- Что мне делать? Ты теперь такой славный, лучше чем раньше. Я хочу тебя любить и не могу. Нет праздника. Помоги нам. Ты все знаешь. Я хочу любить. Прежде я сопротивлялась, не верила и любила. Теперь я готова и чувствую: остатки любви уходят, нет праздника, сияния больше нет! Я страшусь скуки и старой своей жизни без сияния. Я так была счастлива: даже страданиями и ссорами. Не желаю терять это, - и снова она сопела тепло в трубку. - Пойми, я не в силах тебя любить как хочется. Теперь не время об этом говорить, но я не должна тебя жалеть: тогда конец. Ты должен найти что-нибудь. Ты умный, посоветуй. Болезнь эпизод, но ты изменился и давно уже! Помоги… - умоляюще повторяла Сабина.
- Хорошо, подумаем, будет сделано, - с фальшивой готовностью приговаривал Боб Кастэр: взять бы немедленно за горло осязаемого, конкретного врага! Так бывало, после предательского, грубого удара в спину, он вставал и слепо бросался навстречу, уверенный: его могут убить, но не одолеть. - Это надо обсудить и мы все устроим, - нелепо обещал он.
Сабина все понимала, но ничего не могла выдавить из себя… Только:
- Какие у тебя планы на сегодня? Ночуешь у меня?
- Нет. Слишком много хлопот. Поищу комнату.
- Тебе виднее. Доктор согласен тебя принять только в среду.
- Я решил итти к другому врачу, - сочинил Боб, не желая пользоваться ее услугами: - Уже нашел специалиста.
О, как она его знала. Ребенка и мудреца. Самоотверженного в крупном и смешного тирана в мелочах. В сущности, Сабине это нравилось: он часто ее раздражал, злил, даже возмущал, но стоило ему уступить, - превращаясь в кроткого, ручного волка, - как она пугалась, сразу теряла интерес. Будто, главная ее цель заключалась в том, чтобы отдаться ему, быть съеденной на манер барашка, а потом, изнутри, подточить, переродить, переварить его, волка.
- Надо кончать, идут люди, - сказал Боб. - Во всяком случай, знай: я восстановлю свой первоначальный облик!
- Ах, я устала, я ужасно устала.
- До свидания.
Боб Кастэр сердито щелкнул рычагом. Подождал еще мгновение, на всякий случай: вдруг, она, - ответной волной, - сразу позвонит, как бывало. Вышел. Хочется, хочется жить, но как… Он видит солнце и не видит. Обращаются к нему и не к нему. Он - он, и не совсем - он. "Конечно Сабина права, я вообще изменился, сдал, разжирел, отрыжка и этот комок в горле и другие девочки, часто, часто, - соблазнительны".
До начала работы оставалось еще немного времени, при желании Боб мог успеть обзавестись комнатой, не рискуя слишком опоздать. Добравшись автобусом к Lexington Avenue, он зашел в первый попавшийся дом с вывеской: Single Rooms. Там ему сказали: - все занято… То же самое в следующем доме и в третьем. Боб Кастэр ходил бы еще так долго, - сжав зубы и кулаки, - если-б один хамоватый и доброжелательный Superintendent, неопределенной национальности, не сжалился над ним:
- Поднимитесь выше, к 110-ой улице. Там сдают неграм. Здесь вы не найдете.
"Гады, гады, - с отвращением, точно вступив в нечистоты, шептал Боб. И неожиданно: - Схожу к адвокату. Уже, без промедления".
Во время первого периода своей американской жизни, еще пытаясь зачислиться на государственную службу, Боб как-то обратил внимание на объявление в газете одной конторы по юридическим делам: оно было составлено так, что напоминало рекламы врачей, исцеляющих по переписке, таинственными средствами, от стыдных болезней. Кастэр тогда записал этот адрес, но у ходатая не удосужился побывать. Повинуясь внезапному чувству, он тут же кликнул такси и помчался на West 42-ую улицу.
8. "Лиф, Либ и Лид"
Лифтом, одним рывком, его подбросило до 32-го этажа; затем пошли угрюмые, частые остановки: озабоченные люди наседали, толкались, выскакивали; от их мокрых пальто валил пар; раздавался заунывный возглас: "Watch your step… going up"… Лифт-бой, седой, бритый джентельмэн, видимо только что научился маневрировать рычагом. Боб делал бы это гораздо ловче. Визитная карточка: Роберт Кастэр, работник вертикального транспорта.
На 44-м этаже, в узенькой клетушке, его принял добрый, лысый и жуликоватый господин. Выслушав первые, отрывистые фразы Боба, он восторженно всплеснул руками; порывшись в металлической пепельнице, выбрал огрызок сигары побольше и, закурив, сказал, взвешивая каждое слово:
- Жалоба мне кажется такого характера, что стоит внимания и остальных компаньонов! - он нырнул в низенькую, фанерную дверь; через мгновение вернулся и пригласил Боба пройти в следующую комнату.
Они очутились в поместительном, вполне приличном кабинете, обставленном дорогой и удобной мебелью. Мистер Лиф, высокий, благообразный патриарх, встал и ласково, ободряюще похлопал Боба по плечу (как знаменитый хирург, - когда другие уже отказались оперировать).
- Расскажите подробно в чем претензия, - попросил он.
И Боб Кастэр снова начал… Он сам удивлялся, как мало, в сущности, мог сообщить: в пяти фразах исчерпывалось все. Несколько раз подчеркнул, что имеет свидетелей, кроме того, сослался на сокровенное место оставшееся белым. Адвокаты пожелали лично убедиться: склонив благоухающие лысины, внимательно его освидетельствовали, - патриарх даже потрогал пальцем:
- Позови-ка… - он назвал несколько имен.
Молодой выбежал и через минуту кабинет наполнился народом: собралось человек пять или шесть, доброжелательных, мудрых, жуликоватых (все с любопытством принялись изучать светлый пятачек на теле Боба).
- Вам повезло, вы нашли подходящих людей, - задумчиво начал патриарх, старательно вгоняя папиросу в мундштук: - Мы займемся вашим казусом. Ясно, вы теперь в ложном положении. Доктора докторами, но в первую очередь вам нужен нотариальный акт, подтверждающий ваше происхождение. На основании этого акта можно будет ходатайствовать о формальном удостоверении, что вы белый несмотря на видимость! Дело вероятно покатится в Верховный Суд. Такого свидетельства мы скоро не добьемся, но зато и черным, юридически, вас нельзя будет считать.
Они достали из большого шкапа несколько книг разных форматов: там были тома in folio, заполненные, казалось, от руки, таинственными каракулями. Заглядывая через плечо, перебивая друг друга и споря, они занялись чтением текстов, - на многих языках.
- What's the matter? - возвысил голос опять старик: - В чем дело, не было прецедентов? Но только осёл может предположить, что все прецеденты известны нам. Что случилось с нашим клиентом? У него потемнели не волосы, а кожа. Боже мой, велика важность: банальный жизненный процесс в нем действовал скорее и с большей силою. Вот и все. С вами, Роберт Кастэр, произошел известный анекдот: вы потеряли свой первозданный образ. Значит ли это что надо примириться? Во имя Бога. Обязанность каждого человека на этой земле: быть самим собою. Тогда не будет людей - скотов, людей - гадов, людей - мертвецов. Задача цивилизованного общества помогать личности быть тем, чем она есть в действительности. Ученый должен быть ученым, купец по призванию - купцом, а белый - белым, не смотря на козни сатаны! Большинство страданий от того, что люди не стоят на своих местах. Пустите кенгуру на лучшее пастбище, но если это не ее корм, она околеет. Посадите грешника в рай и его разорвет на части: ему легче в аду. Мистер Кастэр страдает и мы должны ему помочь!
Так говорил патриарх, прерываемый ожесточенными возгласами своих коллег. Осилив их в споре, старик расчувствовался и, достав из ящика стола истрепанную книженку, умиленно улыбаясь, протянул ее Бобу. Оказалось, что это военный паспорт его отца, Наума Лифа, бывшего солдата русского царя Николая I и выслужившего пенсию в размере 3 рублей в год.
- Да, - недоумевающе повертел Боб документ, не совсем понимая к чему это, не в силах проникнуться в настоящую минуту интересом к чужой жизни.
- Вы чудесный парень, - похвалил его патриарх и торопливо зашептал: - Будем действовать осторожно и без излишнего шума, по всем известным причинам. Спокойно, спокойно: я пятьдесят лет жду вас. Все будет сделано. Только вы должны вести себя с мудрой осторожностью. Главное, тщательно относитесь к тому, извините меня, месту, которое по сей день сохранило девственную окраску! Я заметил, что вы не обрезаны. Теперь в Америке всех обрезают. При этом климате вы рискуете загрязнить, получить инфекцию, воспаление, тогда пропадет последний след. Доктор Бомэ, голубчик, сейчас произведет над вами нужную операцию, сущий пустяк. Вы ничего не почувствуете. Перевязка на три дня и - забыто.
Не успел Боб хорошенько сообразить, о чем речь, как двое господ его схватили и бесцеремонно, но умело начали разоблачать, а один джентельмэн, в очках и с южно-американскими усиками, уже надел белоснежный халат, позвякивая блестящими щипцами.
- Что такое! - догадался наконец Кастэр: - Решительно отказываюсь! - опять эта его ненавистная фраза: через всю жизнь она торчит занозой, рождаемая дурной отвагой и злой честностью. - Не вижу надобности! - оттолкнув наседавших дельцов, Боб возмущенно встал. - Мне противно спорить. Я всегда мечтал попасть в такое место, где без лицемерия и слабости можно сказать окружению: да! Но очевидно время еще не наступило.
- Это conditio sine qua non! - заорал патриарх и лицо его стало желтым и злым. - Желай после этого добра людям!
- И вы полагали, что я так легко уступлю: соблазнюсь первым обещанием успеха! - Боб рассмеялся.
- Пусть этот интриган уйдет, - крикнул старик. - Это опасный субъект Проклятие Сынов Гигиены на его голову. Чума чтобы выела не только его шкуру, но и середку! - заслонив глаза ладонями, он горестно раскачиваясь стонал: - Ох-ох-ох, куда мы идем, ох-ох-ох!
- Видите, вы огорчили патрона, - угрожающе заметил Бомэ, размахивая щипцами.
- Если б вы только догадывались, каких патронов я уже огорчал, - весело откликнулся Кастэр.
- Безумец, вы только о себе думаете, - убеждал молодой, с неизменной полусигарой во рту. - Победа без компромисса.
- Бесполезно, удалить его, - прервал старик.
Несколько человек дружно навалилось на Боба: подняли, поволокли к дверям.
Лифт сбросил его, помятого, на 42-ую улицу. Оживление, вызванное борьбой, вскоре улетучилось. Темнело. Зимние сумерки. Синие кровоподтеки: туман и стужа. Ветер: морской, - со всех, четырех, сторон. На службу опоздал. Толпы людей валили из контор: жадно набрасывались на витрины больших магазинов, на афиши театров, - стремясь урвать лишний кусок у жизни.
У Rockefeller Plaza толпились зеваки: по какому-то поводу подняли флаги союзных наций. Играл оркестр и отряд моряков картинно застыл, салютуя. Боб застрял: дальше итти нельзя было. Спереди его стояла женщина в мехах и перьях. По старой привычке, Боб обратился к ней с игривой шуткой. Дама, улыбаясь, оглянулась и вдруг испуганно отпрянула. Кое-кто рядом удивленно зароптал. "Я негр. Мне нелья быть обезьяной", - догадался он. Кровь горячо и возмущенно шарахнулась. Опасливо выбрался назад, пересек улицу не озираясь. "Комнату, искать комнату, - вспомнил: без сил, без воли. - Если-б ты меня не оставила! - к Сабине: - Бог бы меня тоже не бросил. Каким я был хорошим в нашей любви. Помнишь… Острая боль. Праздник горя. Я готов к нему. Но как жить в этом: я совсем не приспособлен. Любовь моя, я все-таки попробую еще держаться".
Сумерки. Стужа. Чернокожий, спотыкаясь, бредет по Манхэттену, что-то бормочет себе под нос.
9. Темный спутник
Боб Кастэр медленно брел вверх по Lexington Avenue. Сзади, совсем близко, за ним следовал прилично одетый негр с праздничной сединой в висках. Боба всегда раздражали эти случайные спутники, от которых трудно отделаться (особенно ночью, когда шаги слышны издалека). Он зашагал быстрее. Но тот не отставал: через минуту очутился почти рядом. Боб свирепо оскалил зубы, а негр вежливо приподняв шляпу, сказал:
- Меня зовут Артур Фрезер, - и кивнул головой в подтверждение своих слов.
Бывало, в Европе, Боб так любил эти уличные, случайные знакомства: никогда нельзя с уверенностью решить, отставной ли это министр, сын президента, второй Пикассо, Артур Рэмбо или сутенер, убийца. Однажды, ночью, в Париже, молодой неудачник, раненный ножем в живот, по дороге в госпиталь Тенон, заявил Бобу: "Мы с тобой еще встретимся в будущей жизни".
- Отстаньте от меня, - брезгливо отозвался Кастэр.
- Я хотел с вами поговорить об одном деле, - кротко объяснил Артур Фрезер.
- Я не думаю чтобы у нас были общие дела. К тому же, я спешу.
Но тот не смущаясь продолжал:
- Вы Роберт Кастэр! - голос у негра был жидкий, старческий и он откашлялся, точно сам чувствуя ничтожность издаваемых звуков.
- Что вам угодно! - вскричал Боб, останавливаясь и удивленно разглядывая надоедливого собеседника: - Я хочу быть один, слышите!
- Я вам помогу, - прошептал негр и вдруг подмигнул.
- Я вас не понимаю, милостивый государь, - растерянно пролепетал Боб. - Говорите скорее: вы денег просите? - он снова устремился вперед, кутаясь в пальто, не хватало пуговицы.
- Четыре года тому назад, - рассказывал Артур Фрезер, семеня, то справа, то слева от убегающего Кастэра… - Я был белым, как все белые. Вы читали в романах, что седеют за одну ночь? Вот так я почернел! Впрочем, вы это знаете не хуже меня, к сожалению, сэр… Я, можно сказать, был в отчаяньи, помышлял о самоубийстве, пьянствовал, посещал психиатров. Но судьба сжалилась надо мною: ко мне пристал, таким же назойливым образом Джэк Ауэр. Нам сюда, - заметил Фрезер и взяв Боба за локоть решительно повернул в сторону 3-го Авеню. - Есть союзы слепых или глухонемых, безногих, старых дев, страдающих от грудной жабы, ревматиков, совместно приятнее бороться за лучшие условия, искать утешения, наконец осмысливать горе. Ибо наша болезнь нуждается в интерпретации. Боб Кастэр, - торжественно заявил черный собеседник: - Вам надлежит стать членом "Союза родившихся белыми". Это пока еще полулегальная организация, благодаря печальному ряду тонких обстоятельств. Но ведь все Юнионы по началу вызывали недоверие, только постепенно завоевывая признание. Наша слабость в крайней малочисленности. До сих пор удалось зарегистрировать 7 случаев подобных вашему и моему. Причем один из них негр, обернувшийся белым… что, в общем, требует отдельной секции. Семь. Это все. Немыслимо рассчитывать пока на сочувствие широких масс. Даже подлинные негры и те нам враждебны. Но в единении сила.
Боб Кастэр так был потрясен первыми же словами Фрезера, что уже не слушал дальнейших его разглагольствований.
- Я не один. Я не первый, - повторял он, раньше про себя, потом вслух, и лицо его расплывалось в глупую, блаженную маску. Седой негр смотрел на него, печально улыбался и сочувственно кивал головою. Затем, достав большой, цветной платок, усердно, с облегчением, высморкался.
10. Катакомбы
Они остановились на углу одной из параллельных улиц, у маленькой цирюльни с вращающимся полосатым столбиком. Через освещенное окно виднелось узкое, длинное помещение, вероятно переделанное из коридора: хозяин или подмастерье дремал в кресле, укрывшись салфеткой.
- Сюда, - сказал Фрезер и отворил низенькую, давно некрашенную, входную дверь.
Тотчас же, будто его дернуло электрическим током, мастер в кителе прянул с кресла и ласково улыбаясь поспешил навстречу посетителям.
- Не беспокойтесь, Сам, - со скромным достоинством произнес Фрезер. - Мы тихие друзья, - и, подталкивая, провел Боба к дверям в другом конце мастерской.
Они попали в темную переднюю, спустились по каменной и неровной лестнице; потом пересекли открытый квадратный дворик (здесь Боб Кастэр заметил: уже вечер); прошли цепь подвальных комнат с цементным полом, где висели котлы, шеренги электрических счетчиков и другие аппараты. Плутая по темному извилистому коридору, они вдруг очутились в большой, двуярусной, резко освещенной зале. Ряды деревянных скамеек окружали, - в центре, - монументальный, покрытый темным сукном, стол. Человек пять или шесть терялись в этом огромном амфитеатре. Лица у них были темные, сонные, движения и голоса тихие (только у одного, вместо лица, мерцала болезненно бледная маска, обрамленная курчавыми, пепельными завитушками). На краешке стола, маленькая женщина, с пышной гладкой косой, и гигант, атлетических форм (как потом выяснилось, - председатель, Джэк Ауэр), играли в шашки.
Неясный гул одобрения встретил вновь пришедших; тени зашевелились, приподнялись, пересели ближе к столу. Атлетического сложения, бритый, морщинистый, Ауэр встал и звякнул колокольчиком:
- Друзья и сотрудники, - начал он. - Рекомендую общему вниманию новую жертву социально-космических конфликтов: Роберта Кастэра. Анекдот с ним приключился в ночь на это воскресенье. А сегодня уважаемый джентльмэн уже здесь: судите о качестве работы нашей администрации. Должен воздать крайнее секретарю Карлу В. Мостицкому, к сожалению отсутствующему, а также похвалить проницательность, такт и сноровку Артура Фрезера. Предлагаю произвести сбор в пользу потерпевшего, - с этими словами он взял чью-то помятую шляпу, швырнул в нее банкнот и передал соседу по кругу.
Присутствующие, поочередно, совали туда разной ценности ассигнации, - пока шляпа не попала в руки Боба.
- Это для вас, - пояснил председатель и заставил Кастэра пересчитать содержимое. - 25 долларов! Друзья, представьте себе, нас не семь, а сто или тысяча. Понятно? Фред Нельсон, пожалуйста по уставу! - Джэк Ауэр снова звякнул колокольчиком.
Нельсон оказался толстым, тучным астматиком. Он встал, гулко ударил себя по груди и в тон звуку, тяжело, заговорил:
- Сообщу по порядку. Я белый. Родился даже блондином. Я был счастлив. Работал на конфектной фабрике; женившись на дочке хозяина, стал его компаньоном, а после смерти тестя - единственным владельцем предприятия! Наши сласти пользовались заслуженной репутацией в итальянском квартале. Раз, вечером, очень усталый, я вышел от крупного клиента, где-то на Ист-Сайд. Место было глухое, моросил дождь, такси не попадалось и я порядочно вымок. Несколько автобусов промчалось вверх и вниз по Авеню; я не знал эту линию, но решил сесть в любую машину: проехать несколько кварталов, до первого собвея. Я так и поступил и, бросив монету, занял свободное место. Автобус, - коричневого цвета, - был плохо освещен, немногочисленные пассажиры угрюмо молчали, а лицо шофера мне показалось знакомым.
"Куда идет этот автобус"? - спросил я. Но шофер не услышал или не пожелал ответить. Только ближайшие спутники удивленно оглянулись. Вскоре я позвонил, считая более разумным слезть. Но машина все мчалась, шлепая шинами по грязной мостовой: за окном осенняя ночь, ливень и совершенно незнакомые улицы. Вдруг мы въехали на какой-то покатый, железный мост, существование которого я не подозревал в этой части города. "Я хочу сойти", - сказал я как можно спокойнее: "Я уже приехал".
"Господин сел в автобус не зная его курса", - произнес кто-то сзади меня: я не понял, с упреком или в оправдание.