Так было один раз с Сергеем. Когда он пошёл в лес и столкнулся нос к носу с огромным медведем, он так испугался, что забыл про ружьё: он вдруг вообразил, что забыл ружьё дома. Тогда он бросился на землю и прикинулся мёртвым: задержал дыхание. Медведь наклонился над ним и стал слушать, сначала одним ухом, потом другим. Долго слушал. Сергей не дышал. Потом медведь схватил его зубами за куртку и потащил. Сергей глядел одним глазом. "Куда он тащит?..к болоту?..только бы не в воду!., я же утону!" - думал Сергей. Но медведь не дошёл до воды, а разрыл место на берегу и стал прятать Сергея. Прикрыв мхом, он натаскал валежника и набросал сверху. Но не плотно: Сергею было видно сквозь ветки. Медведь отошёл в сторону и долго наблюдал за кучей. Ушёл, потом вернулся. Сергей продолжал лежать, он знал, что медведь будет возвращаться ещё несколько раз. Так и было. Наконец Сергей решился вылезти. В это время уже смеркалось, и он не пошёл домой, боясь столкнуться с медведем, а решил залезть на дерево и дождаться утра. Но медведь опять вернулся. Он сразу увидел, что куча разворочена. Подошёл, обнюхал это место и, убедившись, что Сергея там нет, уселся рядом и стал бить себя передними лапами по голове. Сергей глядел с дерева. Медведь не стал его искать: ушёл и больше не возвращался.
Вскоре Сергей захотел есть. В полевой сумке у него были пироги с мясом. Он их достал и все съел. Луна взошла и показалась между деревьями. На болоте что-то заскрипело. Сергей выпил чай из жестяной фляги, но не напился. К тому же настала пора ему справить нужду крупного калибра. Но слезть он боялся. Сова запричитала, застонала, заохала. Сергей, держась рукой за ствол сосны, встал ногами на ветку, а левой рукой приспустил брюки с трусами и присел. Вскоре он захотел закурить. Но папиросы были в сумке. Спички были в кармане спущенных брюк, и он не мог туда рукой залезть. К его досаде, и никакого клочка газеты у него не нашлось. Достав папиросу, Сергей кое-как достал и спички. Но спички отсырели. Он обхватил ствол локтем, чтобы освободились пальцы правой руки, и, держа в них коробок, левой чиркал. Конечно, ни одна спичка не зажглась. Так он и не закурил. А комары между тем уже донимали его сзади. "Эти ждать не будут, сожрут, - подумал Сергей, натягивая брюки, - это всегда так: если не закуришь, то от них пощады не жди, - такие наянные…" Сергей совсем продрог, но тем не менее - из-за того что не удалось покурить, - он чуть было не заснул и не свалился с ветки.
Придя домой утром, Сергей сказал жене: "Что же ты, старуха, наклала мне с собой всяких пирогов, а ружьё дать позабыла? - Я чуть не погиб". - "Что ты, Серёженька, - возразила она, - ружьё ты брал". - "Быть того не может". - "Нет, брал". - Сергей оглядел избу и убедился, что ружья нет. Тогда на другой день он пошёл на место, где встретил медведя, и увидел ружьё, валяющееся в траве. "Ах, вот что! - подумал Сергей со злобой. - Это значит, я так напугался, что забыл начисто про ружьё! Но тогда погоди же, я тебе устрою!"
После этого Сергей несколько дней обходил лес по местам этого медведя. Наконец он увидел его. Из огромного разрытого муравейника торчала только задница медведя: он поедал муравьиные яйца. Сергей отыскал толстую палку и, собрав все силы, какие у него были, ударил медведя по заднице. Медведь выскочил из муравейника, заревел и в ужасе бросился бежать. Сергей шёл следом. Он видел, что медведь всё на своём пути обрызгивает кровавым поносом. Но не пройдя и метров трёхсот, Сергей увидел лежащего медведя: тот издох.
Такое часто бывает с медведями: от неожиданности у них легко происходит разрыв сердца.
Странный Гелен
Гелен шёл всю ночь и на рассвете увидел стены обители. Он прославил Бога. Однако когда он приблизился, то мертвенное безмолвие встретило его.
Он вошёл в ограду и увидел церковь. Заглянул внутрь: там не было никого. Тогда он стал обходить запертые кельи, всюду стуча и взывая: "братие! братие!"
Долго он стучал. Наконец один за другим показались пять иноков, все ветхие старцы. С изумлением смотрели они на молодое лицо Гелена. Все они наверняка успели заслужить милость у Господа, а потому без труда могли различить в любом человеке как порок, так и совершенство.
"Я пришёл издалека, - сказал им Гелен, - я очень хотел быть сегодня с вами в церкви. Объясните же мне, почему вы не служите Божественную литургию в воскресный день?" Тогда один старец отвечал ему: "Среди нас нет никого, облечённого в священный сан. А священник, который обычно приходит к нам, живёт за рекой. Сегодня он не пришёл оттого, что боится крокодила".
"В прошлую седмицу, - пояснил другой старец, - огромный крокодил, явившийся на нашем берегу, пожрал двух иноков, которые ходили за водой. Третьему лишь чудесным заступлением Богородицы удалось спастись. Он прибежал в ужасе и сообщил нам, что два брата, прежде пропавшие, по-видимому, стали добычей чудовища… А в минувшее воскресенье, когда священник пришёл и мы поведали ему об этой напасти, он был так напуган, что после литургии не хотел идти за ворота. Мы ободрили его, как могли, и с пением псалмов проводили до лодки, и крокодил - хвала Господу! - не напал на нас. Но мы знаем, что священник больше не придёт. Вот в чём состоит наше смущение и наша скорбь, которая теперь понуждает нас сидеть, запершись, по кельям и плакать о своих грехах и поститься в праздничный день".
"Хвала Господу за всё! - сказал на это Гелен. - Ждите, братие, я приведу вам священника". - И, поклонившись старцам, он пошёл на берег реки.
Там он стоял и некоторое время молился. Крокодил не показывался. Тогда Гелен крикнул: "Именем Господа Иисуса Христа! Иди сюда!" И тотчас он увидел, как чёрная спина с быстротою молнии взрыхлила ряску. Выскочив на берег, крокодил кинулся к Гелену, быстро-быстро перебирая лапами, и вдруг замер в двух шагах перед ним. Маленькие глаза крокодила были непонятны. Гелен смотрел в них и не видел там ни страха, ни алчности, ни злобы. "Именем Господа! повернись пастью к воде!" - произнёс Гелен. Крокодил сделал это. Гелен сел ему на спину и приказал: "Именем Господа! плыви на тот берег". - Крокодил поплыл. Казалось, сильное течение нисколько не сносило его, и он пересёк реку точно по прямой, перпендикулярной берегу.
"Именем Господа! стой здесь". - Гелен встал с крокодила и, не оборачиваясь, быстро пошёл к селению, видневшемуся в скалах.
Ему достаточно было повторять мысленно путеводную молитву, чтобы без розысков подойти сразу к дому священника. Тот был в дальней комнате и вышел на стук. Гелен поклонился ему: "Приди, отче! Братия святой обители плачут и ждут тебя".
Гелен имел одежду самую бедную и рваную, к тому же вымокшую в реке, и священник воззрился на него, изумляясь и недоумевая. "Кто ты такой и как тебе удалось переплыть реку?" - спросил он со страхом. "Я - грешный Гелен, раб Христов. И Его именем я переплыл благополучно. Не бойся, отче, иди за мной, тебе не грозит никакая опасность".
Священник поверил ему. Но когда они приблизились к берегу и вдруг стал виден крокодил, лежащий, подобно огромному бревну, священник вскрикнул и бросился бежать. "Стой! стой! именем Господа!" - закричал Гелен. Священник остановился. "Умоляю тебя, отче, не бойся этой твари Божией. Ты сам знаешь, что вся тварь повинуется Творцу. Но чтобы тебе это лучше уразуметь, скажи сам этому крокодилу". - "Что?" - еле внятно прохрипел священник. Он стоял выпучив глаза. "Скажи ему: "Именем Господа! повернись пастью к воде!" Священник трясущимися губами повторил слова Гелена. В ту же секунду крокодил приподнялся, лапы его напружинились, и весь корпус подался вперёд, как стрела. Но он остался на месте и не повернулся. Как и прежде, его маленькие глаза совершенно ничего не выражали. "Отче, скажи более громко! - попросил Гелен. - Скажи с властью!" - и священник снова, хотя с видимым трудом, но на этот раз громко и отрывисто выкрикнул приказание. Крокодил повернулся. "Садись на него, отче…" Священник стоял, как будто ноги его приросли к земле. Тогда Гелен сам сел на крокодила и обернулся: "Садись позади меня, отче! Не бойся. Он перевезёт нас обоих". И священник, ничего не понимая, поражённый удивлением, тоже сел. "Прикажи ему именем Господа плыть на тот берег". - "Именем Господа! плыви!" - крикнул священник, и крокодил с места стремглав бросился в воду.
Так они вдвоём пересекли реку. Потом они направились к обители, а крокодилу Гелен приказал следовать за ними на расстоянии десяти локтей.
Все пять старцев ожидали их у ворот. Гелен поклонился им, а затем обернулся к крокодилу. "Ты видишь этих Божиих людей?" - спросил он. Глаза крокодила смотрели на него не мигая. "Зачем ты причинил им зло? зачем пожрал их братьев?" - Гелен заглянул в глаза глубже, но там была такая же стеклянная пустота, как и на поверхности. "Ты понимаешь, какое зло ты носишь у себя внутри?" - воскликнул Гелен. - Пустота и неподвижность… Полное оцепенение… Отсутствие малейшей беглой искорки… "Ты понимаешь, что тебе лучше издохнуть, чем носить это зло? Да, лучше издохнуть, чем пожирать людей Божиих и пугать их до смерти! Ты это понимаешь?" - Пустота и неподвижность. Застывшее стекло, всё вокруг просто отражающее своей поверхностью, как зеркало. "Понимаешь? - крикнул Гелен. - Ну так исполни это, именем Господа!"
Тогда крокодил внезапно открыл пасть, и все с ужасом увидели, как оттуда потоком извергается коричнево-зелёная смрадная пена. Он ещё выше приподнялся на лапах и весь напрягся каким-то неимоверным усилием… И тут, как молния, судорога пробежала вдоль его туловища. Тотчас кожа на нём с громким треском лопнула - также вдоль, с обоих боков. И внутренности кучей вывалились из него на землю, мгновенно распространяя вокруг столь нестерпимое зловоние, что потрясённые иноки не прежде могли уйти в ограду обители, как только набросав сверху мёртвого чудовища большую кучу песка, чтобы унять смрад.
Обратная связь
(рассказ А. С.)
Армянское радио спрашивают, бывает ли - -
Да, бывает. Не так много, как рисуется воображению обывателя. Но вот, например, одна история. -
Болван Бодлер давал собаке нюхать духи. Подобно ему, моя случайная подруга, которую я увёл в ночь с веранды дома отдыха "Поленово", спросила, читал ли я, конечно, Асадова. Естественно, я убежал от неё. "Мы не ёбари, мы - алкоголики", - пошутил я. Это произвело неприятное впечатление. Обыватель не понимает цитирования. Запомни это себе на будущее, может пригодиться, когда вот так же. Да, я ловко от неё отделался и отомстил одним махом. Чей вкус (слух) остался оскорблённее? -
Не надо никаких речевых кавычек, всяких этих "так сказать" и "так называемый" - их не надо. Я не люблю цитирования как цитирования. Когда говоришь метафорически, тогда тоже. "Я, дескать, не поэт и применяю метафоры не для - а в качестве как бы терминов". Ночь выросла очень тёмная, плотная. Края воды не видно. Слева - там кусты, что ли? - сильно плеснула щука. Песок идёт рыхлый, ноги вязнут, потом плотнее: значит, сейчас вода. Ещё левее - гораздо левее, то есть километра четыре вверх - там Борисов-Мусатов спасал утопающего мальчика. Снова плеснула. Потом Добычин у себя в Двинске (?) любил рассматривать подобные картины (а той не видел). Не так часто, как хотелось бы воображению. Я разделся. "Хорошо бы развести маленький костерок, - подумалось мне, - а то - как я потом найду одежду?"
Я плыл против течения, чтобы не сильно снесло. Вода такая тёплая, что не чувствуешь: болтаешься, как в небытии. Мне часто снится - или даже в бодрствующем сознании живо представляется - та железка, благодаря которой я когда-то лишился большого пальца левой руки. Она толстая, плоская, в коросте ржавчины. Приспосабливая для сушки грибов, я сгибал её молотком, а она снесла мне полногтя. Ну и - гангрена. Плывя, я вдруг опять её увидел - и удивился было: ведь она тяжёлая… В тот же момент она безмолвно пошла ко дну, и моё удивление пропало, почти не успев проявиться. Вместо него возникло - как в тот день, только утром, мы с А. Ф. сначала пилили, а потом кололи сосновые дрова недалеко от "французской кухни". Я старался держаться независимо и не стесняться. Тем не менее пришлось сказать А. Ф.: "Вы не думайте, что я такой слабый. Я, на самом деле, в последнее время довольно много работаю физически. И я в последнее время окреп и приобрёл кое-какие навыки. Ведь я ушёл с той работы, и теперь я работаю в - -" - "Ты работаешь в - -? - переспросил А. Ф. - Вот это здорово!.. Вы там, я слышал, что-то строить затеяли?.. Постой, но там же у вас служит, по-моему, этот… этот… как его…" - "Да, он там. Часто, когда я сплю, у меня левая рука - и именно вот большой палец - бывает выставлена (выставлен) особенно далеко из-под одеяла. Кто-то проходит второпях мимо раскладушки (и он - нередко) - ну и, конечно, задевает… Потом принимается тянуть за палец, дёргать: "Просыпайся, мол, тебе пора". Просыпаюсь - а никого нет". - "Да, это не очень-то приятно", - заметил А. Ф. Я подплыл к берегу. "Ведь у меня была же мысль развести маленький костерок, - корил я себя, - а теперь где я? выше? ниже?"
Щука плеснула - я прислушался: далеко. Это там кусты? Набрёл на одежду, нагнулся, ища трусы. Тут кто-то заворчал рядом: "Кто ещё тут шляется?" - голосом Рыжей. Сашка Агапов приподнялся, зажёг спичку и увидел меня, а я - его и Рыжую: они валялись на песке. "Прошу прощения", - сказал я. "Это Сашка", - объяснил Агапов, и спичка погасла. "Какой Сашка?" - "Ты, Рыжая, спишь тут, что ли? Это же я". - "Не смей звать меня Рыжей, - сказала она, - я никому не разрешаю так меня звать, кроме Колюнчика". - "Не обращай на неё внимания, - сказал Агапов, - садись - и я расскажу тебе одну историю, случайным свидетелем которой я оказался на Урале, на озере Таватуй. Представь себе широкий песчаный пляж, полдень, мелководье, полно народу, детей… Там была одна молодая пара с мальчиком - годиков двух с половиной, он ещё почти не говорил. Каждое утро, рано, они приходили на пляж. Мальчик подбегал к воде и бросал камешки во что-то. "Что там?" - спрашивал отец. Мальчик показывал ручкой в совершенно прозрачную воду, но отец ничего не видел. Только однажды он вдруг увидал там, в нескольких шагах от берега, два круглых глаза и острую морду чудовища такой величины, что ему сделалось жутко. Он вскрикнул - рыба вильнула, массивная тень прошла беззвучно - развернулась и исчезла. В тот же день, в полдень, как я уже сказал, или около полудня, эта семья была на пляже среди множества купающихся - детей и взрослых. Мальчик играл в воде возле самого берега. Вдруг все начали кричать, обернулись: мальчика кто-то волок по воде на глубину. Отец подбежал и бросился вдогонку, нырнул. Он увидел щуку, которая, схватив мальчика за ножку, тащила его. При этом она крутила его со страшной силой, так что голова мальчика то и дело взлетала над поверхностью и снова скрывалась в бурлящей воде. Всё это я видел, - сказал Агапов, - но в ту минуту я не мог понять, что происходит. Как и все остальные люди на пляже, я обалдело смотрел на эту страшную возню. Только метрах в двадцати от берега щука выпустила мальчика - то ли не справилась с ним, то ли испугалась его отца. Мальчика положили на песок, откачивали из него воду. Он был в шоке, конечно. Все крутом столпились, врач, конечно, объявился из отдыхающих. Ножка была прокушена до кости. Он пришёл в себя, но через два дня умер от воспаления мозга: видимо, когда щука его крутила, что-то у него сдвинулось в голове…"
- Не может быть, чтоб это была щука, - возразил я. - Щуки так не делают. Мне совершенно ясно, что это был сом.
Детская смертность
1
Алексей Алексеевич, брат моей бабушки, был интеллигентом в российском (и единственном) смысле этого слова: он был атеистом-идеалистом, он верил в добро и в творческие силы освобождённого человечества. Бабушка, напротив, была человеком церковным. В домашней молитве она всегда поминала брата как "заблудшего Алексея". Позже я слышал от духовников, что термин "заблудший" применять нельзя: он свидетельствует о нашей гордыне: считая кого-то "заблудшим", мы тем самым присваиваем себе суд Божий, а о себе косвенным образом мыслим как о пребывающих в истине. Бабушка, действительно, не чужда была православной гордыне. Я знаю, что она завидовала ортодоксальному и высокомерному семейству Р. Нас, маленьких, она часто возила к ним в гости, чтобы мы больше общались с их детьми, и втайне (хотя это было видно) жалела, что она не может устроить в нашей семье жизнь по образцу Р. Жилищные условия во многом этому мешали. С 20-х годов в течение почти тридцати лет наша семья жила вместе с семьей Алексея Алексеевича в маленькой полуподвальной квартире на улице Мантулинской. К тому времени, как появился на свет я, а затем и мой брат, там в трёх комнатках ютилось уже десять человек. Все были люди интеллигентные, а потому кухонных дрязг, в прямом смысле, не было, зато подавленное раздражение друг на друга вырывалось наружу в жесточайших идеологических спорах. Они как будто прямо осознавали необходимость этой отдушины и узаконили её в совместных вечерних чаепитиях. Мой отец, впервые попав в этот дом в конце 40-х годов, признавался, как сильно поразили его эти бессмысленные, однообразные, часами продолжавшиеся споры о Боге, о человечестве, о прогрессе, о политике. Алексей Алексеевич, хотя сам в партию не вступал (причин я не знаю), многие надежды возлагал, однако, на коммунистический режим, на Сталина, на индустриализацию, великую стройку (сам он был архитектором) - и т. д. и т. д. За чайным столом он, по укоренившемуся обычаю, начинал с мечтательностью разворачивать свою утопию, которую тотчас скептически и (как я представляю себе) с лёгкой иронией принимался трепать с разных сторон мой дедушка, а бабушка, между тем с присущей ей серьёзностью пыталась направить разговор на возвышенные темы, "на самое главное", как она считала, а Алексей Алексеевич, в свою очередь, парировал эту проблематику и отвергал и противопоставлял ей… - и разговор пускался по новому кругу. Традиция этих споров оказалась настолько живуча, что перешагнула границы мантулинской квартиры и продолжилась, когда наша семья отселилась, получив в 54-м году комнату в Трубниковском переулке. Алексей Алексеевич захаживал к нам на чай, и споры возобновлялись, хотя, думаю, не несли в себе прежнего ожесточения (особенно после 56-го года). Мой отец, к тому времени возмужавший и окончивший университет, тоже понемногу начал иметь в них свой голос, а постепенно даже выдвинулся на роль главного оппонента Алексея Алексеевича.
Что знаю я об этих спорах? Лишь семейное предание поведало мне о них. И всё же два слова остались у меня в памяти. Мне было лет шесть. Посередине нашей сорокаметровой комнаты в Трубниковском стоял обеденный квадратный стол, осенённый абажуром из розового шелка. Справа от стола пианино, которое мы купили вскоре после переезда, дедушка целыми вечерами играет на нем. Алексей Алексеевич с моим отцом пикируются уже не один час. Я совершенно не понимаю, о чём идёт речь, только улавливаю общий ритм перепалки: она идёт длинными пулеметными очередями, перебиваемыми иногда двумя-тремя хлопками одиночных выстрелов. И два слова всё время перелетают, как вспышка, с одной стороны на другую: "детская смертность". Я не знаю, что значат эти слова, но кроме них, я ничего не помню. И запомнил я их потому, что очень тогда удивлялся и размышлял: как это одно и то же понятие может употребляться каждой из спорящих сторон с таким азартом, словно это есть главный козырь в её аргументации, главная бомба, которая накроет и заставит умолкнуть все огневые точки противника.