Куда его могут не выдвинуть, отец не пояснял, ибо и сам уже точно не представлял, но продолжал непоколебимо верить, что рано или поздно его куда-нибудь обязательно выдвинут. Но для этого надо, чтобы у него и анкета была чистая, и со стороны семьи никаких подвохов. А о подвохах Илья знал не понаслышке. Сколько выдвиженцев не проходили на вышестоящие должности именно по линии КГБ. Например, одного молодого, успешного, перспективного бригадира выходца с Украины не утвердили на должность заместителя директора совхоза, только потому, что он в детстве проживал на оккупированной территории. А сколько кандидатов на выдвижение "зарубали" именно из-за неладов в семье. Но у Ильи Черноусова все чисто, до Горбылихи немцы не дошли, и потому он на оккупированной территории никогда не жил, под судом не был, не привлекался, родственники тоже… Не хватало чтобы теперь чтобы из-за младшего сына как-то погореть. Нет, надо эту "связь с фашизмом" прикончить…
Зинаида напротив, дружбу сына с Яковом приветствовала и мужу противоречила:
– Пусть дружат, хороший мальчишка, аккуратный такой, вежливый. Если приглашает пусть и к ним в дом ходит. Я сама у них два раза была… Внутри у них как во дворце каком, так уж в их квартере хорошо да удобно устроено. И телевизор у них лучше нашего кажет, и забор на палисаднике всегда как новый, аж блестит…
– Нечего нам у немчуры учиться. Мы их били, значит не мы у них, а они у нас должны, – огрызался, слыша такие слова жены Илья.
– Кто это мы… ты, что ли бил? Когда война была, ты еще в школу ходил. И кто тебе мог про то, как били рассказать? Отец твой на войне тоже не пошел, в милицию пристроился, а мой был. Вот у него надо было спрашивать, есть ли чему нам у немцев учиться, или нет. А уж не спросишь, он после фронту и восьми лет не прожил. А пока жив был, ни слова плохого про немцев не говорил, хоть оне его всего и изранили. Помню только один раз, когда в клуб фильм какой-то про партизан привезли, он посмотрел и потом отплеваться не мог. Я его и спроси, что ему там не понравилось. А он и говорит с оглядкой, вранье все, не могло такого быть. Там партизаны громят какую-то немецкую часть, да не тыловиков, а с фронта снятую. Говорит, с настоящими фронтовиками никакие партизаны никогда не сладят. Когда против партизан немцы фронтовиков посылали, те партизаны не о войне думали, а как бы подальше в лес убежать да спрятаться. И вообще, он говорил, кто на передовой больше года воевал, хоть наши, хоть немцы – против таких никакой, ни партизан, ни тыловик в бою не выстоит, – не давала мужу спуску Зинаида.
Сыновья обычно в перебранках родителей участия не принимали, но прислушивались. Старшие братья не принимали сторону, ни отца, ни матери. Они не хотели жить ни здесь, ни в Горбылихе, оба втайне мечтали закончить техникум, и вообще уехать с сельской местности. Витька, всегда держал сторону матери, и не только потому, что отец не одобрял его дружбу с Яшкой Шолем. Зинаида, как это часто бывает, несколько больше чем старших любила младшего сына. А более высокая школьная успеваемость Виктора позволяла ей лелеять надежду, что младший сможет поступить не в техникум, а в институт. Старшие братья этого не могли не замечать, потому нет-нет высказывали естественную "ревность":
– Ты мамкин любимчик… тебе все самое лучшее…
Витька инстинктивно тянулся к матери в поисках защиты и ее мнение в спорах с отцом принимал как единственно верное, как и все ее житейские постулаты, в том числе и то, что в Горбылихе значительно лучше, чем на Целине. Со временем он также как и мать уверовал, что отсюда надо уезжать, возвращаться в родную деревню. Единственно, что ему было жаль здесь терять, так это друга, Якова Шоля. Казалось, они совсем друг на друга не похожи эти двое мальчишек: бесхитростно-честный Яшка, и в значительной степени себе на уме Витька. Тем не менее, они, казалось, и дня не могли прожить друг без друга. Витька иногда в сердцах, например, выговаривал Якову:
– Ну, Яшка, ну и лопух же ты… Зачем училке признался, что параграф не выучил? Я вот тоже не выучил, но смолчал, а меня и не спросили…
– Но, как же я мог, она же спросила, все ли приготовили урок, – простодушно лупал своими честными глазами сын кузнеца.
Бывая в доме друга, Витька восхищался не столько чистотой и особой аккуратностью их домашнего убранства, сколько тому, как то жилище было благоустроено и удобно для жизни, особенно в сравнении с такими же стандартными квартирами прочих целинников. Обычно слив водопроводной воды зимой в тех квартирах замерзал, и потому почти повсеместно под раковины приходилось ставить ведра и выносить помои вручную. Шоль-старший сумел сделать утепленный слив, который не замерзал даже в сорокоградусные морозы. Обычную стандартную печку-голландку, он так искусно выложил цветной плиткой, что она смотрелась как покрытая изразцами, напоминая произведения искусства. Полы у Шолей всегда блестели, оконные рамы в самые лютые холода никогда не "сифонили", и телевизор действительно показывал лучше всех в поселке. Много чего понравилось Витьке у Шолей, и потому домашние вопли отца, что у "фашистов учиться нечему"… Конечно, он не считал друга и его семью фашистами, более того с детства в его сознании засела мысль противоположная отцовскому "лозунгу": уж если у кого и учиться, в первую очередь бытовому обустройству, так это только у немцев.
Впрочем, не все немцы в поселке оказались такие как семья Шолей. Некоторые не то обрусевали, не то осовечивались так, что глушили водку и самогон наравне с последними русскими забулдыгами. Среди немок случались и "девицы легкого поведения". Особой известностью на весь совхоз пользовалась некая Эля Фишер. Ей частенько приходили "выдирать косы" обозленные на нее женщины и девушки, а ее собственная бабка, за всю свою жизнь, так и не научившаяся правильно складывать русские выражения, в разговорах с другими старухами иногда не сдерживалась и в сердцах "характеризовала" свою внучку:
– Наш Элька плять!.. У нее всегда п… полный х…
Но чего среди немцев не наблюдалось, ни среди мужчин, ни среди женщин, среди них совсем не было лодырей и хулиганов. Они все без исключения отличались трудолюбием и дисциплинированностью, даже пьяницы и распутницы. Среди русских и других славян по степени трудолюбия имелось три естественные ипостаси: лентяи, "середняки" и трудяги. Явно превалировали "середняки", а среди лодырей наблюдался определенный процент хулиганского и даже откровенно уголовного элемента. Последние жили по принципу: на меня где сядешь, там и слезешь. С такими особенно мучались бригадиры. Даже такой рьяный мордобойца как Илья Черноусов побаивался их трогать, они были горазды делать подлянки в отместку, а отдельные вполне могли и "пришить бугра". А вот среди казахов вообще не имелось работяг. Правда, откровенных лентяев тоже не наблюдалось, как и приблатненных. Но работа в совхозе в основном была не их работа, к ней у потомственных степняков не лежала душа. Если пастухами они еще могли быть неплохими то, что касается основной специализации совхоза, производства зерна, в этом дели они являлись, как правило, никудышными пахарями, сеятелями и уборщиками урожая.
Толчком, подвигшим Зинаиду к принятию окончательного решения перебираться на родину стала совокупность двух событий. Сначала уже в зиму 1967 года сильно заболел младший Витька, простудился и слег. В Горбылихе простуды обычно лечили посредством русской печки-лежанки, которые имелись в каждой избе. Больной отлеживался на этой печки и еще отпаивался чаем с малиновым вареньем. Здесь не имелось такой печки, да и те банки варенья, которые присылала бабушка, к тому времени уже были съедены. Медленно поправлялся Витька в плохо держащем тепло щитосборном домике. Иногда температура у него поднималась до 40 градусов. Днем ее сбивали лекарствами, а ночью она поднималась вновь. Зинаида постоянно отпрашивалась с работы, дневала и ночевала у постели любимого сына. Лишь через месяц, осунувшийся и похудевший Витька, пошел на поправку.
– Была бы здесь наша печка… – сколько раз за время болезни сына слышал Илья эти причитания жены, что уж и реагировать на них перестал.
Едва оклемался сын, пришла телеграмма, мать Зинаиды заболела и попала в райбольницу и тоже в тяжелом состоянии. Зинаида срочно взяла отпуск, поехала на родину. Там она забрала из больницы мать, привезла домой выходила… и поняла – мать одна уже жить не сможет. Если рядом не будет родного человека, то еще одну зиму точно не переживет. Да и за домом постоянный догляд нужен, как мужской, так и женский. В общем, ехала назад Зинаида уже с твердым решением: уезжать с Целины на родину, пока мать жива и есть где жить.
"Трещина" в отношениях супругов Черноусовых ширилась постепенно и вот через семь лет целинной жизни привела к полному расколу семьи. Зинаиде так и не стали близки карьеристские устремления мужа, к тому же при отсутствии реальных результатов его бригадирства. Еще хуже было то, что несмотря на уменьшающиеся с каждым годом шансы вылезти, наконец, "из грязи в князи", Илья все не успокаивался и менять жизненное кредо не собирался. Если бы Зинаида оказалась более слабой и не так любила свои родные места, она бы конечно смирилась, как смирились многие целинницы, приехавшие вслед за мужьями из своих более благоприятных для проживания мест. Но она не смирилась.
Они расстались тихо без скандала. Даже старшие сыновья, не говоря уж о Витьке, все как один выразили желание ехать с матерью. Старшие, конечно, не очень скучали по родине. Просто они понимали, что если останутся с отцом, абсолютно равнодушным к потомству, они будут представлены сами себе, а мать… мать их никогда не оставит. Правда, возникли сложности со старшим Васькой. Он ведь учился в техникуме в Целинограде на втором курсе. Порешили, что заканчивать техникум он уже будет не в Целинограде, а в Бежецке. Сложность тут заключалась в том, что в Целинограде техникум был чисто сельскохозяйственный, а в Бежецке не совсем и именовался машиностроительным, хоть и находился под эгидой министерства сельскохозяйственного машиностроения. В конце-концов нестыковку утрясли и Василия благополучно перевели. Это сулило еще и такую перспективу, что и в армию он потом уже будет призываться там же, с бежецкого райвоенкомата. А оттуда шансов попасть служить в европейскую часть Союза куда больше чем из Казахстана. Казахстанские призывники в основном служили в Сибири, на Дальнем Востоке или в Средней Азии. К тому времени в сознании советских людей уже сформировалось понятие – чем дальше на Восток, тем хуже жизнь. Братья Черноусовы к тому же уяснили это и на собственном опыте. Родной отец их на этот Восток отвез, и они воочию увидели, что здесь действительно, по крайней мере, не лучше, чем даже в неперспективной тверской деревне.
3
Односельчане встретили вернувшихся Черноусовых с усмешками, дескать, что ж, ехали надеясь разбогатеть и в начальства выйти, а сейчас как псы побитые воротились. Впрочем, страдать от этих непроизносимых в лицо слов, усмешек… было некогда. Зинаида вернулась, чтобы жить той жизнью, к которой она привыкла, пусть и без мужа. Как обрадовалась бабка, нельзя передать словами – кому ж хочется доживать век в одиночестве. А подобных примеров, одиноких старух, в Горбылихе и окрестных деревнях было предостаточно. Все лето мать с сыновьями приводили в порядок старую бабкину избу, пололи огород. Зинаида вновь устроилась на колхозную ферму дояркой. Ей казалось, что в родном колхозе и работа куда желаннее, чем в целинном совхозе, к тому же действительно здесь и коровы спокойнее, да и начальство не "рвало подметки" потому и рядовых колхозников так не напрягали. Для рвачей, типа Ильи Черноусова, неперспективный колхоз являлся слишком плохой "стартовой площадкой", потому их тут просто не было. Не был рвачем и бессменный горбылихинский бригадир Василий Яснов. Он с пониманием отнесся к Зинаиде и один из немногих, кто в открытую ей посочувствовал:
– Тяжко тебе будет без мужика, но лучше одной, чем с таким как твой Илюха. Я почему-то всегда думал, что не будет меж вами лада, ты то вона баба правильная, а он… оглашенный какой-то, все время рвется куда-то. Такие только в революцию, или в войну к месту бывают, а в спокойное время от них шабутных пользы не много…
В 1969 году старший брат Василий окончил в Бежецке техникум и той же осенью его забрали в Армию. Василий Черноусов в свои девятнадцать лет парнем был видным, да к тому же имел средне-техническое образование. Не в последнюю очередь по этим причинам его отправили служить в ГСВГ. Так вот повезло Василию, там он хоть и через "щели" в заборе воинской части наблюдал качественную европейскую жизнь, о которой рядовые советские провинциалы и помыслить не могли. Второй брат, к тому времени, тоже учился в том же техникуме, а Витька пошел в восьмой класс сельской школы, располагавшейся в центральной усадьбе колхоза. С отцом связь оборвалась. Ни Зинаида, ни сыновья как ему не писали, так и не получали от него писем. Переписывались только Витька с Яшкой Шолем. Именно из писем друга Витька узнал, что отец некоторое время после их отъезда пребывал в депрессии, даже начал прикладываться к бутылке. На партсобрании ему пригрозили сделать оргвыводы, то есть снять с бригадирства. Потеря должности тогда для него еще была "смерти подобна". Потому Илья срочно "взял себя в руки" и вновь стал решительным, деятельным, работающим не считаясь ни с личным временем, ни с достоинством рядовых членов бригады. Похолостяковав больше года, Илья сошелся с одинокой женщиной, работавшей воспитательницей в поселковом детсаде. В ее прежней семье имела место обратная ситуация по сравнению с Черноусовыми. Она так же с мужем приехала на Целину, но муж по прошествии пары лет целинной жизни вдруг "поворотил оглобли", а жена осталась. Ходили слухи, что эта семья распалась из-за того, что у них не было детей. Так или иначе, но в самом начале 1970 года, вскоре после того, как проводили в Армию Василия, в Горбылихе появился Илья, впервые за последние десять лет. Витька из писем Яшки знал, что отец должен приехать, чтобы оформить развод с матерью. Зинаида дала развод без особого сожаления, хоть и всплакнула втихаря. Морально она была к этому готова с тех самых пор как уехала с Целины, хоть в глубине души неосознанно надеялась на чудо, что муж вернется на родину, и они вновь заживут семьей.
И все, дальше жизнь Ильи Черноусова и его бывшей семьи разошлись окончательно. Единственно, что хотя бы косвенно их связывало, оставалась переписка его младшего сына со своим другом детства. Осенью 1971 года, отслужив, пришел домой в сержантских погонах Василий. Он взахлеб стал рассказывать, как здорово живут немцы в ГДР. Вроде и особо не мучаются на работе, а все у них есть, и в магазинах продуктов и промтоваров полно и дороги у них отличные повсюду проложены, и дома с удобствами хоть в городе, хоть в деревнях. Тамошний замполит обосновывал данный факт тем, что из ГДР сделали своего рода выставку, витрину всего социалистического лагеря. Потому СССР вынужден в ущерб себе поддерживать благополучие восточных немцев всем чем можно. Если бы Василий не жил несколько лет на Целине бок о бок с советскими немцами и не знал из какого "теста" сделаны эти люди, он бы, как и большинство прочих солдат и сержантов, скорее всего, поверил бы замполиту. Но он точно знал, что они так хорошо живут в первую очередь потому, что они немцы, а уж во вторую за счет советской помощи. Много порассказал Василий матери и братьям о своей службе. Рассказал и то, что сами гедеэровские немцы отнюдь свою жизнь слишком хорошей не считают, а желают жить как в Западной Германии, ФРГ, дескать вот там жизнь так жизнь. Этого Василий представить никак не мог, что же это за жизнь такая на Западе, которая в разы лучше, чем в ГДР, показавшейся ему просто райской.
Через полгода после прихода Василия в Армию ушел Леонид. Ему в отличие от брата не повезло, он попал служить на Север, то есть "сопли морозить". А Виктор, в 1972 году успешно окончив десять классов, поехал в Калинин поступать в институт. Зинаида хотела, чтобы сын устроился жить в городе. Но, удивительное дело, Виктор, с рождения живя в сельской местности, в отличие от большинства прочих таких же как он советских людей этой жизнью не тяготился. Потому и поступать он стал не в политех, чтобы как советовала мать "выучиться на городского инженера", а в только что открывшийся в поселке Сахарово, неподалеку от Калинина областной сельхозинститут. Зато в соответствии с материнскими желаниями поступил Василий. Он после Армии подался в Бежецк, устроился на работу по техникумовской специальности, познакомился там с девушкой и вскоре женился. Когда отслужил Леонид, а Виктор учился на втором курсе, Василий произвел Зинаиду в ранг бабушки, а ее мать пробабки – у них с женой родился сын…
Илья Черноусов в родной деревне больше не появлялся, писем не писал, и если бы не переписка Виктора и Якова о нем вообще ничего бы не было известно. Сам Яков еще после восьмилетки поступил в сельхозтехникум в Целинограде. Сразу после техникума пытался поступить уже в институт. Но к тому времени в ВУЗах Казахстана образовалось определенное засилье казахов и немцам поступать стало очень трудно. Потому вместо института он оказался в Армии…
Все это Виктор знал из писем Якова. Они уже несколько лет не встречались, взрослели врозь, но продолжали с удовольствием переписываться, радуясь успехам друг друга, и переживая за неудачи. Про эту переписку знала мать, но ни разу не поинтересовалась, что там на Целине, есть ли новости от отца? Потому Виктор ей ничего не говорил, хоть и знал, что отец по-прежнему бригадирит и у них с его новой женой в 1972 году родилась дочь…
После окончания института и Виктор не избежал армейской службы. В их институте не было военной кафедры и ему, как и братьям, пришлось "тащить" службу сначала рядовым, потом сержантом, правда не два года, а полтора. На время его службы (77-78годы) пришлась смерть бабушки, после чего Зинаида осталась в доме совсем одна, ибо и Леонид к тому времени уже перебрался в Бежецк, устроился на предприятие, где работал уже мастером его старший брат. В свою очередь и он там женился и тоже родил ребенка, дочку. Теперь старшие сыновья у матери появлялись только в период отпусков, привозя свои семьи.
Пришедший из Армии Виктор застал в материнском доме очередной упадок. Старая дедовская изба требовала капитального ремонта, да и мать стала явно сдавать, хоть еще даже не дожила до пенсионного возраста. Ему ничего не оставалось как "засучить рукава". Но вскоре Виктор осознал, латать старую избу не имеет смысла, и он решил "идти другим путем". Ему как специалисту с высшим образованием предложили работу в правлении колхоза и временную жилплощадь в центральной усадьбе, в большом селе… Немало усилий потребовалось приложить Виктору, чтобы уговорить мать покинуть родное жилище и жить с ним. Самым весомым аргументом стало то, что кладбище, где хоронили всех окрестных покойников, находилось именно там, в селе. Так что Зинаида получала возможность хоть каждый день навещать могилы матери и отца.