Мой отец – основатель морской династии – продолжал бороздить воды Финского залива еще лет десять, пока однажды не попал в ситуацию… В общем, дело было так. Небольшой танкер компании "Волгонефть" отошел от причала. На вахте помощник. Вахта отца ночью после финской границы, а пока надо поспать. И вдруг, буквально через час после отшвартовки его будит помощник и взволнованно сообщает, что нос "зарылся" в Финский залив. Отец на мостик и ему, настоящему "морскому волку", сразу всё стало ясно – впереди пробоина, на траверсе Зеленогорск, корабль тонет! Время на раздумья и согласования нет! "Лево руля, стоп машина, задний ход!" и так же, как его сын 10 лет назад, выбрасывает танкер на камни! Отец повторил подвиг сына! (это я так шучу!)
Коста-Рика. 18.11.14
Поражение в финале
Лето 1976 года должно было стать моим последним летом в родном ЛЭТИ, осенью я собирался уйти из института в любое другое место, где будут платить больше. Я, как обычно, собирался провести это лето на шабашке, но неожиданно получил предложение поехать в ГДР помощником командира интернационального студенческого отряда, тогда эта должность называлась комиссар. Командиром был Юра Смирнов. Я согласился, но при единственном условии, что вторым помощником, то есть, мастером отряда поедет мой друг Игорь Ливкин, с которым мы каждое лето шабашили вместе. Поездка обещала быть интересной.
Смотря на фотографии, сохранившиеся с тех времён я, к сожалению, уже не могу вспомнить фамилии всех сорока парней и девчонок, которые были в отряде. Но основные, иногда очень яркие моменты этого лета, в памяти сохранились хорошо. Итак, мы на железнодорожном вокзале города Дрездена. Нас встречают, сажают в автобус и долго везут по Саксонии вдоль Эльбы на юг. Саксония настолько похожа своими ландшафтами на Швейцарию, что её так и называют Саксонская Швейцария. Где-то недалеко от городка Бадшандау, рядом с Чешской границей, автобус остановился, нас выгрузили на полянке, уставленной палатками. Вот здесь и расположился лагерь, в котором будут жить, веселиться и дружить сто пятьдесят студентов со всего мира: голландцы, англичане, поляки, болгары, немцы и мы – русские. Правда, англичане и голландцы пробыли с нами не больше трёх дней. Им работать не хотелось, да и зачем? Они, конечно, больше для экзотики съездили с нами на старую, полуразрушенную ещё со времён второй мировой узкоколейку в горах, которую мы по чьему-то замыслу должны были отремонтировать. Узкоколейка проходила через мостик над пропастью и тут же ныряла в туннель и опять мостик, и опять туннель – представляете, какая красота!? В общем, ребята с запада нафотографировались с нами, с инструментами и шпалами в обнимку; мы организовали небольшой сабантуй у костра, попили-поели, попробовали спеть, что знали и только потом "загнивающая" молодёжь уехала. А для социалистических немцев и братьев-славян эта работа на ближайший месяц становилась главным делом. Для нас, русских, особенно. Мы должны были развернуть социалистическое соревнование и победить в нём, организовать борьбу с отстающими и проявлениями буржуазного образа жизни. Под буржуазным образом жизни подразумевалось, в первую очередь, чрезмерное употребление шнапса и пива, посещение ресторанов и магазинов модной одежды. Насчёт шнапса они зря волновались, редкостная гадость. Мы его не пили. У нас с Юркой и Игорем в распоряжении были сорок поллитровок "Столичной"! Тогда разрешали при пересечении государственной границы провозить пол-литра водки, баночку чёрной икры и две баночки красной на человека. А нас было сорок и водку с икрой мы отобрали у всех сразу после границы. Водку – чтобы соблазна не было "сухой закон" нарушать, а икру на представительские мероприятия.
Лагерь находился в очень живописном месте, на поляне, окружённой черешневыми деревьями, на которых росла жёлто-розовая настоящая черешня в зрелую сливу размером. Не успев выгрузиться и поселиться в палатках, половина нашего отряда повисла на ветвях черешни и не слезала, пока не вспухли животы. Местные что-то им говорили, как будто хотели о чём-то предупредить, но какое там… Да и немецкого языка мы не знали. А через час начались осложнения и половина отряда – любителей немытой черешни – надолго оккупировала многоместные сантехнические узлы. Узлы справились только к вечеру, когда уже стемнело. Ужин принёс большое разочарование – вместо привычных гречневой каши или макарон, нам разложили по тарелкам разваренный сладковатый горох. И на завтрак тоже горох, и на обед! Зато много. Картошку дали только на третий день. Потом опять горох и, в конце концов, к нему начали привыкать. Хорошо, что в палатках была хорошая вентиляция. Именно тогда, в первые дни пребывания в студенческом лагере, я обратил внимание на особенности немецкого юмора. Английский юмор, например, "вертится" вокруг недосказанной фразы и двусмысленной ситуации. Наш, кондовый, русский – вокруг бутылки, сколько вчера выпили и чего потом вытворяли. Немцы же просто обожают до бесконечности обсуждать и шутить на тему как громко пукнул Ганс и как изящно в ответ ему ответила пулемётной очередью голубоглазая Гретта. Поэтому и горох.
Мимо лагеря проходила узкая дорога, ведущая в деревеньку на горе, у подножия которой как раз и находился наш лагерь. Ближе к вечеру к горе подъезжал старенький "Трабант". Автомобиль "Трабант" представлял из себя аналог советского "Запорожца" с той разницей, что у первого кузов был пластмассовый и в двигателе сидело семнадцать лошадиных сил, а в нашем металлическом супербогатырском чуде отечественного автомобилестроения этих сил было аж целых тридцать! Так вот из "Трабанта" вылезал немолодой немец – инженер с нашей стройки и жестами, вперемешку с мимикой, просил подтолкнуть пластмассовую коробку в гору. Самостоятельно "Трабант" этого сделать не мог. А нам всё равно туда, там по вечерам нас ждал уютный деревенский ресторанчик, и мы весело затаскивали за собой и инженера, и его швейную машинку. На пороге ресторанчика каждого из нас встречал хозяин всегда и неизменно с маленькой рюмочкой шнапса и долькой солёного огурца. Это была бесплатная "затравка", её выпивали, хоть и гадость, потому что бесплатно, а после этого следовали одна за другой никак не меньше четырёх – пяти кружек отличного пива. Там же можно было вкусно поужинать тем, кто не хотел есть сладкий и шумный горох в столовой лагеря.
Жара стояла невыносимая. Мне даже казалось иногда, что в Казахстане с его пятьюдесятью градусами в тени было не так жарко. У второго помощника и моего друга Игоря сначала сгорел, а потом треснул пополам нос. Чтобы кончик носа не отвалился в прямом смысле, он по несколько раз в день склеивал две части обычным клеем БФ. Нос не отвалился, но маленький шрам остался на всю жизнь. В один из таких жарких дней мы не выдержали температуры и полезли освежиться в протекающую недалеко речушку, и были наказаны. В речушку стекали с полей остатки ядохимикатов, она была ими перенасыщена, и через пять минут после купания мы все покрылись красными пятнами. Никто не умер, но чесались долго и интенсивно, наверное, с неделю. Обычно после работы на узкоколейке мы всей группой шли в котельную, отапливающую окрестный посёлок, там были пять или шесть душевых с горячей водой. В первую очередь мылись девчонки, мы после них, но ни разу нашему примеру не последовали ни немцы с немками, ни поляки с польками. Личная гигиена немецкой или польской девушки сводилась к чрезмерному применению всевозможных дезодорантов и пахучих мазилок. Горячий душ – раз в неделю, в баню никогда! По этой причине секса с ними не хотелось. Двое наших, которые не были женаты, изголодавшись, отнеслись к проблеме наплевательски и опасностью пренебрегли, за что были наказаны противным трихомонозом, который в среде немецкой и польской молодёжи считался неприятностью ничуть не серьёзнее, чем обычный насморк. Игорю очень понравилась высокая немочка, он ей тоже, и он предложил ей "безопасную" любовь, чем оскорбил её, и она ему в любви отказала, то есть, не дала. У неё даже мысли не появилось, что трихомоноз не входит в список подарков, которые заказала ему его жена Вера. А чтоб не было детей, она пользовалась другими контрацептивами, а не примитивными резиновыми. Её отказ спас моего друга Игоря! Жена, правда, позже с ним всё равно развелась, но не в этом и не в следующем году.
Последняя неделя упорных строительных работ заканчивалась, мы уверенно шли к победе в социалистическом соревновании: маленький паровозик впервые за последние сорок лет проехал по узкоколейке туда и обратно. Позади была увлекательная поездка в Лейпциг, впереди были спортивные соревнования и поездка в Дрезден на студенческий слёт, где студенты ещё пятнадцати таких же, как наш, строительных отрядов должны были поспорить кто лучше споёт и станцует. Танцевать мы не стали, но спели под гитару втроём – Игорь, я и Юрка лучше всех, в подтверждении чего у меня до сих пор хранится грамота. Первое место по настольному теннису выиграл Игорь – он переиграл меня в финале, гад, и получил премиальных девяносто марок. Мне дали сорок. Остальной спорт выиграли немцы. Они все как один, быстро бегали и далеко прыгали. Потом ещё немного и, наконец, отвальная! Как ни странно, у нас всё ещё оставалось десять бутылок "Столичной", мы накрыли стол в столовой, пригласили немного немцев, немного поляков и болгар. Болгар пригласили напрасно – они сразу попытались выпить всю водку, для скорости без закуски и очень обиделись, когда Юра сказал, что пить будем по команде после каждого тоста все вместе и с закуской! Когда кончилась наша водка, болгары принесли сливовицу, а поляки свою картофельную водку и праздник продолжался до тех пор, пока сначала мы с болгарами не перепили поляков, а потом болгары дружно перепили нас.
Домой в Ленинград возвращались без энтузиазма. Игорь после отвальной, где он уронил и лицо, и достоинство выходца из ЛЭТИ, чувствовал себя откровенно плохо и требовал сочувствия: от стыда за проигранную болгарам пьянку он забрался на верхнюю полку в купе, замолчал и не спускался до самого Ленинграда. С Юркой и того хуже. От чрезмерного употребления коктейля из двух неоднородных типов водки и сливовицы у него образовался и тут же пошёл на выход здоровенный, как потом выяснилось, камень из почки. Он лёг на нижнюю полку того же купе прямо под Игорем, и на него было жалко смотреть. Прямо на Московском вокзале его забрала скорая и отвезла в больницу. Я не пострадал, но мне тоже было стыдно. С тех пор с болгарами не пью!
Коста-Рика. 1. 02.15.
Сидоров-кассир
Я собирался в стройотряд в ГДР, в Дрезден, 1976 год, лето. Жена наказала навестить её старую (на самом деле ещё очень-очень молодую) подружку по университету. Подружка жила с мужем – немецким коммунистом в Лейпциге, и мы заранее, ещё до отъезда в стройотряд, договорились, что я приеду в субботу такого-то числа. Немецкий язык был не в ходу, и я его не учил, и не знал. Поэтому Галя, так звали подружку, написала записку на немецком, которую я позже должен буду предъявить в кассе Дрезденского железнодорожного вокзала. Просто и понятно! И ещё записку, но я уже забыл, для чего. Обе записки с подробными инструкциями Галя прислала по почте в Ленинград незадолго до моего отъезда.
Потом был стройотряд и наступила та самая суббота – выходной день, когда мне надо было ехать в Лейпциг, но по какой-то причине я не поехал в субботу, а поехал в воскресенье. Прихожу на вокзал и подаю записку кассиру, кассир с улыбкой что-то объясняет и отдаёт записку назад, но без билета. Ага, думаю, деньги вперёд, наверное, и опять подаю записку, а к ней прикладываю десять немецких марок. Ситуация повторяется, комплект бумажек возвращается (марки и записка), а я осознаю, что история с Сидоровым-кассиром Райкина – это не выдумка! Билет не дают – нужна СПРАВКА!.. Или денег мало за билет предложил? Хотя Галя что-то говорила о девяти! марках. Предлагаю пятнадцать – ситуация не меняется! Не дают. Точно Сидоров-кассир! Убийца!.. И Справки нет. В это время терпеливый и вежливый немецкий народ в очереди позади меня начинает волноваться. И я их понимаю – через пять минут поезд, а следующий через два часа, а тут этот оккупант русский! Пока я обдумывал следующий шаг меня совсем не по-немецки вежливо, оттеснила от окошка кассы очень не симпатичная фрау. На этот поезд я не успел!
Потребовалось ещё минут сорок, чтобы встретить советского лейтенанта с женой, прогуливающихся около вокзала и немного говорящих по-немецки. Они мне разъяснили, что в записке, которую я с таким упорством пытался вручить кассиру, было написано: "Дайте мне, пожалуйста, СУББОТНИЙ льготный билет до Лейпцига"… Был тёплый воскресный день!
Коста-Рика. 10.11.14.
Домой!
Мы возвращались с халтуры. Время – середина семидесятых. Наша маленькая группа шабашников в Сыктывкаре озеленяла дворы и улицы. Ездили в лес, выкапывали кусты шиповника, перевозили в город и там всё озеленяли. Половину из того, что в результате удалось озеленить, озеленили только на бумаге, а может и больше половины. Было до противного сыро, ветрено, холодно, в последний день вообще пошёл снег. Временами было голодно! В лесу нас кормить было не кому! Пару раз прораб, ответственный перед кем-то за выкапывание с последующим закапыванием зелёных насаждений в грунт четвёртой категории сложности, привозил капусту "по-Коми". Гадость редкостная! Разваренный и пресный кочан капусты. Просто кочан простой капусты, даже несолёный. Запивали "Абу Симбелом" – алжирским пойлом с изощрённо мерзким вкусом разведённого на техническом спирту солидола, которое можно было бы описать, как тёмно-коричневая жидкость с запахом дегтярного мыла и, одновременно, денатурата, по консистенции напоминающая древесную морилку. Никогда ни до, ни после этого и нигде не пил ничего более отвратительного. Тогда же, в семидесятые, мы сильно дружили с Алжиром и позволяли по дружбе травить себя "Абу-Симбелом", "Алжирским" – красным и "Солнцедаром"! Привкус солидола появлялся в этом пойле благодаря транспортировке из Алжира в СССР танкерами из под нефти! Но мерзким и вонючим "Абу-Симбел" был только в первый рабочий день на колюче-шиповниковой плантации. Потом мы к этой гадости привыкли. Оторванные от городских благ и возможности пойти в гастроном и купить обычного вкусного портвейна, мы пили эту гадость вынужденно, потому что вообще не пить было нельзя – иначе замёрзнешь и заболеешь! Завтракали, обедали и ужинали одновременно по дороге из леса в столовой какого-то леспромхоза. А в лесу пили чай и "Абу-Симбел". Но когда-то всё кончается, озеленение тоже кончилось. Потом была простая схема получения зарплаты пятерыми шабашниками по ведомости, в которой фигурируют сорок пять рабочих по озеленению жилых кварталов столицы Коми АССР, "откат", банкет и мы на сыктывкарском железнодорожном вокзале. В Сыктывкар мы все прилетели на самолёте, назад в Ленинград решили ехать поездом. Я и Игорёха – мой друг. Остальные назад тоже самолётом!
Нам не хотелось спешить домой, дома ждали уставшие от наших бесконечных приключений и подвигов жёны, давно уже подумывающие о разводе. Никакой радости от встречи не предвиделось, поэтому и поездом. К тому же, давно "не отдыхали", а лучшего места для "отдыха", чем купе в пассажирском поезде я лично не знал, и Игорь не знал. Да и вряд ли кто из вас знает тоже! С собой в дорогу щедрые на угощение прораб Золотаревич и начальник участка Серебряков – "драгоценная" парочка сыктывкарских жуликов, наготовили нам их национально-комяцкой варёной капусты, картошки в мундире и солёных огурцов. Много! Десять банок говяжьей тушёнки мы купили сами. И водки – ровно шестнадцать бутылок! Хлеб. Тоже сами. На два с половиной дня пути. Казалось, всё рассчитали правильно.
Мы взяли билеты на обыкновенный пассажирский поезд Сыктывкар-Ленинград и первым сюрпризом были абсолютно пустые купейные вагоны. Вообще без пассажиров! В плацкарте и общих пассажиры были. "В конце концов можем обойтись и без людей" – подумалось, хотя иногда, когда хочется с кем-нибудь поделиться радостью или водкой, люди, конечно, выглядят предпочтительнее, чем их отсутствие. Нам же было о чём повспоминать и поговорить и без них. Так мы и ехали в своём купе, разговаривая о разном, постепенно тяжелея всё больше и больше от съеденной тушёнки и выпитой "огненной воды". Иногда в купе появлялась молоденькая проводница с подружкой и начинался праздник. Оценить "красоту" работниц Октябрьской железной дороги было невозможно, потому что представление о красоте женщины, как всем известно, находится в прямой зависимости от количества выпитой водки. А водки мы уже выпили столько, что потеряли счёт времени.