Дорновская группа взяла Купера под свое крыло. В нее входили сам Дорн, Манчини и Дофин, которого так прозвали, застав за чтением европейского романа. В игорные залы они входили точно цари Вайоминга - кроме Дорна, который со своими бусами и сандалиями являл собой быстро замороженный продукт шестидесятых. Игроки вряд ли помнили имя президента Соединенных Штатов, но Дорн с гадливой увлеченностью следил за политикой. Он терпеть не мог "рожденных свыше" вроде Паунса Отри, чья группа, прозванная "Братия", перед тем как сесть за карты, на межэтажной площадке собиралась в молитвенный кружок. Дорн его избегал. Отри мотался между Тахо и Вегасом, но Дорн и его когорта считали Вегас преисподней. Они предпочитали Тахо. Порой на уик-энд они отправлялись в Рено, и поездка проходила в бесконечных спорах о лучшей и худшей дури, лучшей породе собак, лучшем на свете шулере, лучшей массажистке, лучшем и худшем актере. Все единодушно сходились на том, что самый паршивый фильм в истории кино - "Ярость" Де Пальмы, это уж само собой. Однажды Манчини заявил, что Карл Малден - величайший актер.
Почти все его картины: "В порту", "Трамвай "Желание"", "Я признаюсь"…
Еще "Одноглазые валеты"…
Ты у меня с языка снял. Он и Кэти Хурадо вытягивают весь фильм.
Он снимался в "Цинциннати Кид", да? Играет шулера…
Распалившийся Манчини помешкал.
Знаешь, Карл снялся в офигенных картинах, но "Цинциннати Кид" маленько не того. Помнишь, там есть сцена, где они играют в безлимитный пятикарточный стад? Значит, у Стива Маккуина тузы и десятки. У Эдварда Г. Робинсона - тоже грандиозный артист, будь он шахматистом, ему бы поставили памятник - три карты и ни одной пары. Никакого шанса улучшить комбинацию. Ни малейшего. Пауза. И тут размазня Маккуин чуть приподнимает, позволяя Эдварду Г. остаться в игре. Нельзя было этого делать! Надо было вздрючить банк, поставить все от жены до попугая, чтобы его отпугнуть. У тебя же отличная рука. Ставь все что есть.
И что? Я забыл, чем там кончилось.
Эдвард Г. выкладывает стрит-флэш, и Маккуину капец.
Купер не видел фильмов, о которых они говорили. В этой компании тридцати- и сорокалетних он был самый молодой. Друзья за ним приглядывали, распознав в нем неудержимо рискового парня, готового свернуть себе шею. Что удивительно, он мог подражать игровой манере каждого из них, словно впадая в транс. Но в азарте игры, когда требовалась выдержка, становился шальным и глупым. Была надежда, что когда-нибудь малый станет их искусным преемником, но пока что он вел рукопашную с самим собой.
Тогда как приятели Дорна сражались за образ жизни. Они играли двадцатичетырехчасовые марафоны, переходили со скотча на кокаин, возле бассейна или на заднем сиденье кондиционированной машины читали Эрднайзе и Филипа К. Дика, трахали пылких баб, прибавив звук на программе "Дискавери", и ширялись в спускающемся лифте. Купер в этом не участвовал, его это не трогало. Он был разумен во всем, кроме игры. Приятели взбадривались кокаином. Сонному не выиграть. Вот и вся логика. Спустя несколько лет, это будет в Санта-Марии, женщина по имени Бриджит попытается дать Куперу дозу, но он возьмет ее лицо в ладони и скажет:
- Я знаю, сейчас ты не поверишь, но придет день, когда на обороте спичечной книжицы ты напишешь четыреста слов и сочтешь их шедевром, а себя возомнишь несокрушимой.
- Несокрушим ты, Купер, - усмехнется Бриджит.
Однажды вечером в закусочной приятели разговорились о необычных выигрышах. Дорн упомянул игрока по прозвищу Язычник, который с парой девяток выиграл свою будущую жену.
Сговоры, жульничество и дурь были повсюду. Два человека просили Дорна рекомендовать надежного шулера, и тот назвал Фиделио.
- Славное имя, - сказали игроки. - Кто он по национальности?
- Филиппинец.
- Нет, спасибо. Нам нужен ариец.
Купер опешил, но Дорн объяснил:
- Вполне разумно, им нужен неприметный шулер.
Этот мир требовал умения быстро забывать. Ты выпивал с наемными убийцами или наркоторговцами, которые на прошлой неделе кого-то замочили черным шаром. Вокруг то и дело заканчивались короткие жизни. Приятели гадали, кто из них первым окочурится. Дофин или Манчини? Дофин - вряд ли. Хотя он регулярно принимал куаалюд, его шансы уцелеть были выше. Он самозабвенно рассказывал друзьям о мастерстве великих пианистов и учил их одеваться, понося мокасины, татуировки, мужской одеколон и галстучный узел "Виндзор". Часами он говорил о надлежащей длине рукава и высоте воротничка. Величайшим литературным произведением, в котором описана одежда, Дофин считал "Повесть о Гэндзи" и в долгие поездки усыплял приятелей чтением отрывков из творения мадам Мурасаки. Он уже поведал им о японских фильмах ужасов и первых роковых женщинах.
- Ты их пока не встречал, но встретишь, - говорил он Куперу. - Они придут к тебе слабыми. Ничто так не обольщает, как страдающая женщина. Они точно попы, не знают препятствий.
Но однажды его, оглушенного кокаином, два баптиста завлекли на лоуболл, и он все спустил. Через пару дней Дофин свалился с сердечным приступом. Свою последнюю ставку он сделал на футбольный матч, который смотрел по больничному телевизору, и через неделю умер. Когда санитар сдернул простыню, Дорн, пришедший на опознание, увидел на икре Дофина вытатуированного червового валета - юношескую вкусовую оплошность.
Вот так Манчини оказался в выигрыше. (Он продолжал свои одноразовые любовные романы и всех удивил тем, что позже в Айове стал консультантом по наркотическим проблемам.) Когда Дофин умер, в одиннадцать дня друзья собрались на квартире Манчини. Звук в цветном телевизоре был отключен. В новостях сообщали о подготовке к войне в Заливе, и Манчини, пощелкав каналами, остановился на программе, в которой показывали одетую в шорты девицу из секты змеепоклонников. Друзья молча на нее пялились, затем вспомнили смешные случаи с Дофином, а потом сели в машину и прокатились вокруг озера. На высоте шесть тысяч футов над уровнем моря хмель забирает быстро.
Они сыграли "короткий стол", поучились новым играм и разделили выигрыш. Дорн всегда придерживался главного принципа (как в песне): "быть с той, у кого волосы вот досюда и полно денег". Размягченный смертью Дофина, Купер решил показать, насколько он хорош в карточных манипуляциях. Вскрыв новую колоду, он отбросил пустышки и джокеры, снял на двадцать шестой карте и восемь раз за минуту выдал серию тасовок "голубиный хвост", после которых последовательность карт осталась первоначальной. Даже если его умение не сгодится в игре, он признался в нем друзьям, дабы завоевать их доверие.
- Смотрите внимательно, - сказал Купер перед демонстрацией.
- У тебя руки доброго католика с четками, - заметил Манчини. - Зачем тебе это?
Великому множеству людей в ключевые моменты жизни досталась не та книга. Когда несколько лет назад на пирсе Сан-Франциско Купера обчистили в "три туза", он пошел в игровую лавку, чтобы узнать, как его обжулили, и нашел там репринтное издание "Эксперта за карточным столом", опубликованного аж в 1902 году. Книга, растолковавшая, как передергивать три карты, стала для него ящиком Пандоры. Он открыл тайный мир.
Я понял, что должен себя обезопасить, и нашел трактат "Наука и искусство манипулировать картами", рассказывал Купер.
Надо бы тебе повидаться с Язычником и перенять у него пару трюков, сказал Дорн. Он из старых картежников. Может, черкну тебе рекомендательное письмецо.
Вскоре после похорон Дофина друзья разбежались. Дорн вернулся в Невада-Сити, где его давняя подруга Рут работала логопедом. Он пригласил Купера в попутчики, и в сопровождении снежных буранов они двинулись по серпантину дороги в сосновой кайме. Покинув горы, Дорн переключил приемник на частоту KVMR. Оказалось, в Невада-Сити он столп общества - активно сотрудничает с местной радиостанцией, способствует превращению старой кузни в общественный центр. Вместе с тем он не расставался со своей теорией тайных заговоров, которые, подобно покеру, разоблачают себя через пометки и взгляды. Дорн всегда умел распознать контуры западни и почуять подвох. Его огорчало, что он не смог разгадать Братию рожденных свыше, не сумел взломать их код. С ними он обмишулился, ибо так и не понял, кто такой Паунс Отри: великий игрок, ненавидящий проигрыш, или пройдоха, которого шулера и дилеры обеспечивают подтасованными колодами. Нынче, когда готовилась война, Братия носила в петлицах национальные флажки. Купера мутило от их твердолобого политического фарисейства, он желал их уделать.
Не выйдет, сказал Дорн.
А вдруг.
Коль уж надумал тягаться с бандой Отри, сначала повидай Язычника. Он тебя обучит. Парень отошел от дел, но ненавидит все, что касается Вегаса. К тому же он в бегах с чужой девицей.
С той, которую выиграл в карты?
Да.
Как его найти?
Прежде всего, не вздумай назвать его Язычником. Его зовут Аксель. Автобусом езжай до Бейкерсфилда, а там кого-нибудь наймешь, кто отвезет за семьдесят миль в пустыню.
* * *
Аксель с подругой обосновались на бездействующей военной базе "Иерихон" и проживают в старом (восьмидесятого года) трейлере, подключенном прямо к линии электропередачи. Купер получает кров в старой геодезической палатке неподалеку от серебристого жилища пары. Лина показывает родник, в котором они моются. Тут еще плавают золотинки, говорит она. Еду готовят на улице, пользуясь сипящим газовым баллоном. По ночам вдали видны огоньки других обитателей заброшенной базы. Поблизости бродят две лошади Лины.
Имя Дорна растапливает лед знакомства.
Господи, я так близко знал его мать, что чуть не стал его отцом, говорит Язычник.
Он очень толковый, деликатно отвечает Купер.
Говорят, он хиппи, задумчиво бормочет Язычник.
Вроде бы.
Лина садится на лошадь, которая ведет себя как шелковая, и Куп вдруг вспоминает Клэр. В седле она казалась безмятежной. По словам Язычника, Лина в розыске - ее первый муж-бузотер так и не смирился с побегом супруги. Страдающая женщина, припоминает Купер. Днем можно осмотреть холмы, лошадиные тропы и старые золотые рудники. Лина удивлена верховыми навыками Купера: "Ничего себе, игрок да еще наездник!"
Вдвоем они трусят по пустыне. Все равно надо ждать вечера - лишь тогда Аксель достанет карты и, впустив Купера в трейлер, захлопнет дверь. Часа через три-четыре Купер вернется в свою палатку и провалится в сон.
Днем он иногда бродит по безлюдным кафешкам и казармам заброшенной базы, похожей на окраину Луны. Здесь ни души, но вечерами вдали слышен стрекот генератора, мигают огоньки. Кроме Лины и Акселя поговорить не с кем. Обучение "гуру - ученик" выглядит пародией, ибо Язычник ведет шумную половую жизнь - он даже извинялся за свои вопли, частенько напоминавшие зов о помощи. Обычно соитие происходит в три пополудни, после чего пара выбирается из трейлера, точно присмиревшие сони. Прикрыв тряпицей глаза, Купер пытается вздремнуть в своей палатке, удаленной на сорок ярдов, но весьма трудно игнорировать крики из трейлера, означающие то ли капитуляцию, то ли богоявление.
Через неделю Язычник удваивает время занятий. Теперь партии длятся как минимум шесть часов. В полночь Аксель объявляет перерыв и приносит с кухни скотч и два стакана, затем игра возобновляется.
- Остерегайся ошибочной концовки, - говорит он, словно предшествующие часы были всего лишь репетицией.
В таблице Язычник фиксирует воображаемый кредит-дебет. Купер уже задолжал тридцать тысяч долларов.
- Проигравший отправится в Минивер за продуктами, а я верхом не езжу, - заявляет Язычник.
На следующий вечер он поднимает ставку:
- Если выиграешь, переспишь с Линой. Постарайся сдать из середины колоды. Нынче всё катит. Победишь - выкажешь ей симпатию, которую, знаю, ты к ней питаешь.
Купер донельзя сконфужен.
- Болтают, я выиграл ее в карты, - продолжает Язычник. - По правде, это она меня выиграла. Конечно, сдавал я. ЦРУ считает, что сломать и вывернуть можно любого, если знаешь его слабость. Номер один - секс, затем деньги и власть. Иногда гордость и тщеславие. В чем слаб ты?
Стаканы с виски покачиваются на подоконнике.
- За большим столом передернуть легко, так что мы ограничим себя маленьким. Вот еще: в Вегасе много что отвлекает внимание. У нас - ничего. Поэтому не спускай с меня глаз.
Так началась вторая неделя обучения шельмовству: как стать непойманным шулером.
- Природа обделила нас изящным умением делать нечто так, будто ничего не происходит, - бормочет Язычник. - Надо создать иллюзию обычности. Сдавай медленно, как неумейка. Тогда их одолеешь. Ну-ка, облапошь меня.
Купер уже понял: будь воля Акселя, он бы похоронил Вегас в песках.
- Вот гляжу я на эту базу и шибко надеюсь, что Вегас ждет та же участь - он станет усыпальницей певцов и комиков. Через тысячу лет мы раскопаем гробницу великого Уэйна Ньютона, и он вновь станет божеством.
Аксель балаболит, не смыкая рта. Он напоминает тех, кто голосует на дороге и потом в машине сыплет библейскими цитатами с номерами глав и стихов, подтверждающими, что конец света наступит еще до конца недели. Он вещает о манерах, стиле и сосредоточенности.
- Говорят, Толстой входил в комнату и за четверть часа понимал, что представляют собой люди, в ней собравшиеся. Единственный человек, кого он не понимал, был он сам. Вот что значит настоящий профессионал.
Язычник тасует колоду, потом быстро и хмуро сдает, перечисляя, что он любит в покинутом им мире: эспрессо, сюжеты романов Дональда Уэстлейка, вкус сушеных перцев халапеньо; Купер следит за сдачей. Ошибочное обвинение аукнется тысячным штрафом.
- Всего-навсего тысяча, - приговаривает Аксель. - Обычно за ложное обвинение отстреливают руку. Не забудь: если нынче выиграешь, Лина ждет за дверью. Я пойду спать в палатку. Наверное, буду волком выть от ревности. Но уговор есть уговор. Кстати, я ей сообщил, и она одобрила наш кон. О подобной ставке я читал у Фолкнера.
- Не отвлекай меня, - говорит Купер.
- Я нарочно тебя отвлекаю. Ты уже проморгал две подтасовки, когда я рассказывал о Толстом. Потому что слушал, вникал в смысл, блуждал в лабиринте мысли. Надо забыть о смысле и думать только о сдаче…
Два часа ночи. В таблице, пришпиленной к лакированной дверце, Купер отмечает свои проигрыши. Он напрочь раздавлен. Ведь считал себя мастером.
- Знаешь, какой титр лучший в фильме? - спрашивает Язычник, не трогаясь с места.
- Завтра расскажешь, - бурчит Куп. - Спокойной ночи.
- Проиграл, да? - из соседней комнатушки спрашивает Лина.
Непонятно, знает ли она о нелепой ставке, сделанной Акселем. Лина берет Купера за руку:
- Прекрасные руки. Так говорит Аксель. Спокойной ночи.
В темноте Купер бредет к палатке, где мгновенно засыпает. Вскоре его пробуждает хохот пары.
Однажды ночью они бросают карты и вместе с Линой отправляются в долгую прогулку по пересохшему речному руслу. Троица взбирается на холм, где еще темнее, где луна еле брезжит; Куп не чует под собою земли. Лина идет рядом, и вдруг ее пальцы переплетаются с пальцами Купа. Осатаневший от одиночества, он воспринимает это как тайный интимный знак. В темноте Лина вглядывается в него и отдергивает руку:
- Ой, это ты? Извини, я ошиблась.
Она отходит в сторону.
Эта женщина, которую Аксель вызволил из ошибочной жизни, очень напоминает Клэр. Ее простоватое лицо излучает душевное богатство. Через два-три дня, провожая Купера на автобус до Бейкерсфилда, она застенчиво с ним прощается. Он тычется носом в воротничок ее ковбойки. Потом чмокает в висок. Аксель, все это время обходившийся без рукопожатий, заключает его в медвежье объятье.
Во всяком случае, Купер освоил все, ради чего приезжал. Он лишь раз-другой обыграл Язычника, но знает (хотя учитель об этом не говорит), что теперь на сдаче облапошит даже Верховный суд.
В потемках ночного автобуса он разглядывает свои руки, переворачивая ладони. У Язычника руки нежные, как у принцессы. Куп едет в Вегас, где его ждет Дорн с компанией, и вдруг чувствует себя неготовым. Время потрачено на путаную болтовню, возможно, что и психа, с которым он сидел за маленьким столом под тусклой лампочкой трейлера. Он рискует сам и подставляет других. Автобус подъезжает к Вегасу; небо над городом в пустыне будто охвачено огнем.