а не пи…
Марина появилась в её жизни уже после возвращения в Москву, тоже нашлась в сети, но никакого пиетета к Ольге как к писательнице не испытывала. Точнее, способность удачно складывать слова не застила от неё человека - того самого, который сейчас растерянно и пьяно вопрошал:
- Господи, да с кем же мне теперь спать?!
- С теми, кто не умеет читать.
Алёша не то чтобы не умел, но был совершенно равнодушен к бабскому творчеству или, вежливо говоря, к женской прозе. Заглянул однажды в её блог, пожал плечами - "не моё" и больше не интересовался. Зато после каждой записи не донимал вопросами: "Это про меня? А про кого?", и его безразличие к текстам льстило ей гораздо больше, чем пристальное внимание других. "По крайней мере, этот человек трахает меня, а не Марджори К".
Они познакомились весной и провели вместе чудесное лето, но всё ещё были очень осторожны - во всяком случае Ольга. Она боялась давить на него, давать волю сердцу, настаивать на свиданиях. Невозможно просто так снять трубку и спросить: "Ты где, чего пропал?" Он как-то слишком ей понравился, сразу и сильно, чтобы позволить рисковать - вдруг спугнёшь. "Это ещё не любовь, - говорила себе Ольга, - просто мне нравится с ним спать", - но хорошо понимала, что до любви ей осталась совсем немного, всего-то пара шагов навстречу. Только это должны быть его шаги. Но Алёша замер где-то на границе добродушной нежности, сексуальной дружбы, и Ольга не торопила его.
Они вообще не говорили о чувствах, наслаждаясь физической, а иногда химической близостью. Она так называла свидания, на которые он приносил какие-нибудь вещества, чаще всего - вполне законный алкоголь, но непременно редкого сорта. Если водку из агавы, то не текилу, а мескаль, если абсент, то не "ксенту", а чешский "кинг оф спиритс голд".
Вот и сегодня Алёша явился с пузатой литровой бутылью без этикетки - полупустой или наполовину полной, в зависимости от того, насколько оптимистичен смотрящий. Опять абсент, но в этот раз самодельный.
- Боже, что за бражка?
- Обижаешь, эксклюзивная штука, синий абсент, проверенные люди делали.
Ольга развеселилась. Конечно, кой-кому нужно бы завтра работать, но у неё давным-давно зрела забавная идея, которую как раз сегодня можно реализовать - именно под сомнительную выпивку.
Для будущей книги ей понадобилась информация о всякого рода внушениях, НЛП прочей словесной магии. Недолгие изыскания привели её к Милтону Эриксону, создателю одноимённого гипноза. Как уже говорилось, Ольга была не слишком образованной и глубокомысленной особой, поэтому для ознакомления с теорией купила простенькую популярную книжку да и читала её с пятого на десятое. К концу первой главы в её рассеянном воображении сложился довольно странный образ учёного и его приёмов.
Как ей показалось, основной особенностью Эриксона была глубокая страсть к растениям, конкретнее - к помидорным кустам. Говорить о них он мог бесконечно, стоило дать ему волю, как любая беседа сводилась к полуторачасовому монологу о помидорных кустах, под который его собеседники частенько засыпали. К тому же Милтон обожал всякого рода передёргивания и логические нестыковки, совершенно сбивавшие с толку тех, кому не спалось. При этом он оставался человеком кротким и терпеть не мог директивных заявлений, типа "ваши руки тяжелеют, ваши веки тяжелеют, ваши ушки…" - нет, ему нравились непринужденные конструкции: "Интересно, а вот ушки, ушки ваши тяжелеют?" И ошеломлённый пациент был вынужден признать, что его ушки буквально налились свинцом. Так, слово за слово, и родился эриксоновский гипноз.
Ольга очаровалась методом и немедленно захотела применить его на практике. Препятствие виделось только одно: она ничего не знала о помидорах. Понятно, что для длительного погружения требовалась масса информации о том, как они растут, расцветают, отпускают усики и покрываются пушком. Конечно, она могла вместо этого поговорить, например, о котятах - в конце концов, у них тоже усики и пушок, - но осознание ответственности не допустило самоуправства: человеческая психика это так серьёзно. Никаких вариантов, написано "куст" - значит, надо про куст.
И не совсем ясно, на ком ставить опыт, почти все знакомые мужчины слишком уж нервны и порывисты, старых подруг она растеряла, а Марина способна вызвать психиатрическую сразу после фразы: "Томат день за днём испытывает комфорт и умиротворение, умиротворение и комфорт". Ольга уже было собралась перейти к главе "самогипноз", как появился Алёша со своей бурдой.
Сказал, что вчера закончил большой заказ и страшно устал - он, как и многие фрилансеры, существовал в двух состояниях: либо безделья, либо двадцатичасовой пахоты с перерывами на сон. И Ольга решила, что поможет ему отдохнуть, а домашний абсент упростит путь к трансу и компенсирует недостаток знаний о помидорных кустах.
Конечно, она не относилась всерьёз к этой затее, но вдруг отчаянно захотелось поиграть.
Поначалу они, как всегда, обсуждали дела: Ольга боялась показаться пустоголовой курицей, поэтому говорила про свою новую книжку и расспрашивала о его последнем проекте. В комнате присутствовал третий: у Алёши была привычка работать под музыку, благо имел дело не со словами, а с картинками, и он очень серьёзно относился к саунд-трекам для своих дизайнерских идей. Двухчасовой плэй-лист, составленный к последнему заказу, до сих пор ему не наскучил, и теперь странный картавящий голос затопил Ольгин дом, вклинивался в разговор, наполняя паузы, и договаривал то, о чём собеседники помалкивали. Они чокались пылающими стаканами друг с другом и иногда с колонками, Ольга пьянела очень быстро, из каждой фразы, своей и чужой, рассудок выхватывал только обрывок:
- Ненужный кто-то за окном стоял и требовал любви.
- …я написала уже треть, но дело идет медленно…
- …ну выпей ещё, проясняет сознание будь здоров…
- И счастьем тронутые губы неслышно скажут "дайте меч".
- …кроме полыни, в нём дамиана и лотос…
- Да? Говорят, лотос обладает афрф. афродизя… дизьячным эффектом…
Ольга сообразила, что язык заплетается и пора переходить к помидорным кустам, пока она способна хоть что-то выговорить. К тому моменту сидеть уже не получалось, даже на боку лежать было затруднительно, а только плашмя - они валялись как сброшенные шкуры. Она не глядела на него, но всё равно видела: не мужчина, а сплошное противоречие. Среднего роста, чуть выше неё - метр семьдесят или семьдесят пять, не мерила, пожалуй, даже хрупкий, а всё-таки сильный. Волосы белокурые и мягкие, а характер жёсткий. Глаза серо-голубые, стальные, а рот чересчур подвижный. Непроницаемое лицо, но изредка по нему пробегают тени, которые ей не удаётся разгадать. Вот как с таким?..
- С юга вьюга с ресниц неделя друг на друга глаза глядели.
- Я не могу к тебе повернуться.
- Ничего.
- Все б тебе бродить по городам лето золотое.
- Тут такое дело… Я должна рассказать тебе про помидорный куст.
- Ну, если это необходимо…
- Да. Ты, может быть, никогда не задумывался, но с ним происходят удивительные вещи: сначала солнце нагревает землю, потом идёт дождь, и семена напитываются водой.
- Губы алые тихая беда реки малые тихая вода.
- Становится тепло, очень тепло, они выпускают реснички - реснички, представь, - а потом прорастают таким зелёненьким.
- Кстати, а зелёная фея в этот раз не приходила…
- Ты вроде сказал, это синий абсент? Закрой глаза.
- Я и синей не видел. Закрыл.
- Руки твои летели тели тели тели радость моя думай про меня.
- И он растёт, растёт и очень счастлив, этот помидорный куст, день за днём ему хорошо.
- Пусть успокоятся все тени нелюбви мне снится сон и он как сон чудесен.
- Ты не слышишь, как он растёт, а ведь он растёт, чёртов помидорный куст, он растёт, а я живу от тебя до тебя и рада бы наблюдать, как появляется лист за листом, побег за побегом, а вместо этого смотрю на телефон, только работа и спасает.
- Высоко высоко поднялся сокол высоко за облака улетел сокол.
- И я, понимаешь, не знаю, что делать, ведь стыдно так зависеть от твоих звонков и появлений. Я ещё не получила тебя, но уже боюсь потерять, я боюсь и не живу каждую секунду, как этот проклятый помидорный куст, подставляющий листья то солнцу, то дождю, нет, время вытекает, как кровь, и я теряю тебя с каждой каплей.
- Спой мне птица лебедь белая как его я.
- И я вынуждена, наконец, признать, что помидорный куст счастлив и спокоен, а я - нет, я не спокойна…
А он давно уже спал, спали его светлые волосы, сомкнутые пшеничные ресницы, нервные губы. И узкие руки с бесконечными пальцами.
Замолчал музыкант, заснул помидорный куст, и все его листья заснули, и стебли, и жёлтые цветочки. И помидоры.
Ольга выплакала избыток печали, а потом незаметно задремала, успев напоследок подумать, что невесёлое это дело - словесная магия.
Всю следующую неделю она опять писала, но всякий раз, когда отвлекалась ненадолго, вспоминала про Алёшу - надо же, не звонит. Ольга тогда утром осторожно расспросила: он ничего не услышал из её глупого пьяного монолога, и это было к лучшему, навязываться ему не следовало.
Разок всё-таки не удержалась, отправила эсэмэску: "Может быть, приедешь?", и через полчаса он ответил: "Я занят". Ольга пожала плечами и отложила телефон: "Самое важное - никогда не переживать из-за поступков других людей. Серьёзного беспокойства заслуживаю только я сама да Божий промысел".
Не работалось, и она нашла в компьютере саунд-трек той ночи, но музыка вызвала одно только желание - немедленно повеситься. Правда, не за шею, а на манер соответствующей карты Таро, - и так висеть, качаясь и подвывая. Концентрированная тоска голоса и текстов напоминала больной туман, который и без того не исчезал в её душе, но чаще всего дремал на дне, как большой седой пёс. От голоса он просыпался и начинал скулить.
Полезла в сеть, поискала в Гугле, нет ли чего новенького о ней; негромко хмыкнула, читая БашОрг; открыла Живой Журнал и неторопливо перелистала френдленту. Кликнула на видеоролик, мельком просмотрела десяток постов, но споткнулась о запись, в которой говорилось о гибели чьей-то кошки. Замерла на пару секунд, откинулась на спинку кресла и горько неудержимо заплакала.
Через два дня она ему позвонила: "Встретимся?" - "Встретимся". - "У тебя?" - "Давай в кафе". - "Поговорим?.."
И поговорили.
Они сошлись в ресторанчике, который завсегдатаи любили за домашнюю атмосферу, а Ольга выбрала потому, что там славно готовили парного судака. И ещё: однажды, ожидая Алёшу, она случайно взглянула вверх и наконец-то заметила, что к деревянной панели над её головой приклеена кофейная чашка с остатками гущи на стенках, пепельница, смятая салфетка и сахарок. Её отчего-то тронул хрупкий перевёрнутый мир, и с тех пор Ольга всегда старалась сесть за тот столик. И вот сегодня она снова внимательно разглядывала остатки этого параллельного ужина, потому что впервые не могла и не хотела смотреть на Алёшу.
- Понимаешь, - говорил он, - я тут с девушкой познакомился, и у нас всё серьёзно. Она такая… такая эмоциональная, чувствительная очень. Хрупкая и совсем без меня не может. Прямо с первого взгляда всё. Я подумал… тебе не до меня. - Туг его мобильник запел невыносимо сладким голосом, и Алёша немедленно ответил: - Да, малышка, уже скоро, не волнуйся! Переживает, - объяснил, повесив трубку. - Короче, ты поняла.
- Ага. Хотела сказать, что уезжаю на пару месяцев. Ты, как я посмотрю, тут скучать не будешь. Ну, мне пора. - Она порылась в карманах и положила под блюдце деньги за свой чай, встала, легко поцеловала Алёшу в мягкую прядь на виске и пошла к выходу. Напоследок оглянулась - не на него, на потолочный натюрморт. Жаль, но какое- то время она не сможет сюда приходить.
"И особенно жаль судака".
Дома немедленно бросилась к компьютеру и написала письмо.
Ответ пришел очёнь быстро:
На Ваше счастье, у нас еще осталось одно место. Выезд 28 августа, сообщите адрес и паспортные данные, курьер завтра доставит билет. До встречи, Елизавета.
Почти сразу же ожил домашний телефон. Ольга не хотела снимать трубку - этот номер знали два или три близких человека, остальные звонящие были рекламными агентами, роботами или просто путали цифры. Но ради этих двоих или троих она всегда отвечала.
- Оленька, всё хорошо?
- Да, мама. А у тебя?
- Тоже, я на всякий случай.
- И правильно, сама собиралась.
Мама давно избавилась от привычки впустую проверять, как дела, предпочитала думать, что "нет новостей - хорошие новости". Беспокойство за ребёнка - не повод беспокоить ребёнка, так она говорила. Но сегодня всё-таки решилась.
- Всё хорошо, мама, появилась возможность пару месяцев поучиться на писательских курсах, так я и съезжу, поучусь.
- Ну и славно, береги себя.
Слёзы, которые Ольга от самого кафе бережно несла домой, стараясь не расплескать по дороге, отступили, и, пользуясь этим, она сама решила позвонить:
- Марин, он меня бросил.
- Кто?
- Этот, который читать не умеет. И ты не поверишь…
- Ну?.. Ты ревёшь там?
- Нет пока. Он нашёл, - она делала паузы, сосредоточенно сдерживая истерику, которая поднималась к горлу после каждого слова, - себе девушку. Эмоциональную и чувствительную.
- Ожидаемо.
- Почему? Сам говорил, что я пишу бабское, сопли. А теперь.
- Совсем, что ли, разницы не видишь? Ну пох ему, что ты там писала, за то и понравился. Но не пох, что ты чувствовала. И кто в этот раз попутал автора и текст, а? Раз твои герои такие, тебе самой уже и чувствовать не надо?
- Я чувствовала!
- Ты не выражала! Он мысли читать должен был?
- Я думала, ему это на фиг не надо.
- Это им всем надо, Оль. Эмоции - самый дорогой товар. Ты ему не дала, а она дала.
- Так я щас дам, позвоню и дам, мало не покажется.
- Поздно, он решит, что это манипуляция.
- И чего теперь?
- Или ничего, или подожди.
- Да, кстати, у меня тут командировка типа творческая на пару месяцев.
- Ну и хорошо, и нормально. Это самое лучшее. Вернёшься - поглядишь.
Они попрощались, и Ольга смогла, наконец, выпустить свою отложенную истерику, как освобождают кошку, напуганную долгой поездкой в метро, из переноски: открывают решётку - вот и всё, иди, можно.