– Кто будет присылать из Китая пинпонговые шарики? – недоверчиво опроверг версию Джокович, – совершенно очевидно, что это из под мотылькового тихохода.
…согласились… выпили… Джокович показал мне мотылькового тихохода.
– А я думал это Бзык, – сказал я, – так у нас в деревне крупных зеленых мух именовали.
– Бзык, это в мультике про спасателей и кота толстопуза, – парировал Джокович.
– Бзик, бзик, бзик -радостно защебетал гастарбайтер из поднебесной, показывая на желтую баночку.
– Ну вот, – весело произнесла Лилия Анатольевна, – мотыльковый так мотыльковый, и выпила первой.
Скорая приехала быстро. Оказалось, баночка из под отравы для тараканов. Китайской. А что нынче не китайское?
Банку отмыли. Анатольевну увезли.
Шел снег.
Епа сыч…
До конца света остается семнадцать дней.
5 декабря
Лилия Анатольевна метет двор. Мы с Джоковичем весь день пытаемся оценить все то, что незамысловато наросло у нее ниже поясницы….. не впечатлило!
Пришлось напиться.
О женском естестве Джокович знает не понаслышке. Он истинный и тонкий знаток вопроса. Гурман! Гуру! Ходок! Со своим пятиметровым тросиком, в какие только трубы не заныривал, где только не шурудил. И по, и против часовой стрелке. Вакуумно создавал отсос, затягивал гайки и менял прокладки. Правда, самому пару раз, чуть фланец не вырвало, но это, как говориться… се -ля -ви
Профессия обязывает. А у меня всего – то две женщины в жизни. Моя… и мать ее… теща по-нашему.
Это печально, но безопасно, епа сыч.
До конца света остается шестнадцать дней.
6 декабря.
Джокович не верит в деда мороза, и в искренность человеческого чувства то же не верит. И, в искренность деда мороза тем более. Вот такой он реалист – сантехник.
Пришлось напиться.
До конца света остается пятнадцать дней.
7 декабря.
Сегодня встретил во дворе двух удивительных существ. Он – в синих валенках и белоснежной куртке с огромным номером 53 на всю спину. Она – в малиновом пуховике и белоснежных резиновых сапогах с красной полосушкой у самого каблука. Думал инопланетяне. Оказалось – шведы. Джокович проявил наблюдательность, – Это ничего что они выглядят как мудаки, за то, им удобно и тепло.
Пришлось напиться.
Шведы по-нашему не понимают, хотя и пьют вполне по-нашему. Странные они, эти шведы. Пьют по нашему, а живут по-шведски.
До конца света остается четырнадцать дней.
8 декабря.
Девичья фамилия жены Джоковича была, Шляхьтишьмяктичь.
Пришлось напиться.
До конца света остается тринадцать дней.
9 декабря.
– Как мое имя?
– Да я и не помню, – ответил Сухарев и улыбнулся. Может даст Бог и в следующей жизни все будет у нас иначе? Как – то думалось прожить легко и непринужденно. Не ревнуя не прощаясь не жалея. Не обволакиваясь паутиной желаний. Качаясь в ритме танго, совсем не чувствуя боли и…
А из окна все тот же вид. И мы, все те же пассажиры на этой планете…
– Зачем же тогда все это?
…В тот самый момент, я совершенно отчетливо все понял. Точнее увидел. Все что окружало меня, было пронизано линиями. Эти линии образовывали прямоугольники и квадраты, напоминая собой пресловутую таблицу Эксель. Каждая вещь занимала свою определенную нишу, совершенно не выходя за рамки своей, строго очерченной фигуры. И, так же как в Экселе, некоторые ячейки были пусты. Нет, в них постоянно кто – то или что – то находилось, но они не несли в себе тех загадочных и простых одновременно формул, которые в перспективе приводили в действие всю незатейливость происходящего вокруг. Кто определил такое устройство мира, я не знал. Но я начал четко понимать его сущность. Если пешеход находился в ячейке "А", а автобус в ячейке "Б", в которой и была, собственно, формула движения, то, пешеход автоматом превращался в пассажира. Это самое простое объяснение. Что – бы вам стало понятно как все устроено. Я понял, каким образом появляется это чувство, которое мы с вами называем любовь. Это же просто. Одна из ячеек изначально несет в себе формулу любви, но, соответствующая реакция происходит только при правильном действии двух ячеек. Только тогда формула срабатывает и получается верный результат. И еще я сразу понял что эти самые формулы, мы сами в свои ячейки и пишем, или, пользуемся готовыми шаблонами. Но для этого, нам нужно элементарно иметь представление о том, кто мы, и зачем собственно мы?
И я понял это. Я понял что я, часть огромной, очень нужной и умной таблицы, с какими – то своими глупыми и не очень, формулами. Кто – то возводит меня в степень, кто – то делит на ноль. Одни пользуются моими формулами для получения результатов в своей ячейке, другие, подсказывают свои формулы, что – бы мне легче было что – то просчитать. Одни делят, другие умножают и приумножают, отнимают и прибавляют, высчитывают проценты и минимумы. Сводят дебет с кредетом. Вычисляют отношения и соотношения. Долю вероятности и вероятность случайности. Отображают долю реализации духовности, от товарооборота с душей. Считают, просчитывают и просчитываются.
А результат таков. Что ты есть, то и есть вокруг тебя. И я сразу понял что мне нужно делать. Я посмотрел на нее с тем же воодушевление, как люди смотрят на выбросившегося на берег кита. Я улыбнулся. Я вышел из кафе и пошел по теплой, еще свежей от дождя улице. Я прописал в своей ячейки улыбку и начал дарить ее во все стороны и веси. Делите ее, умножайте на нее, отнимайте ее у меня.
Возможно, я тоже не знаю таких хитрых или простых формул. Но я буду их искать.
И я намерен их отыскать. Даже если, они находится в самом потаенном уголке мироздания….. в моем сердце.
Директор отхлебнул из горла и поморщился, – По – моему он был больной на голову?
– Ага, философ доморощенный, – согласилась она.
В этот самый момент я и появился. Специально я этого делать не хотел. Так само собою получилось. Стоя у стены, меня потихонечку затягивало в их сторону. Уже вечерело. И в тот самый момент, когда тень от бутылки достигла моих ног, я и высветился прямо перед ними.
Директор побледнел. Она сначала вскрикнула и совсем с ногами забралась на стол. Но затем спустившись приблизилась ко мне вплотную. Поводила рукой сквозь меня и засмеялась:
– Вот тебе и ага, это же голограмма, сто процентов это компьютерщики с первого этажа шутят.
– За такие шутки, в зубах бывают промежутки, – скороговоркой пояснил директор и отхлебнул еще.
Меня такое положение вещей возмутило. Я насупился и выпалил все свое недовольство разом:
– Сами вы голограмма, – сказал я и сплюнул от досады.
Они на минуту замолкли, но, она подмигнула ему и продолжила, – еще и со звуком, вот до чего техника дошла. Что же, зачет!
– Дурацкий прикол, – пояснил директор, – я их премии решу, на десять процентов, не меньше. Или поувольняю.
– Значит так, – заорал я, – меня между прочим похоронили.
– А текст то хромает, – констатировала она, – тухляк Сухарев, полный тухляк.
– Так, значит, меня так и звали? – Спросил я и… начал растворятся в воздухе.
– Ты куда, Сухарев? – закричала секретарша, – вернись, мы тебе все простим.
Но я исчезал. В самый последний момент, мне показалось, что голос секретарши очень мне знаком. Этот тембр, этот… это же был голос Герды. Теперь я уже совершенно в этом не сомневался. Прозрачная пелена закрыла мои глаза и я очутился у стены с движущимся в ней свете. Стало тепло и уютно, как в кресле у камина.
Когда я открыл глаза, она все так же пела на сцене. Рядом важно восседал паромщик, единственное, теперь он держал в своих руках мою тетрадь.
Глава десятая. Бильдербергский договор
– Что такое рай? Это, силой мысли, зарождающееся счастье. Есть только одно небольшое, но. Этим своим счастьем ты не должен причинить неудобств другим живым существам. И, казалось бы, условия то у задачки очень просты. Но, начиная творить рай у своих ног, ты медленно и верно созидаешь ад для других.
Что такое ад? Это бесконечное повторение ошибочных мнений, упакованных в блестящий фантик желаний. Попросту говоря, что русскому хорошо…
– Немцу смерть, – тихо добавил я и снова посмотрел на свою тетрадь в руках у паромщика.
– Неужели вы решили, что ангел действительно вытащит вас вот так, запросто, – назойливо просвистел где то у уха, Рабинович, – остерегайтесь такого рода посылов, голубчик, вы же в свете..
– Люстры, – уже злобно добавил я и нервно заерзал на своем кресле.
Герда перестала исполнять песню и зал захлопал ей. Я огляделся. Все было по-прежнему.
– Я объясню вам суть происходящего, – учтиво начал Рабинович.
– Может хватит уже, – огрызнулся я, – постоянно вы пытаетесь что – то мне объяснить.
– Это бильдергберский клуб, – паромщик аккуратно взял меня за локоть и развернул лицом к себе. Я хочу что – бы вы это понимали.
– Дело в том, – непринужденно и совершенно без тени сомнении, продолжил Рабинович, – раз в году, точнее на его исходе, все эти господа собираются в свой клуб. Закрытый клуб. Клуб для избранных.
– Бильдергберский клуб, – важно добавил паромщик, – самые влиятельные люди планеты сегодня здесь.
– Они что, тоже, того?! – Улыбнулся я, – отъехали.
– О, нет, – объяснял дальше Рабинович, – у них свои пути дорожки для проникновения в нижний ад.
– Все банально, – продолжал паромщик, – те, кто победнее и не может позволить себе личный саркофаг, собираются вместе. Застраивают поселок коттеджами. Маскируя при этом саркофаг общего назначения. Так появляются элитные поселки и районы. Хотя, если учесть что единственное их предназначение, скрыть истинное здание среди всего этого эпатажного хлама.
– Скрыть саркофаг, – пояснил Рабинович, – а господа побогаче, имеют его в своем арсенале прямо и непосредственно, так сказать имеют его.
– Сами господа редко, я бы даже сказал, совсем не проживают в местах таких саркофагов. Скорее, нанимают актеров из числа людей. Что – бы они изображали, какую – то суету в элитном микрорайоне. Для отвода глаз.
– Но, – паромщик вдруг стал более суровым и это проскользнуло в его голосе, – раз в году они приезжают в нужное место. Погружаются в саркофаг, а это, большой гранитный зал с множеством удобных, как правило ручной работы, гробов. Укладываются и призывают смерть.
– Для этого существует несколько простых манипуляций, – более спокойным тоном просвистел Рабинович, – но суть одна. Создать рай для всех. То есть, пожелать избавления земли от себя же самого. Но и это еще не перемещение в ад.
– Что же еще? – Уже с любопытством спросил я.
– Когда приходит смерть, – Пояснил паромщик, – нужно уговорить ее вернуть вас обратно. Выторговать свою будущую жизнь. И тут, я вам скажу, кто во что горазд.
Они оба рассмеялись и я посмотрел на всю эту шушеру, что собралась сегодня в клубе. Даже представил себе, как все эти богатеи пристроились в своих резных гробах, и, торгуются со смертью. Что, если не секрет, каждый из них может предложить ей?
– А это органичная мысль, – перестав смеяться, сказал Рабинович.
– А, самое главное, правильная, – добавил паромщик, – Ведь денег смерти не нужно. Да и благами ее не умастить. Так что же они предлагают в замен?
– И что же? – Мне почему то стало страшно. И паромщик это заметил. Он тихонько наклонился к моему уху и так же тихонько произнес:
– Души!
– Свои?
– Конечно нет, – уже выпрямившись сказал он, – чужие людские души. Весь виртуальный мир, создан для того, что – бы отрывать человека от реальности. Что – бы формировать в нем мысль к тому, что нет ответственности. Ни перед богом, ни перед народом, ни перед историей. Конечно это чужие души.
– Отсюда и катастрофы, – добавил Рабинович, – просрет один такой нувориш двести, триста душ. Потом приходится топить их в атлантическом океане на большом и непотопляемом кораблике.
– Подстраивают? – Глупо спросил я.
– По разному бывает, – ответил паромщик, – один из господ даже станцию по запуску торнадо построил. Так, говорит, накладнее но проще. Притащил к побережью, запустил волну и отбрехался за все путешествия. Можно войну начать. Можно эпидемию.
– Но, в последние года в моде сексуальная революция, – нравоучительно продолжил паромщик, – они заграбастали все СМИ. Вот и льют со всех экранов про независимость в отношениях. Жопы голые детям показывают среди бела дня. Наркотики в школах. Пидарасы в правительстве. Ничем нас уже не удивишь. За последние двадцать лет на этом поприще пошли хорошие всходы. Народ сам дохнет, от СПИДа, гепатита, от насилия захлестнувшего мир. От голода и наркоты. Господа развернули планомерную и отточенную работу. Уж поверь мне.
– Посадить бы вас всех в большую трехлитровую банку, – сказал я, – и закатать.
– Поразительно! – Воскликнул Рабинович.
– Что именно?
– Поразительно слышать это от создателя этого мира. А ты знаешь, зачем они все сюда собираются?
– Нет, – глупо ответил я.
– Тебя ищут, – нежно проговорила Герда.
Я и не заметил как она подкралась к нам. Взяла меня за руку и повела за собой. Снова.
– Ему нужно отдохнуть, – бросила она через плечо, и мы пошли все по тому же кровавому коридору.
Я сначала шел молча. Все смотрел на ее обнаженную спину и думал о происходящем. Странно, думал я, вроде бы даже вспомнил свое имя, а результатов нет.
– Это был твой псевдоним на радио, – сказала Герда, – ди-джей Сухарев. Не настоящее, выдуманное имя.
– Ты читаешь мои мысли?
– Конечно, – спокойно ответила она, – и там, в полете я все чувствовала, так что…
Я обнял ее, но она отстранила меня к двери и ножкой приоткрыла ее створ, – иди выпей, проспись и будь готов.
– К чему? – глупо спросил я.
– Творить ад, – она улыбнулась и грациозно ушла.
Я остался один. А может это и к лучшему, подумалось мне. Что она так ко мне относится.
Это была все та же небольшая комнатка. Единственное, здесь теперь стоял небольшой холодильник ЗИЛ. Посреди комнатки лежал аккуратный коврик. Окон не было но присутствовал невидимый глазу тусклый свет. На стене красовался плакат, времен социалистических пятилеток. На нем был изображен волевого вида мужчина, с мечом в руках. Отчасти, он немного был похож на меня. Надпись гласила:
Дело в том что энергетика хранения меча запланирована как присутствие одного женского и двух мужских начал. Первое мужское – передающий. Второе – берущий, он же хранитель. Ну и женское, безмятежное и обволакивающее. Меч находится в постоянном колебании этих энергий, и поэтому постоянно ищет идущих в Валгаллу. В наивысшей его материи. Свет проникая через призму восприятия становится тенью. Тень растворяется с ночью. Ночь обволакивает мир. Мир, становится на колени и затаивает дыхание в ожидание утра. Утро радует светом. Свет, проникая через призму восприятия, становится тенью. Только так… и так всегда. И он сам приводит передающего к хранителю.
Всегда один из троих должен уйти. В точке соприкосновения двух мужских и одной женской энергии, он же треугольник, сосредотачивается благоприятная зона для реликвии. Вот и выходит, что один передает меч, другой уходит с его прототипом в Валгаллу, а третий остается один, навсегда. И поначалу он принимает данное таинство как выигрыш, даже как счастье. Передающий сливается с хранителем..далее хранитель с женским началом… и кто то из нас троих обретает покой и счастье… ну или кажущую его материю.
Я дочитал и не понял ничего. Мне стало невыносимо противно, само ощущение того факта, что я придумал весь этот цирк, опять поглотило меня целиком. Мне захотелось домой. Но куда? Смог бы я придумать себе другой дом, дугой? Без хрущевок и помоек. Без всего этого, что я считал своим домом. Одно меня радовало, почему то я подумал о надежде, с которой живут люди в моем мире. И на что они там еще надеются? На меня? На себя? С какими – то мыслями встают рано утром, с какими – то ложатся в постель? Любят, ненавидят, ждут. Молятся. Живут. Я прошелся по комнатке и открыл холодильник.
Прямо по центру средней полочки красовался прозрачный пузырь с непонятного вида жидкостью. Я смело достал его и посмотрел на просвет, как бы пытаясь на глаз определить его содержимое. Но кроме ошметков, каких – то неизвестных мне грибов, на дне бутылки, я больше ничего не обнаружил, во всяком случае, подозрительного. Не долго раздумывая, я откупорил и заглотнул содержимое залпом….спирт….б…. ну что ж, тоже не плохо. Горячая волна быстро окотила мой желудок, добралась до каждой клеточки в моем, слегка не существующем теле, и немного ударило в голову. Я достал сигаретку, подкурил и повторил. Внезапно меня отвлек стук, кто – то явно ломился ко мне в квартиру. Я пристально посмотрел в глазок, и понял, что источник шума определенно происходит не из за двери. Стучали из погреба. Странно, подумалось тогда мне, этот нижний ад полон сюрпризов. И я уже не удивляясь ничему, отодвинув ногой половик приоткрыл люк погреба.
Молодой человек показался первым, он неспешно вылез из тьмы подполья, отряхнулся и затем галантно подал руку девушке.
– Я Игорь, – вежливо представился парень, – ну… а Ольгу вы наверное знаете? – И он как то очень доверчиво посмотрел мне в глаза, может, ища сочувствия или понимания.
– А….
– А Марат Сергеевич работает, – будто поймал ход моих мыслей Игорь, и заранее ответил на мой волнительный вопрос, – и Анжела тоже.
– Ну, – обиделся я, – может в следующий раз, – я всесторонне пытался подыграть им.
– Может вы предложите даме выпить?
– Конечно, – я пошарил по запыленным полкам и обнаружил почти чистый стакан. Обтерев его краем полотенца, я плеснул туда содержимое моего незамысловатого пузыря. Оля выпила стакан этого пойла и даже не поморщилась. Напротив она нежно улыбнулась мне и наконец, заговорила.
– Знаете, мы же к вам не просто пришли, нас просила поговорить с вами ваша возлюбленная девушка.
– Виктория? Что же это она сама, стесняется что ли? Тоже мне птица смерти!
– Да нет, отнюдь. Она и сама хотела бы знать до каких пор вы будете бегать от нее?
– И не думал я от нее бегать, просто так тоже дела не делаются.
– За то я вам сейчас расскажу, как у нас делаются дела, – перебила меня Ольга и с нетерпением в голосе и руке, протянула мне пустой стакан. Я немного ей плеснул.
– Вы знаете, – допив содержимое, уже более спокойно начала она, – вы знаете, почему я за князя замуж не иду? Это за Игоря то……
Игорь спокойно затянулся, и равномерно выпуская дым, удалился к окну.
– За Игоря… за Игоря, – хихикнула девушка, – Потому что у него фамилия совсем я вам скажу не комильфо. Сам он мужик хоть куда, образование подобающее, с жилплощадью проблем нет. А вот фамилия….говно.
– Как фамилия то? – Я пристально посмотрел на Ольгу.
– Я же говорю, – перешла на полушепот девушка, – Игорь Говно… хи… хи… хи, может еще угостите даму соточкой наливочки. Можно из сосочки.