Машина мягко тронулась, она отвернулась от меня и достав телефон начала копаться в нем. Шофер включил радио. Запела Сурганова….Ты не вернешься. Мне стало одиноко и пустота окутала мою больную голову. Мимо мелькали горящие витрины супермаркетов. Я набрался наглости и открыл дверцу на сидение. Здесь был небольшой ларчик. Я выбрал небольшую бутылочку с неизвестным содержимым, надеясь на то, что в такой приличной машине вряд ли будут возить настойку боярышника. Хрустнул крышечкой и одним махом высосал ее содержимое. Кажется это был бренди. А мы все ехали и ехали.
– Вы Герда, – уверенно сказал я.
– Я знакома с вашей классификацией, – ответила Вика, совсем не отрываясь от своего занятия, – Вы же всем женщинам что – то прилепляете. Да и ладно, меня предупредили. Кстати, почему именно Герда?
– Я замерзал в царстве снежной королевы, – ответил я, при этом оценивая еще одну маленькую бутылочку, – а ты пришла и спасла меня.
– Интересно, – сказала она, даже не приподняв глаз, – как бы это звучало в радио эфире?
Мне словно передернуло током, – Блин, мне же на работу нужно!
– Не парься, я провела твое увольнение вчерашним днем, так что там, про Герду?
Я расслабился, меня несло неведомым мне потоком необыкновенной силы, куда? Я пока не знал. Не хотел знать. Пусть все будет, так, как и будет, подумал я и начал:
– Я встретил ее случайно. Хотя, для того что – бы встретить такую женщину, нужно поддаться искушению другой. Возможно, я пошел за ней просто по наитию. Она так же просто прошла мимо и прошептала.
– Я буду любить тебя просто за твои глаза.
И мне стало так тепло. Я впервые поверил. И пошел. И мен было плевать куда и зачем я должен был идти. Лишь бы идти следом за ней. Я даже не заметил того леденящего ветра, что обжигал мои щеки. Мои ноги вязли в грязном снеге, я падал и подымался. Но шел, шел за ней. Рассветы сменялись с плачущими закатами. Мы переходили реки и болота, все шли и шла. Она не говорила не слова. Но я верил, я знал что она настоящая. Она моя. Будь даже она смертью. Не страшно, когда веришь, когда доверяешь.
Но, в один день или мгновение, я потерял ее. Я прилег от усталости. Я правда устал. Она скрылась из виду, а я улегся прямо в снег. Закутался им и закрыл глаза. В голове заговорили голоса. Одни кричали мне, ты замерзнешь здесь навсегда. Другие, молча кивали головами. Мне было тепло. Я решил для себя, что немного отдохну и догоню ее, обязательно догоню. Как вдруг, по моим волосам прошлась чья – то теплая рука. Я открыл глаза. Вот теперь и можно сказать, ее я встретил случайно. Это была она, моя Герда. Она, босиком, по осколкам ледяной пустыни, шла все это время за мной. Моя маленькая девочка. Она так сильно поранила свои замерзшие ножки. Я обнял ее и заплакал.
– Очень обворожительно, – прервала мое повествование Вика, – а потом она взяла такого сильного, его, и понесла на своих слабых плечах в новую жизнь, так?
– Пошло, – отозвался я, – между прочим мужчина то же человек.
– Приехали, мужчина, – властно заявила она, – не парься, просто погрейся, а я заеду через час. У нас самолет.
– Не парься? – смешливо переспросил я, – а как же плоцкие утехи?
– Чеши давай, – улыбнулась она, – я тебе не секс эскорт, а ответственный секретарь.
Я вышел из Мерседеса, прихватив парочку бутылочек, и небрежно бросил через плечо, – Можно я буду называть тебя Гердой?
– Можно, – ответила Вика, – через час буду.
В легкой турецкой бане было тепло и уютно. Весь антураж выглядел как забытый совецкими партизанами блиндаж, где то на границе с Финляндией. Все просто, лаконично и по делу. Полок, каменка… и все.
Я даже разглядел суровые лица этих людей. Как будто сквозь время смотрели на меня партизанские бледно – серые глаза.
– Что тут делаешь? – Грозно, но боязливо спросил один из них. При этом поправил за пазухой топор и нежно погладил маузер на поясе.
– Парюсь, – спокойно ответил я.
– Немец? – В таком же тоне спросил другой.
– А як жжешь? – Попытался сострить я, но увидев промелькнувшую чертовщину в его взгляде, осекся, – Нет конечно!
– Почему, конечно? – Сурово спросил третий и аккуратно достал красные атласные корочки, – аусвайс есть?
Я понял всю трудность своего положения:
– Дяденьки партизанствующие, не губите почем за зря. Я же свой, то есть ваш, советский в доску. Бля буду!
– Брешет, – констатировал тот, что с маузером, – по всему видно что не наш.
– Или финн беглый, или румын, – подтвердил второй.
– Агент Абвера, – скромно сказал третий, и все трое достали оружие.
– Как же это вы распознали? – Раздухарился я.
– Расстрелять!
– Да у меня дед на втором белорусском, знаете… да вы что мужики, да что родненькие?! Да я вам денег дам!
Партизаны переглянулись. Зашептали, убрали свои пуколки и вынесли вердикт:
– Сколько денег с собой?
– У меня вот, и я протянул одному из них золотую карту. Он повертел ею в воздухе и аккуратно вложил в свои красные корочки.
– Банкомат нужно найти, – строго сказал он тому, что с топором за пазухой и подал знак на выход.
– Фу, – выдохнул я, – спасибо граждане коррумпированные душегубы.
– А, кстати, – обернулся один из них, достал гранату и бросил ее на каменку, – с легким паром.
Грохнуло так, что уши заложило. Я открыл глаза. В дверь сильно стучали. Я опять уснул.
– Ваше время закончилось, – орали с той стороны. Я приоткрыл дверь и увидел того самого партизана. Внимательно оглядел его, и не обнаружив топора и маузера, мотнул в ответ головой, мол сейчас буду. С выпивкой нужно было заканчивать.
Я наспех проверил карту. Она лежала на месте. Я облегченно выдохнул, умылся холодной водой и начал одеваться.
– Это вам передали, – крикнул из за двери банщик – партизан, и просунул в приоткрытый створ какой то пакет.
Я развернул его и обнаружил черный костюм, рубашку, галстук и туфли.
– Пошла вода горячая, – усмехнулся я и бросил свое шмутье в сторону.
Через час я уже сидел в уютном кресле лайнера. Аккуратно оценивая весь блеск и изыск бизнес класса.
– Ему кефир, – строго произнесла Герда, когда милая стюардесса попыталась что – то предложить.
– Что – то еще? – спросила стюардесса.
– Секса и яду, – грустно попросил я.
– Нам ничего не нужно, – так же строго отрезала Герда.
Самолет загудел и поплелся по взлетке. Я сидел у иллюминатора и с наслаждением разглядывал удаляющиеся огоньки аэропорта. Наконец лайнер вздрогнул и начал подьем. Дыхание у меня перехватило. Я быстро посмотрел на Герду, но она не подавала и тени испуга или сомнения. Мне стало спокойнее и я снова начал смотреть в иллюминатор. Домики становились все меньше и меньше. Огни расползались в длинные змейки. Змейки собирались в огненные потоки и образовывали реки и речушки. Вдруг, среди всего этого великолепия, я представил себя. Такого маленького, на такой огромной земле. Вдруг я подумал, а ведь раньше нам в школе говорили что земля огромная и круглая. Но этого вряд ли достаточно, что – бы понять. А вот если увидеть, то и понять можно вполне. Понять, что мир не ограничивается тем, что ты видишь каждый день перед глазами. Это не твой двор, и не твой район, и не твой город. Мир, это… мир. И как же бог видит меня с такой большой высоты, в таком огромном мире? Я вот, думал я, с такой небольшой высоты и себя бы не увидел. Не удивительно что мы так живем. Бог то нас просто не видит.
– О чем думаешь, выдумщик – философ? – Спокойно спросила Герда и погладила мою взъерошенную шевелюру.
– Куда мы летим? – Спросил я и жалобно проводил взглядом тележку с напитками.
– Нам вина, – сжалилась моя девочка и, передав мне два бокала, улыбнулась.
– Фу, – скорчил я гримасу недовольство, – я как – то не очень, – и отодвинул свой бокал в сторону.
– Девушка у вас жигулевское есть? – Крикнула она в проход, – господин миллионер привык закидываться отечественным не фильтрованным.
– В тех кругах, где я имел возможность общаться, – нарочито осведомил ее, я, – этот моветон считается не вполне интелегентным!
– Че?! – С провинциальным говором спросила она и рассмеялась, – Пивасяндра притаранить че ли? Потом к телачам? Или, как там в вашем окраинном Кембридже выражоввыются? Пивко? Пивасик? Семки, шаурмяшная, палисосец. Да?
– Да, – гордо сознался я, и весело запел, – и на цыганском факультете, образование получил, в натуре!
– Я вас умоляю, – равнодушно сказала Герда
Пиво в арсенале оказалось, правда дорогое и не знакомое. Но… очень даже ничего.
– Семак нет, – добавила она строго, – телачи в десяти тысячах ниже, придется прыгать.
Я отхлебнул пива и загрустил. Мне вдруг показалось что я снова умер. Снова умер как тогда в детстве. Один самолет, тяжело набрав высоту, рухнул. Другой, полетел в какую – то новую жизнь. Самолет этот лежал в тлеющих руинах, и единственное что нашли спасатели, это золотая без лимитная карта. И лежит она целехонькая на дымящихся обломках.
Выкопают ямку и покладут туда горстку пепла. И ее сверху покладут. Накроют толстым слоем земли и поплачут. Хотя нет. Плакать то некому.
– Так куда мы…? – Успокоил ее я, и приготовился слушать.
– Что? – не расслышав, переспросила она
– Ты будешь обо мне плакать, Герда?
– Слушай, – строго отрезала она и закрыла свой модный телефон, посмотрела на меня строго и безразлично, как смотрят на влажный валун на могиле неизвестного. На котором, серыми поблекшими буквами написано, – Здесь лежит изобретатель АЖБ – 1, выдумщик и искатель вечного женского естества. Хотя, столько на этот камень вряд ли поместиться. Разве что, простое и лаконичное, – "Мудак"
– Куда мы летим, Герда? – Повторил я свой назойливый вопрос.
– Для начала спустись с неба на землю, – нравоучительно попросила она и отхлебнула вина.
– КУДА МЫ ЛЕТИМ? А? КУДА???
Глава седьмая. Свет люстры
Это было здание старинной оперы. До него мы с легкостью добрались на карете запряженной четверкой лошадей. Почему Герда выбрала такой способ передвигаться по городу? Я не знаю. Я устал и мне было скучно спрашивать ее. Я просто как мешок с картофелем погрузился с шумом в каретное пространство, задвинул занавеской окно и закрыл глаза. Самолет меня порядком утомил. Мне вообще казалось, что мы летим целую вечность, да и скукота пейзажа под лайнером, приводила мой ум в депрессивное состояние. Внизу постоянно была светящаяся поверхность водной глади. Небо было безоблачным и видимость прекрасной. Я видел маленькие кораблики, бороздящие стихию. В лунном свете, они казались сказочно – игрушечными. Я представлял себе руки неведомого бога, который мог бы играть этими корабликами в различные игры. С легкостью, и только по своей игривой воле, провожать их по натянутому голубому полотну. Или радостно и с восторгом топить.
– Многие выбирают именно морское путешествие, – опередив мой немой вопрос, сказала мне Герда, – через эти места интереснее и познавательнее плыть на пароме. Правда, там немного чудаковатый капитан, – добавила она и усмехнулась.
– Мы из за него выбрали перелет? – С интересом спросил я.
Герда повернулась ко мне и принялся рассматривать ее тщательнее. Пьяный угар прошел, и я совершенно не слушал того, о чем она говорила мне. У меня будто выключили звук, заменив его в голове легкой прелюдией из музыкальных нот и пения хора. Хор пел о чем то простом, о молоке или о хлебе. О дороге, что может быть уходит в небо, или ручье, который пережил многих и переживет меня. Ее волосы аккуратно струились по плечам. Зелень глаз пьянила и завораживала. А чувственные губы подрагивали в понятном только ей, танце. Она так печально оттопыривала нижнюю губу и дотрагиваясь указательным пальчиком, как будто сдувала с него невидимую пенку. В глазах была настоящая тоска, как вдруг, мне почему то показалось что цвет их стал другим. Они немного потемнели и даже отчасти приобрели кофейный оттенок. И в тот же миг стали желтыми до невозможности. Зрачок растворился в этой невыносимой желтизне. И, вихрем ушел ко дну. Я отправился за ним. Меня просто засасывало в это солнечное море водоворотов и откровений. Я, как будто подобрался к самому хрусталику, и, сквозь толщь ее взгляда, увидел зеркало ее души. В нем была водная гладь и паром. Тот самый, о котором она видимо и рассказывала мне сейчас.
Стола ясная и теплая ночь. Паром мягко скользил по воде, иногда слегка накреняясь то в право, то в лево, не особо внося дискомфорт его пассажирам. Совершенно огромная луна чуть касалась водной поверхности, задевая ее где – то очень далеко. Сама же, буквально зависала над паромом, освещая ему путь в ночном путешествие. Народ на палубе был разный. Женщины, некоторые довольно таки легко одетые, в купальниках и ночных сорочках. Другие, в теплых шубах и вечерних платьях. Рядом с ними крутились обходительные мужчины. Предлагали вино и орешки в маленьких хрустальных пиалах, играл оркестр, некоторые даже танцевали. Я ел мороженое и выглядел немного глупо в сообществе такой разношерстной компании. Вдруг из за рубки показалась Герда. На ней было длинное голубое платье с оторочкой из горностая. Пленительный вырез на спине и миленькая укладка в стиле сороковых годов. Она сексуально передвигалась и потягивала какой то мутный коктейль из длинного и глубокого сосуда, с первого впечатления напоминающего медицинскую колбу. Я подошел к ней, отставив в сторону мороженное и спросил:
– Тебе не холодно?
Она расхохоталась и в этот же момент оркестр заиграл новую мелодию. На небольшую палубу вышла темнокожая певица. Толпа поприветствовала ее жидкими аплодисментами и она запела. Пела она на непонятном мне языке. Очень мелодично и грустно.
– Я знаю эту песню, – оживилась Герда и пригласила мне потанцевать. Я обнял ее за талию, проведя рукой по обнаженной спине. Глаза ее сузились от удовольствия, но она промолчала.
– О чем же она? – Закручивая ее в легком танго, спросил я.
– О реке жизни, она по – моему, так и называется у нее на родине, река жизни. О том, что рождаясь, каждая душа погружается в ее поток. Одни находят в себе силы и переплывают ее. Другие тонут, так и не пожелав научиться плавать. Третьих просто несет потоком.
Я прижал ее тонкое извивающееся тело к себе, и немного наклонил в сторону. Она будто стала в моих руках пластилиновая. Я не просто вел в этом завораживающем танце, я создавал в своих руках женщину. Она же продолжала говорить:
– Река несет нас, выбрасывает на отмели и ввергает в немыслимые адские пороги. Повергает в пучину и тешит наш взгляд ночными штилями и бурями. Во все своем многообразии, она, река, властительница мира…
В этот момент закончился припев и застонали скрипки. Я развернул ее к себе спиной и нежно провел своими ладонями по ее плечам. Она вздрогнула. Я действительно ощущал себя создателем. Я даже представил себе, как бог создавал женщину, вот так, в танце. Среди необъятной и темной вселено, он гладил ее плечи, он чувствовал ее дыхание. Он просто делал существо подобное себе, только, оголяя в этой новой оболочке весь нерв. Отдавая всю красоту своего сердца. Плел и плел каждую составляющую женщины, прибавляя туда чистоты, музыки и ночи.
– И вот, – постанывая, продолжала Герда, – наступает момент, когда река жизни впадает в другую реку….
Глаза у нее закрылись, она бессильно опустила руки и только ее упругие бедра равномерно покачивались в такт танго.
…Это река смерти, – с выдохом вырвалось из ее горла, и Герда запрокинула голову к луне, – Здесь нас всех ждет омут. Здесь нас всех ждет… омут, – повторилась она и обмякла совсем.
Я взял ее на руки, как маленькую девочку, и понес в каюту. Она прижалась к моему плечу и так крепко вцепилась в руку, своими маленькими пальчиками, что даже стало больно. Причем очень…
– Эй, – она и правда вцепилась в мою руку как горгулья и не переставала трясти ею в воздухе перед моим лицом, – ты что, завис что ли?
– Прости, – виновато ответил я. Она застенчиво улыбнулась. Глаза ее были как и прежде зеленого оттенка.
– Ты интересовался о нашей цели путешествия? – Сменила она тему.
– Да, – я откашлялся и был полон внимания.
– Это, – она немного задумалась и продолжила, – такая неформальная встреча, что ли.
– И зачем нам ЭТО? – Грустно спросил я, поставив акцент на последнем слове.
– Там все соберутся, Сергеич в том числе. Тебе не помешает кое с кем познакомиться, да и принято так.
– Как?
– Люди с такими капиталами как у тебя, раз в году собираются на такие выездные встречи. Так уж заведено. И ты должен там побывать, и это не обсуждается. Кстати, я тут время даром не теряла, вложила несколько твоих миллионов в некоторые ценные бумаги и акции. У тебя выгодный бизнес, прибыль устойчивая. Если хочешь, погружу тебя в мир твоих инвестиций?
– Увольте, – неохотно пробурчал я, – а как у нас с благотворительностью?
– О, – как будто она ожидала такого вопроса, – все ништяк. Ты активно спонсируешь центр по спасению леопардов. Безвозмездно кормишь маленьких африканских деток, строятся десять клиник и центров по борьбе с вирусными заболеваниями, короче… ты меценат с большой буквы.
– Ты хочешь сказать, – уверенно спросил я, оживившись, – что я трачу бабло на маленьких голодных леопардиков?
– Да, – гордо ответила Герда и рассмеялась, – просто все остальные маленькие и исчезающие животные, уже давно распределены. Вот Сергеич к примеру, возглавляет фонд по восстановлению иглобрюхого иглобрюха.
– А что, такой бывает? – С интересом спросил я.
– Да какая разница? – Вспылила она, просто бабки должны крутиться. Особенно если их ооочень много.
– Хрена лысого, – закричал я, – а знаешь о чем мы с Саней в детстве мечтали, если найдем чемодан с деньгами.
– Надраться, – уверенно ответила Герда и надула обиженные щечки.
– Ну, это само собой, – развел я руками для убедительности, – а вообще мы мечтали честно отнести этот чемодан в милицию. Принести его, положить так вот на стол самому главному милиционеру и сказать:
– Заберите свой миллион, мы советские пионеры и точно знаем, что счастье не в деньгах. И нас тут же на телевидение, на радио. Грамоты почетные и вымпел. Почет, короче, и уважуха.
Герда смеялась до слез. Потом немного успокоилась и добавила, – Ладно, твоему Сане я миллион, другой отправлю. Посмотрим куда он их понесет?
– В жопу, – ехидно передразнил ее, я.
– Вот именно, – завершила она мысль, – у нашего средне статистического половозрелого алкаша, ведь какой посыл. Появились большие деньги. Не важно откуда, появились и все тут. И, либо это аттракцион невиданной щедрости. Сразу откуда – то появляется миллион друзей и знакомых. Банкеты и приемы, всем взаймы или просто безвозмездно, и все… нет денег. Либо, необъятной жадности. Бывали случаи, когда деньги попросту зарывали в саду. Они там и сгнивали. Никакой культуры.
– Ладно, – сдался я, черт с ними, с леопардиками. Кажется, мы снижаемся.