Хотя именно в том, не надо обманывать себя, надо всегда называть вещи своими именами. Она турчанка, я русский, у нас разные ментальности, мы отличаемся, как день и ночь, нам никогда не найти общего языка.
Я даже не знаю, что сказать ей, какие слова найти. На днях Мамур преподал мне урок турецкого, с уклоном в интимную лексику. Мой хитрый друг явно понял, зачем мне это понадобилось, и, покуривая со мной на пару кальян, начал вдруг рассуждать о том, как его сестре не хватает мужского внимания. Только вот закончил это вбитой накрепко, как гвоздь, фразой, "жаль, что ты не турок!", а потом перешел непосредственно к тем словам, которые турок бы на моем месте не преминул сказать.
Например, я мог бы сказать ей "джаным беним", что значит "душа моя", только я никогда этого не сделаю, потому что фразу эту здесь не говорит только глухонемой. Если идти по улице и слушать, внимательно, очистив свой мозг от всех мыслей и открыв его случайно влетающим словам, то окажется, что это нечто наподобие "привет" или "здравствуйте", формула вежливости, знак радушия, не более. Мне нравится такое обращение, как нравятся и люди, что говорят это друг другу, но Дениз заслуживает иных слов, по крайней мере сейчас, когда я смотрю, как она стоит на корме, подставив всю себя солнцу.
Нет, в ней нет ничего особенного, обычная женская фигура, которую нет смысла расцвечивать восторженными эпитетами, но меня к ней тянет, вот в чем все дело!
Меня не смущает ее небольшая полнота, от этого лишь выигрывают бедра и грудь, мне нравятся ее плечи, длинная, гордая шея, все же я начинаю заигрываться, сейчас наступит черед восточной велеречивости, чего следует избежать, лучше вновь вспомнить урок Мамура и вызвать из памяти еще несколько слов.
Например, я мог бы ей сказать "ашкым". Или "севгилим". Означает это одно и то же, любимая, интересно, гордая турчанка сразу заедет мне в глаз, или позовет брата, чтобы он разобрался с crazy russian? Безумный русский сидит прямо на палубе, неподалеку от загорающей любимой, и играет в слова, бросая их на палубу, как кубики, интересно, что получится?
Пока получается то, что я внезапно ответил себе на главный вопрос, что же происходит со мной в последнее время. Я влюбился. В свои-то сорок два года, да вдобавок ко всему в турчанку! Я оглядываюсь, где-то поблизости должна быть тень Леры, ведь она не может допустить ничего подобного, даже те женщины, что уходят сами, не терпят, когда им находят замену, это в женской природе, и с этим ничего не поделаешь.
Но тени нет, небо безоблачно, все так же немного волнит море. Дениз зовет Мамура, надо, чтобы он намазал ей спину кремом от загара. Тот где-то пропадает, наверное, говорит о чем-то с капитаном или развлекает Арнольда, который с пива перешел на белое вино и расслабленно вбирает в себя морской ветер, становясь все больше и больше похожим на человека.
И ей приходится звать меня. Она делает это нехотя, протягивает мне крем и поворачивается спиной. Кожа уже горит, я нежно втираю патентованное средство в ее шелковистую спину, опять восточная велеречивость, но я ничего не могу поделать с этим, как и с тем, что прикосновения мои излишне нежны и должны бы ее насторожить.
Главное, не забыть втереть крем под бретельки верхней части купальника, хотя меня об этом и не просят. Но и не сопротивляются. Дениз стоит немного напуганно, я замечаю, как между лопаток скатывается капелька пота. "Это все от жары, - думаю я, - ведь не может она так реагировать на мои прикосновения!"
- Тешеккюрлер! - говорит Дениз и вдруг добавляет: - Джаным беним!
В глазах ее скачут чертики, мне всегда нравилась и нравится эта идиома, вот только наблюдать их я могу недолго. Она надевает темные очки и устраивается на корме поудобнее, уже не спиной ко мне, а в профиль, опершись руками о палубу и чуть изогнувшись назад, отчего мне остается сделать одно, вновь достать кубики слов и начать бросать их перед собой.
Больше подходит кубик со словом "ашк", по крайней мере если верить Мамуру. Это всегда любовь между мужчиной и женщиной, "севги" же относится и к другим понятиям, хотя ни призрак матери, ни далекая родина меня сейчас не интересуют. Но кубиков много, они падают на доски палубы один за другим, и, скорее всего, мне выпадет тот, что закатывается под самый борт яхты. Когда я беру его в руки, то он жжется, мне приходится перебрасывать его с ладони на ладонь и дуть, как на горячий камешек, только что вынутый из огня или из кипящей воды. А когда кубик остывает, то на нем проступает странное слово, "севда".
Как сказал мне Мамур, докуривая кальян в тот вечер:
- Понимаешь, ашк это просто love, а севда…
Он мог не объяснять, ведь я специалист по безумию, так что просто любовь от сумасшествия, того, что в английском именуют crazy love, отличить могу.
Как могу сказать, что не в восторге от того, что кубик именно с этим словом оказался у меня в руках.
Дениз будто чувствовала, что происходит со мной, она сидела на корме прекрасным, солнечным терракотовым изваянием и позволяла любоваться всеми изгибами своего тела, хотя какая из женщин лишена кокетства?
По правому борту показалась та самая "Конкордия", где все и началось. Если приноровиться, то можно увидеть и катер мамуровского отца, но мы довольно далеко от берега и идем все дальше и дальше на запад, хотя пора бы уже повернуть. Скоро солнце перевалит зенит и начнет быстрый бег к сумеркам, а к этому времени нам уже надо ступить на остров, иначе переломаем себе ноги и головы.
Заметание следов, обманный финт, возможность обходного маневра, вот чем был вызван наш странный отход от курса, видимо, это в крови у тех, кто унаследовал гены местных пиратов и контрабандистов, идти в одну точку, но оказаться в другой, и именно тогда, когда тебя там не ждут.
- Обед! - зычно крикнул Селим. - Затем поворачиваем.
Он не ведал сути этого заметания следов по эгейским волнам, но его наняли на сутки, и он честно отрабатывал свои деньги.
После обеда Арнольд, уже изрядно поднабравшись, прилег в каюте, велев разбудить его, когда мы наконец придем на место, а Мамур внезапно взял гитару и заиграл песню, от которой у меня вдруг защемило сердце, в буквальном смысле слова, да так, что мне пришлось встать и вздохнуть полной грудью морского воздуха, лишь тогда боль прошла.
- Это старая песня, - сказала Дениз, когда стих последний аккорд, - ее написал Эркин Корай.
- Он кто?
- Бог! - серьезно произнес Мамур. - Он знает о жизни то, чего не дано всем нам. В прошлом году он давал концерт здесь, в замке, и пел ее, я не выдержал и подошел к нему после концерта, он показался мне очень усталым, как и положено Богу, но он не отказался поговорить со мной…
- А про что там?
- Про небесные звезды, которые смотрят на тебя издалека, проводят с тобой всю ночь до самого утра, дежурят у твоего изголовья, выслушивают твои жалобы, все уходят, только они остаются, они единственные твои друзья, эти небесные звезды, когда начинается дождь, они плачут вместе с ним, они ищут тебя, пытаются разглядеть среди облаков, только их заботят твои беды…
- Боги все знают про одиночество! - сказал я.
- Пойду вздремнуть, - ответил Мамур и скрылся в каюте.
Гулета уже развернулась и снова шла на восток. Вскоре покажется силуэт Черного острова, Джабраил с Ахмедом мыли палубу, опять стало чувствоваться напряжение, на обрывок карты, что оказался у меня в руках, полагаться нельзя, это я знал точно, но вот что делать?
- Тебе понравилась песня? - услышал я голос Дениз.
Она тихо подошла и села рядом, уже одетая, в майке и джинсах. Без косметики глаза ее казались беззащитными, я не мог не смотреть в них, хотя и чувствовал, что поведение мое иначе, чем наглым, не назовешь.
- Понравилась! - ответил я.
- Это заметно, ты так слушал, что понятно, от чего ты сбежал…
- От чего?
Она улыбнулась краешками губ, а потом выдохнула это ненавистное мне словосочетание:
- От одиночества!
Мне хотелось рассказать ей про все мои тени и призраки, про ангелов, что некогда были со мной, но оставили меня, непонятно за какие грехи. И про то, что я сдуру влюбился в нее, хотя смысла в этом нет никакого, нам никогда не быть вместе, кто я для нее? Всего лишь очередное мужское пятно, да еще иной национальности и вероисповедания, пришелец из другого мира, забавный, но не более.
На горизонте показалась звезда. Все, как и положено, до сумерек еще долго, но Венера уже мерцает над горизонтом. Пройдет пара часов, и она исчезнет, наступит время иных светил, к этой поре мы уже будем на берегу, воплощая в реальность фантомы моего безумия.
Я смотрю на Дениз, мне отчаянно хочется обнять ее и поцеловать, но если сделать это, то все можно разрушить, даже не существующее, более того, не осуществимое. Лучше просто любоваться ее лицом, полными губами, так не похожими на губы Леры, у них между собой вообще ничего общего, русская и турчанка, Полярная звезда и Венера, хотя с той я какое-то время находил общий язык, но эта поняла меня сразу. Понятно, от чего ты сбежал, от одиночества!
Она встает, странно смотрит на меня и уходит с палубы. Что-то промелькнуло, прикоснулось и исчезло, может, давно утерянный ангел внезапно пролетел рядом и махнул напоследок крылом.
- Иди в каюту, замерзнешь, ветер поднимается! - сказал невесть почему оказавшийся опять на палубе матрос Джабраил.
19. Черный остров
Если мир похож на театр теней, то издали Черный остров напоминает контур кита, готового нырнуть в море. Голова и хвост уже под водой, а тело парит над волнами своей многотонной массой. Только в случае с островом это сотни тысяч тонн круто вздыбленных напластований песка и камня, покрытых невысокими и плохо проходимыми зарослями темно-зеленого кустарника, отчего даже на солнце склоны кажутся затянутыми почти черным ковром, накинутым некогда на этот ошметок земли руками самого Бога.
Мы идем вдоль берега, на расстоянии метров двадцати от него. Скоро упадут сумерки, а я все еще не знаю, где отыскать необходимую подсказку, карта больше ничего не скажет, она мертва, как и положено быть тому, что ты получил из рук призрака. Остается лишь смотреть на берег, освещаемый печальными лучами предвечернего солнца, и пытаться самому разгадать загадку: если что и есть здесь, то где?
Скорее всего, это должна быть пещера. Или грот. Отверстие в скале, ход, ведущий к самому центру земли. Береговой склон испещрен большими и малыми дырами, если проверять каждую из них, то этим можно заниматься неделями, если не месяцами. Разве что уповать на провидение, но для этого все равно надо получить какой-то знак, толчок в спину, внезапный удар под дых.
Показывается причал для яхт, сейчас он уже пуст, все гулеты и катера ушли обратно в Бодрум. Никто не встречает нас, только местный секьюрити и по совместительству матрос принимает у Ахмета швартовы и долго ворчит, пока Мамур не дает ему несколько смятых лир, что моментально исчезают в кармане донельзя выцветших джинсов.
Мы ступаем на доски причала, после дня в море нас всех немного покачивает. У меня еще есть час, чтобы крикнуть "Эврика!", и если я ничего не придумаю за это время, то можно и самому нырнуть где-нибудь здесь, найдя местечко поглубже, да еще чтобы было побольше камней, о которые так просто размозжить голову.
Арнольд явно устал. Не знаю, догадывается ли он, что ему дурят голову, если честно, мне бы этого не хотелось, кто знает, что может выкинуть разъяренный бык, привыкший у себя на родине решать все проблемы если не одним, то двумя способами, силой и хитростью, и я точно знаю, какой он выберет на этот раз.
Мамур будто догадывается о моих страданиях, он опять находит местного турка и о чем-то говорит с ним, тот улыбается в ответ и исчезает в уже закрытых на ночь дверях кофейни. Нас подзывают взмахом руки, и Мамур с гордостью объявляет, что сейчас вот мы перекусим, ну а потом пойдем на дело. При этих словах он внимательно смотрит на меня, мол, думай быстрее, больше я помочь ничем не смогу.
И я думаю.
Закрываю глаза и стараюсь хоть что-то увидеть.
В воздухе пахнет жареным мясом, нам готовят шиш кебаб. Арнольд ободрился, не могу сказать, что у него подобрели глаза, но еще ведь не вечер, точнее, не поздний вечер, не ночь. А нам нужна именно ночь, ведь лишь под покровом тьмы, когда лунная дорожка спокойно уляжется на воде, можно точно проследить, куда она ведет, и не исключено, что это та самая волшебная нить, на другом конце которой нас будет ждать черная яма, уводящая в глубь земли.
Бред, конечно, впрочем, как и все, что составляет суть моей жизни.
Мы ужинаем прямо на берегу, мясо с шампура, салат, ракы, чему особенно рад Арнольд.
Мы с Дениз не пьем, команда перекусывает на гулете.
Время начинает убыстряться, хотя до полного разгона маятника еще остается запас хода.
Сытый и подвыпивший Арнольд вдруг решает поговорить. Вначале ему приходит в голову взять у Мамура урок турецкого матерного языка. Я выступаю переводчиком. Арнольд произносит слово, мне надо изобразить его на английском, а турецкий вариант он смешно воспроизводит несколько раз кряду. Видимо, все это для того, чтобы блеснуть потом в компании своих российских друзей и партнеров.
Дениз это не нравится, но сделать она ничего не может, клиент, как известно, всегда прав, даже если и вызывает омерзение. Хотя есть старая фраза, что деньги не пахнут, только даже сам Арнольд усомнился бы в ее правоте.
Она встает из-за стола и идет на берег, ближе к воде, которая уже почти не видна в упавших сумерках.
- Тебе она нравится! - внезапно говорит мне, сыто рыгая, Арнольд. - Да она и вправду ничего, только что ты теряешься!
Я не хочу говорить с ним о том, что для меня стало столь важно за эти последние дни, с кем угодно, но только не с этим моим соотечественником.
- А я люблю иностранок, - продолжает он, - вот помню, в Шанхае, на переговорах, мы вначале ели змей, а потом взяли китайских проституток, очень даже ничего, такие маленькие все и милые!
Коренастый и широкоплечий Арнольд с маленькой и милой китаянкой, картинка, достойная увековечения. Я пытаюсь вспомнить имя хоть одного китайского художника, который мог бы изобразить подобное, но не могу.
- Про этот остров есть легенда? - вдруг спрашивает Арнольд.
Мне лень вновь тормошить Мамура, и я решаю выпутываться сам.
- Есть, как без нее!
- Опять про какую-нибудь девицу, бросившуюся с утеса?
На самом деле я немного знаю об этом острове, еще пока проживал в "Конкордии", наш отельный гид пыталась запродать мне сюда экскурсию и кое-что порассказала.
О горячих источниках, которые якобы лечат.
Об очередной пещере с озером, в котором купалась Клеопатра, она, если верить местным экскурсоводам, купалась здесь везде. На самом деле трудно представить, чтобы одна женщина могла освятить своим телом чуть ли не каждое озерцо, сделав его впоследствии приманкой для страждущих туристических толп.
Да Бог с ней, с Клеопатрой, для Арнольда у меня найдется кое-что получше.
Если пойти от пирса вправо, по узенькой тропинке, то в конце ее будет несколько строений. Это приют для одиноких сердец, хотя как он называется на самом деле, того я не знаю. Лет двадцать назад один очень богатый стамбульский турок, крупный предприниматель, внезапно потерял то, что называют радостью жизни. Ему стало не просто скучно, он постоянно пребывал в депрессии, хотя видимых причин не было, дела шли удачно, в семье тоже все было хорошо, но что-то жгло и жгло его изнутри, пока одним холодном стамбульским вечером, когда Галатский мост был скрыт за пеленой так редко здесь идущего снега, он…
- А как его звали? - спросил Арнольд.
Имя находится сразу, будто лежит у меня в ладони.
- Гурхан, - отвечаю я, - что-то типа "Сильный хан"…
- А, - говорит Арнольд, - ну, продолжай…
Вечерняя звезда уже скрылась за горизонтом, уступив место целой россыпи созвездий. Выплыла и луна, скоро пора в путь.
- Так вот, он вдруг понял, что всю свою жизнь занимался лишь одним, зарабатыванием денег, а ведь кто знает, сколько дней еще отвел ему Аллах и не стоит ли потратить их на другое? На следующий же день он сел на самолет и улетел в Бодрум, построил на этом острове небольшой отель и начал в нем жить сам и пускать туда тех, кто так же, как он, нуждался в успокоении сердца. Вечерами он ходил на берег, садился у воды и ждал, вдруг Аллах заговорит с ним и он поймет что-то такое, ради чего стоило бы жить дальше. Вдали от Стамбула, этого города городов, столицы мира, которую он так любил.
- Ну и что? - спрашивает Арнольд.
- А ничего, - говорю я, - просто у каждого из нас наступает в жизни момент, когда пора задуматься, зачем ты живешь на этой земле.
Я могу говорить так еще долго, но стоит ли рассказывать Арнольду о добре и зле и тому подобных вещах, которые навряд ли интересуют его.
- А почему в Бодрум и почему именно на этот остров? - внезапно спрашивает Арнольд.
- Здесь место силы, - не задумываясь, отвечаю я, - тут те сгустки энергии, которые несут в себе память тысячелетий, живя здесь, ты приобщаешься к вечности, это Элизиум, в котором стоит закончить свой путь!
- Бред какой-то, - потягиваясь, говорит Арнольд и встает из-за стола.
Мне надо сходить за Дениз, а потом мы отправимся дальше, я уже знаю куда, лишь одна из пещер запомнилась мне, и если лунная дорожка указывает на нее, то это явно будет не мой выбор.
Дениз сидит на берегу, прямо на песке, смешанном с галькой. Ни разу я не видел ее такой задумчивой и напряженной. Если бы мог, то обнял бы ее сейчас и прижал к себе, но это из разряда грез, фантазий, иногда я всерьез думаю, что с призраками мне общаться проще, чем с живыми, тех я не боюсь, те привычны, и от них знаешь, чего ожидать, а от живых…
Терпеть не могу многоточия, но порою лишь они способны придать завершенность выстраиваемой картине мира.
И тут на берегу появляется мой пес. Этого следовало ожидать. Еще при его жизни он всегда возникал именно в те минуты, когда мне требовалась поддержка, тыкался носом в ладонь, позволял погладить себя по лобастой голове и холке. Часто, когда мы уходили на вечерние прогулки в ближайший к дому лесок, от которого сейчас не осталось ничего, кроме памяти, он, надолго исчезнув среди темных силуэтов деревьев, вдруг будто чувствовал мой мысленный зов и оказывался рядом.
Сейчас я его не звал, но этого и не понадобилось. Он стоял рядом, часто дыша после быстрого бега, красивый, мускулистый, готовый разделить со мной как радость, так и любое горе.
Ткнулся мордой в ладонь и облизал ее большим, влажным языком.
- Зябко! - сказала Дениз.
Пес смотрел на нее и улыбался. Никогда и никого я не любил так, как его, в этом можно признаться сейчас, когда он давно живет в параллельном мире. Конечно, если бы в свое время Лера родила мне дочь, то эта любовь бы перевесила, но что толку постоянно с сожалением думать о прошлом, Лера - тень, мой пес - призрак, а Дениз недостижимая мечта, и с этим придется смириться.